Электронная библиотека » Сэмюэл Мойн » » онлайн чтение - страница 10


  • Текст добавлен: 2 мая 2024, 17:40


Автор книги: Сэмюэл Мойн


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Хорошей иллюстрацией ко всем упомянутым фактам может послужить путь Малкольма Икс, который после разрыва с «Нацией ислама» и особенно во время своей длительной заграничной поездки в 1964 году на протяжении нескольких месяцев заигрывал с правами человека – конечно, в разрезе коллективного освобождения от имперского порабощения. Уже в своей знаковой речи «Бюллетень или пуля», произнесенной в Кливленде в апреле 1964 года, он открыто противопоставил гражданские права правам человека, поскольку лишь первые определялись внутриполитической борьбой и великодушием государства, не желающего идти на уступки. «Когда разговор заходит о гражданских правах, – сказал он в том памятном выступлении, – то это, безусловно, юрисдикция дяди Сэма. Но у Организации Объединенных Наций есть нечто, называемое хартией прав человека… Гражданские права означают, что вы просите дядю Сэма обращаться с вами хорошо. А под правами человека понимается то, с чем вы рождаетесь на свет»203203
  Malcolm X. The Ballot or the Bullet // Breitman G. (Ed.) Malcolm X Speaks: Selected Speeches and Statements. New York, 1965. P. 34–35; см. также его статью «The Black Revolution»: Op. cit. P. 52.


[Закрыть]
. В письме, написанном в мае того же года, после рубежного для него паломничества в Мекку, Малкольм Икс отмечал: «Мусульманский мир, отталкиваясь от морали собственных религиозных постулатов, просто вынужден озаботиться тем фактом, что наша злая участь явно обусловлена нарушением наших человеческих прав. Сам Коран заставляет мусульманский мир встать на сторону тех, чьи человеческие права нарушаются»204204
  Malcolm X. Letters from Abroad // Breitman G. (Ed.) Op. cit. P. 61. Любопытно, что Малкольм Икс весьма критически воспринимал некоторые проблемы, которым в последовавшее за его кончиной десятилетие суждено было выдвинуться в первые строчки правозащитной повестки. «Я прочитал во вчерашней газете, что один из судей Верховного суда США, [Артур] Голдберг, сокрушается по поводу попрания прав человека миллионов советских евреев, – писал он. – Вы только представьте! Я ничего не имею против евреев, но в том-то и проблема. Как вообще можно переживать из‐за того, что происходит на другом конце света, когда прямо у тебя под носом не решены похожие проблемы? Как вообще человек, заседающий в Верховном суде, считающийся либералом и другом чернокожего народа, может предлагать Организации Объединенных Наций заняться участью трех миллионов советских евреев, когда он сам и словечка не замолвил в пользу того, чтобы ООН обратилась к проблемам местных, американских чернокожих?» (Malcolm X. The Black Revolution. P. 55).


[Закрыть]
. Тем не менее первейшее значение в осознании им стратегического потенциала прав человека сыграли другие события: а именно встреча с африканскими лидерами, среди которых был, в частности, Нкрума, а также возможность выступить на второй сессии Организации Африканского Единства от имени созданной им самим новой группы – Организации афроамериканского единства (Organization of Afro-American Unity)205205
  См. его выступление перед главами африканских государств в июле 1964 года: Malcolm X. Appeal to the African Heads of State. July 1964 // Breitman G. (Ed.) Malcolm X Speaks. P. 75; ср.: Idem. The Last Speeches. New York: Pathfinder Press, 1989. P. 89, 181; Idem. with Alex Haley. The Autobiography of Malcolm X. New York: Ballantine Books, 1964. P. 207.


[Закрыть]
. Малкольма Икс очень впечатлили как новая декларация ООН против колониализма, так и бурный всплеск активности после бойни в Шарпевиле. Накануне своего убийства в феврале 1965 года он даже начал готовить для ООН, как некогда Дюбуа, петицию в защиту чернокожих американцев. В основании этого документа лежала, с одной стороны, вымышленная и риторическая связь между страданиями афроамериканцев и империализмом, а с другой стороны – панафриканская и революционная философия. Аналогичным образом Мартин Лютер Кинг – младший, озаботившись в последний год своей жизни тем, чтобы вписать гражданские права в глобальную рамку – и подвергнув себя из‐за этого жестокой стигматизации, – тоже изредка ссылался на права человека206206
  См.: Harris R. L. Malcolm X: Human Rights and the United Nations // Conyers J. L., Jr.; Smallwood A. P. (Eds) Malcolm X: A Historical Reader. New York: Trade Paperback, 2008; Jackson T. F. From Civil Rights to Human Rights: Martin Luther King, Jr., and the Struggle for Economic Justice. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2007.


[Закрыть]
.

