Текст книги "СССР: Территория любви"

¹⁷⁷ Умрихин В.В. «Начало конца» поведенческой психологии в СССР // Репрессированная наука. Л., 1991. С. 136–145.

¹⁷⁸ Павлов И.П. Проблема сна // Павлов П.П. Полное собрание трудов. М.; Л., 1940. Т. 1. С. 409.

¹⁷⁹ Там же. С. 423.

¹⁸⁰ Там же. С. 415.

¹⁸¹ Каптерев П.В. Гипноз и внушение: Очерк научных изысканий в области гипнологии. М., 1924; Данилевский В.Я. Гипнотизм. Харьков, 1924; Бирман Б.Н. Экспериментальный сон: Материалы к вопросу о нервном механизме сна нормального и гипнотического / С пред. П.П. Павлова. Л., 1925; Платонов К.И. Гипноз и внушение в практической медицине. Харьков, 1925; Платонов К.И. Слово как физиологический лечебный фактор. Харьков, 1930. См. также: Svorad D., Hoskovec J. Experimental and Clinical Study of Hypnosis in the Soviet Union and the European Countries // American Journal of Clinical Hypnosis. 1961. Vol. 4. № 1. P. 36–46; IHep-ток Л. Гипноз. М., 1992. C. 28–30,103.

¹⁸² Павлов И.П. Физиология высшей нервной деятельности: Доклад на XIV Международном физиологическом конгрессе в Риме 2 сентября 1932 года. Литературной иллюстрацией, обыгрывающей противопоставление гипнологических методов Павлова и Фрейда, может служить рассказ Михаила Зощенко «Врачевание и психика» (1933). Один из персонажей этого рассказа приходит на прием к невропатологу («нервному врачу») и просит у него «каких-нибудь капель или пилюль» от бессонницы. Выясняется, однако, что врач – противник пилюль и сторонник «новейшего метода лечения», исповедующий методику психоаналитической терапии. Попытка заставить пациента рассказать о том, что его психологически мучает, завершается анекдотом (пациент вспоминает о давней измене жены с племянником, но мучает его не это, а то, что на любовнике был его френч) и – торжеством павловской медикаментозной терапии: выдачей пациенту снотворных пилюль. (Зощенко М. Избранное: В 2 т. Минск, 1984. Т. 1. С. 201–205. Рассмотрение рассказа в контексте истории восприятия психоанализа в СССР: Эткинд А. Эрос невозможного: История психоанализа в России. СПб., 1993. С. 414. Отмечу попутно, что название зощенковского рассказа недвусмысленно отсылает к одноименной книге Стефана Цвейга «Врачевание и психика: Ф.А. Месмер, М. Бекер-Эдди, 3. Фрейд» (1930), доступной Зощенко в русском переводе (Цвейг С. Собрание сочинений: В 10 т. Л., 1932).

¹⁸³ Карвасарский Б.Д., Назыров Р.К., Подсадный С.А., Чехлатый Е.И. Теория и практика психотерапии в России // Психиатрия и психофармакотерапия. Приложение. 2001. Т. 2. № 1 [http://www.consilium-medicum.com/media/psycho/oi_oip/i2.shtml]; Гончаров Г. Затянувшийся кризис российской гипнологии [http://www.goncharov.ru/ news/news98.html] (в статье приводится статистика публикаций в области гипнотерапии и краткий обзор основных направлений российской гипнологии).

¹⁸⁴ О легкости, с которой рефлексология Павлова переносится в идеологию, начиная «организовывать чуть ли не мировоззрение», с тревогой писал уже В.Н. Волошинов, критиковавший А.Б. Залкинда за попытки «рефлексологизовать» фрейдизм: «Оторванный от конкретной экспериментальной методики, аппарат рефлексологических понятий превращается в <…> пустую схемку, которую можно применить к чему угодно» (Волошинов В.Н. <Бахтин М.М.> Фрейдизм: Критический очерк. М.; Л., 1927. С. 214 сл.). Статьи в траурном выпуске «Вестника Академии наук СССР» (1936. № 3), посвященном памяти П.П. Павлова, иллюстрируют реализацию худших опасений Волошинова: народный комиссар здравоохранения Г.Н. Каминский видел достоинство павловского учения в том, что «оно выковало и продолжает выковывать острое оружие против <…> всякого использования науки для одурманивания народных масс» (Каминский Г.Н. Над могилой великого ученого. С. 8), ботаник академик B.Л. Комаров (ставший в том же году президентом Академии наук) соотносил «строгий и суровый научный метод, который применял И.П. Павлов к изучению явлений жизни», с деятельностью одобряемых покойным физиологом «великих социальных экспериментаторов» (Комаров В.Л. Памяти великого мыслителя. C. 11), философ академик А.М. Деборин провозглашал рефлексологию «орудием» «материалистического объяснения и раскрытия „тайны“ мышления, его внутреннего механизма и законов его действия» (Деборин А.М. П.П. Павлов и материализм. С. 16).

