Текст книги "Марковцы в боях и походах. 1918–1919 гг."

То, что казалось марковцам террасами горы, было всего лишь узким, в 3–5 шагов, гребнем, за которым начинался пологий спуск в широкую ложбину, вливающуюся верстах в 3–4 в низкую долину. Весь скат в ложбину был усеян красными.

Но… марковцы не только не преследовали, но и не стреляли. Они были не в силах… Кто-то крикнул: «Пулеметы сюда!» Напрасно! Даже лошадьми невозможно втянуть их на гору. Оставалось быть лишь зрителями, как отходил противник, приводил себя в порядок и остановился на складке местности верстах в двух.

Время шло, а они продолжали лежать на горе. Уже дыхание стало нормальным, успокоилось сердце, но не двигались ноги; так были переутомлены они. Обменивались впечатлениями: о крутизне подъема горы, которую они проделали; о своем положении непосредственно под облаками, скрывающими вправо вершину горы; о долине, видневшейся верстах в 4 внизу, и хуторе на ней; о следующей горе. Мало кому приходилось наблюдать такой гористый пейзаж.

И как-то неожиданно все услышали:

– Спасибо за славную атаку, орлы! С победой, орлы!

По гребню проходил и приветствовал их полковник Наркевич, временный командующий полком. Марковцы с искренней радостью видели своего заурядного, скромного, «без страха и упрека» командира здесь, на горе, взобраться на которую при его сорока с лишним летах не представлялось легкий делом. «Сам – орел!» – говорили про него.

Влево, в долине, шел бой. Наконец, по гребню быстро передалось: «Вперед!» Батальоны стали спускаться. Красные, открыв огонь, однако, быстро оставили свою позицию в ложбине. Видно, как из хутора уходили их обозы и вскоре за ними и цепи. Противник отступал перед фронтом всей дивизии, под угрозой захода ему в тыл марковцев. Отступал по двум направлениям: по долине, вверх по течению р. Егорлык, и на следующую гору – Меловую.

К вечеру 1-й и 2-й батальоны пришли в хутор Нижне-Егорлыцкий, который они видели с горы, и расположились на ночлег под охраной 3-го, выдвинувшегося к горе Меловая, перед которой красные заняли позицию, и Пластунского, ставшего по долине. Подъехали пулеметы, орудия и кухни. Совершенной неожиданностью оказалось, что потери полка за две атаки Недреманной горы не превысили 50 человек.

30 октября. Полку дана задача: совместно с пластунским батальоном взять Меловую гору, предварительно отбросив красных на нее с их предгорной позиции.

Выполнять предварительную задачу выпало на 3-й батальон; задачу весьма нелегкую, т. к. наступать ему нужно было на подъеме, и, кроме того, ему было сообщено, что за его наступлением будет наблюдать генерал Деникин, находящийся влево, в расположении конной дивизии генерала Врангеля. Образцово, как на смотру, выполнял он свою задачу.

Но остальные батальоны выступили не за ним, а по долине р. Егорлык, вслед за пластунским батальоном. Они не видели, как наступал 3-й батальон, но слышали разгоравшийся огневой бой. Марковцами овладело даже беспокойство, когда артиллерийский взвод, шедший с батальонами, выехал вправо на пологий скат Недреманной горы и открыл беглый огонь для поддержки 3-го батальона, а когда огонь оказался еще и необычно длительным, то их беспокойство дошло до грани, когда узнать, в чем дело, стало необходимым. От колонны батальонов к батарее поскакали конники. Карьером они мчались назад и неожиданно с радостными лицами, размахивая фуражками. «Германия капитулировала!» – кричали они. Это им сообщили батарейцы, которые от радости ли или от того, что теперь скоро можно ожидать помощи от союзников, открыли такую стрельбу. Новость для всех была исключительной по открывающимся перед ними перспективами, но быстро она отошла на задний план: на первое место стала озабоченность полученной боевой задачей.

Меловая гора, вдоль которой шли батальоны, стояла влево огромным, отвесным массивом, с краями, покрытыми кустарником. Высота ее? Да не все ли равно какая: 10 или 50 аршин, но… как взять ее? – вопрос, который не ставился перед Недреманной. Но может быть – обходом?

Впереди начался бой. Туда проехал вспомогатель 1-й Инженерной роты. Полк прошел до 12 верст и вошел в хутор Верхне-Егорлыцкий, только что взятый пластунами. Здесь картина местности изменилась: массив горы круто повернул влево и охватывал большую лощину, в глубине которой было видно с. Татарка. От горы, как и от начинавшегося далее другого массива, отходили гребни, пересекающие лощину. Изменилась и обстановка: теперь противник был не только на горе, но и на гребнях. Предположение марковцев об обходе горы усложнилось: чтобы взять гору, нужно сбить противника хотя бы с ближайших гребней, а чтобы взять их, нужно сбить противника с фланкирующей их горы.

Полк развернулся и повел наступление: одним батальоном на угол горы и гребень, отходящий от нее, имея влево пластунов; другим – правее. Красные сбиты с первых гребней, но дальше полк продвигаться под фланговым обстрелом не может; к тому же красные ведут яростные контратаки. Правофланговый бы понес большие потери и едва остановил красных. Другой – левым своим флангом уперся в гору, как и пластуны. Гора – отвес, аршин в 20 высотой. Штурмовать невозможно, и на нее ведет одна лишь маленькая тропинка. Хотя роты и в мертвом пространстве, но несут потери: несколько человек ранено сбрасываемыми с горы камнями.

Наступила ночь, холодная, ветреная. Стихла стрельба и только характерная для войны перебранка между противниками. Но смолкла и она…

Подошел 3-й батальон и стал под горой, сменив пластунов. Батальон выполнил свою задачу дня, а теперь его командир, полковник Булаткин, получил другую – взять гору. Но тщетно ходит он вдоль горы, обсуждает с подчиненными, как взять гору. Ясно – с рассветом взять ее невозможно, следовательно – ночью; но и ночью также невозможно.

Глухая ночь. Очень холодно; спасения от ветра нет.

– Эй, там! Наверху! Небось холодно? – время от времени бросались туда слова. – Не лучше ли вам сдаться?

И оттуда отвечали, но уже не с бранью. Завязался разговор «по душам» и дошел до того, что красные уже готовы сдаться, да боятся, но не своих командиров, которые спят где-то сзади у стогов и в сараях, а белых. Их убеждали, что их не тронут.

Спустились по тропинке трое для переговоров. «Мы все хотим сдаться. Мы – мобилизованы; мы – иногородние». Условились: сдающиеся переходят с одними затворами от винтовок. И скоро внизу оказалось до 400 человек, а наверху – марковцы. Красные командиры частью были захвачены, частью успели бежать.

31 октября, с рассветом, полк перешел всем фронтом в наступление: на Меловой горе – 3-й батальон, не встретив сопротивления, подошел к Лысой горе, такой же крутой; другие батальоны, сбив красных с ряда позиций, к вечеру подошли к с. Татарка и с поддержкой полка дивизии генерала Покровского, с которой произошло соединение в долине р. Егорлык, взяли его.

В этот день 1-я пехотная и Кубанская казачья дивизии вышли из пределов Кубанской области в Ставропольскую губернию.

Весь полк генерала Маркова на ночь сосредоточился в с. Татарка, большом и богатом и, главное, расположился в тепле. А утром, как было объявлено, ему предстояло брать Лысую гору, последнее серьезное препятствие перед Ставрополем. В охранении стали пластуны.

1 ноября. К удивлению всех, поднят полк был, когда уже совершенно рассветало и все распоряжения говорили не о бое, а о походе. Красные будто бы оставили свои позиции на горе и отошли.

