Текст книги "Римская Республика. Рассказы о повседневной жизни"

Тогда раздосадованный претор решил возместить на нас свои убытки; он потребовал, чтобы мы выкупили у него заложников. Что было нам делать? Противиться могущественному претору было безумием. Мы решили подчиниться. Для получения выкупа он прислал своего квестора, да кстати велел ему собрать и подати. Вот тут и началось наше несчастие: алчные чиновники захотели собрать с нас и то и другое в двойном количестве. Чтобы составить эту огромную сумму, они отбирали у нас не только серебро в слитках и серебряную посуду, но и хлеб, меха, коней. Плач жен и детей встречал их. Мы только хмурились, но, наконец, не выдержали и решили жаловаться претору… Вместо обещанной защиты он прислал на помощь квестору отряд легионеров. Разоренными остались наши усадьбы после ухода римлян. Даром пропали труды многих лет.

И вдруг сердце претора как будто смягчилось. Он прислал нам сказать, что входит в наше положение и хочет нам помочь. Он будто бы прослышал, что мы в бедственном положении, что наши земли дают плохие урожаи, и решил отвести нам новые, плодороднейшие земли в другом месте. Претор велел разделиться нам на три партии и собраться со своими семьями и всем добром в разных местах. Мы так и сделали. И что же? Когда мы, побросав родные усадьбы, собрались в назначенных местах, безжалостный претор приказал отобрать у нас оружие, а взамен новых земель велел своим кровожадным солдатам наброситься на нас и наказать, как бунтовщиков. Началось зверское избиение: полилась горячая кровь, к богам понеслись стоны обманутых, природа и небеса ужаснулись невиданному делу. Только женщин и детей оставили римляне в живых, чтобы продать потом в рабство. Окончив свое кровавое дело, довольный претор приказал свезти к себе, в качестве добычи, наши двухколесные повозки со всем добром.

Так были мы им обмануты, разорены, наши жены и дети превращены в рабов; только немногие спаслись от меча легионеров, в том числе и мы, чтобы принести тебе, всемилостивый господин, свои жалобы и просить защиты.

Старик кончил. Во время речи тень нетерпения пробежала по лицу сенатора. Что мог он сделать? Ведь он сам помещал свои деньги в откупа податей в провинции. Его подставные публиканы-откупщики (сами сенаторы не могли заниматься откупами) не менее жестоко взыскивали с помощью преторских солдат деньги с провинциалов. Не далее как в прошлом месяце целый городок в Азии восстал против его агентов. Пришлось обратиться тоже к военной помощи, потому что римляне должны получать выгоду от завоеванных стран, да притом с дикарями нечего церемониться. Демократы провели закон о привлечении к ответственности преторов провинций за незаконные поборы и за грабеж населения. Они думают, что сенат станет возиться с такими пустяками!

…На этом месте размышлений сенатора старик-аревак кончил, и сенатору надо было что-нибудь отвечать, чтобы не лишиться своей популярности; он добродушно кивнул головой послам и приказал переводчику передать, что доложит обо всем сенату и похлопочет по их делу, но за исход просьбы не ручается, потому что у сената и так много дел, а их претор – влиятельный человек, да и сами они виноваты, что оказали сопротивление его чиновникам. Милостивым движением руки он дал знак, что аудиенция кончена, и послы удалились.

Вскоре испанцы уезжали к себе на родину из Вечного города. Их дело окончилось неудачей, несмотря на то что знакомый нам сенатор пустил в ход всю силу своего красноречия, приводя всевозможные доводы. Сенат не стал заниматься подобной мелочью и отнимать у себя время от более важных дел; на очереди было дело Югурты. нумидийского царька. Сенат решил, что испанцы сами виноваты во всем и наказаны поделом за сопротивление чиновникам претора, т. е. ответ был таков, как предсказал сенатор.

В италийском муниципии

С. Радциг

1

По ровной и гладкой Аппиевой дороге на юг от Рима направлялась целая процессия. Толпы рабов и слуг самого разнообразного вида и национальности двигались тут, кто пешком, кто на лошади или на муле, несколько повозок с багажом и женской прислугой, целый отряд музыкантов с различными инструментами, а позади человек 30 гладиаторов.

Посредине всего этого поезда ехал довольно большой и вместительный экипаж вроде кареты. Там восседал, развалившись на мягких подушках, важный мужчина средних лет, закутанный в дорожный плащ. Рядом с ним сидела его жена.

Это был ди. ктатор, высшее должностное лицо[49]49
   Не надо смешивать диктатуру в муниципальном городе с особой высшей должностью в Риме, которая назначалась в чрезвычайных случаях.