¹⁸⁵ Мясищев В. Владимир Михайлович Бехтерев // Бехтерев В.М. Избранные произведения. М., 1954.

¹⁸⁶ Бехтерев В.М. Избранные работы по социальной ПСИХОЛОГИИ. М., 1994. С. 23, 100.

¹⁸⁷ фильм Пудовкина контрастно перекликается с немецким фильмом того же года «Тайны одной души» («Geheimnisse einer Seele») Георга Пабста, популяризовавшим теорию фрейдовского психоанализа. См.: Шлегелъ Г.-Й. Немецкие импульсы для советских культурфильмов 20-х годов // Киноведческие записки. 2002. № 58. С. 368 [http://www.kinozapiski.ru/article/313/]. Павлову фильм Пудовкина не понравился {Ley da J. Kino: A History of the Russian and Soviet Film. Princeton, 1983. P. 174). См. также: Пудовкин В. Как я стал режиссером // Пудовкин В. Собрание сочинений: В з т. М., 1975– Т. 2. С. 35.

¹⁸⁸ Грекова Т.Н., Голиков Ю.П. Медицинский Петербург: Очерки, адресованные врачам и их пациентам. СПб., 2001. С. 114.

¹⁸⁹ Павлов И.П. Полное собрание трудов. Т. 3. С. 217, 222.

¹⁹⁰ Так, Даниэль Тодес, описывая работу И. Павлова уже в Институте экспериментальной медицины (с 1891 года), уподобляет ее «фабричному производству», предвосхищающему утопии технологического «чудотворения» {Todes D.Р. Pavlov’s Physiology Factory // Isis. 1997. Vol. 88. № 2. Р. 205–246). Слава Герович пишет о предопределенной теми же представлениями о физиологическом экспериментировании «машинной» терминологии советской физиологии: Gerovitch S. Love-Hate for Man-Machine Metaphors in Soviet Physiology: From Pavlov to Physiological Cybernetics // Science in Context. 2002. Vol. 15. № 2. P. 339–374.

¹⁹¹ См. построенную на этой аналогии работу: Rüting Т. Pavlov und der Neue Mensch: Diskurse über Disziplinierung in Sowjetrussland. München: Oldenburg Verlag, 2002 [= Ordnungssysteme: Studien zur Ideengeschichte der Neuzeit. Bd. 12]. О предыстории и контексте идеологических дискуссий о «новом человека»: Müller D. Der Topos des Neuen Menschen in der russischen und sowjetrussischen Geistgeschichte. Bern, 1998 [= Geistund Werk der Zeiten. Bd. 90]; Schattenberg S. Stalins Ingenieure: Lebenswelten zwischen Technik und Terror in den 1930er Jahre. München: Oldenburg Verlag, 2002 [= Ordnungssysteme: Studien zur Ideengeschichte der Neuzeit. Bd. 11].

¹⁹² Коштоянц X.C. И.П. Павлов как естествоиспытатель // Вестник Академии наук. 1936. № 3. С. 56. Заметим, что Коштоянц сочувственно упоминает об американских генетиках – критиках Павлова.

В 1936 году такое упоминание было еще вполне возможным; в 1940-х годах такая критика уже воспринималась как дополнительное свидетельство правоты Павлова, а не Моргана.

¹⁹³ Есаков В.Д., Левина Е.С. Сталинские «суды чести». М., 2005. С. 386.

¹⁹⁴ См., например: Гальперин С. Творческий дарвинизм и учение И.П. Павлова // Звезда. 1949. № 9. С. 143–144. Гальперин цитирует изд.: История ВКП(б): Краткий курс. М., 1938. С. 116. Историю полемики см.: Бляхер Л.Я. Проблема наследования приобретеннных признаков. М., 1971.

