Текст книги "Последняя утопия. Права человека в истории"

Глава 5
МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО И ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

Сегодня нам кажется очевидным, что одной из основных целей – и, возможно, главным предназначением – международного права выступает защита индивидуальных прав человека. «В начале нового века международное право, по крайней мере в умах многих теоретиков и практиков, подверглось радикальному переосмыслению, – пишет современный комментатор. – Оно перестало быть законом наций, превратившись в закон прав человека»330330
  Kahn P. W. Sacred Violence: Torture, Terror and Sovereignty. Ann Arbor: University of Michigan Press, 2008. P. 49.


[Закрыть]. Но если описанная здесь трансформация действительно является одной из самых поразительных в истории современного права и юридической мысли в целом, то остается лишь удивляться тому, что она началась только вчера. Мало того что предыстория международного права вплоть до Второй мировой войны не давала никаких оснований для подобного развития событий; даже в послевоенные десятилетия невозможно было не только поверить, но и просто предположить, что права человека смогут стать тем фундаментальным основанием международного порядка, в какое они превратились сегодня. Ибо для юристов-международников права человека берут свое начало не в рассуждениях мыслителей-гуманистов, живших столетия назад, и не в отвращении к зверствам Второй мировой войны, а в поразительных событиях совсем недавнего прошлого.

Тем не менее за несколько десятилетий права человека действительно заняли центральное место в работе правоведов-международников, а само международное право утвердилось в качестве значимого элемента современного этического сознания. Остававшееся раньше периферийным инструментом совершенствования мира, международное право оказалось, вероятно, главным выгодоприобретателем недавнего кризиса, связанного с пересмотром утопических чаяний. После 1990‐х годов модель международного уголовного судопроизводства, неудачно опробованная и фактически отвергнутая после Второй мировой войны, была восстановлена: это стало реакцией на этнические чистки и геноцид в бывшей Югославии и Руанде. Позже, с появлением Международного уголовного суда, она была встроена в общую структуру интернационального правового режима. Хотя вышедшее сегодня на первый план «правосудие переходного периода», призванное реагировать на безобразия недавнего прошлого, в 1940‐х годах не рассматривалось в качестве составной части того же предприятия, что и формулирование прав человека, в их нынешних версиях оба начинания объединены. С 2001‐го Женевские конвенции 1949 года, регулирующие ведение боевых действий, в которых, заметим, права человека вообще не упоминаются, обрели необычайную важность – прежде всего, из‐за кампаний в защиту прав лиц, обвиняемых в терроризме и содержащихся в американской тюрьме в Гуантанамо. В 1970‐х годах, нисколько не отсвечивая на первых полосах газет, были разработаны и открыты для ратификации многочисленные международные правозащитные документы, запрещающие пытки и дискриминацию женщин, а также отстаивающие права детей и коренных народов.

Кипят споры о том, смогла ли «инъекция» прав человека в международные дела сколько-нибудь заметно улучшить их331331
  См., например: Goldsmith J., Posner E. The Limits of International Law. Oxford: Oxford University Press, 2005; Hathaway O. Do Human Rights Treaties Make a Difference? // Yale Law Journal. 2002. June. Vol. 111. № 8. P. 1870–2042; Burchill R. International Human Rights Law: Struggling between Apology and Utopia // Bullard A. (Ed.) Human Rights in Crisis. Burlington: Ashgate, 2008.


[Закрыть]. Гораздо меньше внимания, однако, уделяется тому, насколько недавно сами юристы-международники обратились к ставшей уже привычной заботе о правах человека. Учреждая в середине XIX века новую правовую дисциплину, специалисты по международному праву хотели приручить власть посредством универсально признанных норм. Они полагали, что формализация фактически устоявшихся межгосударственных отношений станет весьма существенным делом, поскольку изобретение всеобщих правил, применяемых под контролем благонамеренной и прогрессивной касты просвещенных правоведов, привнесет в мировую политику больше гуманности. И государствам тогда не придется жертвовать суверенитетом, в котором, конечно же, нужно будет и дальше видеть краеугольный камень миропорядка. Ведь международные нормы, поддерживаемые договорами и обычаями, с неизбежностью сами уведут суверенов от бесплодных распрей к гармоничному сосуществованию. При таком развитии событий международные юристы своей кропотливой работой будут содействовать прогрессу цивилизации, поскольку сами эти установления – интерпретируемые все более просвещенным образом – заставят воинственность отступать. Их миссия, действительно, всегда была трудной; впрочем, в значительной степени они сами и возложили ее на себя. На протяжении Второй мировой войны поиск интеллектуально правдоподобной, морально обоснованной и политически приемлемой «золотой середины» между высокопарной дескрипцией превратностей межгосударственных отношений и грандиозным предписанием сохранять мир на планете оставлял юристов-международников уязвимыми перед двумя противоречащими друг другу обвинениями. С одной стороны, им говорили, что никто не давал им полномочий делать мир лучше, чем он есть; с другой стороны, их уличали в том, что теснейшая близость к государственной власти заставляет их гасить иные, более передовые моральные проекты. Идолопоклонство, которое они демонстрировали в отношении государственного суверенитета как базовой единицы международного порядка, делало последнее обвинение особенно убедительным332332
  Koskenniemi M. From Apology to Utopia: The Structure of International Legal Argument. Cambridge: Cambridge University Press, 2005; Idem. The Gentle Civilizer of Nations: The Rise and Fall of International Law. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. Я принимаю основные тезисы этих классических работ, но существенно расхожусь с автором в толковании американского международного права в послевоенную эпоху.


[Закрыть].

Именно по этой причине унаследованная нынешними юристами-международниками программа не способна объяснить, как все-таки международное право выпестовало нынешнюю ассоциацию с «правами человека». Хотя сегодня эта связь кажется естественной и необходимой, те формы, которые юристы-международники – в XX веке к таковым относились в основном университетские профессора, а также функционеры, делегируемые государствами в международные организации, и сотрудники последних, – рассчитывали внедрить в мировую практику, имели разнообразное содержание. Трудно сказать, сколько времени ушло на то, чтобы их моральный проект вобрал в себя индивидуальные права человека, не говоря уже о том, чтобы он начал приближаться к отождествлению самих целей международного права с их отстаиванием и продвижением. Эта связь не выкристаллизовывалась вплоть до середины 1970‐х годов, когда ее вызревание ускорилось благодаря набиравшей силу реинтерпретации общественного идеализма в терминах «прав человека». Американский случай, представленный здесь в международном контексте и охватывающий всю послевоенную эпоху – с непосредственного завершения конфликта через интерлюдию деколонизации до показательной паузы 1970‐х, – показывает, что правоведы не столько хранили огонь опекаемого ими очага, сколько следовали за общей модой.

Времена, наступившие после Второй мировой войны, которым всегда приписывался прорыв в области прав человека, на самом деле были периодом, когда этот концепт практически никак не влиял на дисциплину международного права. Действительно, обращение к источникам убедительно доказывает, что большинство специалистов по международному праву за много лет до того, как принятие Всеобщей декларации прав человека подтвердило их опасения, было убеждено в том, что права человека в послевоенную эпоху будут существовать сугубо на бумаге. В частности, эти люди прекрасно осознавали, что соглашения Думбартон-Окс 1944 года, вынесшие на всеобщее обозрение планы великих держав, касающиеся послевоенного миропорядка, означают не начало, а конец прав человека. Скорбное – или восторженное – признание правоведами-международниками раскола холодной войны только подтвердило этот вывод. Уже к концу Второй мировой войны им было понятно, что выступать под знаменами, на которых начертаны мертвые буквы, невозможно. Не менее показательно и то, что специалисты по международному праву настолько близко к сердцу приняли антиколониалистскую интерпретацию прав человека, превозносившую право народов на самоопределение, что отвергли индивидуальные права человека как таковые: они казались до такой степени опасными, что наилучшей опцией выглядело воздержание от этого дискурса – до тех пор, пока неожиданные события не позволили его апроприировать. И только полнейшее исчерпание антиколониальной фазы в истории прав человека и их неожиданное возвращение в антитоталитарном обличье заставили юристов-международников в 1970‐х годах пересмотреть свои давние позиции по этому вопросу.

Долгосрочная траектория развития рассматриваемой сферы выглядит иначе, когда мы начинаем фокусироваться на недавней инкорпорации в нее прав человека. Хотя международное право, безусловно, пострадало от относительной маргинализации в раннюю эпоху холодной войны, события более поздних ее стадий вкупе с нынешней эрой положили начало такому «золотому веку» дисциплины, который превзошел самые смелые мечты ее викторианских зачинателей. Конечная – или, по крайней мере, нынешняя – траектория развития международного права демонстрирует не «падение», а «подъем», поскольку люди начали видеть в нем морально привлекательный механизм социальных перемен. Из дня сегодняшнего ясно, что окольный путь доктрин международного права к нынешним правам человека был существенным элементом счастливого поворота в его судьбе.