[Закрыть] небольшого городка Ланувия, Тит Анний Милон, один из богатейших людей не только в своем городке, но даже и в Риме. Огромные поместья были у него близ Ланувия и великолепный дом в самом городе. Чуть ли не половина города была у него клиентами, а остальные чувствовали над собой его силу. Пожелает он дать пастбище на своих лугах – будет где пасти скот; даст для запашки свою землю – можно работать крестьянину; а без его благоволения многим придется остаться без заработка.

Ланувий, куда ехал Милон, был старинный римский муниципий в Лациуме, в 18 милях от Рима. Муниципиями назывался особый разряд италийских городов, которые пользовались своими законами, управлялись своими выборными и несли известные обязанности по отношению к Риму. Одни из этих городов имели полные права римского гражданства, другие – с разными ограничениями, напр. без права подачи голоса в римском народном собрании. Гражданами этих городов было исконное местное население, в противоположность колониям, которые составлялись из присланных в данную местность римских граждан.

Милон время от времени обращался к ехавшему подле кареты всаднику с вопросами о различных делах, которые ожидают его в Ланувии: то о судебных делах, которые ему как диктатору предстояло там разбирать, то о приведении в порядок архива, в котором хранились списки местных граждан, то о ремонте общественных зданий и взыскании недоимок.

Собеседник, только недавно прибывший в Рим из Ланувия, почтительно и обстоятельно докладывал обо всем этом. Это был вольноотпущенник, тонко изучивший, что требовалось его бывшему господину, и умевший вовремя услужить ему.

Римская дорожная повозка

Устройство римских муниципиев в общем являлось копией с устройства Рима. Тут были и сенат, члены которого обыкновенно назывались декурионами, и народное собрание, и магистратура, т. е. ряд высших чиновников. Во главе одних из городов, подобно римским консулам, стояли «два мужа», duoviri, к которым присоединялись эдилы и квесторы; в других во главе стояла коллегия «четырех мужей», quattuorviri; в третьих, как это было и в Ланувии, во главе стоял диктатор. При всех этих различиях в названии сущность управления оставалась везде та же самая. Милон, избранный на должность диктатора еще в июльские календы (1 июля) прошлого года, по обычаю вступил в исполнение своих обязанностей с января. Но, и вступив в должность, он большую часть времени проводил в Риме, оставляя исполнять за себя дела в Ланувии специально назначенного заместителя, так называемого префекта, одного из декурионов (местных муниципальных сенаторов). Милон принимал на себя должность диктатора только как известную честь; для горожан же важно было иметь в Риме заступником влиятельного человека. Известно, напр., как много потом хлопотал Цицерон за свой родной муниципий Арпин.

2

По тесным улицам Ланувия стояло оживление, когда Милон въехал в город со всей своей свитой. Теснота улиц и наплыв народа сейчас же сказались тут: пришлось оставить громоздкие экипажи и пересесть в поджидавшие у ворот носилки, высланные предусмотрительным управляющим для встречи господина с госпожой. Большинство свиты отправилось по более малолюдным улицам. Вскоре к носилкам присоединились некоторые из клиентов, проходившие в это время по дороге. Но, хотя они и расталкивали усердно встречных, носилки подвигались медленно среди множества всякого рода людей. Все почти население сосредоточилось на улице. Редко встречается тут человек, одетый в тогу – костюм римского гражданина; даже и граждане здесь предпочитают одеваться попроще, в более дешевую одежду. Около лавочек, которые попадаются на каждом шагу, особенно толпится народ. Вот лавочка сапожника. Это открытое помещение, наружная сторона которого заставлена прилавком. На нем красуется всевозможный товар; им наполнен и огромный шкап в глубине. Сам содержатель, пожилой человек, расхваливает свой товар нескольким посетительницам, которые сидят перед прилавком. Один из приказчиков примеривает им обувь, а другой зазывает посетителей. Вот мясная лавка, а вот продавец горячих напитков. В сосуде на ножках кипятится какая-то жидкость, которую он черпает для своих покупателей маленьким ведерцем. Со всех сторон несется громкий говор; тут и спорят, и бранятся. А то вдруг кто-нибудь затянет удалую песенку.