¹⁹⁵ Бирюков Д.И. О единстве учения И.П. Павлова и И.В. Мичурина // Физиологический журнал СССР. 1955. С. 721–728. См. также: Александров В.Я. Трудные годы советской биологии: Записки современника. СПб., 1993.

¹⁹⁶ Дэвид Жоравский, настаивавший в свое время на абсурдности «советского обожествления» павловского учения как содержательно не согласующегося с марксизмом (Joravsky D. The Mechanical Spirit: The Stalinist Marriage of Pavlov to Marx // Theory and Society. 1977. Vol. 2. № 4. P. 472), не учитывает в данном случае, что «советское обожествление» самого марксизма имеет весьма косвенное отношение к особенностям марксистской эпистемологии. Учение Павлова согласуется с марксизмом в том отношении, в каком оно позволяет воспроизводить марксистские метафоры социальной детерминации и идеологического «научения» в терминах физиологии. О взаимоотношениях самого Павлова с большевиками см.: Todes D. P. Pavlov and the Bolsheviks // History and Philosophy of the Life Sciences. 1995. Vol. 17. P. 379–418; Есаков В.Д. Новые документы о взаимоотношениях ученого и власти (к 150-летию со дня рождения И.П. Павлова) // Российский физиологический журнал им. И.М. Сеченова. 1999. Т. 85. № 9-10. С. 1314–1325.

¹⁹⁷ Васильев С. Кремль ночью // Литературная газета. 1947– 9 мая. См. также: Стихи о Москве. М., 1947– С. 51–52, а также поэтические сборники С. Васильева «Москва советская» (М., 1947)) «Избранные стихи» (М., 1948), «У нас в России» (Челябинск, 1948), «Избранные стихи» (М., 1949), «Избранное» (М., 1950), «Стихи и песни» (М., 1953).

¹⁹⁸ На фоне таких мотивов неудивительно, что стихотворение Васильева может прочитываться как контакт Сталина и Смерти (Смирнов И. Соцреализм: антропологическое измерение // Соцреалистический канон… С. 19).

¹⁹⁹ Сегельман М. Аннотация концерта (Москва, Концертный зал имени П.И. Чайковского, 8 июня 2004 г.) [http://www.myaskovsky.ru/?id=4o]. Наиболее значимыми примерами такой тематики Сегельман называет симфоническую поэму «Молчание», романс «Сонет Микеланжело» на стихи Ф. Тютчева, Пятую, Шестую и Двадцать шестую симфонии (написанную уже после кантаты).

К этому перечню я добавил бы также «Колыбельную» Мясковского («Песня испанской матери, уходящей на фронт», 1936), включенную в сборник романсов и песен на слова разных авторов (Опус № 87,1950). Ср. впечатление современного музыкального критика об исполнении кантаты Мясковского: «Кантата Мясковского „Кремль ночью“, исполнению которой необходимы напряжение и тревожный настрой, прозвучала достаточно уныло. Подумалось даже, что мрачноватый медитативный „Кремль ночью“ не мог не получить резкого неодобрения „сверху“ во время борьбы с формализмом» (Овчинников И. По наследию мрачных времен // Газета. 2004.9 июня [http://www.gzt.ru/print.php?p=culture/ 2004/06/09/072918.html]).

²⁰⁰ Дружные ребята. 1951. № 6. С. 5; № и. С. 5. Вошли в сборник: Евтушенко Е. Разведчики грядущего. М., 1952.

²⁰¹ «В день торжества, и даже в час печали / Мы приходили именно сюда, / И затаив дыханье замечали: / В знакомых окнах / Свет горел всегда. <… > И если наступает тьма ночная, / В заветных окнах виден тот же свет: / По-сталински, усталости не зная, / Работает центральный Комитет» (Смирнов С. Заветный свет // Октябрь. 1953. Кн. 4. С. ю). «И станут родителей / Спрашивать дети: / “Горит ли свет / В его кабинете?” / Да, свет тот горит, / Не погаснет свет, / Зажженный им / На тысячи лет» (Асеев Н. Свет тот горит // Новый мир. 1953. № 4. С. и).