2-й батальон в колонне вытягивался из села по шоссе на Ставрополь.

3-й – должен следовать за ним, а 1-й – выступить в северо-восточном направлении в распоряжение генерала Покровского. И вдруг… по колонне 2-го батальона с Лысой горы посыпался густой поток пуль, всего лишь с расстояния в 700 шагов. Батальон залег, а его боевой обоз карьером помчался назад в село. У всех полнейшее недоумение. Как могли ошибиться пластуны и сообщить об уходе противника?

Чтобы не оставаться под обстрелом, роты перебежками направились к подножию горы и оказались в мертвом пространстве. А гора, это – круча, аршин в 20 высоты, поросшая кустарником. Для всех ясно – будет приказано взять гору, и… через несколько часов такой приказ был получен в ротах. Для штурма развернулся весь полк и пластунский батальон. Каждая рота должна на своем участке найти пути и возможности взобраться на гору и сбить противника. Но тщетны все попытки. На гору вело шоссе и 2–3 тропинки, но разве возможно по ним, обстреливаемым и сверху, и вдоль их зигзагов, атаковать?

Пыталась атаковать 4-я рота, командир которой, поручик Совельев, лично получил приказание от генерала Тимановского и на участке которой гора была несколько пологой и менее поросшей кустарником, но тщетно: не столько пули, сколько бросаемые красными камни остановили ее.

– Где командир взвода? – спросил поручик Совельев людей одного из взводов.

– Вероятно – там! – с безнадежным отчаянием ответили ему, указав на скалу. Поручик Совельев пошел туда и нашел командира взвода сидящим под отвесом, сильно расстроенным и со слезами на глазах. Он отвел его к роте.

Оставалась маленькая надежда на ночь и то только на повторение сдачи красных, как это случилось под Меловой горой. Но возможно ли это?

Наступила ночь. Полк не выполнил приказа, но получил снова такой же, но с точным указанием срока: утром гора должна быть взята.

Рушилась и маленькая надежда: выпал густой туман, совершенно заглушавший даже крик в десятке шагов. Уговаривать красных не приходится. Ночь протекала томительно долго, в тщетных поисках, на холоде.

На участке офицерской роты шла наверх одна тропинка. Опрошенный еще днем крестьянин дал некоторое представление о ней, об ее верхней части: узкая, идет зигзагами с камня на камень, местами крутая; ближе к вершине – площадка с часовенкой; на горе, шагах в 200 от конца тропинки – сараи, а в 500 шагах – хутор. И это все. Впрочем, крестьянин добавил:

– Не знаю, как вы подыметесь на гору: перестреляют по одному. Но… есть решение: у часовни должен быть караул противника, а следовательно, нужно будет его безшумно снять; а дальше – у конца тропинки другого караула может и не быть ввиду близости сараев, в которых, безусловно, расположились красные… Итак – снять караул и выйти на гору: снять караул небольшой группой, а на гору выйти уже всей ротой.

На задуманное предприятие вызвался поручик Головач с пятью офицерами. После того как группа ушла, прошли часы. Рота в готовности. Наконец, приведено 7 пленных – караул полностью. Рота подымается по тропинке. Ей сообщено – разведчики уже на горе. Быстро и рота там. Она развернулась и стала расширять и углублять свой плацдарм. На левом фланге два выстрела: там шедший на смену караул красных в тумане и ночной темноте нарвался на цепь роты; 5 человек были схвачены, но двое успели убежать и дать два выстрела. В сараях крики. Красные выбегают из них и скрываются в тумане. Проходят минуты, и перед ротой слышны команды, а затем показалась и цепь противника. Огнем она сметена и скрылась. Красные оставили хутор.

Рота в тумане медленно продвигалась вперед, потеряв всякую ориентировку, пока флангом не коснулась шоссе. Она остановилась и ждала подхода своего батальона, которому было сообщено о выходе ее на гору.

2 ноября. Уже начало светать, когда подошел батальон. Противника не видно. Наконец батальон, развернувшись, двинулся вперед вдоль шоссе. Ему на фланг вышел 3-й батальон, а 1-й – пошел вправо, к горе Острая, по распоряжению генерала Покровского.

Около 13 час. батальоны полка встретили сопротивление противника у большой рощи и, смяв его, преследовали через всю рощу. Остановились на северной ее опушке, где начиналась широкая лощина с селом Надежда в конце ее, куда отходили красные, не только бывшие перед полком, но из г. Ставрополя, расположенного по левому скату лощины.

Из рощи 2-й и 3-й батальоны полка и пластунский батальон направились в город и расположились в разных его районах на ночлег. В охранение вышел Кубанский стрелковый полк, который после 3-дневных попыток взять Лысую гору поднялся на нее одновременно с Марковским.

Оказалось, что части генерала Врангеля два дня вели бои у самого Ставрополя, и самое большое, чего они добились, это – занять северо-западную его часть с вокзалом железной дороги; часть города, наиболее низменную.

3 ноября противник отошел от города всего лишь верст на восемь. Им занималось село Надежда. Марковцы 2-го батальона, уже по одному тому, что они были размещены в тесных квартирах, решили: отдыха ждать не приходится. И, действительно, утром батальон, с приданной ему ротой 3-го батальона, выступил в направлении на с. Надежда, с задачей выбить противника из села. Слева от него будет наступать 1-й Кубанский стрелковый полк.

Красиво разворачивался батальон под огнем красных, и уверенно он шел по лощине на сближение. Кубанцы первые атаковали на возвышающейся складке местности, но неудачно, что привело к фланговому обстрелу наступающих марковцев. Красных пришлось атаковать левофланговой офицерской роте, круто изменив свое направление. Рота сбила их и по возвышенности подошла к селу, оказавшись над ним и на фланге оборонявших его красных.

Редки были случаи такого упорства красных в бою, когда даже и раненые продолжали стрелять до последнего момента своей жизни и умирать с пением Интернационала. Неся большие потери и попадая под низкие разрывы шрапнелей единственного орудия, бывшего при батальоне, вырывающего сразу десятки человек из их рядов, они все же отходили в сравнительном порядке.

Село Надежда тянулось по лощине верст восемь, но марковцы продвинулись по нему только на 2–3 версты, остановившись по приказанию, т. к. влево шел бой с наступающим противником.

Наступила ночь. Однако боевое напряжение на фронте не ослабевало: возможен был переход красных в контрнаступление. Это потребовало оставление на ночь офицерской роты на возвышенности у села. Было очень холодно, и, к счастью для роты, в поле стояли большие стога соломы, в которые офицеры и зарылись. Ночью пошел первый снег, стало вдобавок и сыро. Оживил роту подарок генерала Тимановского – бидончик спирта. Его развели снегом, и все смогли выпить по хорошей чарке водки.

4 ноября. Батальон был сменен кубанцами и ушел в Ставрополь на свои прежние квартиры. Но уже свободнее стало в них: в каждой недосчитывались 2, 3 и более человек. Большие потери понесены у с. Надежда. Это почувствовали и явно осознали марковцы, только став на отдых. В боях вообще, в период сильного нервного напряжения, как-то не замечаются потери, какими бы они ни были: поставленные задачи выполнялись и малым числом оставшихся бойцов.

Пришел в город и 1-й батальон, сведенный в одну роту из-за больших потерь.

5-8 ноября красные вели упорные атаки на Кубанский стрелковый полк и Пластунский батальон и батальоны марковцев должны были выступать им на поддержку и даже ночевать на поле боя. 8 ноября один из батальонов ходил к с. Пелагиада на поддержку частей другой дивизии, но ему не пришлось принять участия в бою: красные неожиданно прекратили свое успешное наступление и быстро стали отходить: им в тыл вышла конная дивизия генерала Врангеля. Это был день, когда они на десятки верст отошли от Ставрополя к востоку.

9 ноября весь генерала Маркова полк окончательно сосредоточился в Ставрополе и простоял в нем целую неделю, будучи расположен уже на широких квартирах.

В Ставрополе

Ужасный вид имел город, когда в него вошли части Добровольческой армии после 19 дней владения им красными и боев, происходивших в течение этих дней в его районе. В городе было оставлено красными до 4000 раненых и больных и около 2500 убитых и умерших. Много разграбленных квартир из числа тех, жители которых к приходу большевиков оставили город. Эта внешняя сторона усугублялась при них отсутствием подвоза для жителей продуктов питания и сильнейшим моральным гнетом.

Естественна поэтому была радость жителей с приходом Добровольческой армии, принесшей свободу, спокойствие и возможности скорого восстановления нормальной жизни. В Ставрополе добровольцы удовлетворялись своим успехом и радостью жителей, проявлявшейся во внимательном и заботливом отношении к ним. Ожидать от города иных радостей, как полученных, например, в Екатеринодаре, не приходилось.

Значительной части марковцев пришлось занять квартиры, оставленные жителями, и в них самим налаживать жизнь, начиная с самых мелких деталей: поисков иголок, ниток, организации отопления, мойки посуды, приборки помещений. Тем не менее все устроились с удобствами и даже «по-культурному». В домах были книги, журналы, шахматы. В одной оказался чудесно сохранившийся, нерасстроенный рояль, игра на котором дала большое наслаждение.

Свободного времени было много, т. к. никаких занятий, кроме утренних и вечерних построений для молитвы и «занятий» с чисткой оружия и починкой белья, обмундирования и обуви, не было. Не было и никаких почти нарядов по службе. Бодрое настроение вообще не покидало марковцев, а теперь оно было особенно высоким в связи с последними сообщениями о полной капитуляции Германии и установления связи с союзниками, дававшей надежды на помощь.

Но возникали и беспокойные вопросы. Главный из них – какая судьба предстоит Югу России, теперешней Украине? Что большевики поспешат с уходом немцев занять ее, казалось бесспорным. Отстоять себя она не в состоянии: у нее нет армии. Об этом говорили побывавшие там в отпуске. Есть многочисленные штабы и в какой-то доле кадры будущих частей. Но, может быть, Украина быстро сформирует части? Однако маловероятно. Ее внутреннее положение весьма тревожное: помимо большевицких настроений и проявлений, есть еще петлюровцы и всякие партизанские отряды. Мобилизация в армию не пройдет. Не удастся сформировать армию и на добровольческих началах: надежды на оставшихся там многочисленных офицеров и интеллигенцию – никакой. Так что же, Украина обречена? Родные добровольцев обречены подпасть под власть большевиков? Находился один ответ: скорее разбить красных на Северном Кавказе и идти на Украину, а там мобилизовать в первую голову всех бывших офицеров и заставить их драться.

* * *

С первого же дня стоянки в Ставрополе заработали все ротные и полковые канцелярии, т. к. только здесь, впервые после Екатеринодара, эти канцелярии соединились со своими частями так же, как и вся хозяйственная часть полка. Стали приводиться в порядок списки наличного состава, списки и подсчет выбывших чинов. Но это было нелегкое дело и даже полностью неосуществимое: прибывающие в часть чины во время боев, не успев быть занесенными в списки, выбывали из строя, и оставались лишь приблизительные сведения о численном составе, если они случайно оставались у командиров рот.

Оказалось, что из полка, только за короткий период ставропольских боев выбыло до 500 человек. В ротах оставалось по 30–40 штыков, и лишь в 2–3 доходило их до ста. Половина пулеметов после армавирских и ставропольских боев находилась в обозе из-за выбытия пулеметчиков. В полку насчитывалось всего до 700 штыков при 20 пулеметах и конной сотне. Сила слабая, каковую полк не имел за весь 2-й Кубанский поход.