Подобные инициативы не остались без последствий. В 1967 году, преисполнившись воинственности и усвоив идеологию «черной силы» («black power»), Студенческий координационный комитет ненасильственных действий (Student Non-Violent Coordinating Committee) объявил себя организацией, отстаивающей права человека. Через год группа чернокожих американских бегунов учредила Олимпийский проект за права человека (Olympic Project for Human Rights), из которого родился один из самых устойчивых образов Олимпиады в Мехико: знаменитый салют «черной силы» Томми Смита, продемонстрированный прямо на олимпийском пьедестале. Эта экстраординарная и неоднозначная экспрессия «прав человека», явленная в год проведения Тегеранской конференции, несла в себе совершенно иное послание, нежели то, которому суждено было возобладать в дискурсе прав всего через десятилетие. Кроме того, все описанное происходило в принципиально ином политическом контексте. Если права человека, отстаиваемые Дюбуа в 1940‐х, в процессе их вытеснения в 1950–1960‐х гражданскими правами растеряли свой радикализм – причем в плане не только международного охвата, но и содержания, – то к концу 1970‐х произошла новая метаморфоза: права человека вернулись в нравственное сознание. Причем в тот момент их интернационалистская значимость стала беспрецедентной. Но все же, вопреки тому, на что надеялись под конец своих жизней Малкольм Икс и Мартин Лютер Кинг, их взрывное возрождение не повлекло за собой нового подъема черного интернационализма, подавленного ранее. Наоборот, значимость прав в глобальном измерении выросла лишь после того, как в начале 1970‐х годов одна из траекторий возможной трансформации движения за гражданские права в США была пресечена (в особенности из‐за избрания Ричарда Никсона президентом и произведенных им назначений в Верховном суде), вслед за чем последовала пауза в несколько лет.

Когда права человека смогли полноценно и славно утвердиться на мировой арене – это, уместно повторить, произошло во второй половине 1970‐х годов, – они сделали это в антитоталитарном, усеченном виде, который едва ли был бы признан Дюбуа и его наследниками. В эпоху своего расцвета в 1970‐х права человека не ассоциировались с кампаниями за коллективное освобождение от расового неравенства или колониального гнета, будь то дома или за границей (за исключением единственной ситуации – обострения отношений с Южной Африкой, особенно после восстания в Соуэто в 1976 году). Великая ирония послевоенного освоения дискурса прав человека афроамериканцами состояла в том, что оно проходило на периферии масштабного антиколониального движения, которое требовалось преодолеть ради всемирного торжества прав человека. Дюбуа соприкоснулся с идеей прав человека, пусть даже воспринимаемой им в качестве резервной стратегии, в рамках противостояния колониализму; но для того, чтобы эта идеология могла кристаллизоваться, превращаясь в полноценный и организующий идеализм, нужен был упадок антиколониализма и повсеместное забвение его проблем. Самоопределение должно было уступить место правам человека.

Таким образом, всякая попытка вписать антиколониализм в историю прав человека неизбежно подводит нас к эпохе, в которой их идея не подкреплялась вообще никакой массовой организацией, а антиколониализм, сделавшийся, напротив, мощным движением, воспринимал обновленные «права человека» в изначально коллективистском духе прежних дискуссий об их природе и сути. Бесспорно, нельзя сказать, что в таком масштабном и сложном явлении, как деколонизация, современные представления о правах человека отсутствовали целиком и полностью. Даже если образование ООН и повлекло за собой заметное снижение ожиданий, порожденных лозунгами военного времени, то какие-то декоративные остатки первоначального видения сохранились в неприкосновенности; оставаясь на виду, они по-прежнему были способны возбуждать людей. На фоне той значимости, какую приобрела нарождающаяся международная арена – включая ООН – в качестве поприща антиколониальной борьбы, такие призывы из прошлого следует воспринимать всерьез.

Вместе с тем в описываемый ранний период релевантность новой идеи прав человека осознавалась в первую очередь теми немногими противниками колониализма, которые предпочли в начинающейся холодной войне блокироваться с американской стороной. Эти люди надеялись сформировать более либеральную версию антиколониализма, которая, в отличие от многих других, жестко отказалась бы от любого взаимодействия с коммунизмом, и поэтому отвергали нейтральность как модус, абсолютно лишенный жизнеспособности в биполярном конфликте207207
  Ср.: Burke R. J. «The Compelling Dialogue of Freedom»: Human Rights and the Bandung Conference // Human Rights Quarterly. 2006. Vol. 28. P. 947–965.


[Закрыть]
. Ведущими представителями подобной позиции можно считать ливанца Шарля Малика и филиппинца Карлоса Ромуло. Оба деятеля активно занимались правами человека в ООН и нередко продвигали этот дискурс в качестве потенциального политического вокабулярия для третьего мира. Их случаи подтверждают практически полное пренебрежение интересующим нас концептом в то время; они были исключениями, поддерживающими правило.