²⁰² Долматовский Е. В Колонном зале // Огонек. 1953.15 марта. № и. С. 12. Впоследствии не печаталось. В разделе библиографического указателя «Русские советские писатели-поэты», посвященном Долматовскому (М., 1984. Т. 7), об этом стихотворении (как и о других проста-линских стихотворениях поэта) также не упоминается. Из предисловия к самому тому можно узнать, что Долматовский оказал «ценную помощь» при его подготовке к печати.

²⁰³ Герта Гарафутдинова указала мне, что инициация авторского «я» смертью Ленина и инициация девочки смертью Сталина подчеркивается еще и тем метрическим обстоятельством, что девочке и Сталину соответствует пятистопный ямб, а рассказчику и Ленину шестистопный, при этом мотив сна, объединяющий сакральные имена, метрически усилен реализацией всех схемных ударений – полноударностью в 9-м стихе, вводящем информацию о сне-смерти («Среди цветов товарищ Сталин спит»), и сверхсистемным ударением на слове «сон» – спондеем в 10-м стихе («Сон нашего отца величествен, спокоен»).

²⁰⁴ Первым в ряду таких изображений стал фоторепортаж газеты «Правда» i июля 1935 года о пионерке Нине Здроговой, подарившей Сталину букет цветов и удостоившейся дружеского поцелуя. 3 августа того же года в «Правде» была опубликована фотография Сталина с дочерью Светланой на руках. Серию «Сталин и дети» продолжила фотография Сталина с девочкой-буряткой Гелей Маркизовой (Правда. 1936.29 июня) и таджичкой Мамлакат Нахаговой, награжденной орденом Ленина за стахановский почин в собирании хлопка. В поэтическом изображении таджикского поэта Вапи встреча Мамлакат (Мемлекет) и Сталина рисуется таким образом: «Радость Сталина миру ясна, / Мемлекет весела и юна, / Мемлекет – героизма полна, / Мемлекет – это значит страна» (Вожатый. 1936. № 1. С. 2). Советский кинозритель мог вспомнить также заключительный эпизод из фильма «Ленин в 1918 году» со Сталиным (Михаилом Геловани), державшим на руках маленькую Наташу («Вот, Владимир Ильич, ради кого мы должны быть беспощадными к врагам!»). Те же образы, напомним, избыточно использованы в «Колыбельной» Дзиги Вертова. Фотографии вождя с детьми собраны в изд.: Дети о Сталине. М., 1939. Живописным примером изображения Сталина с девочкой на руках стала картина Ф.П. Решетникова «Первого мая», выставленная на Всесоюзной художественной выставке 1952 года(репродукцию см.: Огонек. 1953. № 18; в том же номере – фотографии детей на плечах у взрослых во время первомайского парада 1952 года). См. также: Kelly C. Riding the Magic Carpet: Children and Leader Cult in the Stalin Era // The Leader Cult in Communist Dictatorships / Ed. by P. Jones, J.C. Behrends, E.A Rees. Basingstoke: Palgrave, 2005.

²⁰⁵ Евтушенко E. Волчий паспорт. М., 1998. C. 242. См., впрочем, коррективы С. Куняева и В. Кожинова: Куняев С. Книга воспоминаний и размышлений. // Наш современник. 1999. № 5. С. 127–135; Кожинов В. Россия: Век ХХ-й 1939–1964. М., 1999. Гл. 6 [http://www.hrono.ru/libris/ k0gin20vek.html].

²⁰⁶ Текст и аудиозапись на сайте: http://www.sovmusic.ru.

²⁰⁷ Текст и аудиозапись на сайте: http://www.sovmusic.ru.

²⁰⁸ Первая репродукция: Огонек. 1957– № 45. С. 8/9 (вклейка). См. мемуарные заметки о создании этой картины: http://www.alik-dot.ru/anru/state/art/sema/. Картина была подарена правительству ГДР и выставлялась в здании Госсовета республики; в настоящее время находится в собрании Дрезденской галереи.

²⁰⁹ Лев Рубинштейн приводит это стихотворение, ссылаясь на находку приятеля-филолога в редакционном архиве журнала «Литературная учеба» и датирует его 1920-ми годами (Рубинштейн Л. «В Мавзолей твою» // Итоги. 1997-19 августа. № 32; вошла в книгу: Рубинштейн Л. Случаи из языка. СПб., 1998. С. 57). В работе Головина та же колыбельная (с вариацией первой строки: «Умер Ленин наш прекрасный») приводится со ссылкой на устное сообщение Ю.М. Лотмана о том, что стихотворение было прислано в журнал «Пионер» или «Мурзилка» в 1970-х годах (Головин В. Указ. соч. С. 426).