Об этом периоде Добровольческой армии генерал Деникин писал: «Пехота перестала существовать». Другие основные полки армии были в значительно меньшей численности, чем 1-й Офицерский генерала Маркова полк, и их оставалось только отвести в резерв на пополнение, вернее на формирование. 3-я дивизия в боях у Ставрополя потеряла раненым своего начальника дивизии, полковника Дроздовского, через 2 месяца скончавшегося от ранения. Корниловский ударный полк – своего командира полковника Индейкина – убитым.

1-я дивизия находилась лишь на временном отдыхе, что позволила обстановка: красная ставропольская армия понесла огромные потери, потеряла свою наступательную способность и перешла к обороне верстах в 20 восточнее Ставрополя.

На 4-й и 5-й день отдыха Марковский полк получил большое пополнение в 800 человек, в их числе свыше 300 офицеров. Роты стали силой около 100 штыков каждая, на 7-ю и 9-ю роты (офицеров) – свыше 200. Стали в строй и почти все пулеметы. В 1500 штыков полк представлял уже большую силу. Боевой подготовки пополнение в массе не требовало. Но полк уже не мог быть той сплоченной, с единым духом силой, которой он был раньше. На это же требовалось время, даже в отношении офицерского пополнения, состоящего не из добровольно пошедших на борьбу, а из мобилизованных на территории армии и главным образом на Дону, из числа неказаков, в городах Ростов, Нахичевань, Таганрог. Это были те, которые в конце 1917 г. и начале 1918 г. митинговали и не желали поступать в Добровольческую армию. Теперь их обязывали выполнить долг перед Родиной.

Неловко чувствовали себя эти офицеры, хорошо обмундированные, одетые по-зимнему, прибывшие с полными чемоданами. Разительный контраст с марковцами. Чтобы загладить свою вину, они проявляли себя до щепетильности дисциплинированными, готовыми перенести все тяжести службы, быть такими же, как и остальные. Но… у них не будет марковской воли, порыва; они покажут внешне дисциплинированность, но не проявят полной дисциплины. Пройдет некоторое время, и от этого офицерского пополнения в полку почти никого не останется: офицеры уйдут из полка по ранениям и болезням, но по выздоровлении мало кто из них вернется в полк. Они где-то устроятся в местах более «тепленьких», спокойных; может быть даже в других строевых частях, но с репутацией более скромной. Офицерский кадр марковцев как составляли, так и будут составлять только те, кто вступил в полк до Ставрополя, т. е. пошел в Добровольческую армию добровольно.

В Ставрополе в полк прибыло и еще одно «пополнение» – назначенный его командиром «на законном основании» генерал штаба полковник Гейдеман. О нем марковцы знали лишь, что он был начальником штаба 1-й пехотной дивизии. Это говорило им о близости его к полку. Но, когда они увидели его, его благородную внешность, в глазах ум и волю; когда в его словах и действиях определили не формалиста, а глубокого и серьезного начальника; когда он ставил себя как бы представляющимся полку и получившим честь командовать им, а не делающим формальный смотр ему, то все сочли полковника Гейдемана своим достойным командиром. Даже его несколько грузная фигура не поколебала мнение, что для их полка, как легкой, подвижной пехоты, нужен такой же легкий и подвижной командир, каким был, например, генерал Марков. Его помощником и заместителем был назначен полковник Булаткин. Временное командовавший полком полковник Маркевич не получил назначения и оставил полк.

Все еще не собрался целиком 1-й артиллерийский дивизион: не было двух его взводов и одно сверхштатное орудие находилось с отрядом особого назначения – в охране великого князя Николая Николаевича, жившего в оставленном немцами Крыму. В этом отряде было человек 20 марковцев.