И Малик, и Ромуло присутствовали на Бандунгской конференции, хотя, разумеется, были там второстепенными фигурами на фоне Насера, Неру, Сукарно и Чжоу Эньлая, совместно оттачивавших – будь то по вдохновению или из самолюбования, – идейные основы афро-азиатского и антиколониального единства. Выступая в Бандунге, эти харизматики не отводили правам человека сколько-нибудь существенного места. Тем не менее по предложению Малика афро-азиатские страны официально «приняли к сведению» Всеобщую декларацию прав человека. Впрочем, значение этих «бумажных игр» не следует преувеличивать, а мотивы, поддерживавшие Малика и Ромуло в их убеждениях, явно обособляли этих двоих как от настроений, преобладавших на конференции, так и от антиколониализма в целом. К 1955 году апелляция к принципам ООН означала отсылку к революционно переосмысленному понятию прав человека: теперь ведущим и основополагающим правом представало самоопределение – как было сказано в Заключительном коммюнике Бандунгской конференции, именно оно является «предпосылкой для полного удовлетворения всех основных прав человека»208208
  Final Communiqué of the Asian-African Conference // Kahin G. M. The Asian African Conference: Bandung, Indonesia, April 1955. Ithaca: Cornell University Press, 1956. P. 80 (Заключительное коммюнике конференции стран Азии и Африки, Бандунг, 24 апреля 1955 года // Международные отношения и внешняя политика СССР (1871–1957 гг.). Сборник документов. М.: Высшая партийная школа при ЦК ВКП(б), 1957. С. 256. – Примеч. пер.).


[Закрыть]
. Иначе говоря, те делегаты Бандунгской конференции, которые апеллировали к правам человека, отдавая при этом приоритет антиколониальному суверенитету, не считали свою линию внутренне противоречивой; с их точки зрения, вмешиваться в дела суверенных наций можно было лишь в единственном случае: когда речь шла – как, например, в полемике ООН с Южной Африкой – о борьбе с расизмом.

Малик и Ромуло, таким образом, воплощали весьма необычный типаж. Малик с самого начала холодной войны был обеспокоен подъемом сепаратизма и коммунизма в бывших колониях. Посетить Бандунг его убедил Джон Фостер Даллес; по мнению американского госсекретаря, в эпоху, когда Ближний Восток и Азия в целом превратились в ключевые арены борьбы сверхдержав, важно было попытаться изолировать Китай или хотя бы еще раз представить мировой общественности западную позицию. Сам Малик воспринимал себя в качестве защитника духовных принципов Запада, выражавшихся в почитании прав человека. Подобные международные встречи, писал он в то время, «вынуждают западный мир… постоянно сталкивающийся с вызовом коммунизма и проблемой Востока, вернуться к собственным духовным истокам»209209
  Malik С. The Spiritual Significance of the United Nations // Christian Scholar. 1955. March. Vol. 38. № 1. P. 30. Позже этот текст был перепечатан: Leibrecht W. (Ed.) Religion and Culture: Essays in Honor of Paul Tillich. New York: Harper & Brothers, 1959. P. 353. См. также: Malik С. Appeal to Asia // Thought. 1951. Spring. Vol. 26. № 100. P. 9–24; Fraser С. An American Dilemma: Race and Realpolitik in the American Response to the Bandung Conference, 1955 // Plummer B. G. (Ed.) Window on Freedom: Race, Civil Rights, and Foreign Affairs, 1945–1988. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 2003, особенно P. 129–131.


[Закрыть]
. Что же касается Ромуло, то его родные Филиппины только что формально присоединились к Организации договора Юго-Восточной Азии (СЕАТО) – азиатской версии прозападного блока, и он как дипломат пытался балансировать между адресуемыми Америке призывами сделать ее политику более привлекательной для колониальных и постколониальных народов и подчеркиванием угрожающих притязаний коммунизма на их сердца и умы. (Это, кстати, предполагало и яростную критику нейтрализма Неру.) Таким образом, идейной платформой Ромуло был либеральный и прозападный национализм, подкрепляемый определенными надеждами на то, что Америка впредь научится последовательнее воплощать свои антирасистские принципы во внутренней и внешней политике210210
  Об отношении Ромуло к коммунистической угрозе см.: Romulo C. P. The Meaning of Bandung. Chapel Hill: The University of North Carolina Press, 1956; Idem. Crusade in Asia. New York: The John Day Company, 1955. Его либеральный и прозападный национализм представлен в работе: Ibid. Contemporary Nationalism and the World Order. New York: Asia Publishing House, 1964.


[Закрыть]
. Для него, как и для Малика, главной моральной основой оставалось христианство, модернизированное после Второй мировой войны посредством всемерного возвеличивания «человеческой личности»211211
  «В христианстве индивидуальная человеческая личность обладает абсолютной ценностью, – пояснял Малик в 1951 году. – Последним основанием любой свободы выступает христианская доктрина абсолютной неприкосновенности личностного начала» См.: Malik С. The Prospect for Freedom. Address at Honorary Rectorial Convocation, University of Dubuque, February 19, 1951 [unpaginated]. См. также: Romulo С. Natural Law and International Law // University of Notre Dame Natural Law Institute Proceedings. 1949. Vol. 3. P. 121, 126.


