Текст книги "Марковцы в боях и походах. 1918–1919 гг."

Реформирование Добровольческой армии

Генерал Марков, казалось, совершенно не отдыхал. С утра до вечера его можно было видеть в станице или скачущим куда-то верхом, или идущим куда-то быстрым шагом. Не было частей в его бригаде, которых он не навестил бы, не поговорил.

Особенное внимание он стал уделять Кубанскому стрелковому полку, который ежедневно увеличивался в составе, пополняясь приходящими с Кубани казаками. Вот он входит в один дом и застает казаков игравшими в карты, а рядом других, занимающихся уничтожением насекомых на своем белье. Казаки вскочили с растерянным видом. Генерал бодро и весело поздоровался с ними и сейчас же заговорил:

– А играть в карты не солдатское дело, а вот это солдатское, – указав на ловцов зверей.

Начав с этой полушутки-полувыговора, генерал Марков продолжал шутить и незаметно перешел на серьезный тон и указание – быть готовыми к бою. Казаки отвечали ему дружным: «Так точно! Слушаюсь!»

– Ну, продолжайте свои дела! – сказал он в заключение и ушел. Его проводили толпой.

– Ну, и генерал! Орел! Вот бы нам его атаманом! – говорили все в один голос, занявшись «своим делом», но не карточной игрой.

«Налетал» генерал Марков и к черкесам, служившим в его конвое и в Черкесском конном полку – все так же весело, с шутками. Эти простодушные люди любили его за беззаветную храбрость, за сердечный, без высокомерия, к ним подход, за заботу о них, за веселый нрав и справедливость. Поэтому черкесы всегда высоко ценили его похвалы, благодарности и по достоинству оценивали его взыскания, наказания и даже гнев. Случай, когда в походе генерал Марков плеткой выгнал в степь за грабеж одного черкеса, с предупреждением: вернется – расстреляет, вызвал в них восхищение. Черкесы, как и все добровольцы, не только любили своего генерала, не только боялись, но и буквально обожествляли его и были самозабвенно преданы ему.

* * *

В то время как Кубанский стрелковый полк быстро рос, в Офицерский полк пополнений не поступало. Очевидно, начальство надеется на прибытие офицерского пополнения – так предполагали в полку, хотя были бы рады и кубанцам, т. к., судя по тем, которые пришли к ним из Кубанского похода, кубанцы показали себя великолепным, исполнительным и дисциплинированным элементом. Помимо этого, они показали, что питают большое уважение к офицерам, как к начальникам, так и рядовым из них, стоящих с ними в общих рядах и выполнявших те же занятия, что и они. Казаки старались подражать офицерам и проявляли искреннюю готовность всячески услужить им. Казалось, возвращались старые, дореволюционные времена, когда у русских солдат не было революционного угара и разнузданности.

Предположения офицеров об офицерском пополнении в полк подтвердил и генерал Марков. И, действительно, пополнение стало прибывать ежедневно, хотя и малыми группами. Группы представлялись генералу Маркову, и каждому добровольцу он задавал 2–3 вопроса. Присутствующие на одном из таких представлений обратили внимание на довольно продолжительный разговор генерала с прибывшим поручиком.

– Как?! Вы решили идти по стопам дядюшки?

– Так точно! Посколько мне удастся, – был ответ поручика.

Попав в роту, этот поручик вызвал к себе большой интерес. Оказалось, он, поручик Незнамов, племянник профессора Академии Генерального штаба, генерала Незнамова, был знаком с генералом Марковым еще до войны. Во время войны связь между ними была потеряна, и вот – эта встреча в Добровольческой армии. Поручику Незнамову пришлось много рассказывать офицерам о тогда еще подполковнике Маркове, но и расспрашивать их об его службе в последние годы. Вывод поручика Незнамова: теория военного искусства, которую генерал Марков высказывал до войны, блестяще подтверждалась его делами последующих лет.

Порадовал поручик Незнамов офицеров своей уверенностью в поступлении в армию значительного числа офицеров и вообще добровольцев и главным образом сообщением о большом отряде полковника Дроздовского, имеющего чуть ли не 10 орудий и даже один бронеавтомобиль. Сомнения о росте Добровольческой армии окончательно рассеивались.

* * *

Генерал Марков хлопотал о возможном усилении своей бригады. Он довел свою 1-ю батарею до 4-орудийного состава, получив одно орудие от 2-й бригады и другое от донцов. Орудия, правда, были неисправны: их удалось поставить в строй лишь после начала нового похода армии. Для их обслуживания из 2-й роты Офицерского полка были выделены все артиллеристы, назначенные в нее во время отхода от Екатеринодара.