Дорога идет мимо форума. В глубине виднеются храмы богов, многочисленностью которых славился Ланувий. Перед храмом Геркулеса на алтаре совершается жертвоприношение. Множество всевозможных яств на особых блюдах возложено на алтарь. Жрецы с венками из листьев тополя на головах заняты священнодействием; хор поет песнопение о чудесных подвигах Геркулеса, и далеко слышатся слова молитвы: «Радуйся, порождение Юпитера, красующийся в сонме богов, приди благодатной стопой к нам и к твоим жертвам!» Под портиками, которые тянутся по сторонам, прохаживается праздный люд. В одной стороне столпилась кучка народу и идет оживленный разговор о событиях последнего времени – о восстании против Рима италийских союзников. Один из собеседников, пожилой уроженец Апулии, с жаром рассказывает о притеснениях, которым подвергаются его соотечественники от римской знати: «Несколько лет тому назад один молодой человек, даже не занимавший в тот год никакой из высших должностей, проезжал через нашу сторону, возвращаясь из Азии. Его несли в носилках. А тут повстречался с ним один пастушок, плебей из Венусии, да в шутку, не зная, кого это несли, и спросил: уж не покойника ли они несут? Тот, едва услышал это, велел остановить носилки и ремнями, на которых они были привязаны, велел стегать его, пока он не испустил дух».

Многие из собеседников явно сочувствовали восставшим, хотя, может быть, и далеки были от мысли самим поднимать оружие против Рима. Один купец из Кампании рассказал тут еще случай, бывший в его стороне: «Как-то к нам в Теан Сидицинский приехал консул. Супруга его сказала, что хочет мыться в мужских банях. Тогда нашему квестору Марку Марию и дано было распоряжение удалить из бань всех, кто там мылся. После она говорит мужу, что бани были приготовлены ей недостаточно быстро и были не очень чисты. И вот на форуме водрузили столб и привели к нему нашего квестора Марка Мария, человека знатнейшего во всем государстве, скинули одежды и били прутьями. И подобные вещи были не только у нас, но и в других городах».

Еще кто-то рассказал, как в одном из италийских городов римский магистрат под предлогом устройства колонии стал раздавать землю каким-то актерам, прогоняя с нее местных жителей. «А все почему это происходит? Потому, что мы не граждане, а только союзники. Попробуй кто-нибудь обидеть гражданина, он найдет себе управу в Риме. А с нами как хотят, так и поступают. Во время последних войн сколько было случаев, что воинов-союзников почти без суда, по приговору только военного совета казнили по одному подозрению, а римские граждане остались целы, потому что у них есть право обращаться в таком случае к суду народа! А между тем с нас требуют солдат в войска, и мы поставляем их больше, чем сами граждане. Они затевают эти войны, а мы за них сражаемся. Если достается от врагов добыча, они не делят ее поровну, а берут себе большую часть. Где же тут справедливость? Они называют нас союзниками, а превратили в подданных, почти в рабов».

Мясная лавка (Macellum)

Действительно, об этих несправедливостях говорили уже давно в разных концах Италии. Находилось и в Риме немало людей, хлопотавших о том, чтобы улучшить положение союзников. Наконец, марсы, самниты и многие другие из италийских племен взялись за оружие и попробовали основать свое собственное государство со своим сенатом и должностными лицами. Несколько лет продолжалась эта война, во время которой не раз и римские войска терпели поражения, и только тогда постепенно стало наступать успокоение, когда объявлено было о даровании прав гражданства всякому из италийских союзников, кто положит оружие и в течение 60 дней заявит свое имя римскому претору.

Вот кучка народу собралась около одной лавочки. Читают на стене большое, крупными буквами написанное объявление: «Пропала медная урна в этой лавке; кто ее доставит, получит 60 сестерциев (около 5 рублей на наши деньги); кто приведет вора, получит еще столько же». Рядом читают и другую публикацию: «Гладиаторы эдила Авла Светтия Церта будут биться в канун июньских календ, будет травля зверей». Затем были перечислены имена гладиаторов, которые будут выступать и с каким оружием. Надо сказать, что театральные представления и бои гладиаторов устраивались даже в самых захолустных городах, где не было и театров; зрители располагались там прямо на траве.

Вдруг из лавки, где продается масло, раздалась громкая брань и звон разбиваемой посуды. Туда только что вошел в сопровождении нескольких слуг местный эдил. Дошли до него слухи, что в этой лавочке торговля ведется не по совести. Вот он и вздумал заглянуть туда и проверить, по каким меркам отпускается товар. Следить за этим было обязанностью эдила. А для возможности проверки употребляемых торговцами мер на форуме хранились казенные меры, выставленные там по особому постановлению декурионов.

Но вот из лавочки с победоносным видом показалось и само суровое начальство во всем блеске своего достоинства. Ауфидий Луск, исполнявший обязанности эдила, прежде жил в Риме и был там простым писцом, но предпочел переселиться в родной город, чтобы тут изображать из себя начальство. И сколько важности было в его фигуре со всеми знаками достоинства – с пурпурной каймой на тоге и пурпурной полосой на тунике, в предшествии слуг с особой восковой свечей и кадильницей! Милон не мог удержаться от улыбки, глядя на эту процессию: другие люди и в более важных должностях держат себя гораздо скромнее.

Ауфидий не заметил Милона и направился в другую сторону, к храму Юноны, где делались приготовления к празднику этой богини. Еще ему предстояло много хлопот с устройством сценических игр на этом празднике. Тут требовались и довольно значительные расходы, которые высшие чиновники обязаны были покрывать из своих средств. Да, кроме того, один гражданин не в порядке содержит улицу против своего дома, и эдилам нужно привести ее в порядок, а расходы взыскать с виновного.

Торговая вывеска из Помпей

Вот, наконец, наши путешественники миновали форум и снова вступили в тесную улицу. Один дом невольно привлекает тут внимание прохожих. Высоко на стене красуется изображение слона, вокруг которого вьется змея (это талисман, предохраняющий от несчастия), а около сторожит маленький карлик. Большими красными буквами на белом фоне сделана надпись: «Гостиница; сдается столовая с тремя кушетками (на них возлежали во время обеда) и со всеми удобствами». Другими словами, тут, в трактире «Слон», посетители могут обедать не только в общем зале, который в маленьком городке естественно наполняется серой публикой, но и в более изящном и удобно обставленном отдельном номере.

Через открытый широкий вход можно видеть все помещение. Вот в одной стороне около круглого столика сидят четверо в дорожных костюмах. Прямо почти над их головами висят всякие съестные припасы – сыр, колбасы, лук и т. п. Обыкновенно римляне за столом возлежали, здесь же они сидят, так как собрались только наскоро закусить. С улицы приходит еще компания. Нетрудно уже по костюму узнать в них более зажиточных посетителей. Хозяин, как водится, рассыпается перед ними в любезностях и обещает угостить новоприбывших кушаньем из дроздов. Он тотчас же начинает жарить их, а тем временем двое местных шутов развлекают гостей, состязаясь между собой во взаимных насмешках. Все присутствующие покатываются от смеху, глядя на них: один так мал ростом, что не похож на взрослого человека, другой же перед ним прямо великан. Вдруг от очага вспыхнули заготовленные на полу дрова. Поднялся переполох; казалось, что сейчас вспыхнет все помещение. И смешно было видеть, как гости, не зная, за что приняться, то бросались тушить огонь, то спешили доедать свои кушанья. Впрочем, вскоре огонь был потушен, и все кончилось дружным смехом посетителей.

…Наконец, Милон перед большим и изящным домом, где его ожидает управляющий со всем штатом прислуги.

3

В июльские календы (т. е. 1 июля) происходили выборы диктатора на следующий год. В Ланувии с этими выборами соединены выборы и других должностных линь – эдилов и квесторов. Еще задолго до этого времени среди граждан начались предвыборные волнения. В городе было две партии, каждая хотела провести на высшую должность своего кандидата. Одни стояли за родственника теперешнего диктатора Гая Анния Милона, другие – за Тита Лициния Мурену, который, хоть не отличался ни благородством происхождения, ни богатством, тем не менее пользовался влиянием среди земляков. Имена этих кандидатов были заявлены диктатору, который должен был руководить всем делом выборов. Кроме них, заявлены были и еще некоторые кандидаты, хотя на избрание тех было мало надежды.

По обычаю, за некоторое время до выборов все эти имена были вывешены на городской площади. Сторонники отдельных кандидатов волновались, произносили речи перед публикой в разных общественных местах; сделаны были даже попытки расположить избирателей обильными угощениями – своего рода подкуп их, который потом даже карался законом. На стенах многих домов написаны были крупными буквами объявления, предлагавшие согражданам подавать голоса за того или другого. До нашего времени сохранилось немало таких надписей на стенах домов в Помпеях. Вот, напр., читаем мы там на стенах трех различных домов: «Лициния Мурену, честного мужа, прошу вас выбрать диктатором; за то да будет к вам благосклонна священная, святая Юнона Ланувийская». А на другой улице красовалось и такое пожелание: «Чтоб тебе исчахнуть, Лициний Мурена!» Встречалась и такая надпись: «Если кто не за Милона, сидеть тому с ослами!» Или вот Гая Куспия Пансу рекомендуют на должность эдила погонщики мулов. Так готовились к предстоящим выборам в Ланувии.

В день выборов с раннего утра, когда только еще брезжил рассвет, спешили ланувийцы на площадь. Там были уже сделаны приготовления для выборов. Все место было разгорожено на целый ряд площадок, в которых должны помещаться отдельные «курии». Так назывались деления муниципальных граждан, соответствовавшие разделению народа в Риме на центурии или трибы. Около возвышения с местом для председателя находился алтарь. На стене читали имена кандидатов. И тут же слышалась речь одного из недовольных: «Что это за чиновники у нас стали? То ли дело было прежде! Помню я Сафиния. На форуме гремел, как труба. А как обходился со всеми! Всем отвечал на поклоны, всех знал по имени, словно ты ему ровня!» Какой-то юркий человек подошел к нему и стал убеждать, что он будет совершенно доволен, если изберут теперь Лициния Мурену: будет и хлеб продаваться по дешевой цене, и деньги казенные будут целы, и игры будут устроены роскошнее, чем при других. «За него, – прибавил он внушительно, – подают голоса декурион Т. Копоний и трактирщик Ситтий Фирм».

На площади собралось большинство граждан, и стоял оживленный говор, когда стали подходить наиболее важные из местных деятелей – эдилы и квесторы, со знаками своего достоинства, жрецы, декурионы и между ними «десять первых» – комиссия вроде нашей управы, подготовлявшая материал для решения дел в сенате. Некоторые как-то особенно приветливы со всеми встречными, сами заводят разговор с ними, стараясь даже самого незначительного человека назвать по имени. Для этого сопровождают их особые рабы, на обязанности которых в случае надобности подсказывать господину имена встречных. Сразу видно, что это идут кандидаты.

Сцена в римской таверне (рельеф из Остии)

Вот наконец показался диктатор в предшествии ликторов, которые в противоположность римским идут не с фасциями (пучками прутьев), а с палками в руках. Все собрание засуетилось, пришло в движение. Глашатай громким голосом призвал народ на собрание. К алтарю приблизились жрецы, подвели жертвенных животных, чтобы испросить благоволения богов к предстоящим выборам. Принеся жертву и возгласив слова обычной молитвы о том, чтобы выборы пошли на благо и счастье народа, диктатор поднялся на возвышение, на председательское место, и в краткой речи призывал сограждан избрать на пост диктатора в Ланувии достойного человека, способного и в Риме отстаивать интересы своего муниципия. Он довольно прозрачно намекал при этом на своего родственника Гая Анния Милона. В муниципиях нередко высшие должности бывали заняты членами одной фамилии.

Потом диктатор пригласил к себе нескольких граждан и поручил им принимать от избирателей записки с именами кандидатов. Все они принесли торжественную присягу в том, что добросовестно будут вести счет подаваемых голосов. Но некоторым показалось этого мало, и они просили, чтобы диктатор допустил следить за правильностью подачи записок и их подсчета еще кое-кого из родственников избираемых кандидатов. Затем кинули жребий, какой курии голосовать первой, и началось самое голосование. Когда записки были поданы всеми в куриях, начался подсчет голосов, поданных за разных кандидатов. О результатах его передавались записки диктатору, а тот складывал их в особый ящик и потом, перемешавши их там, стал вынимать и читать одну за другой.

Надпись на стене в Помпее, относящаяся к выборам

Естественно, что не все курии избрали одних и тех же лиц. Но большинство их избрало Гая Анния Милона. Значительная часть присутствовавших громко приветствовала избранника. Диктатор тотчас же пригласил его приблизиться к себе и потребовал от него, если он желает исполнять на следующий год обязанности диктатора в Ланувии, для обеспечения сохранности общественных денег, которые будут у него в распоряжении, внести в соответствующем размере залог. Все это было уже заранее приготовлено, и деньги немедленно внесены. Торжественным голосом новоизбранный принес тут же присягу во имя Юпитера, Юноны Спасительницы, Геркулеса и богов-пенатов, обещая блюсти всегда законы государства и интересы своего муниципия. Тогда диктатор провозгласил Гая Анния диктатором на следующий год, прибавив обычное пожелание: «Да будет это благим, счастливым и благополучным для всего народа!»

Долго еще длилось собрание, подсчитывались голоса, поданные за кандидатов на другие должности. Некоторое замешательство произошло только при замещении должности квесторов. За двух лиц было подано одинаковое число голосов. Диктатор затруднился разрешить этот вопрос, но один из декурионов указал на обычай отдавать предпочтение тому, кто имеет больше сыновей.

На другой день новоизбранный диктатор устроил роскошный пир по случаю своего избрания.