²¹⁰ Для поколения, взрослевшего в 1970-х годах, потрясение от этого песенного шедевра определенно не прошло бесследно, судя по его ностальгически музыкальному ремиксу конца 1990-х годов и новому тексту в хрипло-свирепом исполнении «Профессора Лебединского»: «Я убью тебя, лодочник!» (альбом «Смеяться или плакать», 1998).

²¹¹ Колыбельная звучит в программе с 1965 года (исполнении В. Дворяниновой, О. Анофриева и В. Толкуновой). В конце 1980-х годов музыкальную заставку на недолгое время сменила колыбельная на музыку Моцарта и Б. Флиса «Спи, моя радость, усни…» в исполнении Елены Камбуровой (русский текст С. Свириденко), но новшество не прижилось (76–82: Энциклопедия нашего детства [http://www.76–82.ru/smi_tele/97.html]). Сама передача выходит в телеэфир с сентября 1964 года (до 2001 года шла по первому каналу ЦТ).

²¹² «Среди многочисленных записей телепередач с участием БДХ есть одна, на мой взгляд, особенно безжалостно обнажающая как времяощущение той эпохи, которую принято называть застоем, так и ту особенную роль, которую должен был брать на себя главный детский музыкальный коллектив страны. Исполняется колыбельная «Спят усталые игрушки». На сцене – хор, оркестр, впереди несколько маленьких солистов. <…> Малыши на сцене <… > поют довольно долго, и тут камера поворачивается к залу. В зале – одни взрослые. Никто ничему не удивляется» (Брагинский Н. Путь власти: взлет и падение Большого детского хора // Неприкосновенный запас. 2005. № i (39) [http: //magazines.russ.ru/nz/2005/1/ bra18.html]).

²¹³ «Пришел ты из второго эшелона / Чиновников на главный пост страны. / Техасских злопыхателей колонны / Надеялись, гордынею полны, / Что скромный человек из Петербурга / Лакейски станет проводить свой курс. / Но ты сквозь поэтическую вьюгу /Услышал наш гиперборейский пульс. <… > Престиж, авторитет, доходы с нефти / Растут, и человек в ночном Кремле / Глядит, как прячут в страхе свои плети / Ковбои, посрамленные вполне. / Ты протянул порядку свою руку / И прекратил нас с гордостью разлуку». Опубликовано в подборке стихотворений о Путине поэтов-любителей в журнале Esquire (2006. Октябрь. С. 224–230), автор стихотворения – Алексей Завидов, врач из г. Серпухов (с. 224). По устному сообщению редакторов номера Марии Липкович и Дмитрия Липковского, все опубликованные стихотворения были получены редакцией из поэтических студий Москвы и их тексты не редактировались.

²¹⁴ «Колыбельная». 2006 год. 26 мин. Автор сценария и режиссер Ксения Перетрухина. Оператор Илья Овсенев. Композитор Евгений Кадимский. Об идее замысла, поддержанного и профинансированного Госкино, в изложении автора фильма см.: http://www.aktz al.ru/event.php?id=3 8.

Станислав Савицкий
«Новая Голландия»: прогулка и историческое воображение

В одной ленинградской артистической компании конца 1940-1950-х годов прогулки были не только времяпрепровождением. Художники Александр Арефьев, Рихард Васми, Валентин Громов, Владимир Шагин, Шолом Шварц и поэт Роальд Мандельштам, которых впоследствии стали называть «арефьевцы» по имени лидера круга, предпочитали другое название. «Болтайка» – это бесцельное «болтание» по задворкам центра вроде Коломны, во время которого можно «поболтать» и увидеть что-нибудь запоминающееся¹. Фланеры послевоенного Ленинграда едва ли могли щеголять своей одеждой и экстравагантным поведением, как изысканные денди времен Браммела или знаменитый парижанин, прогуливавшийся по парижским пассажам с черепахой (1840-е годы). Но ничто не мешало ленинградским художникам пересказывать на свой лад литературные и художественные прогулки поздних романтиков и декадентов. «Арефьевцы» подружились в юношестве, учась в школе при Академии художеств. Почти всех выгнали за хулиганство, но компания не распалась, а, наоборот, разрослась. Эти художники культивировали в послевоенном Ленинграде Париж Второй империи и 1870-х. Салон Отверженных, импрессионизм, постимпрессионизм, проклятые поэты, декаденты были для них актуальным искусством. В зеркале парижской богемы времен Бодлера «арефьевцы» видели текущую историю. Их кумиры выбрали маргинальную позицию, вступив в спор с Академией и салонами. «Болтайка» была альтернативой официозу. Ленинградские модернисты в своем искусстве отстаивали личный опыт, несмотря на вторжение государственного и общественного в частную жизнь. Тоталитаризм не исключал интимность, но принуждал советского человека делать эту сферу в большей степени открытой для других. Наряду с проработками на собраниях, где обсуждалась частная жизнь, в советской гуманистической этике развивался культ дружбы. В официальной культуре неоднократно изображалась трогательная близость товарищей, в жизни которых всегда было место подвигу. Интимность закалялась героизмом и самопожертвованием. «Арефьевцы» тоже были дружеской компанией, но их сложно сравнивать с героями «Двух капитанов» или «Двух товарищей». Дружба, их связывавшая, противостояла советским устоям и ценностям, хотя, как любое «возражение», их оппозиция была производной от оспариваемой системы. Следуя примеру первых модернистов, Орден Нищенствующих Живописцев вне массовой культуры и пропаганды отстаивал традицию искусства частного опыта, и в его бескомпромиссности была героика художественного бунта. Галломания была личным переживанием истории накануне «оттепели» и задавала образцы восприятия и изображения действительности – вуайеризм и историческую аллегорию как жанр наблюдений во время прогулки.

С конца 1940-х «арефьевцы» рисовали, подсматривая или имитируя подсматривающий взгляд. «Банная серия» Арефьева – миниатюры (мелок, пастель), изображающие сценки в женской раздевалке бани. По размеру они такие же, как картинка, подсмотренная в замочную скважину или в маленькое отверстие. Это придает картинкам вуайеристскую достоверность (в отличие от балерин Дега, изображенных в средних форматах станковой картины). Арефьев действительно рисовал их с натуры². Такие же миниатюры есть у Шагина и Шварца³. Судя по альбому «Арефьевский круг», за исключением Васми и Шварца участники группы делали зарисовки сценок на пляже⁴.

Подсматривающий взгляд не сводится к юношескому эпатажу и пубертатной озабоченности. Громов на протяжении всей жизни работает над циклом «Зеркала» – «случайно» увиденные сценки, как девушки прихорашиваются перед зеркалом дома, в гардеробе театра или института⁵.

Иллюстрация 1. Александр Арефьев. «С тазом» («Банная серия», 1949–1950)

Иллюстрация 2. Эдгар Дега. «Девушка после ванны» (1898)

Иллюстрация 3. Шолом Шварц. «Баня. Раздевалка» (1950-е гг.)

Аналогичные изображения можно найти у Дега⁶. Более очевидна связь ленинградского вуайеризма 1950-х с французским импрессионизмом на рисунках Шварца(?)⁷. Взгляд художника застал врасплох репетирующих балерин. Подобных эпизодов у Дега несколько десятков. К тому же он, как и другие импрессионисты, неоднократно изображал «девушек после купанья»⁸. «Банная серия» Арефьева стоит в одном ряду с этими картинами.

Иллюстрация 4, Эдгар Дега. «Девушка перед зеркалом» (1889)

Иллюстрация 5. Валентин Громов «Композиция» (серия «Зеркала», 1954)

Несмотря на то что многие вуайеристские изображения «арефьевцев» – юношеские работы, все они полноправно присутствуют в программном корпусе творчества. Подсматривающий взгляд связан здесь с импрессионистским зрением, которое соперничает с непосредственностью фотографического свидетельства о реальности и в то же время ведет наблюдение, похожее на видение городской повседневности в стихах Бодлера.

Несколько слов о любви «арефьевцев» к Парижу 1850-1870-х. Об импрессионизме увлеченно рассказывали их учителя. Валентин Громов вспоминает об изостудии при Дворце пионеров, где он учился вместе с Арефьевым у Соломона Давыдовича Левина: «На стене в студии в качестве образцов висели Ренуар, Сезанн, Ван Гог, Сислей»⁹.