Для своей бригады генерал Марков считал необходимым иметь и маленькую кавалерийскую часть. По его просьбе командир конной бригады, генерал Эрдели, выделил сотню кубанских казаков под командой есаула Растегаева, которая получила название Отдельной конной сотни при 1-й пехотной бригаде.

– Сотне нашить черные погоны, – приказал генерал Марков, когда смотрел ее. С этого времени она неофициально стала называться марковской, как по подчинению генералу Маркову, так и по погонам его Офицерского полка.

Росла численно 1-я Инженерная рота. Она оставалась еще как пехотная единица, но уже стала выделять своих чинов по разным специальным службам: по связи, на железную дорогу (небольшой отрезок линии Торговая-Батайск), в броневой дивизион (в армии появились бронеавтомобили) и даже в авиацию. (Авиация Добровольческой армии зародилась в Ростове, но как Донская. Немцы дали 3 старых аппарата; из Киева прилетел русский аппарат. Эта эскадрилья производила полеты на фронте Донской армии, но когда Добровольческой армией была взята ст. Тихорецкая, она перелетела туда.)

В течение мая месяца шло непрерывное численное усиление Добровольческой армии. 26 мая с Кубани пробились даже два казачьих полка, до 1500 шашек, со своими императорскими штандартами. В торжественной встрече их принимали участие части Егорлыцкого гарнизона с 1-й батареей. (Офицерский полк в это время был на формировании в Новочеркасске.)

Затем была торжественная встреча отряда полковника Дроздовского, пришедшего из Новочеркасска, отряда «рыцарей духа, пришедших издалека и вливших в армию новые силы», как сказал генерал Алексеев, встречая его у станицы Мечетинской. У Егорлыцкой его встречал гарнизон этой станицы, выстроившись вдоль дороги и отдавая ему честь. Дроздовцы, как стали называть пришедших, пройдя перед фронтом, выстроились на левом фланге стоявших частей и предложили старым частям Добровольческой армии войти в станицу первыми, и, когда те проходили перед ними, они отдали им честь. Все были поражены силой дроздовцев: Офицерский полк в 1300 штыков; конный дивизион – до 300 шашек; Инженерная рота; небывалая в Добровольческой армии артиллерия из 10 легких и 2 тяжелых орудий и бронеавтомобиль «Верный».

К началу июня месяца армия почти утроила свой численный состав, и особенно в коннице. Это позволило придать каждой пехотной бригаде по конному полку и переименовать бригады в дивизии. Армия получила следующую организацию и состав:

1-я пехотная дивизия. Начальник дивизии – генерал Марков.

1. 1-й Офицерский полк – марковский, ставший под № 1 ввиду вхождения в армию 2-го Офицерского полка.

2. Кубанский стрелковый полк.

3. 1-й Офицерский конный полк.

4. 1-я Инженерная рота.

5. 1-я Офицерская батарея.

6. Отдельная конная сотня.

2-я пехотная дивизия. Генерал Боровский.

Корниловский ударный и Партизанский полки; Кубанский конный полк.

2-я Инженерная рота и 2-я Офицерская батарея.

3-я пехотная дивизия. Полковник Дроздовский.

2-й Офицерский стрелковый полк; 2-й Офицерский конный полк; 3-я Инженерная рота и 10 легких и 2 тяжелых орудия.

l-я конная дивизия. Генерал Эрдели. Четыре Кубанских казачьих полка. Конная бригада. Генерал Покровский. Два Кубанских казачьих полка; два орудия. Два отдельных Кубанских пластунских батальона.

Броневой дивизион – 3 машины.

Общая численность армии около 10 000 штыков и сабель.

В зоне немецкой оккупации

Германская армия к концу апреля прошла победным маршем по Югу России вплоть до Ростова, освободив его от большевиков и разных банд, но и оккупировав его. Заняв часть Донской области, немцы, однако, не покусились на полную самостоятельность Дона, т. к. он добровольно вошел в орбиту германской политики. Они не препятствовали ему формировать свою армию и даже в этом оказывали ему помощь; они не мешали ему и в свободной связи с Добровольческой армией. В большей зависимости от них были Украина с гетманом во главе и Крымская республика. Им дозволено было иметь свои армии, но под полным их контролем.

Жизнь в оккупированных зонах быстро входила в нормальную колею, находя гарантию в силе германского оружия. Но оккупация, отделение от России новых государств и даже начало спокойной жизни не могли удовлетворить национально и патриотически настроенных людей. Мысли их стали направляться к Добровольческой армии. Немцы знали об этом, но беспокоиться им не приходилось; Добровольческая армия для них не представляла ни угрозы, ни препятствий в их стремлениях, тем более что они имели союзников в лице украинских шовинистов-«щирых».

Однако кое-какие меры в отношении Добровольческой армии они принимали: по доносам «щирых» арестовывали откровенных противников «Вильной Украины» и сторонников Добровольческой армии. Но главная мера немцев против Добровольческой армии, ее идеи и цели заключались в разложении русских патриотов политически: играя на антибольшевистских и монархических убеждениях и настроениях их, они стали формировать Южную и Астраханскую монархические армии, в которых офицеры получали командные посты и хорошее денежное содержание. И им удалось отвлечь от Добровольческой армии тысячи бойцов.

Между тем командование Добровольческой армии, как только закончился поход на Кубань, стало принимать меры, чтобы снова оповестить русских людей об армии, ее целях, задачах и призвать их к выполнению их патриотического долга в ее рядах. Обстановка этому благоприятствовала: было свободное передвижение по всему оккупированному немцами Югу; был и почти свободный, во всяком случае не чреватый расстрелом, путь на Дон.

И от Добровольческой армии по всему Югу разъехались ее посланцы. В секретном наказе, между прочим, говорилось: «Никаких сношений ни с немцами, ни с большевиками»; «Единственно приемлемые положения: уход из пределов России первых и разоружение и сдача вторых». Посланцы должны были действовать в зависимости от положения и возможностей на местах, но действовать быстро и энергично.

* * *

Станица Каменская, в зоне оккупации, но на Донской территории. В ней штаб германской дивизии. На видных местах расклеены афиши с широкой «бело-сине-красной» полосой по диагонали, с призывом в ряды Добровольческой армии. Два юных офицера с черными погонами и национальным углом на рукаве записывают добровольцев. В 1-й день их записалось свыше 20 человек, все из тех, которые раньше ехали в Добровольческую армию, но не застали ее на Дону и осели в станице, а с приходом немцев записались в формирующийся донской отряд. Теперь они бросают отряд и отправляются в Новочеркасск и назначаются в 1-й Офицерский полк.

Одесса. Город с десятками тысяч офицеров. Посланник Добровольческой армии, капитан, помещает в газетах объявление о собрании офицеров в оперном театре, на котором будет прочитан доклад о современном положении и судьбе русского офицерства. Явилось около 200 человек. Доклад делал сам капитан. Он говорил о большевиках – врагах народа; об оккупантах, легко одержавших победу; о русских силах, продолжающих борьбу против большевиков – казаках и Добровольческой армии.

О Добровольческой армии он рассказал особенно подробно: об ее целях и задачах, о вождях, о патриотическом, жертвенном горении добровольцев… о добывании всего необходимого армии «ценою крови». И закончил горячим призывом: «Все на Дон!» Затем отвечал на вопросы. Собрание прошло в полном порядке, и все разошлись с него с глубокими внутренними переживаниями и думами.

Но… в ближайшие дни записалось и выехало в Новочеркасск только 150 офицеров и только 20 доехали; остальные свернули в Южную армию. Через месяц выехала другая партия – 87 человек, прибывшая полностью. Обе эти партии были назначены в 1-й Офицерский полк.

Александровск. На собрание явилось до 150 офицеров. Выехало и зачислено в 1-й Офицерский полк – 30.

В Кременчуге, Бахмуте, Павлограде и других городах собрания не могли быть организованы, но, тем не менее, эти города дали полку по несколько десятков офицеров и добровольцев.

Харьков. Ни о каких собраниях при господстве там «щирых» не могло быть и мысли. Однако в нем многие, если не все, были хорошо осведомлены о Добровольческой армии. Разговоры о ней шли и интересовали всех, но одни видели в ней одну «авантюру», другие – задумывались и решали, ехать или не ехать. Сначала на Дон уезжали одиночки и маленькие группы или тайно, или с ложными документами, чтобы избавиться от насилий и арестов «щирых». Но потом, когда выяснилось благорасположение германских комендантов, не раз выручавших едущих на Дон от ареста «щирых», стали выезжать и большими партиями, вполне организованно и даже с оружием. Харьков мог дать Добровольческой армии десятки тысяч офицеров и добровольцев, но на Дон выехало едва тысячи две.

Екатеринослав дал полку пополнение в 100 офицеров из многих тысяч бывших в нем.

Киев, город со многими десятками тысяч офицеров, дал полку и всей армии ничтожное пополнение. В столице Украины было трудно и опасно развернуть деятельность посланцев Добровольческой армии. Об армии в городе хорошо знали, но ехать не только не решались, но и не желали. «Укрылись» они «постановлением» какой-то тесно связанной группы офицеров, побившей все рекорды непонимания обстановки и лицемерия.

«Мы должны быть в полной готовности, ввиду скорого восстановления неделимой России под скипетром законного Монарха силами самого русского народа». И обращение к населению города: «Поддержать, помочь офицерам пережить невзгоды революционного времени и оберечь их, жаждущих подвига во благо Родины, от вторжения их во всевозможные авантюры» (из «Очерков русской смуты» генерала Деникина).

С каким презрением выслушивали подобные разглагольствования те, кто направлялся в Добровольческую армию, и приехавшие из армии отпускные и раненые! Эти киевские господа выжидают лучших времен «в полной готовности», «жаждут подвига». Родина будет освобождена «силами самого русского народа», но без их участия. Они просят «поддержать и оберечь от вторжения их во всевозможные авантюры»… – они не способны даже «оберечь» себя! Для них Добровольческая армия – это авантюра. Им дороги собственные жизни, и немногие потом возьмутся за оружие, но только, чтобы спасти себя, хотя фактически будут защищать «свободную Украину» от петлюровцев. А затем они будут спасаться, уходя с немцами или убегая в Одессу, куда высадятся союзники России по Великой войне, или зароются в норы с воплем: спасайте нас!

А пока, при немцах и гетмане, масса офицеров и интеллигенции Юга устраивала как могла свою жизнь. Мирилась с немцами – «они лучше, гуманнее и культурнее большевиков» и мирилась со «свободной Украиной», утешая себя мыслью, что в будущем Украина, сформировав сильную армию, послужит делу освобождения России и сольется с ней. Для устроения своей жизни офицерство не гнушалось даже услугами перед немцами в роли официантов и «забвением» русского языка.

Но были сравнительно немногие, кто понимал и чувствовал ненормальность своего положения, и они оставляли и Украинскую армию, и монархические отряды, формируемые на немецкие деньги, и всякие службы и ехали на Дон. Большинство же оставалось с гордым самоутешением: они «мученики» и «страстотерпцы» за Родину. А потом, когда уже не будет ни немцев, ни «Вильной Украины», а придет Добровольческая армия, они вылезут из нор, объявят: «Мы – офицеры!» и предъявят свои претензии на места сообразно своим чинам. Естественный вопрос к ним: «Где вы были до сего времени и что делали?» для них будет оскорбительным. Они никогда не ответят на него открыто и честно.

В Новочеркасске

«Генерал Марков уезжает в отпуск», – пронесся слух во всей его бригаде. Об этом заговорили: «Ему нужно отдохнуть!» «Раз он уезжает, значит не предвидится в ближайшее время боевых действий».

Он уехал 17 мая, как и все отпускные на две недели. Накануне прошелся со своим Офицерским полком, обрадовал его: «Скоро и вы пойдете в Новочеркасск! Пойдет туда и Конный офицерский полк». l-ю батарею обрадовать не мог: его просьба удовлетворена не была, но утешил ее: «Не надолго расстаемся».

За время отсутствия генерала Маркова произошло лишь одно выступление частей его бригады: Кубанский стрелковый полк и 1-й батальон с конной частью донцов в направлении на с. Гуляй-Борисовку, где красные сосредоточивали свои силы. Меткий огонь батареи расстроил цепи противника, атака кубанцев обратила их в бегство, а донцы расправились с ними холодным оружием.

22 мая выступил на отдых Офицерский полк. Его уход вызвал среди жителей станицы сильное беспокойство, несмотря на то, что в станице оставались Кубанский стрелковый полк, части кавалерии, а на ее окраине всегда стояло охранение, были окопы и на позиции одно орудие. Успокоились жители, когда им было объявлено о приходе другого Офицерского полка.

* * *

Стояла чудесная весенняя погода. Степь покрыта свежей, сочной, богатой зеленью. В воздухе реют птицы, наполняя его своим пением. В природе радость и счастье.

Радость в сердцах у марковцев: они идут на полный отдых в большой культурный город, где получат возможность отвлечься от однообразия степи, станиц, хуторов. Поход их, с остановками на ночлег в станицах, по сухой дороге, не утомителен вовсе. Мысли и разговоры забегают вперед – в Новочеркасск. Там Марков, их раненые друзья, там и откровенные и тайные предположения.

Полк идет из Егорлыцкой в Мечетинскую, затем в Кагальницкую, в Хомутовскую, уже известных ему. В феврале он проходил их в обратном направлении, в непролазную грязь. Шел тогда в полную неизвестность, «к черту на рога». Марковцы вспоминали то время. Вот только очень многих уж нет в их рядах… Нет и Корнилова!

Из Хомутовской полк пошел не старой дорогой на Ольгинскую: там немцы, а свернул на Манычскую, из которой, переехав через Дон на пароходе, направился в Новочеркасск.

На одном из переходов колонна полка остановилась, и ей было приказано построиться вдоль дороги. Навстречу шла другая колонна с национальным флагом впереди. Объявили: «отряд полковника Дроздовского». Раздались команды, разнеслось громкое «ура». 1-й Офицерский полк приветствовал своего нового соратника – 2-й Офицерский полк.

С восторгом всматривались в лица бойцы обоих полков. Ведь оба полка до их встречи проделали свыше чем по 1000 верст. Они не останавливались перед препятствиями, шли врозь к одной цели и теперь пойдут к ней вместе. Ура!

Поразила марковцев сила проходившей перед ними колонны – свыше 1000 человек. (Артиллерия и конница отряда полковника Дроздовского шли через Аксай.) Еще больше поразил вид бойцов: отлично и однообразно одетых и с таким же боевым снаряжением. На лицах бодрость, уверенность. Порядок и дисциплина. Общее впечатление – восторженное.

Полки разошлись в противоположных направлениях. У марковцев – новая тема для разговоров: внешний вид их самих. Он не бодрящий. Разнородное обмундирование и к тому же потрепанное до последней степени. Убогое снаряжение… Разнообразие в бедности! Но стоит ли печалиться об этом? Ведь всякий знает, где были и что перенесли они. Лишь человек, придающий исключительное значение внешнему виду, может осудить или посмотреть свысока.

* * *

Первыми из участников Кубанского похода в Новочеркасск прибыли раненые. Походный лазарет последний раз потряс их на подводах до станицы Манычской, откуда они в течение нескольких дней пароходами по Дону до Аксая и далее по железной дороге перевозились в Новочеркасск. Новочеркасск сердечно встретил раненых, которые в числе свыше 1500 человек заполнили все городские лазареты. Условия, в которые попали они, конечно, были несравнимы с условиями в походном лазарете. Внимание жителей радовало.

Трогательны были встречи и отношение к раненым того женского госпитального персонала на Грушевской, где раньше жили первые добровольцы.

«Нянюшки нас разыскали. Они знали почти всех на Грушевской по фамилиям и именам.

– А как Некрашевич, Невинский, Казара?

– Убиты.

– А Шурка Рашевский, Шурка Андреев?

– Рашевский убит, Андреев ранен.

Кадетик Буковский, доброволец Боггаут, кадет Поляков – убиты. Прапорщик Шверин, Черных, Пантелеев в пенсне, Крылов с двумя наганами, над чем когда-то нянюшки смеялись, потому что в остальном вид у него был довольно мирный, убиты. Козловский, поручик Топорков со своим характерным ярославским говором – убиты… Нянюшки плачут… Родные их едва ли узнают, где погибли они. Но все-таки они были оплаканы от чистого сердца этими русскими женщинами».

Вскоре приехал в Новочеркасск генерал Марков, который после официальных визитов стал немедленно обходить лазареты.

«Появление генерала Маркова в лазаретах вызвало слезы радости у раненых. С гордостью мы смотрели на него и кто мог, в своих рваных мундирах выходили на Московскую улицу или в Александровский сад, чтобы лишний раз увидеть своего любимого Вождя, где он в сопровождении офицеров нагонял страх на тыловых патриотов».

«Почему вы небрежно приветствуете генерала? – строго обратился генерал Марков к проходившему хорунжему и сейчас же иронически сказал: – Впрочем, извините! Вы же не русский, а республиканский офицер! – и пошел дальше».

Замечена была какая-то большая перемена в психике генерала Маркова: «Он казался не таким, как раньше, а как-то сильно раздраженным и даже придирчивым. Не знаю, была ли усталость, было ли то предчувствие?»

В Новочеркасске генерал Марков сменил свои погоны офицера Генерала штаба на марковские – черные, что решительно побудило всех марковцев озаботиться приобретением таких погон.