[Закрыть]
.

Как бы то ни было, никто в Бандунге, включая и этих деятелей, не усматривал в правах человека мотив, потенциально способный подтолкнуть афро-азиатские страны к выработке системы, обеспечивающей международную правовую защиту отдельно взятой личности. А после завершения исторической конференции Движение неприсоединения (Non-Aligned Movement) вообще предало подобное представление о правах забвению, особенно после 1960 года, когда Генеральная Ассамблея прояснила ту роль, какую правам человека предстоит сыграть в преодолении колониализма и расизма. В той мере, в какой они вообще упоминались, их рассматривали в качестве лишь одного из инструментов риторического арсенала кампаний, направленных на достижение самоопределения – или по большому счету дополнительного способа выразить стремление к национальной независимости. «Наша борьба за основные права человека – то есть за самоуправление, ведущее к национальной независимости и самоопределению – очень похожа на другие случаи подобной борьбы, наблюдаемые в современном мире», – говорил в 1963 году Кеннет Каунда, будущий первый президент Замбии, размышляя о том, как на деле проявит себя пропагандируемая ООН позиция212212
  Speech by The Honorable Kenneth D. Kaunda at the Ceremonies at which He Received the Honorary Degree of Doctor of Laws from Fordham University, Tuesday, May 21, 1963. Pittsburgh: Duquesne University Press, 1963. P. 3.


[Закрыть]
. Права человека были борьбой за коллективное самоуправление, и ничем иным.

В разговорах о правах человека, где бы они ни велись, неизменно предполагалось их уравнивание с самоопределением. Сказанное особенно верно в отношении родного для Каунды африканского континента. Южноафриканская Хартия свободы, принятая в 1955 году, походя упоминает о «правах человека» как о моральном принципе, реализации которого заслуживают африканцы; другими словами, нет никаких сомнений в том, что словосочетание уже тогда говорило само за себя. Возможно, так получалось из‐за того, что система опеки ООН была ориентирована в первую очередь на Африку: упоминания о правах человека в этой части света имели большее стратегическое значение, чем где-либо еще, поскольку именно здесь находились семь из одиннадцати подопечных территорий. Совет по опеке, несмотря на свою институциональную обособленность в рамках ООН, напрямую уполномочивался Уставом международной организации «поощрять уважение прав человека и основных свобод для всех, без различия расы, пола, языка, религии» (статья 76). Сказанное означало, что в рамках деятельности по опеке, осуществлявшейся ООН в 1950–1960‐х годах, допускались как рассмотрение жалоб, так и проведение расследований по правозащитным основаниям; это обеспечивало превосходный инструментарий для антиколониальной борьбы, снабжавший ее прочными и формализованными политическими основаниями. О практическом функционировании режима опеки известно не слишком много, но несомненно то, что возможность подавать жалобы, касающиеся нарушений базовых прав, вылилась в десятки тысяч поданных документов. Данные из Танганьики, находившейся под британской опекой, свидетельствуют о том, что во многих из подобных петиций содержались требования немедленного предоставления независимости, и лишь изредка артикулировались какие-то иные права человека. Но не исключено, что именно система опеки – по иронии судьбы на протяжении десятилетий остававшаяся наиболее подходящим местом для проработки проблематики, связанной с правами, во всей институциональной архитектуре ООН, – позволяла этой идее распространяться по миру213213
  См.: Lohrmann U. Voices from Tanganyika: Great Britain, the United Nations, and the Decolonization of a Trust Territory. Berlin: LIT Verlag, 2008. Chaps 4–6.


[Закрыть]
.

Учитывая всю эту подоплеку, едва ли случайным покажется то, что из когорты наиболее известных противников колониализма наиболее часто на продвигаемую ООН концепцию прав человека опирался Джулиус Ньерере, позже президент Танганьики и Танзании, который не раз упоминал это понятие в своих речах и статьях214214
  Андреас Эккерт характеризует Ньерере как африканского политического деятеля первого поколения, который наиболее часто обращался к правам человека, не упоминая об их связи с режимом опеки. См.: Eckert A. African Nationalists and Human Rights, 1940s to 1970s // Hoffmann S.‐L. (Ed.) A History of Human Rights in the Twentieth Century. Cambridge: Cambridge University Press, 2010.


[Закрыть]
. Хотя Ньерере, как и Нкрума, на первый план выдвигал право на самоопределение, это вовсе не помешало ему в 1959 году предостеречь журналистов от недооценки африканцев; возможно, им, как полагал танзанийский лидер, удастся обеспечить и суверенитет, и права человека:

Да, мы завоевываем симпатии всего мира, поднимая тему прав человека. Мы говорим миру, что отстаиваем наши человеческие права. Мы стяжаем сочувствие друзей отовсюду – из Азии, Европы, Америки. Нас поддерживают те, кто признает справедливость нашего требования. Неужели в такой ситуации кто-то действительно верит, что мы потом сами начнем попирать права человека? Почему мы возмущаемся, когда слышим о событиях типа тех, что произошли в американском городе Литл-Рок? Потому что знаем: американский негр – человек. Неважно, какого он цвета – мы впадаем в ярость из‐за того, что с ним не желают обращаться как с полноценным и равноправным американским гражданином. Так неужели мы, получив независимость, развернемся на 180 градусов и заявим: «К дьяволу ее, всю эту чушь о правах человека, она нужна была нам только в тактических целях, чтобы заручиться сочувствием наивных»? Не спорю, человеческая природа далека от совершенства. Но вместе с тем трудно представить такую степень порочности, которая могла бы побудить народных лидеров Африки сначала лицемерить, чтобы добиться своих целей, а потом вдруг начать делать те самые вещи, которые они только что обличали215215
  Nyerere J. Individual Human Rights (September 1959) // Ibid. Freedom and Unity: Uhuru na Umoja. Oxford: Oxford University Press, 1967. P. 70. Вместе с тем из продолжения этой речи становится ясно, что накануне независимости Ньерере адресовал подобные аргументы не только иностранцам, но и тем группам, которые ошибочно, по его мнению, требовали предоставления Танганьике региональной автономии, вместо того чтобы добиваться обеспечения индивидуальных прав личности, на чем настаивала возглавляемая им партия Африканский национальный союз (African National Union).


[Закрыть]
.

Позже, в другом своем выступлении, тоже рассчитанном на внешнюю аудиторию, – в речи в ООН, посвященной вступлению в нее Танзании, – он еще раз воспроизвел те же мысли216216
  Nyerere J. Independence Address to the United Nations (December 1961) // Ibid. Freedom and Unity. Р. 145–146. См. также: Idem. The Courage of Reconciliation: Dag Hammerskjöld Memorial Lecture (January 1964) // Ibid. P. 282–283.


[Закрыть]
. Более того, объявляя в эпохальной Арушской декларации 1967 года о потребности своей страны в быстром переходе к социализму, Ньерере связывал такое решение с реализацией обещаний, заложенных во Всеобщей декларации – пусть даже права человека как цель меркли на фоне более великих задач, а именно государственного самоопределения и социалистической модернизации217217
  См.: Nyerere J. The Arusha Declaration: Socialism and Self-Reliance // Ibid. Freedom and Socialism: Uhuru na Ujamaa. Oxford: Oxford University Press, 1968. P. 132–133.


[Закрыть]
. Даже если усматривать в этих примерах подтверждения периферийности прав человека в нынешнем их понимании, стоит обратить внимание на принципиальное обстоятельство: произнося это словосочетание, Ньерере имел в виду моральные принципы, которые должны воплощаться государственной властью, а не высшие установления, которым сама эта власть обязана подчиняться.


Кто-то может задуматься о том, нельзя ли привлечь для подтверждения сделанных выше выводов ту правозащитную волну, которая обнаруживается в конституциях послевоенных государств и порой напрямую стимулируется перечнем прав из Всеобщей декларации. Безусловно, в упомянутом явлении просматривается что-то вроде конституционной моды: новые государства искренне хотели утвердить, по крайней мере в своих базовых документах, риторическую власть прав человека и их неприкосновенность. Тем не менее эти процессы не позволяют говорить о том, что сразу после 1945 года началась какая-то правовая революция, в которой история конституционного строительства и история международных прав человека тесно переплелись между собой и питали друг друга.

Местные билли о правах (которые нередко предусматривали меры социального протекционизма) ценились еще раньше, в межвоенный период, когда в Европе начиналось утверждение нового конституционализма; процессы, развернувшиеся в послевоенные десятилетия по всему миру, стали продолжением этого предшествующего и ориентированного на государство тренда218218
  См.: Mirkine-Guetzévitch B. Les constitutions de l’Europe nouvelle. Paris: Delagrave, 1928. P. 35–40; Ibid. Les nouvelles tendances des Déclarations des Droits de l’homme. Paris: Pichon, 1931; Ibid. Les constitutions européennes. Paris: Presses Universitaires de France, 1951. Chap. 8.


[Закрыть]
. Например, в британской Индии партия «Индийский национальный конгресс» провозгласила приверженность базовым правам еще в 1933 году, хотя ее позиция и не была учтена в Акте об управлении Индией, принятом колониальными властями в 1935 году. После смуты и репрессий, сопровождавших Вторую мировую войну, вновь зазвучали разговоры о том, что радикально изменившаяся ситуация в Индии настоятельно требует вернуться к идее закрепления базовых прав в основных юридических документах, пусть даже британская конституционная традиция на этом не очень настаивает. В результате на свет появился один из самых подробных биллей о правах в человеческой истории. Но, хотя перекличка этого акта со Всеобщей декларацией была не только хронологической, все-таки его характерной особенностью стала фокусировка на разрешении местных проблем с правами – вполне в духе государственной традиции гражданства. Показательна в этом смысле позиция такого видного правоведа, как Бхимрао Рамджи Амбедкар, отстаивавшего принципы равноправия в отношении касты «неприкасаемых»219219
  Краткий обзор этих событий см. в работе: Gupta M. G. Fundamental Rights and Directive Principles of State Policy // Ibid. (Ed.) Aspects of the Indian Constitution. 2nd ed. Allahabad: Central Book Depot, 1964, особенно P. 114–121. Анализ целой волны судебных исков, спровоцированной принятием этого законопроекта, см.: Gledhill A. Fundamental Rights in India. London: Stevens, 1955. См. также публикации Амбедкара: Ambedkar B. R. States and Minorities: What Are Their Rights and How to Secure Them in the Constitution of Free India. Bombay: Thacker & Co., 1947.


[Закрыть]
.

В тех местах, где британское правительство имело возможность контролировать процесс разработки новой конституции или влиять на него, преобладало мнение о том, что принятие билля о правах либо излишне, либо бесполезно, либо попросту опасно; такая политика была пересмотрена лишь в 1962 году. Действительно, на протяжении десятилетий британские юристы вслед за Альбертом Вэнном Дайси едва ли не в один голос утверждали, что по-настоящему цивилизованная полития вообще не нуждается в провозглашении прав. Айвор Дженнингс, видный правовед, участвовавший в разработке конституционных проектов для бывших колоний, допускал подготовку биллей о правах лишь в силу единственной причины: «Мы не можем гарантировать, что колонии… обязательно обретут ту же интуицию, которая позволяет нам [англичанам] почти инстинктивно реагировать на нарушения основных свобод». Но даже с учетом этого, полагал британский юрист, принятия биллей о правах следует избегать до тех пор, пока общественное мнение не начнет однозначно и жестко настаивать на этой опции. В подобном контексте разворот к биллям о правах, наметившийся в британской колониальной сфере, поначалу обусловливался сугубо местными политическими обстоятельствами: например, в Гане, когда ею руководил Нкрума, провалившееся предложение разработать подобный билль родилось из желания властей успокоить меньшинство ашанти, которое опасалось, что в новом государстве его политическое представительство будет урезано220220
  Parkinson C. O. H. Bills of Rights and Decolonization: The Emergence of Domestic Human Rights Instruments in Britain’s Overseas Territories. Oxford: Oxford University Press, 2007; Jennings I. The Approach to Self-Government. Cambridge: Cambridge University Press, 1956. Chap. 6. Формально Великобритания распространила действие норм Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод на свои заморские владения, хотя на позднем колониальном правлении это никак не сказалось: официальная точка зрения заключалась в том, что конвенция устарела и в любом случае будет «замораживаться» в чрезвычайных ситуациях. По этой причине текст Европейской конвенции, как правило, никоим образом не влиял на билли о правах, принимаемые в бывших британских колониях.


[Закрыть]
.

Как правило, основными мотивами, подталкивающими постепенный дрейф к эксплицитному провозглашению прав в новых конституциях, оказывались или обеспокоенность относительного справедливого раздела власти между этническими группами, или желание обезопасить право собственности для белых поселенцев. Впрочем, прямых путей тут не было. Ньерере, как ни странно, в 1961 году отклонил британское предложение о разработке местного билля о правах – министерство по делам колоний в то время как раз пересматривало собственные прежние приоритеты – и позволил лишь перечислить права в преамбуле новой конституции Танганьики. По мере того как билли о правах получали все более широкое распространение, образцами для них служили французская, американская, а иногда и советская конституции, хотя некоторые африканские государства предпочитали в качестве источника своего вдохновения ссылаться на Всеобщую декларацию – по сути, видя в ней что-то вроде диковинного произведения искусства. (Чад, Дагомея, Габон, Кот-д’Ивуар, Мавритания, Нигер, Сенегал и Верхняя Вольта сочетали положения Всеобщей декларации с принципами французской декларации, а Алжир, Камерун, Конго (Браззавиль), Мадагаскар, Мали, Сомали и Того опирались исключительно на Всеобщую декларацию.) Судья Верховного суда США Тэргуд Маршалл, согласившийся в феврале 1960 года по просьбе своего друга Тома Мбойи разработать проект билля о правах для Кении, тоже в первую очередь полагался на Всеобщую декларацию. Правда, в конечном итоге его вариант не был принят221221
  См.: Parkinson C. O. H. Bills of Rights and Decolonization. P. 228–233; Ducachek I. Rights and Liberties in the World Today: Constitutional Promise and Reality. Santa Barbara: ABC-Clio, 1973. Chap. 1; Dudziak M. Exporting American Dreams: Thurgood Marshall’s African Journey. Oxford: Oxford University Press, 2008, appendix.


[Закрыть]
.

Свершившийся позже прорыв, ознаменованный утверждением международных прав человека, иногда приписывают упомянутой экспансии формальных конституционных прав, но это вовсе не означает, что последнее проложило путь первому, причем даже в тех ситуациях, когда Всеобщая декларация использовалась в качестве полезного каталога, на базе которого составлялись внутренние списки прав. Ведь в конечном счете основной целью всех этих новых конституций оставалось не что иное, как провозглашение суверенитета. И мы впадем в особенно пагубное заблуждение, если попытаемся разглядеть в этой эпохе «международное движение за права человека, имеющее многочисленных приверженцев на местах, неустанно трудящихся над развитием международной правозащитной системы и над внедрением международных норм во внутреннее конституционное право». Такое предположение неверно даже в отношении юристов. Наложение более ранней традиции декларирования прав на постколониальное конституционное строительство подтверждает, скорее, сохранение прежней, национально-государственной концепции прав человека, которую позже с огромным трудом пришлось искоренять для того, чтобы подготовить легализацию прав в международном масштабе. В частности, постколониальные конституционные права никак не покушались на столь дорого доставшийся суверенитет. В лучшем случае традиция смычки прав и суверенитета могла расширить пространство для демократического соперничества внутри nation-state; в худшем случае права человека растаптывались во имя создания того же самого nation-state222222
  Scheppele K. L. The Migration of Anti-Constitutional Ideas: The Post-9/11 Globalization of Public Law and the International State of Emergency // Choudry S. (Ed.) The Migration of Constitutional Ideas. Cambridge: Cambridge University Press, 2006. P. 350. Ср.: Claude I. (Ed.) Comparative Human Rights. Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 1976.


[Закрыть]
.


Поскольку зарождение прав человека в современном их понимании в 1970‐х годах происходило именно в первом мире, можно предположить, что ключом к истории прав человека для нас должны стать метаморфозы, происходившие за пределами зон непосредственной борьбы – то есть вне тех мест, где приоритет отдавался конструированию государства и нации. В самый ранний период звучавшие на интернациональных форумах апелляции к международным нормам ничуть не помогали очертить такое понимание антиколониализма, которое смогло бы устроить всех его сторонников, включая и тех, кто позже будет представлять свое идеалистическое ви́дение в терминах прав человека. В конце концов систематический и тотальный характер типичной антиимпериалистической агитации в послевоенные годы означал – несмотря даже на то что права человека обещались в качестве атрибута будущего освободившегося государства, – что организационные практики типа «обличить и пристыдить» («naming and shaming») терялись в многогранных стратегиях гораздо более экстремистского возбуждения. И если пример Ганди олицетворял тотальное, но пассивное и потому не слишком заметное сопротивление, столь же тотальный бунт, осуществляемый посредством насилия, привлекал к его зачинщикам внимание всего мира. Это ничуть не похоже на нынешние практики, ассоциируемые с правами человека. Вывод о том, что мелкие и случайные отсылки к правам человека, делаемые лидерами антиколониального движения, хотя бы как-то резонировали с партийными и фракционными симпатиями первого мира, безоснователен. На самом деле поражает то, насколько ничтожной была эта связь: по-видимому, права человека на Западе имели даже меньший престиж, нежели в рядах самих участников антиколониальной борьбы.

В то время как государственные деятели США поощряли усилия таких фигур, как Малик или Ромуло, по отстаиванию своих интересов в антиколониальной политике, американская публика совсем не замечала того, что они занимались этим в перспективе «прав человека». В Британии, насколько можно судить, множество левых движений, критически воспринимавших империю, вообще не задействовало идеологию прав человека в своей агитации – причем независимо от того, ориентировались ли они на коммунизм (включая и троцкистскую его разновидность) или на Независимую рабочую партию. Не делало этого и Движение за колониальную свободу (Movement for Colonial Freedom), сформировавшееся в 1954 году. Бесспорно, в той критике, которой подвергалась французская тактика антипартизанской войны, особенно в Алжире, язык прав человека звучал все громче: Пьер Видаль-Наке, неутомимый критик санкционируемых государством пыток, чье смелое вмешательство в дело франко-алжирского математика Мориса Одена было поддержано в одной из первых публичных кампаний Международной амнистии (Amnesty International), служит здесь прекрасным примером. Но даже в этом случае речь шла почти исключительно о локальной французской традиции и о присущем ей духе республиканизма; кроме того, такая линия отнюдь не была преобладающим видом антиколониальной идентификации223223
  См.: Howe S. Anticolonialism in British Politics: The Left and the End of Empire, 1918–1964. Oxford: Oxford University Press, 1993. Особенно см. главы 5–7. Благодаря знакомству с основателем Международной амнистии, британским юристом Питером Бененсоном, Видаль-Наке сначала опубликовал свою классическую работу о пытках на английском языке. См.: Vidal-Naquet P. Torture, Cancer of Democracy: Algeria, 1954–1962. London: Penguin, 1963.


[Закрыть]
.

Между тем романтика революции, разгоравшейся в третьем мире и сопровождавшейся иногда партизанской войной, являла собой выразительный контраст более позднему правозащитному активизму – особенно если учесть, что революция в сфере прав человека, которая состоялась в конце 1970‐х, не только вытеснила этот революционный пафос, но и подвергла его страстной критике. В эру позднего колониализма в третьем мире не было недостатка в собственных теоретиках, обосновывавших вооруженную борьбу в качестве единственного средства сокрушения империи; даже самые умеренные деятели не стеснялись угрожать насилием, когда предлагаемые ими компромиссы отвергались: достаточно упомянуть о неистовстве, в которое впал Сенгор после того, как обещания широкого равноправия в имперском сообществе, выданные ему ранее, были проигнорированы в предложенной французами первой конституции независимого Сенегала. В предисловии к известной книге Франца Фанона, который видел в насилии «очищающую силу», Жан-Поль Сартр объяснял: «Это неудержимое насилие не является ни шумом и яростью, ни возрождением диких инстинктов, ни даже эффектом негодования: это человек, воссоздающий себя самого». В своих размышлениях философ упомянул и о правах, но только для того, чтобы доказать, что вечная отсрочка в их предоставлении не оставила туземцам иного выбора, кроме кровопролития: «„Либералы“ ошеломлены: они признают, что мы не были достаточно вежливы с туземцами, что было бы мудрее и разумнее предоставить им там, где возможно, определенные права; они, мол, были бы только рады пригласить их пачками и без специальных пропусков в этот эксклюзивный клуб – род человеческий; а сейчас нынешний варварский взрыв безумия уравнивает их с несчастными колонистами»224224
  Sartre J.P. Preface // Fanon F. The Wretched of the Earth. P. 20–21.


[Закрыть]
. Вплоть до наших дней, в противовес всему этому, ни одна неправительственная организация не занималась подготовкой революционного восстания.

Распространявшиеся в третьем мире призывы к революционной борьбе либо импортировались из‐за границы, как в случаях Хо Ши Мина или Мао Цзэдуна, либо разрабатывались такими интеллектуалами, как Экбаль Ахмад, который странствовал по свету, повсюду оправдывая насильственное освобождение и рассуждая об асимметричных методиках противодействия антипартизанским операциям. Считалось, что эти фигуры предлагают свежую альтернативу советскому коммунизму, которая позволила бы избежать компромиссов и ошибок, допущенных в ходе первой попытки мировой революции. После ослепительного триумфа Фиделя Кастро и легендарного похода Че Гевары, желавшего разнести кубинский огонь по всему региону, главной площадкой вооруженной борьбы сделалась Латинская Америка, а самым известным приверженцем латиноамериканских революционеров в первом мире стал Режи Дебрэ, который отправился в джунгли, чтобы сражаться плечом к плечу с Че. Для теоретиков как повстанческого движения, так и антипартизанской войны самыми важными вещами представлялись общенародный и воодушевляющий характер вооруженной борьбы, благодаря которым повстанцы должны были, согласно известному изречению Мао, чувствовать себя в народной толще как рыба в воде. В эпоху, когда никакого сколько-нибудь заметного движения за права человека еще не было в наличии, подростки и юноши из первого мира, затаив дыхание, следили за активизмом Дебрэ, штудировали его теоретические пособия и беспокоились о его судьбе, когда он попал в руки «контрреволюционеров» и едва не был расстрелян ими. Воображение значительной части западной молодежи в ту пору покорили не права человека, а «радикальный шик». Только к середине 1970‐х романтика вооруженной борьбы леваков – серьезно задетая марксистским обличением прав человека как «буржуазного лицемерия», – подверглась повсеместному переосмыслению, сначала со стороны сочувствующих критиков, подобных Жерару Шальяну, а затем и самопровозглашенных апологетов возрождения западной самонадеянности, таких как Паскаль Брюкнер (не говоря уже о самом Дебрэ)225225
  См., например: Ahmad E. Revolutionary Warfare and Counterinsurgency // Miller N., Aya R. (Eds) National Liberation: Revolution in the Third World. New York: Free Press, 1971; Debray R. A Revolution in the Revolution? Armed Struggle and Revolutionary Struggle in Latin America. New York: Grove, 1967; Idem. Che’s Guerilla War. Baltimore: Penguin, 1975; Chaliand G. Revolution in the Third World: Myths and Prospects. New York: Free Press, 1977; Bruckner P. The Tears of the White Man: Compassion as Contempt. New York: Free Press, 1986. См. также: Brauman R. (Ed.) Le Tiers-mondisme en question. Paris: Olivier Orban, 1986.


[Закрыть]
. Таким образом, права человека возникали на руинах одной из светлых надежд, некогда покоривших бывшие колониальные владения; их поддерживало стремление обрести какую-то альтернативу этой утраченной надежде.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 | Следующая
  • 3 Оценок: 1

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации