Текст книги "Лилит"

– Я позвонил, – вернувшись откуда-то с зажигалкой в руке, сообщил Владислав, но тут же потушил зажигалку, он берег бензин. – Скоро нас освободят.

– Кто? – спросил Феликс.

– Не важно.

– А что важно?

– А то, что я посмотрел и увидел, что вывернуты пробки. Щиток со счетчиком прямо около двери. Кто-то вошел, выкрутил пробки тут же выбежал и закрыл дверь. Там даже табурет стоит, на который становились. Кто это мог быть, Феликс?

– Откуда мне это знать? – Феликс не сказал про меня, но наверняка был уверен, что это я, а мог и не быть уверен, потому что мало ли кто мог вывернуть пробки и убежать.

– Откуда знать? Вы что, не знаете с кем вы сюда пришли?

– Я знаю; с кем я пришел, но сделать это мог любой, потому что дверь, кажется, была открыта. А ключ от нижнего замка мог оставаться в двери.

Я не думаю, что Феликс считал именно так, ведь я ушла и не вернулась, но уверенным на сто процентов, что это сделала я, он тоже не мог быть, ведь он не видел, кто это сделал.

– А что это вы пьете? – спросил Феликс.

– Минеральную воду, она в холодильнике стояла.

– Я не понимаю, – говорил Феликс, – почему вы здесь хозяйничаете, как у себя дома?

– А вам и не нужно ничего понимать, – отозвался Владислав.

– Что значит, мне не нужно ничего понимать? Кто мне может запретить понимать мне что-то или не понимать?

– Ваши умственные возможности в данном случае.

– Владислав, не помню, как вас по отчеству, я очень не люблю, когда меня оскорбляют. Многие потом очень сожалели о подобных словах.

– Время разбрасывать камни и время собирать, когда придет время сожалеть, тогда и буду.

– Не оказалось бы слишком поздно.

– Перестаньте пугать меня, как малолетний хулиган.

Пока что у нас есть общий повод о сожалении, то, что мы оказались здесь.

– А чего вы, собственно, боитесь?

– Я не люблю, когда сами по себе включаются телевизоры, гаснет свет и закрываются двери.

– Не любите? Такое с вами часто случалось?

– Не надо умничать, Феликс.

– А как это могло получиться? – подал свой голос Владик и по дрожи в его голосе было понятно, спросил он это, потому что очень хотел, чтобы ему сейчас все объяснили и успокоили. А я пожалела, что не могу поучаствовать в их разговоре, я бы сейчас рассказала для Вадика какую-нибудь страшную историю про мертвецов и вампиров, и уверена, он вышел бы отсюда таким, будто его голову целый час держали в растворе гидропирита.

– Ты мне вот что скажи, что у тебя было с Марией? – спросил Феликс Вадика.

– С какой еще Марией? – – С Машей, с Климовой.

– Это с ней вы здесь были, и она нас закрыла? – спросил Владислав.

– Не важно, с кем я был, важно, что у тебя, Вадим, с ней было.

– Феликс, ну что вы о каких-то женщинах, кому они нужны, а тем более сейчас, – плаксиво возмутился Вадик.

– Ну а почему бы не поговорить о них, женщины – цветы нашей жизни.

– Вы не перепутали женщин с детьми? – спросил Владислав.

– Нет, дети – это не цветы, дети – это крапива.

– А женщины – цветы, только от репейника, – с неприязнью проговорил Вадик.

– Да, я и забыл, тебя же привлекает как раз обратный пол!

– Какое ваше дело? Вас никто не трогает, и не лезьте к Другим. – Теперь в голосе Вадика послышалась легкая истеричность.

– Между прочим, дельный совет, – с легкой угрозой проговорил Владислав. :

– Да, да. Прошу меня простить, это, конечно, не мое дело. Но все-таки мне интересно, за что тебе заплатили те деньги, которые я тебе передал?

– Когда вы мне что-то передавали?

– На премьере моего спектакля.

– Феликс, вы что, поставили спектакль? – спросил Владислав.

– Не важно, что я сделал, а важно, что без меня этого спектакля не было бы. Так за что я тебе передал те деньги?