Преподаватель СХШ Глеб Иванович Орловский тоже был поклонником французских художников¹⁰. В 1945-м за западничество и формализм в рамках борьбы с космополитизмом пострадал Н.И. Пунин – друг «круговца» Георгия Николаевича Траугота, сыновья которого Александр и Валерий входили в арефьевский круг. Его доклад «Импрессионизм и картина» (1945) и последовательная апология сезаннизма, приведшие к лагерному заключению¹¹, не могли не повлиять на молодых художников.

Иллюстрация 6, Эдгар Дега. «Танцовщица» (1899)

Иллюстрация 7. Шолом Шварц (?). «Танцовщицы». Печатается по изданию: Мандельштам Р. Стихотворения. СПб., 1997. С. 126.

После войны из Свердловска возвращаются в Эрмитаж эвакуированные во время блокады картины. Развешивание ведется медленно, процесс очень трудоемкий: в спешке многие картины были вырезаны из рам и накручены на валы. В 1948 году поступает вторая часть французской коллекции расформированного во время борьбы с космополитизмом московского Музея зарубежного искусства. Но импрессионисты и постимпрессионисты появятся в экспозиции третьего этажа выборочно и ближе к «оттепели». Тогда начнется небывалый ажиотаж. «Арефьевцы», конечно, знали французскую живопись второй половины XIX века гораздо раньше, но в первую очередь по репродукциям. В Ленинграде альбомы и каталоги выставок парижского искусства этого времени можно было посмотреть в той же Эрмитажной библиотеке или попросить у преподавателей, причем в значительной части там были черно-белые изображения. Ленинградские художники видели в этих картинах последнее, наиболее современное искусство. Четвертого этажа, где были бы представлены фовисты, кубисты, футуристы, дадаисты, сюрреалисты, конструктивисты и неоклассика, в Эрмитаже нет. Может быть, в силу всех этих обстоятельств «арефьевцы» не считали существенным и целесообразным различать предимпрессионизм и импрессионизм. Мане, Курбе в Ленинграде 1950-х гармонично уживались с Дега, Моне, Сезанном, Писарро и Ренуаром. Комнату в коммуналке на Покровке, где жил Мандельштам, друзья называли «салоном отверженных»¹², что не мешало поэту искать утешения от любовной размолвки в пейзаже эпохи Салона Независимых:

 
В подворотне моей булыжник,
Словно маки в полях Моне¹³.
 

Это стихотворение уже после смерти Мандельштама было переведено на французский одним из близких друзей группы художником и поэтом Родионом Гудзенко¹⁴. Какие бы ни искать общие объяснения любви к раннему французскому модернизму (игнорирование авангарда, скомпрометированного советской культурой, либо разрыв в традиции как последствие войны), в Ленинграде конца 1940-х и начала 1950-х искусство обращалось к ситуации Парижа 1850-х и 1870-х. До известной степени этому учили «арефьевцев» преподаватели СХШ, изостудии Дворца пионеров, Академии художеств. Многие из них имели отношение к художникам-«круговцам» и искусству 1910-1920-х годов, отчасти поэтому стиль живописи «арефьевцев» близок к ленинградскому экспрессионистическому пейзажу конца 1920-1930-х годов.

Стихи играли в узнавании современности далеко не последнюю роль. Р. Гудзенко переводил с французского Бодлера, Верлена, Рембо и Малларме. Между его версией «La Sensation» Рембо и стихами Мандельштама можно найти тематические сходства (прогулка-бегство из парадного городского центра, сублимированное переживание природы)¹⁵. Мандельштам читал в Публичной библиотеке проклятых поэтов в оригинале, хотя переводил с испанского (Лорку и Мачадо). В 1959 году он пишет из больницы находящемуся в заключении Арефьеву: «Полгода прошло в ожесточенной борьбе за Бодлера, Уайльда и де Квинси. Но безрезультатно. Хотя та и другая сторона проявили чудеса настойчивости и изобретательности. Они победили и торжествуют победу. А я лежу во прахе поражения и в гипсе до подмышки»¹⁶.

Арефьев, отбывая срок, просил художника Леонарда Титова, входившего в этот круг, разыскать и прислать стихи Бодлера¹⁷. В конце 1970-х, когда встанет вопрос об эмиграции, он выберет именно Париж, где и скончается вскоре после переезда.

В этой художественной компании были распространены эксперименты по смешению разных искусств. Художники и поэты, ориентированные на постромантическую традицию жизнетворчества, искали синкретическое искусство на границах литературы, живописи и театра. Позднее синкретизм берется на вооружение А. Хвостенко, переносившим техники абстрактного экспрессионизма в поэзию. Л. Богданов искал соответствий поп-арту во фрагментарной дневниковой прозе. Московский концептуализм во многом обязан тому, как удачно скульптор и художник Д. Пригов нашел литературный эквивалент изобразительному концептуализму, став в 1980-х русским писателем Дмитрием Александровичем Приговым.

«Арефьевцы» без ученической робости смешивали не только Салон Отверженных с Салоном Независимых, но и художников, творивших в период после Коммуны 1871 года с поэтами Второй империи. Их подсматривающий взгляд в двух отношениях воспроизводил поэтическое зрение, представленное на картинах импрессионистов и в стихах Бодлера. Это наблюдение в поисках реальности, которое строится как детализация, выбирающая из полноты видимой картины значимый малоприметный эпизод («случайно» увиденные сценки у Ренуара, Дега и др.), либо объект наблюдения приравнивается к промелькнувшему в суете городской повседневности мгновению (стихотворение Бодлера «А une passan-te»). В обоих случаях реальное – это само ускользание предмета/впечатления/воспоминания. Реально то, что изображено не видящим себя или потерявшим свою привычную целостность. Реально непосредственное мгновение, не взятое в повествовательные рамки. Между тем в этом порядке рассуждений, ставших общим местом за последние годы, есть изъян: наблюдатель здесь не наблюдает реальность, а фиксирует ее ускользание, являясь функцией от этой неуловимости и «текучести» действительности, но не пытаясь занять внешнюю позицию по отношению к объекту наблюдения. До известной степени этот наблюдатель и отождествляющие себя с ним наблюдают собственную растерянность и неопределенность.

Скольжение по деталям, выбранным из целостности картины, – способ наблюдения фланера. Зрение пассажей знакомо пережившему войну подростком Мандельштаму, совершающему праздничный променад по линиям Гостиного двора:

 
Пусть смешные этрусские вазы
Чернокнижнику радуют взор.
Унитазы! Прошу: унитазы! —
Голубой, как невеста, фарфор.
Электрический котик! Мутоны!
Легче трели ночных соловьев,
Шелковисты, как руки Мадонны,
И прохладны, как бедра ее!
Абрикосы! – Рожденный из пены,
Как богиня, понятен и прост:
– Абрикос, золотой, как Микены!
– Розоватый, как зад, абрикос!¹⁸
 

Мгновение, выхваченное из городской суеты и вновь поглощенное ею, – общее место в урбанистической лирике. У скользающая красота («1а fugitive beaute», отсюда название фильма Б. Бертолуччи) традиционно иллюстрируется стихотворением Бодлера «А une passante» в истолковании Беньямина¹⁹. Мандельштам избежал банального повторения этой поэтической формулы, запечатленной в новелле По «Человек толпы» (среди прочих текстов американского романтика переведенной Бодлером), не став еще одним посетителем кафе, следящим из-за стекла за мельтешением на улице или пускающимся в преследование загадочного незнакомца. Гораздо больше он почерпнул из зарисовок городских будней и жизни городского дна в «Tableaux parisiens» и «Petits роёте8 en prose» – ср., например, его «Сенную площадь», «Тряпичника», «Продавца масок» или стихотворение о гастролях китайского цирка²⁰. «Болтайки» по таким задворкам центра, как Коломна, в традициях модернистского урбанизма не могли пренебречь оптикой посетителя пассажей и азартом охоты на ускользающее от наблюдения мгновение. Но намного более, чем рассеянность фланера или наблюдательность завсегдатая кафе, ленинградского поэта, увлеченного поэзией тонкого и влиятельного художественного критика, занимало зрение прогулки.

Здесь стоит сказать о прогулках на трамвае. Несмотря на привычное сопоставление стихов Р. Мандельштама и Гумилева, поездки по послевоенному Ленинграду не похожи на зловещее путешествие в «бездну времен» («Заблудившийся трамвай»). Трамвай послевоенного времени уютен и эротичен: