Текст книги "СССР: Территория любви"

В «макрокосмическом» контексте перекрывающихся суперпозиций рассказ «В конце пути» свой основной художественный прием зашифровывает уже в самом названии. Рассказ вполне может закончиться апогеем сугубо человеческой чувственности – кровавой семейной трагедией в шекспировском духе. Или же, наоборот, торжеством бесчувственной техносферы в мире кибернетических машин. А, может быть, «неудержимым рывком», который «со стороны показался бы немощным и вялым», к заветной тормозной кнопке и, если этот рывок не удастся, к личной катастрофе первой «космической пары». Однако реальный исход как эксперимента, так и рассказа навсегда остается открытым. Ведь и сам читатель до конца пути находится как бы внутри стального ящика, различая лишь неясные силуэты вне астрономического отсека:

Он лежит на спине. Перед ним матовая ворсистая поверхность стены. <.. > Если опустить взгляд, видны узорные секции теллуровой батареи. А еще ниже глаза натыкаются на черный круг. Этот круг – иллюминатор астрономического отсека. Хочется встать и подойти к иллюминатору. За ним – могильная темнота. Но если смотреть долго, то появляется еле различимый силуэт… (108)

Важен в связи с интимным отношением к космонавтам в популярной культуре тех лет еще и тот факт, что рассказ «В конце пути» был впервые опубликован за два года до полета Гагарина и за четыре года до бракосочетания Терешковой с Николаевым. В период после 1957 года вышло бесчисленное количество подобных произведений, которые читали миллионы³⁹. Их читало, несомненно, большинство из тех, кто с «горячей, всепоглощающей, искренней» радостью приветствовал Гагарина и других космонавтов и хотел знать о них все до мельчайших подробностей. Характерно, однако, что в отличие от медиально инсценированной небесной «идиллии» большой космической семьи типичные протагонисты научной фантастики были лишены именно этого семейного коллектива. В связи с расцветом научно-фантастической литературы, где наиболее популярным мотивом было «интимное» космическое одиночество космонавтов⁴⁰, – причем за несколько лет до полета первого человека в космос, – можно сделать следующий вывод. Вероятно, именно в чтении «микрофильмов» научной фантастики формировался тот особый интимный взгляд советских людей на «своих» космонавтов, на ту интимность, которая не была показана официальным дискурсом. Этот взгляд рождало тайное восхищение той научно-фантастической сферой, которая находилась за рамками «большой семьи». Не будет преувеличением сказать, что в знаменитой «улыбке Гагарина» или, вернее, за этой улыбкой советский читатель мог увидеть тот самый последний рывок героя, «который со стороны показался бы немощным и вялым». Гагарин, который, как известно, зачитывался научной фантастикой, будучи летчиком-испытателем, в 1968 году разбился во время одного из своих полетов. Его смерть соединила два разных дискурса – официально-пропагандистский и научно-фантастический, скрестив в одном лице оптимизм медиальной инсценировки и трагику литературного повествования. Может быть, как раз это стечение обстоятельств и сделало Гагарина самым «родным», самым интимным героем освоения космоса.

Примечания

¹ Анфилов Г. В конце пути // Альфа Эридана / Под ред. А. Варшавского. М., 1960. С. 110.

² См.: Начало эры // Юность. 1961. № 5. С. 3.

³ Понятие «большая семья» используется здесь в значении, принятом в историографии советской культуры. Оно имеет в виду пропагандистскую инсценировку отношений между политическим руководством (отцом), страной (матерью) и народом (сыном). См.: Кларк К. Советский роман: История как ритуал. Екатеринбург, 2002; Соцреалистический канон: Сборник статей / Под ред. X. Гюнтера, Е. Добренко. СПб., 2000.

⁴ Начало новой эры… С. 8.

⁵ Там же. С. ю.

⁶ См. об этом подробнее: SchwartzM. Die Erfindung des Kosmos: Zur sowjetischen Science Fiction und populärwissenschaftlichen Publizistik vom Sputnikflug bis zum Ende der Tauwetterzeit. Berlin, 2003. S. 44ft, 6 2 ff.

⁷ См.: Борзенко C., Денисов H. Космонавт Два // Юность. 1961. № 5. C. 2.

⁸ См.: В космосе двое: Специальный выпуск / Сост. Д. Мамлеев. М., 1962.

⁹ Апостолова А. Валентина Терешкова – женщина века // Сегодня. 2000.12 октября. № 229 [http://www.seg0dnya.ru/w3s.nsf/Archive/ 2000_229_life_c0l_ap0st0l0va2.html].