– А вы спросите у того, кто их вам дал для меня.

– Я бы с удовольствием это сделал, только этого человека больше нет в живых.

– Вы имеете в виду Мишель? – спросил Владислав.

– Да, именно ее.

– А какая вам разница, за что она мне заплатила? А вообще мне скрывать нечего. Она мне позвонила и сказала, что передаст через вас деньги за то, чтобы я переспал с этой, Маша Климова которую зовут. Она сказала, что хочет ей сделать подарок на день рождения. А мне какое дело?

– Нечего было вмешивать меня и просить познакомить тебя с ней.

– А чего такого, попросил познакомить и все?

– А что она теперь обо мне думает?

– А что она может думать? Что вообще женщина может думать? Она может быть только благодарна за то, что получила, – это высказался Владислав.

У меня появилось сильное желание выйти и дать ему по голове еще пару раз, как я это сделала у него дома.

– А кстати, – продолжал Владислав, – вы уверены, что вам деньги для Вадика дала Мишель, а не сама эта Маша Климова?

– Как это я могу ошибиться в том, кто мне дал деньги?

Нет, деньги мне Мишель передала.

– Ну, значит, Мишель. Мне какая разница.

На минуту они замолчали.

– Вадик, ты не можешь оказать услугу? – спросил Феликс. – Не закроешь балкон, а то что-то сквозит?

– А вы что, сами не можете пойти и закрыть дверь? – недовольно проговорил Вадик.

– У Вадика только один вид услуг, – засмеялся, но без какой-либо издевки, а даже одобрительно, Владислав, – и никаких других он не только не признает, но даже не знает.

Я прав, Вадик?

– Конечно, – сразу согласился Вадик и тут же застенчиво сказал:

– Я в туалет схожу.

– Ну и иди. Или тебе посветить надо? – пошутил Владислав.

– От входной двери налево и, не доходя кухни, справа, – объяснил Феликс.

Я услышала, как что-то загремело, кажется, упал стул, надо полагать, это Вадик стал пробираться указанной ему дорогой по своим делам.

Феликсу мешала открытая дверь балкона, он сейчас тоже может подняться с насиженного места и приползти сюда, чтобы закрыть ее. А если он перед этим выйдет на балкон подышать свежим воздухом?

Я оглянулась. Только что толку оглядываться, когда ты сидишь на балконе восьмого этажа? Балкон был, правда, очень большой, своим основанием опирался на карниз, и с обеих сторон метрах в полутора спускались с крыши водосточные трубы. Не то что я, не каждый каскадер решится спуститься по этим трубам.

Значит, мне нужно снова пробраться в комнату, второй раз они едва ли станут заглядывать под кровать.

– Кому вы звонили? – спросил в это время Феликс Владислава.

– Я вам уже сказал, что это не имеет значения.

– Для меня это может иметь значение.

– Не вашей жене, – усмехнулся Владислав.

– При чем здесь моя жена? Ей можете хоть обзвониться, скажете, что меня закрыли на целый год, она будет только рада.

– Это я так, примите как шутку.

– А если без шуток? Кто нас должен выпустить отсюда?

– Я же сказал, что вас это не должно волновать.

– Я все равно ведь увижу.

– Может, и увидите. А вы пришли сюда все-таки с этой, с Машей?

– А это вас не касается.

– Касается. Мне очень бы хотелось снова с ней встретиться, – он сделал ударение на слове «очень».

– Красивые женщины разве вас волнуют?

– Вас не должно волновать, что меня волнует, – обозлился Владислав.

Я решила, что мне пора возвращаться в комнату. И только я переступила через порог балкона, как услышала стук в дверь.

Я, как испуганный мышонок в свою нору, прыгнула обратно на балкон.

– Кто там? – услышала я голос Феликса из передней, он спросил так, словно он был у себя дома и кто-то постучал в его дверь.

– Ну вот, сейчас нас выпустят, – проговорил Владислав.

Я осторожно заглянула в комнату. Нужно теперь забираться под кровать или нет? Но тут я увидела чей-то силуэт в темном проеме двери смежной комнаты и снова не решилась.

А потом открылась входная дверь, и свет с лестничной площадки проник в квартиру.

И вдруг там у них стало происходить что-то непонятное: сначала голоса – одни возмущенные, другие сосредоточенные и злые одновременно, потом возмущенные голоса стали испуганными, вскрикнул Вадик очень по-женски, и все это вместе с шумом падающих предметов.

А потом случилось такое, что я на время потеряла способность двигаться. Хорошо, что это было недолго и сразу вместо этого я стала способна на то, на что в нормальной обстановке никто бы ни за что меня не заставил сделать.

Из комнаты доносился приглушенный, но нехороший шум. То, что он нехороший, чувствовалось по испуганным и по злым вскрикам, по какой-то возне, по отдельным фразам, непонятным и бессмысленным, когда не видишь, что происходит: «Что вы делаете?! Молчи (и дальше нецензурный эпитет)… Прекратите!.. Заткни ему (снова такое выражение)… Сейчас же убери руки, ты не видишь, кого схватил?!» Удары, стоны. Снова появился свет – приоткрылась входная дверь, кто-то выскочил, и сразу захлопнулась.

Тут я увидела, как какая-то темная масса движется по комнате, приближается к балкону, ко мне. Я отскочила от его двери, села, сжавшись в комочек, прижалась к стене в углу балкона.

«Темной массой» оказались двое тяжело дышавших людей.

Они, прижимаясь друг к другу, вылезли на балкон, с трудом протиснувшись в дверь. Они вынесли какой-то мешок.

– Давай, – сказал один из них, и они положили мешок на перила и сразу столкнули его. Через несколько секунд я услышала, как внизу этот мешок глухо шлепнулся о землю. – Давай, следующего, – сказал тот же голос, и на балконе появились еще двое и тоже с мешком.

Первые отошли в сторону, хорошо, что не в мою. И эта вторая пара сделала тоже самое. И вот, когда второй мешок, мягко хлопнув, тоже упал, я вдруг поняла, что это были за мешки – это были люди!

– Все, уходим, – сказал один.

На балконе, кроме меня, было еще четыре человека. Они уже собрались выходить, один даже вышел, был в комнате, как вдруг кто-то из троих оставшихся спросил:

– А это что такое? – И он указал в мою сторону, на меня.

Я не «что-то такое», я – это я – одушевленный предмет, точнее, существо, еще точнее, человек, а правильнее всего – женщина. И мне не только как женщине, но и даже как человеку, да пусть бы и просто как существу, мне все равно хочется жить, а я представила, что сейчас будет, я поняла, что может случиться со свидетелем такой вот сцены.

Я не стала ждать, когда они догадаются, «что это такое» там в углу балкона. Точнее, не я, а кто-то другой, кто руководит мной в таких вот ситуациях, потому что сама бы я на такое никогда не решилась – я вскочила на ноги, схватившись руками за перила, перелезла, правильнее даже – перескочила через них, потому что это так быстро у меня получилось, что я сама не заметила, как оказалась на противоположной стороне балкона, на карнизе, и если принять во внимание, что каждый этаж в этом доме гораздо выше, чем в современных панельных домах, то по тем меркам это примерно этаж десятый, а то и двенадцатый. Хорошо, что внизу подо мной не светилось ни одного фонаря и земли не было видно, а была только черная густая пустота, как черный натянутый брезент, а то бы даже и от страха не решилась на такое.

– Жека, держи его, ты чего? – крикнул кто-то из них.

Кажется, они в темноте приняли меня за мужчину.

Я не стала ждать, чтобы меня держал какой-то Жека (знакомое имя), а прижимаясь всем телом к стене, осторожно пошла по карнизу, подальше от этих.

Первый раз в жизни я пожалела, что я женщина, потому что я шла лицом к стене и то, чего у мужчин нет, а есть только у женщин (у меня второй размер), сейчас мне очень мешало. И уверена, что, если бы мне нужны были лифчики хоть на один номер побольше, я бы на карнизе не удержалась.

– Ну ты чего стоишь? Догони этого козла! – с возмущением произнес тот, который посоветовал Жеке держать меня.

– Ага, я че тебе, альпинист?

Мне кажется я узнала этот голос, это тот самый Жека, с которым я встречалась уже два раза. Жалко, лица его не вижу, а то интересно, прошел у него синяк или нет. Хотя, если честно, мне это не было интересно, особенно в тот момент. Гораздо приятнее для меня было бы в жизни никогда его не видеть.

– Ну-ка, отвали-ка в сторону, – услышала я еще чей-то голос, и он мне тоже показался знакомым.

И я увидела, как кто-то, отстранив стоявшего ближе всех ко мне, начал вслед за мной перебираться через перила балкона. Я в это время была уже у водосточной трубы. Схватившись за нее руками, как за соломинку, тем более она и была ненамного лучше, чем соломинка для утопающего, потому что так шаталась, что, кажется, чувствовала себя на этой стене еще ненадежнее, чем я, я осторожно перебралась на другую ее сторону, заодно и развернулась спиной к стене.

Пока я переползала мимо трубы, тот, который решил меня догнать, подобрался ко мне почти вплотную, он стоял уже совсем рядом, с другой стороны этой водосточной трубы. Сейчас я уже могла разглядеть его лицо, а он мое.

– А, сука, это ты, – он даже заулыбался. Это был тот худенький, маленький, которого я видела в Сережкиной мастерской вместе с Жекой. – Ну, сейчас поговорим, – пообещал он.

Я не собиралась с ним говорить – я никогда не отвечаю оскорблением на оскорбление и считаю это унижением для женщины. А он меня сразу оскорбил, даже не сказав «здравствуйте». О чем можно говорить с таким человеком?

Разговаривать я с ним не собиралась, но предупредить должна была, дело даже не в нем, а просто я решила ему сказать, что труба едва держится, тогда, может, он не решится перелезать на другую сторону, ближе ко мне. А что будет, если он меня достанет, я могла представить, да там и представлять нечего, я уже видела, что они сделали с двоими из троих, кто был вместе со мной в квартире.

– Ползи обратно, ты, овца, – снова стал оскорблять он меня, – или я тебя сейчас сброшу отсюда.

Нет, принципы не всегда полезны, тем более я человек не принципиальный и со мной всегда можно договориться, правда, не обо всем, но все-таки, а если уж касается моей жизни, то я могу поговорить и с этим Пашей.

– Паша, – заговорила я, – лучше ты ползи сюда, потому что я боюсь, что эта водосточная труба, она может оторваться от стены.

– Ты идешь сюда или нет?

Мне кажется, он боялся и без моего предупреждения, а то бы не стал вести переговоры со мной, только не считает же он меня за идиотку! Я так ему и сказала.

– Паша, за кого ты меня принимаешь? Это против женских правил – первой идти к мужчине, это мужчина должен г ходить за женщиной и уговаривать, в крайнем случае хотя бы просто предложить ей денег, если не получается уговорить.

– Ты что, сука, издеваться будешь?

– Паша, я ведь тоже могу оскорблять, но это не решение вопроса. Иди ко мне, и мы здесь поговорим, на моей территории. Только смотри, я тебя предупредила, труба может не выдержать твоего веса, ты ведь килограмма на два-три больше меня весишь, хоть и ниже ростом на целую голову и такой же худенький, но мужчины почему-то всегда весят больше.

А сзади Паши толпа болельщиков нервничала и переживала за него не меньше, чем итальянцы на футболе.

Но кажется, я напрасно разговаривала с Пашей, потому что, по-моему, я его обидела, а я ведь не хотела, я болтала просто от страха, но он разозлился и полез ко мне.

– Паша, я сейчас ударю тебя ногой, – заговорила я испуганная. – Я ведь один раз тебя уже била ногой, ты помнишь, как ты летел с лестницы? Паша, отсюда лететь не так больно, но падать больнее, – болтала я от страха, а сама не то чтобы его ногой ударить, а наоборот, стала отходить осторожно, потому что все равно я не смогла бы его ударить, ведь одно дело столкнуть человека с лестницы, и совсем другое – с восьмого этажа.

Да и при всем желании я не смогла бы этого сделать, потому что и на двух ногах с трудом удерживалась здесь, а сделать что-то вроде даже легкого батмана, так об этом и думать нечего. Наверное, Паша это понимал и не очень боялся меня.

Но что же будет? Мы что, так и станем ходить по карнизу вокруг дома? Или он решил, что я обойду дом и с другой стороны он меня подгонит к балкону, на котором стоят и ждут его приятели? Сомневаюсь, что это у него получится, хотя бы потому, что у меня не хватит на это сил, да и у него тоже. Я знала, что сделаю: доберусь до первого попавшегося открытого окна и залезу через него в чужую квартиру – сейчас, в такую духоту, даже ночью почти у всех окна открыты.

Только я подумала об этом, как моя рука наткнулась на открытую раму окна. В этом доме, как во многих старых домах, внутренние рамы открывались внутрь, а наружные – наружу (непонятно, как они моют окна: так же вылезают на карниз?).

Я толкнула раму, закрывая ее, потому что, наклонившись пройти по карнизу, этого не смог бы никто, продвинулась еще на несколько шажков, взялась за подоконник и, опершись о него руками, запрыгнула в чью-то комнату, едва не опрокинув стеклянную вазу с цветами, стоявшую на подоконнике. И тут же я закрыла обе наружные рамы, чтобы Паша не смог забраться вслед за мной, потому что он, я видела, удачно пролез мимо водосточной трубы и был уже рядом. Я закрывала внутренние рамы, когда за стеклом показалось его лицо. Не думаю, что он решится бить стекла в чужой квартире, да и трудно это сделать, ведь тогда нужно одной рукой за что-то держаться, а держаться там не за что, а так, ударив по стеклу, он, скорее, улетит вниз, чем разобьет его.

Паша стал ругаться и угрожать мне, повторять его слов не буду, потому что нельзя, да и неинтересно, все их и так – знают.

Но терпеть такого я больше не могла. Я взяла вазу, в которой стояли цветы, вынула их, положила на подоконник, потом встала на него, просунула руку с вазой через форточку и перевернула ее. Со звонким, приятным для такого душного вечера плеском, вода вылилась на Пашину голову, сразу сделав прилизанными его жиденькие волосики. С открытым ртом, умолкнув на полуслове, он замер, как собака от удовольствия, когда ей почешут за ухом.

А я вдруг тоже замерла. Замерла, потому что только в это мгновение вспомнила: я видела сегодня эту вазу – я ее отодвигала в сторону, когда открывала окна, как только мы с Феликсом вошли в квартиру, я пошла открывать окна, потому что в квартире было душно. Я еще удивилась, зачем в вазу с искусственными цветами налили воды?

Я спустилась с подоконника, взяла цветы. Да, это были те самые три искусственных цветка – я снова забралась туда же, откуда и убежала, только через другое окно, в другую комнату. Я сразу не сообразила этого, потому что, понятно, не очень хорошо соображаешь, когда стоишь на карнизе восьмого этажа.

Пашино лицо исчезло, он пополз обратно, насладившись душем, а что мне делать теперь?

А мне, пока эти там, на балконе, не догадались, что я рядом с ними – стоит им только пройти три двери: две в смежных комнатах и еще одну в ту комнату, где сейчас я, – мне нужно уходить. Это может получиться, ведь они сейчас стоят и переживают за Пашу, а может, делают ставки, доползет он обратно или нет.

Осторожно, стараясь в темноте не наткнуться на что-либо и повалить это что-либо на пол, я добралась до двери комнаты, выглянула и прислушалась. Да, кажется, все трое на балконе.

Я, как дурочка, бросилась бегом в сторону входной двери. Ну нет, чтобы так же осторожно до нее добраться, а я со страху побежала к ней – в темноте. И конечно, я на что-то налетела, кажется, это была табуретка, на которую я становилась, когда выкручивала пробки. Она загрохотала, а я, ударившись ногой о нее, вскрикнула, с балкона через несколько секунд затишья (я в это время терла ушибленную ногу) раздался крик:

– Она здесь, в соседней комнате!

Я бросилась искать входную дверь. Наткнулась на нее, стала открывать замок. Он никак не открывался. Я полезла в карман за ключом от нижнего замка, ведь если его открыли, значит, потом, когда вошли, могли и закрыть. Вытаскивая его, я невольно от страха и нетерпения несильно толкала дверь плечом. И вдруг, когда я уже вынула из кармана ключ, она взяла и открылась сама. Они ее и не закрывали на замок.

Но было поздно. Сшибая все на своем пути, за мной как бык за Красной Шапочкой, несся Жека-носорог. То, что это именно он, я увидела, потому что прихожая осветилась через открывшуюся дверь с лестничной площадки, на которую я уже выскочила.

И тут вдруг из комнат, оттуда, со стороны балкона раздался такой страшный крик, что у меня мурашки побежали по телу, а Жека резко затормозил и, растерянный, замер на месте. Он остановился прямо на самом пороге, упершись одной рукой в стену у двери.

Но что бы там ни случилось, у меня не было времени страдать и плакать. Я с силой толкнула дверь, захлопывая ее. Она ударила Жеку по плечу, тот отскочил в сторону. А я быстро вставила ключ в замок – бывает, что от волнения что-то не получается, а тут ключ словно магнитом в замок втянули. Я повернула ключ один только раз, зачем-то вынула его и, положив в карман, побежала по лестнице вниз.

Что случилось там, на улице, мне было понятно – это так желавший сбросить меня с карниза Паша, сам не удержался на нем и полетел вниз – наверное, все-таки водосточная труба не выдержала даже его маленького веса.

Уже проехав почти полдороги до своего дома, я подумала о Феликсе и решила, что он смог убежать от этих.

Когда я приехала домой, то прежде всего, захлопнув дверь, так закрыла замок, чтобы его нельзя было открыть снаружи, но спокойной я, понятно, все равно не была.

Я легла, и мне хотелось поскорее уснуть, но только так, как хочешь, никогда не получается, и я не спала до половины пятого и только потом уснула.

* * *

Когда я проснулась, на часах было начало первого. Мне опять снились кошмары, о которых вспоминать не хочется.

Наверное, и от этих кошмаров, и от нервного напряжения я чувствовала себя такой разбитой. Перед тем как пойти в ванную, я позвонила Сережке. Хотя и сказала, что больше говорить об этом не буду, но никак не получается.

Сразу после ванной я стала звонить Леночке.

– Алле, – услышала я ее голосок.

– Привет, Ленок, – сказала я и сразу почувствовала разницу в нашем возрасте, которой раньше никогда не чувствовала, хоть Леночка была на четыре года моложе меня, но все дело было в настроении. – Витя твой вернулся? – спросила я.

– Нет. А почему ты спросила?

– Так просто.

– Что у тебя, скажи, что ты узнала?

– Правильнее будет спросить, чему я научилась?

– Чему ты научилась?

– Лазать по карнизам.

– По карнизам? – удивилась Леночка.

– Не обращай внимания, это не имеет отношения к делу или почти не имеет.

– Так ты узнала что-нибудь?

– По сути, нет. Ничего нового. А если принять во внимание, что и до этого ничего не знала, то, значит, вообще ничего.

– И что ты собираешься делать? – в голосе Леночки слышались сострадальческие нотки.

– Пока не знаю. Ленка, – не выдержала я,. – вчера там такое творилось!

– Какое?

– Я не хочу по телефону говорить об этом, встретимся, расскажу.

– С тобой все в порядке, у тебя нормально все?

– Ну о чем ты говоришь. У меня будет все нормально, когда я разыщу Сережку.

– Ты только не волнуйся, Мурик, может, он уехал куда-нибудь и скоро вернется.

– Ну да, уехал. И оставил у себя в мастерской наркоманку, которая больше была похожа на мертвую.

– Да, – согласилась Леночка. – И дверь, ты говоришь, была открыта.

– Да, и дверь тоже была открыта.

И все-таки я не выдержала.

– Ты знаешь, что вчера случилось, Аленк, – начала рассказывать я, – тех двоих, которых вроде бы как ты пригласила… – я не знала как сказать, – в общем, там такое было, кажется, их убили.

– Что?! Ты что такое говоришь?! Кто их мог убить? – В голосе Леночки слышался испуг. Еще бы!

Зря я ей сказала, теперь она станет мучиться, ведь это она их пригласила.

– Двоих я знаю, точнее, видела, только один из них, кажется, тоже разбился. – И я коротко рассказала ей все. – А с Феликсом не знаю что. Он, кажется, убежал.

– И бросил тебя? Ну мужики пошли!

– Да какое Феликсу до кого дело, когда речь идет о его бесценной жизни?! А потом, он ведь и не знал, что я в квартире, он ведь думал, что я ушла. Вполне возможно, теперь думает, что это я подстроила.

– А почему ты думаешь, что это он убежал? А может, это кто-то из тех двоих.

– Едва ли. Когда я садилась в свою машину, я обратила внимание, что его машины нет, она ведь рядом с моей стояла.

– Да, правильно. Что ты собираешься сейчас делать?

– Не знаю. Хотя нет, знаю. Мне нужно поговорить с одним человеком.

– С кем?

– Потом расскажу.

– А что ты хочешь у него узнать?

– Не знаю, Лен, сейчас ничего не знаю. Ладно, пока, надо ехать, потому что это побыстрее нужно сделать, пока этот человек ничего не знает.

Я положила трубку. Ехать я собиралась к Владиславу и хотела поговорить с той женщиной, которая меня так напугала своей свечой и своим лицом, похожим на Мишель, там, у него в доме.

Я снова взяла трубку и набрала номер Владислава. После пятого или шестого гудка трубку сняли. Я услышала тот же самый женский голос, когда звонила в первый раз.

– Да, я слушаю, – сказала женщина.

Я не стала отвечать, я положила трубку, мне было достаточно того, что услышала ее голос.

* * *

Было около двух часов, когда я подъехала к дому Владислава.

Машину я оставила около ворот и прошла в калитку, теперь я уже знала, как она открывается.

Я поднялась на веранду и постучала в дверь. Подождала с минуту и снова постучала. Еще подождала и только хотела в третий раз постучаться, как услышала, что замок открывают.

Странно, подумала я, ночью дверь была открыта, а днем ее закрывают. Нет, то, что днем закрыта, в этом ничего странного.

Дверь приоткрылась, и я увидела ту самую женщину, которая меня так напугала. Сейчас ее лицо не казалось мне так сильно похожим на лицо Мишель, но все равно схожесть была.

– Здравствуйте, – поздоровалась я и спросила:

– А Владислав дома?

– Его нет.

– Жалко, – посочувствовала я сама себе. – Я уже второй раз приезжаю и не могу его застать, а ведь мы с ним вчера договаривались.

– Но днем он обычно бывает у себя в клинике.

– Да, я знаю. Но он мне сказал, что немного нездоров.

И мы договорились встретиться здесь.

– Да, он вчера, правда, не очень хорошо себя чувствовал.

Я замялась на секунду, словно хотела уходить, но потом спросила:

– Скажите, вас Галина зовут?

– Да, а что вы хотели?

Значит, все-таки о ней говорили тогда Владислав и Вадик, это та самая Галина, которая всего боится. Голос у нее был немного странный, нет, правильнее сказать, немного недоверчивый.

– Может быть, мне можно поговорить с вами?

– О чем?

– А мне нельзя пройти? – ненавязчиво спросила я разрешения.

Она несколько секунд подумала, потом приоткрыла дверь пошире, пропуская меня. Я вошла.

Все окна в доме, как и в прошлый раз, были плотно зашторены, на стене тускло светило симпатичное бра из желтых и зеленых стеклянных бусинок, на небольшой тумбочке рядом с дверью, в которую я вошла, стояла в подсвечнике зажженная свеча.

Женщина прикрыла за мной дверь, но не стала закрывать ее на замок.

– О чем вы хотели со мной поговорить? – снова спросила она.

– Об одном своем знакомом. – Мне придется ее обманывать, но только это такой обман, от которого ей хуже не будет.

– А почему со мной? – спросила она.

– Один мой знакомый очень болен, – начала я, – и мне посоветовали обратиться к Владиславу.

– Но Владислав не специалист по каким-то болезням.

– Понимаете, в чем дело, его болезнь, она как бы связана с нервами.

– У него нервное заболевание? – В голосе Галины промелькнул интерес. – А что с ним?

– Я вообще-то хотела с самим Владиславом посоветоваться, но если его нет, то… Понимаете, люди иногда начинают чувствовать дискомфорт из-за каких-то совершенно не понятных другим вещей. Этот мой знакомый, он считает, что должен изменить кое-что в своей внешности, в своем лице. Понимаете, о чем я говорю?

– Конечно, и я не вижу в этом ничего странного.

– Да нет, в том-то и дело, что у него это зашло слишком далеко, до навязчивости. Я не знаю, стоит ли говорить. Мы с вами не знакомы. Но мне кажется, вы поймете. Он даже пытался покончить с собой.

– Я понимаю, конечно, я прекрасно вас понимаю. Знаете, давайте пройдем в комнату, – предложила она, взяла с тумбочки подсвечник со свечой.

Мы прошли в комнату, где я видела Галину спящей. Здесь, как и в прошлый раз, уже не было никаких светильников, только свеча в подсвечнике на столе, вторую, которую Галина принесла с собой, она поставила рядом.

– Так почему же этот ваш знакомый не пойдет сам к врачу? Хотя понимаю, финансовые затруднения.

– Нет, дело как раз не в этом. Он слишком застенчив.

Он боится, что его не правильно поймут.

– Не понимаю, что здесь можно понять не правильно?

– Я тоже не понимала бы, тем более многие мужчины легко идут на это, актеры, бизнесмены, которым внешность мешает заниматься делами. Ну, скажем так, его лицо не внушает доверия.

– Конечно, такое может быть, хотя на самом деле человек может быть кристально честным.

– Да, вы правы, – согласилась я, правда, у меня было немного другое мнение, потому что я пока еще не встречала в бизнесе «кристально честных» людей. – И вот эта его болезнь, – продолжила я, – довела его до невероятных нервных расстройств, он стал всего бояться: больших площадей и замкнутых пространств, темноты и света, у него даже началась мания преследования. И все это из-за неудовлетворенности своей внешностью.

– Да, я понимаю. И вы хотите сами, без него, договориться с Владиславом?

– Да.

– А он, этот ваш знакомый, не пытался обращаться к психиатрам?

– Пытался, но разве это может помочь, если человек убедил себя в чем-то?

– Вы считаете, что дело только в убеждении?

– Не знаю. Но он еще вбил себе в голову, что даже прежде операции, он должен найти себе какого-то художника, который нарисует его внешность, определит, какой она должна быть.

– И он прав. – В голосе Галины появилась такая убежденность, что было удивительно, куда девалась ее неуверенность. – В художниках заложена великая сила, конечно, в том случае, если художник талантлив.

– Вы думаете?

– Я в этом убеждена.

– Но вот Вадик, я с ним разговаривала, он так не считает.

– Вадик? Вы с Вадиком знакомы?

– Да. На мой взгляд, он довольно приятный человек.

– Вадик, – произнесла Галина с болью и нежностью одновременно. – Этот мальчик, да он любую женщину может свести с ума.

Еще несколько дней назад я могла бы с этим поспорить, даже просто посмеяться над этим, но теперь…

Видимо, Галина что-то заметила в моем лице.

– Вы хорошо его знаете? – спросила она, и в ее голосе появилась настороженность.

– Так, немного. Они ведь с Владиславом друзья.

– Друзья! – Галина усмехнулась. – Они такие же друзья, как и вы с вашим приятелем.

– Вы имеете в виду Гену? – назвала я первое пришедшее мне в голову имя.

– Гена – это тот самый ваш приятель, который стесняется врачей?

– Да. А что вы хотели сказать тем, что Вадик такой же приятель Владиславу, как и мне мой Гена?

– Ничего. Впрочем, вы девушка интеллигентная и вы поймете.

– Надеюсь.

– Они любовники.

– Владислав и Вадик?!

– Да. Но самое смешное, – и она тихо засмеялась, – вам это тоже покажется смешным: я влюблена в Вадика, как девочка пятнадцатилетняя. И даже больше. А Владислав…