¹⁰ См.: Ревич В. 19-й виток: К годовщине полета космонавта-2 // Вокруг света. 1962. № 8. С. з; Гагарин Ю., Титов Г., Попович П., Быковский В., Терешкова В. Орбита мира и дружбы // Правда. 1963.3 ноября. № 307; По орбите дружбы // Правда. 1963.14 декабря. № 347.

¹¹ «Ранним утром московские и иностранные корреспонденты прибыли на улицу Грибоедова, к Дворцу бракосочетания, чтобы присутствовать на торжественной церемонии рождения первой „космической“ семьи. <… > В 12 часов жених и невеста входят в зал, где проводится церемония бракосочетания. Позади большого стола в несколько ярусов разместились фотокорреспонденты и кинооператоры. Новобрачные входят в зал под звуки первого фортепьянного концерта Чайковского. На Валентине белая фата. Андриян вручает ей букет белоснежных хризантем. „Чайка“ берет под руку „Сокола“, и оба они приближаются к столу. <…> Андриян берет под руку свою жену и ведет ее к выходу. Все поздравляют новобрачных, желают им „счастливой семейной орбиты“» (Железное H., Лукьянов Б., Романов А. Большого счастья вам, герои-космонавты! Сердечные поздравления новобрачным // Правда. 1963.4 ноября. № 308). Эта «анимализация» космонавтов как птиц являлась также дискурсивным реликтом сталинизма, когда летчики-герои и политические вожди инсценировались как хищные птицы. При этом титул «сокол» нередко закреплялся за Сталиным и Лениным, как, например, в песне Михаила Исаковского «Соколы». См.: Kluge R. Der sowjetische Traum vom Fliegen: Analyseversuch eines gesellschaftlichen Phänomens. München, 1997 [= Slavistische Beiträge. Bd. 345].

¹² См.: Песков В. Земное счастье // Комсомольская правда. 1963. 5 ноября. № 261.

В связи с этим «преждевременным» рождением, но и не только поэтому, на этот брак смотрели скептически, подозревая, что он заключен под давлением властей, с целью избежать появления внебрачного ребенка.

¹³ О культурной политике «оттепели» в целом см.: Laß K. Vom Tauwetter zur Perestrojka: Kulturpolitik in der Sowjetunion (1953–1991). Köln, 2002.

¹⁴ См.: Советский человек в космосе. (Специальный выпуск) / Ред. С. Гарбузов, В. Гольцев. М., 1961; Утро космической эры. М., 1961; Гагарин Ю. Дорога в космос. М., 1961.

¹⁵ Эту новость зачитал не кто иной, как Юрий Левитан, любимый диктор Сталина и «голос родины» во время Второй мировой войны. См.: Geldern J. Radio Moscow: The Voice of the Center // Culture and Entertainment in Wartime Russia / Ed. by R. Stites. Bloomington, 1995. P. 44–61.

О значении радио в советской культуре см.: Murasov J. Das elektrifizierte Wort: Das Radio in der sowjetischen Literatur und Kultur der 2oer und зоег Jahre // Die Musen der Macht: Medien in der sowjetischen Kultur der 2oer und зоег Jahre / Hrsg. von G. Witte. München, 2003. S. 81-112.

¹⁶ Все позже опубликованные фотографии и кинозаписи были сделаны либо до отлета, либо после возвращения на Землю. Знаменитые снимки Гагарина в скафандре вообще впервые появились на свет на Западе благодаря двум корреспондентам московского агентства печати «Новости». См. об этом – .Kowalski G. Die Gagarin-Story: Die Wahrheit über den Flug des ersten Kosmo-nauten der Welt. Berlin, 1999. S. 169–173.

¹⁷ См.: Титов Г. 700 ooo километров в космосе: Рассказ летчика-космонавта СССР. М., 1961.

¹⁸ Борзенко С., Денисов Н. На звездном пути. (Кино) // Правда. 1963. 23 ноября. № 327. Николаева-Терешкова В. Вселенная – открытый океан! Рассказ летчика-космонавта СССР. М., 1964.

¹⁹ См. также подробное описание тренировок: Гагарин Ю., Лебедев В. Психология и космос. М., 1968.

²⁰ Такими черными ящиками на самом деле являлись как космическая программа СССР, военная подоплека которой целиком оставалась засекречена, так и физическое и психическое состояние отдельных космонавтов. См. об этом: Kowalski G. Op. cit.; о кибернетическом определении понятия черного ящика см.: Lem S. Summa technologicae [1964]. Frankfurt а. М., 1981. S. 164–169.

²¹ Подробнее см.: Gerovitch S. From Newspeak to Cyberspeak: A History of Soviet Cybernetics. Cambridge, MA 2002.

²² Поспелов Г. Рассказы об интимном // Пути в незнаемое: Писатели рассказывают о науке. М., 1960. С. 489–515,489.

²³ О популярности кибернетических моделей общества и человека см.: SchwartzM. Op. cit. S. 83–88; Философские вопросы кибернетики: Сборник статей. М., 1961; Напалков А. Кибернетика и мозг // Наука и жизнь. 1962. № 6. С. 48–49; Филипъев Ю. Творчество и кибернетика. М., 1964.

²⁴ Так же с катастрофы начинается, например, роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды», книга, способствовавшая в 1957 году небывалому росту популярности самого жанра научной фантастики. См.: Ефремов И. Туманность Андромеды // Ефремов И. Туманность Андромеды: Звездные корабли. М., 1965. С. 115–460.

О советской фантастике в целом см.: Rullkötter В. Die Wissenschaftliche Phantastik der Sowjetunion: Eine vergleichende Untersuchung der spekulativen Literatur in Ost und West. Bern u.a., 1974; Földeak H. Neuere Tendenzen der sowjetischen Science Fiction. München, 1975 [= Slavistische Beiträge. Bd. 88]; Ляпунов Б. В мире фантастики: Обзор научно-фантастической литературы / 2-е изд. М., 1975-

²⁵ Анфилов Г. В конце пути (научно-фантастический рассказ) // Знание – сила. 1959. № 12. С. 22–26; здесь цитируется по изд.: Анфилов Г. В конце пути // Альфа Эридана… С. 97–119; в дальнейшем ссылки на это издание даются непосредственно в тексте, указывается только номер страницы.

²⁶ О молчащих и умирающих женщинах в литературе см. также: Goller М. Gestaltetes Verstummen: Nicht-Sprechen als narrative Konstituente in der russischen Prosa der frühen Moderne. Berlin, 2003 [= Berliner Slawistische Arbeiten. Bd. 24].

²⁷ И этот взгляд, таким образом, является одновременно фантастическим. О понятии фантастики в истории литературы см.: Lachmann R. Erzählte Phantastik: Zu Phantasiegeschichte und Semantik phantastischer Texte. Frankfurt a. M., 2002.

²⁸ Schrödinger E. Die gegenwärtige Situation in der Quantenphysik // Die Naturwissenschaften. Jg 23/1935. Heft 48. S. 807–812; Heft 49. S. 823–828; Heft 50; S. 844–849. Ha мысленный эксперимент Шредингера указывают еще и другие математические и физические образы и метафоры рассказа, которые не могут быть здесь рассмотрены подробно.

²⁹ Ibid. Heft 48. S. 812.

³⁰ Рассказ начинается именно с этого: «Около трех часов ночи двадцатого дня тридцать пятого месяца полета „Диана“ неожиданно вошла в облако антигаза. Раздался сухой дробный треск аннигиляции, который мгновенно усилился до верхней критической величины. Резкие сотрясения и вибрации оглушили и контузили Алексея. <… > Алексею был доступен единственный способ спасения от космического антигаза. Способ простой и древний – бегство. Он знал одно – как можно скорее вырваться из предательской чуждой стихии антиатомов. <…> Уже трижды „Диана“ попадала в сгущения антигаза. Первый раз это произошло около двух лет назад, когда их корабль еще шел в эскадрилье. <…> Вторая и третья встречи с космическим антивеществом длились едва заметные мгновения. <…>

И настала вот эта, четвертая встреча… Она обрушилась на„Диану“, ставшую уже одинокой. Уйдя в восточный разведочный рейс,„Диана“ отделилась от эскадрильи и теперь самостоятельно возвращалась на Землю» (97–99).

³¹ «… Вот в спину ткнулось что-то твердое и сравнительно небольшое. Обернулся и увидел заледенелый труп кошки. / Это их Дездемона, как звала ее Вера. Пушистая красавица! Та самая, с которой Вера, хохоча, выделывала всякие акробатические фокусы. <… > Взял хрупкое ледяное тельце, раздумывая, выбрасывать ли его. Потом открыл ящик стола и спрятал туда» (101).

³² «Изменилось даже представление о времени. Раньше они с Верой считали дни с момента поворота, когда „Диана“ дошла до вершины своего прыжка в разведывательном рейсе и повернулась лицом к Земле. Теперь началом времени стала катастрофа» (108). «Надо менять календарь, – продолжал Алексей. – До финиша около десяти дней. Будешь считать с конца – десятый, девятый, восьмой… Все время будешь работать» (112).

³³ Ослепший герой Островского, как известно, в конце романа пишет свою автобиографию даже два раза. После того как рукопись первого варианта потерялась на пути в Москву, Корчагин переписывает по памяти полный текст еще раз.

³⁴ Религиозная тема также относилась к тем «запрещенным», «интимным» сферам, разработкой которых занималась в первую очередь научная фантастика. Тема религии вплетается здесь парадоксальным образом в естественно-научную картину мира и не противоречит идее научно-технического прогресса.

³⁵ Это становится очевидным, так как отец не знает, что жена космонавта мертва, в то время как «голосу» лунной станции это известно. Кроме того, голос отца частично рекапитулирует сказанное перед отлетом, что также как бы смещает его в далекое прошлое (Там же. С. 104, 119).

³⁶ Такие философские и идеологические импликации естественно-научных теорий и мысленных экспериментов в то время широко дискутировались и в научно-популярной литературе, см., например: Данин Д. Неизбежность странного мира: Научно-художественная книга о физике и физиках. М., 1962.

³⁷ Согласно положению Шредингера, сделанному им в связи с описанным мысленным экспериментом в 1935 году, «размытая модель» кошки в ящике также может служить адекватным отражением реальности, поскольку она не содержит «ничего неясного и противоречивого». Это положение не могло, конечно, встретить понимание в эпоху расцвета сталинизма. То, что Анфилов комбинирует модель Шредингера именно с каноническим романом Островского, разумеется, в этом контексте не случайно. См. также: Gerovitch S. Op. cit. Р. 110–111.

³⁸ Об этой смене парадигм в советской литературе на примере биологии смотри также: Швартц М. «Кровь предков не лжет»: Биологический дискурс в произведениях Даниила Гранина и Владимира Дудинцева о советской генетике // Русско-немецкие связи в биологии и медицине / Под ред. Е. Колчинского, А. Федотовой. СПб., 2003. Вып. IV. С. 33–45.

³⁹ Типичным для этого времени стал сюжет о духовном одиночестве странника, который в борьбе с опасностями во вселенной переживает крах межличностных отношений, разрушение семейных и дружеских уз. Нельзя не вспомнить в связи с этим роман Станислава Лема «Солярис», вышедший в свет в 1961 году. Ключевую роль здесь играют как раз табуизированные интимные фантазии и семейные конфликты. Эти фантазии и конфликты насквозь просвечиваются и контролируются таинственным существом – океаном «Солярис».

⁴⁰ Тема космических полетов была наиболее популярной среди читателей научной фантастики тех лет, см.: О чем мечтает читатель // Знание – сила. 1958. № 12. С. 37; SchwartzM. Op. cit. S. 110–115.

Александра Архипова
Карл Маркс и советская школьница

Вступление

Настоящая статья, как это ни странно, посвящена в основном «проблеме проблем» теории современного фольклора, а именно – как и в какой степени (если это вообще происходит?) возникают новые (по сравнению с традиционным фольклором) фольклорные формы. Приятно заниматься эволюцией и реконструкцией тех или иных традиционных фольклорных жанров там, где период времени длинен, материала много и, главное, нет ни одного свидетеля тех изменений, наличие которых доказывает фольклорист. Любой специалист в области традиционной народной словесности привык к тому, что такие изменения накапливаются постепенно, а не происходят одномоментно и касаются не одного текста, а целых культурных пластов. И если в самой традиции возникает надобность в каком-либо изменении под каким-то внешним влиянием/давлением, то это давление осуществляется достаточно регулярно в течение какого-то времени, и главное – не «точечно», а последовательно по всему пространству текстов. Рассмотрим следующий пример: как нам теперь стало известно¹, на сюжеты и тексты русской народной сказки сильное влияние оказала лубочная сказка именно благодаря:

а) многочисленным публикациям лубочных, т. е. книжных, версий фольклорных сюжетов в авторских обработках;

б) массовому тиражированию, т. е. копированию, текстов лубочной сказки – тиражи достигали цифры в 150 тысяч экземпляров;

в) активному бытованию книжной, лубочной сказки именно в традиционной (деревенской) среде в качестве авторитетного (письменного) текста.

Все это привело к тому, что состав классического собрания сказок Афанасьева на 40 % представляет собой заимствованные сюжеты и тексты из лубочных изданий. Таким образом, русская сказочная традиция, с которой мы привыкли иметь дело, в реальности не является такой автохтонной, как мы думали о ней раньше.

Но лубочную сказку и сказку народную или, например, «Сказки тысячи и одной ночи» во французском переводе Галлана и европейскую волшебную сказку, при всей разности их бытования, объединяет то, что все эти формы связаны генетически, принадлежат к одному пласту культуры, и частичное вытеснение одного другим выглядит, по крайней мере, закономерно. В настоящей работе речь пойдет о более сложном случае: когда гипотетическое влияние идет из совершенно другой области, а текст, объявляемый источником влияния, – один и претендует на создание чрезвычайно интенсивной и продуктивной новой фольклорной традиции, никак напрямую не соотносимой с этим источником.

Предупреждение читателю: читатель, заинтересованный именно в теоретическо-фольклористической части, может читать только вступление и заключение, так как собственно основная часть статьи посвящена, во-первых, рецепции анкеты Карла Маркса в советской культуре, а во-вторых, обоснованию гипотезы о влиянии анкеты Карла Маркса на возникновение девичьей рукописной анкеты.

1
Модное увлечение буржуазии

Итак, история началась в середине XIX века, когда в Англии и, видимо, по всей Европе появляется новое увлечение: альбомы или книжки с «исповедями» и «признаниями» – своего рода анкеты, содержащие стандартный список вопросов. Отвечающему на них предлагалось серьезно описать свой характер, пристрастия и вкусы (вопросы были от бытового «Ваше любимое блюдо?» до философского «Что больше всего Вы не любите в людях?»), определить такие абстрактные сущности, как любовь, счастье и т. д. К ответам на эти вопросы прилагались фотографии и портреты отвечающих, автографы, а также стихи, пожелания и т. д. – эти элементы чрезвычайно сближают анкеты с альбомами «уездных барышень». О популярности такого занятия свидетельствует и следующее воспоминание Франциски Кугельман: «Во время своего пребывания в Ганновере Женни (т. е. Женни Маркс. – A.A.) подарила моей матери так называемую книгу-исповедь: такие книги появились тогда в Англии, а затем и в Германии под названием „Познай самого себя“»².

Возможно, это увлечение восходит к салонным куртуазным играм XVII–XVIII веков, однако оно отличалось сильным «интеллектуальным» уклоном в противовес куртуазным и подчеркнуто несерьезным текстам в альбомах XVII–XVIII веков с их ориентацией на «любовную» и дружескую топику. В структуре вопросов в такой анкете сохранялся бинарный принцип: например, вопросу «Что Вы любите?» чаще всего соответствовал вопрос «Что Вы не любите?». И как ни велик соблазн сблизить альбомную и анкетную традиции, стоит подчеркнуть, что у них, несмотря на спорный момент в генезисе, разные коммуникативные установки. Альбом³ привлекает внимание читателя к личности владелицы, по крайней мере формально: ей посвящены стихи (вспомните бесконечное: Нюре, Миле, Любочке), высказывания и пожелания, и, наконец, сама владелица альбома подбирает состав альбома: стихи и песни. Анкета же описывает адресанта сообщения, т. е. того, кто отвечает на вопросы («хозяйка» анкеты никак в ней представлена не будет; сам список вопросов достаточно формализован и от личности владелицы зависит минимально – можно проследить по текстам, приводимым в статье, что вариативность в вопросах достаточно слабая). В настоящей «исповеди» мы имеем автоописание адресанта по заданной матрице, исходя из которой, отвечающий сопоставляет свои вкусы и черты характера с некоторыми заданными элементами картины мира – любимым поэтом, писателем, цветом, цветком, блюдом и т. д. В построении текста максимально обнажаются семиотические механизмы. Код, с помощью которого происходит описание личности, содержится в вопросах анкеты, конкретное же сообщение передается в ответах.

Кроме этого, анкета – «сверхсоциализированный» способ бытования текстов, так как рассчитан на максимальную публичность: анкеты просматривает и заполняет большое количество людей, возможно, даже не включенных в одно и то же субкультурное сообщество, при этом всячески приветствуется сравнение ответов между собой (см. ниже по этому поводу письмо Женни Маркс). Собственно, говоря, любой носитель традиции, который когда-то в детстве имел дело с современной девичьей анкетой, может подтвердить, что, кроме собственных ответов на вопросы, отдельный интерес в анкете для читающего ее представляет именно просмотр и сопоставление других ответов. Это приводит к тому, что семиотичность анкеты проявляется не только на парадигматическом, но и синтагматическом уровне.

Эта игра широко распространилась, потому что хозяйки таких книжек рассылали анкеты по почте с просьбой заполнить вопросники, кроме того, позже ответы «известных людей» стали публиковать⁴. На вопросы такой анкеты, например, дважды отвечал Марсель Пруст: первый раз в четырнадцать лет, по просьбе Антуанетты Фор, дочери будущего президента Франции (отметим большую роль дочерей в этой истории!), второй раз – в двадцать⁵. Нет почти никаких свидетельств, что подобное увлечение было распространено в России во второй половине XIX – начале XX века, хотя нет и никаких противоречащих данных. Есть только два не очень надежных свидетельства, оба мемуарно-литературного характера, относящиеся к концу XIX – 10-20-м годам XX века. Первое – воспоминание Гумилева со слов И. Одоевцевой (из книги «На берегах Невы»):

Я в те дни был влюблен в хорошенькую гимназистку Таню. У нее, как у многих девочек тогда, был «заветный альбом с опросными листами». В нем подруги и поклонники отвечали на вопросы: Какой ваш любимый цветок и дерево? Какое ваше любимое блюдо? Какой ваш любимый писатель?

Гимназистки писали – роза или фиалка. Дерево – береза или липа. Блюдо – мороженое или рябчик. Писатель – Чарская.

Гимназисты предпочитали из деревьев дуб или ель, из блюд – индюшку, гуся и борщ, из писателей – Майн Рида, Вальтер Скота и Жюль Верна.

Когда очередь дошла до меня, я написал не задумываясь: Цветок – орхидея. Дерево – баобаб, писатель – Оскар Уайльд. Блюдо – Канандер.

Эффект получился полный. Даже больший, чем я ждал. Все стушевались передо мною. Я почувствовал, что у меня больше нет соперников, что Таня отдала мне свое сердце⁶.

В другом примере – литературном – тоже упоминается анкета:

На столике… лежала толстая тетрадь. На первой странице ее было крупно выведено: «Прошу писать откровенно». Я уже слышала, что в школе в старших классах ребята завели такой вопросник. Там наставили разные вопросы о нашей жизни, настроении, дружбе, любви, и каждый должен был писать тогда все начистоту и без утайки. И наши девочки, видимо, собезьянничали у старших. «Когда Вам бывает скучно?» – было написано на второй странице… «Мстительны Вы или нет?»… «Можете ли Вы пожертвовать собой?»⁷

Интересно, что эта предположительно существовавшая гимназическая игра заимствовала, кроме очевидного перечня вопросов, еще и тенденцию побуждать адресанта писать откровенно.

Так что вполне возможно, что эта традиция была занесена на российскую почву и действительно существовала, но для нас важен тот факт, что к 30-м годам она если и была, то активно бытовать перестала. Этому весьма способствовала политика истребления всего того, что могло сойти за черты «мещанского быта» (особенно среди учащихся), которая последовала за периодом привлечения в новую культуру черт «народного быта». Например, если в 1917 году песенники всячески приветствовались и даже распространялись типографским способом⁸, то с 1928 года началась кампания по изживанию не только альбомной традиции⁹, но и вообще всего того, что могло быть отнесено к «городскому современному фольклору». Все, что не имело прямого отношения к процессу школьного обучения, всячески запрещалось, видимо, поэтому в коллекциях альбомов почти нет материалов не только по анкетам в школьной среде, но и вообще альбомы этого периода представлены единичными экземплярами. Собственно говоря, идея этой статьи родилась именно тогда, когда в декабре 2002 года и в марте 2003-Г0 я перебирала коллекции письменного школьного фольклора начиная с 1890 года до наших дней в фольклорном архиве Института русской литературы РАН (ИРЛИ)¹⁰. К моему великому удивлению, просмотрев более 250 единиц хранения (в основном альбомов и всего того, что попадало под определения: письменный школьный фольклор, школьные документы, личные дневники и т. д.), я обратила внимание, что никаких анкет мне не встретилось вплоть до 1960-х годов, а после 60-х я столкнулась с валом материалов. Этот факт так удивил и заинтересовал меня, что результатом размышлений на эту тему явилась настоящая статья.