Интеграция прав человека после нескольких десятилетий пренебрежения ими – особенно показательного в американском случае – важна и по другой причине. В ней наглядно раскрывается влияние социальных движений на правовые приоритеты. Оправившись от длительного и почти культового восхищения отменными качествами наших судей – в особенности, составом Верховного суда под председательством Эрла Уоррена333333
  Эрл Уоррен возглавлял Верховный суд США с 1953 по 1969 год. – Примеч. пер.


[Закрыть], – исследователи американской конституционной политики привыкли восхвалять незаменимую роль общественности в корректировках общенациональной правовой повестки334334
  Siegel R. The Jurisgenerative Role of Social Movements in US Constitutional History. Seminario en Latino América de Teoria Constitucional y Politica, 2004.


[Закрыть]. Иначе говоря, в нынешние времена не очень-то принято славить героизм высших судебных органов самих по себе, не обращая внимания на то, что они во многом зависели от низового натиска социального активизма, заставлявшего судей делать свою работу. Рассуждая по аналогии, можно сказать, что, поскольку в 1940‐х годах права человека не могли заручиться реальной поддержкой общественных движений, юристы-международники тоже обходили этот концепт стороной, оставив свои заигрывания с ним в военную пору. Лишь после того как права человека вошли в широкий публичный обиход благодаря энергии более поздних социальных движений, эта идея наконец стала одним из приоритетов для специалистов по международному праву.

Накануне приближающейся победы союзников во Второй мировой войне лишь единицы из огромного числа предложений, касающихся послевоенного мироустройства, предсказывали главенствующую роль международного права или вообще упоминали о правах человека. Гораздо популярнее, например, были дебаты о том, как решить «немецкий вопрос» политическими средствами. В любом случае в военное время базовой угрозой юристам-международникам представлялось не попрание прав человека, а неуместность тех или иных идеалистических инициатив, с которыми могла бы выступить их дисциплина. После крушения Лиги Наций и развенчания присущего ей легализма международное право военных лет столкнулось с серьезнейшим вызовом. Борясь за выживание своей профессии, его представители чувствовали, что они должны вмешаться, чтобы отстоять хотя бы какую-то значимость разрабатываемого ими свода правил (да и самой своей дисциплины) после того провала, которым был отмечен межвоенный период. В итоге юристы-международники, обходя стороной права человека, занялись более элементарной задачей: им требовалось доказать, что будущий порядок необходимо учреждать на формализованных правилах, а не на голой механике власти типа балансировки альянсов и выстраивания архитектур безопасности. Обеспечение «мира посредством права» (используя формулу знаменитого эмигранта Ганса Кельзена) нужно было пересматривать с самых азов. Но, как и по завершении Первой мировой войны, эта попытка была обречена на неудачу – во второй раз подряд335335
  См., например: Ziff W. B. The Gentlemen Talk of Peace. New York: The Macmillan Company, 1944; Kelsen H. Law and Peace in International Relations (Oliver Wendell Holmes Lecture, 1940–41). Cambridge, MA: Harvard University Press, 1942; Ibid. Peace through Law. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1944.


[Закрыть].

К 1941 году уже существовали британские и американские проекты, призванные очертить будущую значимость международного права, которое предполагалось подвергнуть полной ревизии для того, чтобы оно смогло играть хотя бы какую-то роль в мирное время336336
  См.: Future of International Law // Transactions of the Grotius Society. 1941. Vol. 27. P. 289–312; Carnegie Endowment. The International Law of the Future. Washington, 1944 (этот текст воспроизводился еще дважды; см.: American Journal of International Law Supplement. 1944. Vol. 38. № 2. P. 41–139; International Conciliation. 1944. April. Vol. 399. P. 251–381). Примечательные комментарии см. в статье: Corbett P. E. World Order: An Agenda for Lawyers // American Journal of International Law. 1943. April. Vol. 37. № 2. P. 207–221; Hudson M. O. «The International Law of the Future» // American Journal of International Law. 1944. April. Vol. 38. № 2. P. 278–281. Весьма показательно то, что эти американские предложения не содержали среди своих приоритетных установок концепт прав человека; то же самое верно и в отношении появившегося чуть позже «Проекта устава Всеобщей международной организации», который разработали Мэнли Хадсон, Филип Джессоп и Луис Сон. См.: Design for a Charter of the General International Organization // American Journal of International Law Supplement. 1944. October. Vol. 38. № 4. P. 203–216.


[Закрыть]. В этой связи, в частности, один американец возродил подзабытую межвоенную идею о международной декларации прав, хотя в целом американские юристы начиная с 1942 года больше беспокоились о сохранении за их дисциплиной хотя бы какой-то релевантности337337
  См.: Mandelstam A. La Déclaration des droits internationaux de l’homme, adoptée par l’Institut de droit international // Revue de droit international. 1930. Vol. 5. P. 59–78; Ibid. Les Droits internationaux de l’homme. Paris: Les Editions internationals, 1931; Finch G. A. The International Rights of Man // American Journal of International Law. 1941. October. Vol. 35. № 4. P. 662–665. Об Андре Мандельштаме см., например: Kévonian D. Exilés politiques et avènement du «droit humain»: La pensée juridique d’André Mandelstam (1869–1949) // Revue d’histoire de la Shoah. 2001. Janvier – Août. Vol. 177–178. P. 245–227.


[Закрыть]. Ключевые британские специалисты, как правило, были не столь категоричны в отношении недостатков унаследованной доктрины и менее амбициозны в своих реформаторских упованиях, хотя и они желали появления какой-то силы, которая смогла бы реанимировать эту область права в качестве важнейшего инструмента поддержания международной стабильности. «Международное право не снимет угрозу катастрофической войны и не упразднит политику силы, – признавал в 1947 году сэр Сесил Херст, ведущий юрист-международник межвоенного периода. – И все же всем нам известно, что международному праву предстоит сыграть видную роль в будущем»338338
  Brierly J. C. The Outlook for International Law. Oxford: Oxford University Press, 1944; Hurst C. J. B. Foreword // International Law Quarterly. 1947. Spring. Vol. 1. № 1. P. 1.


[Закрыть].

Хотя принцип государственного суверенитета выступал центральной предпосылкой, обеспечивавшей развитие международного права в XIX веке, общий настрой, сложившийся в годы Второй мировой войны под впечатлением от межвоенной критики этой идеи как «институционалистами», так и «реалистами», предполагал, что для указанной области юриспруденции требуется отыскать какую-то дополнительную, альтернативную основу. Ряд англо-американских деятелей – наиболее заметным среди них был Герш Лаутерпахт – предлагал обратиться к индивиду не только как к субъекту международного права, но и как к его новому адресату и поборнику. «Любые законы и любые правительства существуют лишь во благо отдельно взятой человеческой личности, – говорил в 1946 году Клайд Иглтон, профессор права Нью-Йоркского университета. – Если бы этот индивид знал, что международное право способно ему помогать, он начал бы оказывать ему ту поддержку, в которой оно так нуждается и без которой просто не способно служить ему должным образом. А когда юристы-международники ограничиваются только изготовлением диссертаций по вопросам вроде Clausula rebus sic stantibus или ius postliminii, они никак не содействуют просвещению людей в указанном отношении». Впрочем, если предвосхищение светлого будущего, в котором личность процветает и благоденствует, и смогло утвердиться на какое-то время, то его очень скоро вытеснило стремление к такой модели мироустройства, в которой юристам-международникам пришлось отстаивать за собой само право быть услышанными339339
  Jessup P. C. International Law in the Post-War World // Proceedings of the American Society of International Law. 1942. Vol. 36. P. 46–50; Wright Q. Human Rights and World Order // International Conciliation. 1943. April. Vol. 389. P. 238–262; Eagleton C. Proceedings of the American Society of International Law. 1946. Vol. 40. P. 29.


[Закрыть].

Разработка условий послевоенного урегулирования и особенно учреждение Организации Объединенных Наций послужили для правоведов-международников сигналом о том, что господство государственного суверенитета вовсе не собирается заканчиваться – и большинство из них дисциплинированно влилось в общий строй. В соглашениях Думбартон-Окс права человека были практически проигнорированы, в то время как в Уставе ООН они предстали в виде своего рода виньетки; представители международного права вполне отдавали себе в этом отчет. Еще более тревожным казалось то, что не только права человека, но и само международное право вытеснялось на периферию под давлением мрачного реализма эпохи. Исходя из этой более насущной проблемы, последовавшая кампания разворачивалась вокруг того, чтобы любой ценой отстоять хотя бы какую-то роль права в международных отношениях. Согласно Уставу ООН, воспроизводившему одно из важнейших, по мнению юридического сообщества, положений Устава Лиги Наций, Генеральная Ассамблея должна содействовать «международному сотрудничеству в политической области и поощрению прогрессивного развития международного права и его кодификации». Но это, несомненно, была символическая победа. «Международному праву отводится в Уставе ООН лишь второстепенное место, – комментировал обнародование документа один из американских специалистов. – Маятник политического мышления качнулся от идеализма Вудро Вильсона к иной крайности, реализму… Сан-Франциско»340340
  Устав Организации Объединенных Наций. Статья 13; Jowitt W. The Value of International Law // International Law Quarterly. 1947. Autumn. Vol. 1. № 3. P. 299; Eagleton C. International Law and the Charter of the United Nations // American Journal of International Law. 1945. October. Vol. 39. № 4. P. 752.


[Закрыть].

Кризис, порожденный проблемой релевантности международных правовых норм, спровоцировал полнейшую сумятицу. Неочевидным оставалось даже то, что попечение о мире, которому предстояло опереться на обновленное международное право, будет подразумевать поворот к личности, не говоря уже о повороте к правам человека. Скептицизм, а не энтузиазм, проистекал также из все чаще звучащих апелляций к «естественному праву», в которых некоторые усматривали откровенную архаику. Вовлечению этой концепции в игру способствовал вполне понятный соблазн возложить ответственность за катастрофу ХX века на «позитивизм», настаивавший на том, что все действенные нормы должны проистекать от государства. При этом, однако, мало кто всерьез расценивал старое естественное право в качестве жизнеспособной альтернативы. Та же амбивалентность царила и в вопросе об индивиде как потенциальном субъекте международного права. В частности, во Франции межвоенная критика со стороны Леона Дюги и его единомышленников, которые видели в индивидуализме фундамент современного национального суверенитета, а не альтернативу ему, по-прежнему звучала довольно громко. Действительно, нелегко было внедрить личность в качестве новаторского элемента международного права, когда индивидуализм и суверенитет теснейшим образом переплетались друг с другом как в теории, так и на практике. Даже в Англии сохранявшаяся память о гонениях, которым недавно подвергалась индивидуалистическая философия laissez-faire на внутриполитической арене, побуждала некоторых настаивать, подобно тому как это сделал социолог Моррис Гинзберг в конце 1944 года, на «радикальном отказе от индивидуализма в международных делах»341341
  О «естественном праве» см.: Scheuner U. Naturrechtliche Strömungen im heutigen Völkerrecht // Zeitschrift für ausländisches Öffentliches Recht und Völkerrecht. 1950–1951. Bd. 13. S. 556–614. Даже в Германии и Австрии, где этот обновленный натурализм оказался наиболее заметным, его торжество было кратковременным. См.: Messner J. The Postwar Natural Law Revival and Its Outcome // Natural Law Forum. 1959. Vol. 4. P. 101–105. См. также: Dollot R. L’organisation politique mondiale et le déclin de la souveraineté // Revue générale de droit international public. 1947. Vol. 51. P. 28–47. Примечательный обзор тех факторов, которые мешали отстаивать индивидуалистические установки в политике или праве, см. в лекциях, прочитанных в 1943–1944 годах видным французским юристом: Waline M. L’individualisme et le droit. Paris: Editions Domat Montchrestien, 1949. Гинзберг цит. по изданию: Ginsberg M. The Persistence of Individualism in the Theory of International Relations (lecture of December 1944) // International Affairs. 1945. April. Vol. 21. № 2. P. 163.


[Закрыть].

Если перед взором юристов-международников и открывалось какое-то окошко, позволявшее надеяться на поворот к легализации индивидуальных прав, то это происходило в военное время, а никак не позже. После 1945 года стало очевидным, что в Уставе ООН великие принципы не продвигаются на первый план, а оттесняются на задворки. Уже в 1946 году, отталкиваясь от поразительного превознесения суверенитета в статье 2 Устава, ведущие британские юристы-международники могли позволить себе пренебрегать понятием «права человека», видя в нем не более чем «боевой клич благонамеренных реформаторов и невинное развлечение менее прогрессивных современников». Реалии, сопровождавшие формирование ООН, надо было принимать во всей их нелицеприятности, пусть даже для публики картину приходилось приукрашивать. «Не видать счастливого будущего тому миру, – с горечью замечал один юрист-международник в 1947 году, – где граждане, которые вольны выражать свое мнение, даже не думают протестовать против махинаций 45 государств… ведущих себя подобно жадным до голосов политиканам на следующий день после того, как власть уже попала к ним в руки». Граждане в самом деле не протестовали. А интернационалисты той эпохи одобрили зафиксированную ООН модель урегулирования как наилучшее из всех доступных решений. И поэтому правоведы, специализировавшиеся на международном праве, отвергли права человека – считая их фиговым листком, прикрывающим подлинные интересы международного клуба государств, больших и малых342342
  Keeting G. W., Schwarzenberger G. Making International Law Work. 2^nd ed. London: Stevens & Sons, 1946. P. 109–110; Moore W. H. The International Guarantee of the Rights of Man // International Law Quarterly. 1947. Winter. Vol. 1. № 4. P. 516; ср.: Corbett P. E. Next Steps after the Charter: An Approach to the Enforcement of Human Rights // Commentary. 1945. November. Vol. 1. P. 21–29.


[Закрыть].

Если кто-то из юристов и сохранял хоть какую-то мизерную надежду на украшательские положения Устава ООН, то их за это строго укоряли. Столь солидная фигура, как Мэнли Хадсон, бывший гарвардский профессор права и бывший судья Постоянной палаты международного правосудия Лиги Наций, в 1948 году мог позволить себе объявить подобное прочтение не просто фантазерским, но напрямую опасным. «Трудно представить себе возможность сколько-нибудь существенного прогресса международного права без скрупулезного уважения к целостности международных инструментов», – предупреждал он коллег, пытавшихся делать вид, будто язык ООН может иметь сколько-нибудь серьезные юридические последствия. В частности, он настаивал на том, что из статьи 55 Устава ООН нельзя извлечь ничего особенного, ибо она просто предписывает Экономическому и Социальному Совету ООН содействовать соблюдению прав человека, упомянутых в преамбуле документа, не сообщая при этом упомянутым правам юридической силы. Большинство юристов соглашались с Хадсоном в том, что в ходе переговоров по согласованию Устава тему прав человека скорее отложили, а не закрепили, поскольку новый международный порядок воздвигался на самых что ни на есть традиционных основаниях государственного суверенитета. Приоритетами для профессии выступали прозвучавшие в Сан-Франциско ссылки на мир, справедливость и закон, а не на права человека343343
  Hudson M. Integrity of International Instruments // American Journal of International Law. 1948. January. Vol. 42. № 1. P. 105. Его высказывания стали реакцией на попытку Американской ассоциации Объединенных Наций вмешаться в рассмотрение известного дела Shelley v. Kraemer (334 US 1, 1948), настаивая на том, будто положения Устава ООН, упоминающие права человека, напрямую затрагивают конституционное право США (в деле оспаривалась допустимость сделок о недвижимом имуществе, которые содержали ограничительные условия, связанные с расовой принадлежностью их участников). Ср.: Sayre P. Shelley v. Kraemer and United Nations Law // Iowa Law Review. 1948. November. Vol. 34. № 1. P. 1–12. Дополнительно см. текст Хадсона, опубликованный после принятия Всеобщей декларации: Hudson M. Charter Provisions on Human Rights in American Law // American Journal of International Law. 1950. July. Vol. 44. № 3. P. 543–548. См. также: Chakste M. Justice and Law in the Charter of the United Nations // American Journal of International Law. 1948. July. Vol. 42. № 3. P. 590–600.


[Закрыть].

Лаутерпахт, прославившийся после войны своей агитацией за права человека в англосаксонском юридическом сообществе, бесстрашно пытался оспорить это реалистичное заключение. Начав в военное время с собственной тезисной декларации, он в первые послевоенные годы развернул работу в рядах Ассоциации международного права (International Law Association) и посвятил волновавшей его теме книгу «Международное право и права человека», опубликованную в 1950 году. Занимаясь всем этим, он с поразительной откровенностью отдавал себе отчет в провале собственной миссии, как на уровне международной организации, так и внутри собственного профессионального сообщества. Он прямо признавал, что Атлантическая хартия предлагает лишь «чисто вербальные» гарантии «четырех свобод». И хотя он продолжил свою деятельность и после совещания в Думбартон-Оксе – в отличие, кстати, от большинства других юристов-международников из США и Великобритании, которые отнеслись к принятым там документам как к недоброму предзнаменованию, – это делалось с пониманием того, что Устав ООН никак не позволяет рассчитывать на отказ от традиционных принципов суверенитета344344
  Lauterpacht H. An International Declaration on the Rights of Man. New York: Columbia University Press, 1945. (Эти материалы готовились в 1943 году.) См. также комментарий Лаутерпахта, сопровождавший следующую работу: Idelson V. C. The Law of Nations and the Individual // Transactions of the Grotius Society. 1944. Vol. 30. P. 68. Ср.: Simpson A. W. B. Hersch Lauterpacht and the Genesis of the Age of Human Rights // Law Quarterly Review. 2004. January. Vol. 120. P. 69–74. См. также: Koskenniemi M. The Gentle Civilizer of Nations. Chap. 5; Hersch Lauterpacht (1897–1960) // Beatson J., Zimmerman R. Jurists Uprooted: German-speaking Émigré Lawyers in Twentieth Century Britain. Oxford: Oxford University Press, 2004.


[Закрыть].

Как известно, Лаутерпахт осудил Всеобщую декларацию как документ, опасный из‐за своей бесполезности: она никак не могла помочь в отстаивании поворота к легально значимым правам человека. Но проблема заключалась не только в том, что предложенные этим подвижником альтернативы суверенитету не вписывались в процессы, происходившие за рамками дисциплины: в конце 1940‐х годов и сами его коллеги-юристы не скрывали своего пренебрежения к подобного рода инициативам. В 1949 году, выступая по радио, Лаутерпахт раскритиковал Всеобщую декларацию за ее необязывающий характер и подчеркнул, что Устав ООН, несмотря на все сделанные в нем уступки суверенитету, все же остается единственной основой, которая в будущем сможет развернуть ход событий в другую сторону – хотя вероятность этого оценивалась им как невысокая. Предупреждая коллег, чтобы они не пытались «высечь искру правовой жизнеспособности» из текста Всеобщей декларации, он вместо этого с некоторой толикой надежды заключал, что статья 2 Устава ООН, снова подтвердившая привычное представление о нерушимости суверенитета, отнюдь не сводит будущий правозащитный потенциал ООН к нулю и «не делает его совершенно пустым». В целом же реалистичная оценка кончины прав человека, выносимая в ту эпоху, оставалась единственным базисом упований на их возрождение в очень неопределенном будущем345345
  Lauterpacht H. International Law and Human Rights. New York: Frederick A. Praeger, 1950. P. 412, 166. В статье «К международному Биллю о правах» Лаутерпахт пишет: «Билль о правах имеет величайшее – хотя и не судьбоносное – значение для достижения легализации прав человека. Просвещенное общественное мнение может побуждать правительства к выполнению этой задачи даже с помощью тех инструментов, которые уже имеются под рукой, а именно Устава ООН» (Lauterpacht H. Towards an International Bill of Rights // The Listener. 1949. November 3. Vol. 42. № 1084; репринт: Ibid. International Law: The Collected Papers of Hersch Lauterpacht. 5 vols. Cambridge: Cambridge University Press, 1970–2004. Vol. 3. P. 415). См. также: Partsch K. J. Internationale Menschenrechte // Archiv des öffentlichen Rechts. 1948. Bd. 74. S. 158–190. Сдержанный оптимизм по поводу статьи 2 Устава высказывается в следующих источниках: Salomon A. Le préambule de la Charte, base idéologique de l’O. N. U. Geneva; Paris: Editions des Trois Collines, 1946; Preuss L. Article 2, Paragraph 7 of the United Nations and Matters of Domestic Jurisdiction // Recueil des cours de l’Académie du droit international [далее – Recueil des cours]. 1949. Vol. 74. P. 557–653. Наиболее полный обзор мнений относительно легальности Декларации в первые годы после ее принятия см. в книге: Robinson N. The Universal Declaration of Human Rights: Its Origin, Significance, Application, and Interpretation. New York: Institute of Jewish Affairs, 1958. Part II.


[Закрыть].

Впрочем, хотя его текстуальные ухищрения и резервировали за правами человека минимальную возможность вернуться попозже, прочный консенсус, сложившийся в международном праве в ту пору, напрочь отвергал ее. Неприятие, с каким были встречены доктринальные аргументы Лаутерпахта, распространялось также и на его довольно оптимистичную оценку геополитической ситуации. Подобно своему французскому единомышленнику Рене Брюне, Лаутерпахт высказывал надежду на то, что коллективистское удушение индивидуальных прав, столь новаторски провозглашенных в «сталинской» Конституции 1936 года, будет «временным»; понятно, что к 1947 году подобные идеи с насмешкой воспринимались не только реалистично мыслящими политологами нарождающейся дисциплины «Международные отношения», но и большинством его коллег-юристов. Мир не собирался сплачиваться вокруг индивидуальных прав только из‐за того, что Советы тоже каталогизировали их, причем довольно давно. Таким образом, прием, оказанный самому Лаутерпахту, убедительно показывает, что в международном праве не намечалось ничего похожего на великое провозглашение прав человека; более того, знатоки этой отрасли действительно раньше других осознали, что индивидуальные права – не тот проект, вокруг которого можно сплотить ключевых акторов. Оценивая дальнейшую траекторию развития этой дисциплины, обязательно нужно учитывать то обстоятельство, что в рядах послевоенных юристов-международников в отношении прав сомнение явно одолевало надежду346346
  О позиции Брюне см.: International Law Quarterly. 1947. Autumn. Vol. 1. № 3. P. 398. Относительно лестные ремарки Лаутерпахта о «сталинской» Конституции можно найти в его исследовании 1945 года. См., например, обзор работ Лаутерпахта: International Law Quarterly. 1951. January. Vol. 4. № 1. P. 126–129.


[Закрыть].

В минуту кризисной зыбкости заманчиво обратиться за советом к классике. Но если Лаутерпахт утверждал, что живший в раннее Новое время голландский теоретик «естественного права» Гуго Гроций приветствовал бы права человека, то другие приходили к выводу, что к настоящему моменту их предполагаемый основоположник уже утратил авторитет. Изобретение «гроцианской традиции» оставалось всего лишь показательным примером ретроактивной канонизации и никак не могло помочь международной защите прав человека в текущий момент. В своей знаменитой статье о Гроции даже сам Лаутерпахт вынужден был признать, что из текстов его предшественника трудно извлечь какое-то подспорье для идеи «фундаментальных прав и свобод личности». Но, может быть, размышлял Лаутерпахт, неспособность Гроция решить эту задачу стала всего лишь «отклонением», нарушающим «однозначно прогрессивный» ход его мысли – своего рода непреднамеренной ошибкой? У Лаутерпахта не оказалось сторонников ни тогда, когда он пытался продвигать индивидуальные права человека в своей дисциплине, ни тогда, когда он доказывал, что Гроций обязательно встал бы на его сторону, если бы только подумал получше. Кстати, другие ученые, подобно, например, профессору международного права Лондонского университета Герберту Артуру Смиту, в тот момент обращали внимание на то, что не только далекая история Гроция и компании, но даже и недавнее прошлое межвоенной политики в перспективе международного права потеряли всякую актуальность: ни то ни другое никак не резонирует с новой ситуацией противостояния сверхдержав, не наблюдавшейся никогда раньше. «Мир, в котором мы сейчас живем, более далек от мира наших отцов, чем мир наших отцов от эпохи Гроция»347347
  Lauterpacht H. The Grotian Tradition in International Law // British Year Book of International Law. 1946. Vol. 23. Именно в этой статье Лаутерпахт называет просчет Гроция «чуждым самому духу его учения и противоречащим его личным устремлениям». В 1945 году отмечалась трехсотлетняя годовщина со дня смерти Гроция. Цитата принадлежит Смиту: Smith H. A. The Crisis in the Law of Nations. London: Stevens and Sons, 1947. P. 1. О продолжении дебатов относительно того, можно ли считать Гроция основоположником идеи индивидуальных прав, см.: Higgins R. Grotius and the Development of International Law in the United Nations Period // Bull H. et al. (Eds) Hugo Grotius and International Relations. Oxford: Oxford University Press, 1990.


[Закрыть].

В силу вышесказанного трудно было ожидать того, что мировое юридическое сообщество приветствует Всеобщую декларацию прав человека после ее принятия; законники хорошо понимали, что за ее достижения пришлось заплатить юридическим бессилием348348
  См.: Human Rights: Editorial Notes // International Law Quarterly. 1948. Summer. Vol. 2. № 2. P. 228–230. Кельзен считал Всеобщую декларацию «почти бессмысленной», поскольку требование соблюдать ее нормы почти ничем не подкреплялось. См.: Kelsen H. The Law of the United Nations: A Critical Analysis of Its Fundamental Problems. London: Stevens & Sons, 1950. P. 39–42. См. также: Kunz J. L. The United Nations Declaration of Human Rights // American Journal of International Law. 1949. April. Vol. 43. № 2. P. 322.


[Закрыть]. За исключением француза Рене Кассена и канадца Джона Хамфри, юристы практически не участвовали в оттачивании ее формулировок, происходившем в 1946–1948 годах. Институт международного права (Institut de Droit International) – главное и старейшее учреждение, занятое разработкой дисциплины, – возобновил свои сессии с августа 1947 года, и первым пунктом в их повестке значился проект такой декларации прав, которую позже можно было бы преобразовать в легально обязывающую конвенцию. Открывая дискуссию в Лозанне, Шарль де Вишер, один из самых уважаемых юристов послевоенной эры, осудил тот факт, что Устав ООН пренебрег моральными принципами, на которых следовало учреждать послевоенный порядок. Однако после 1947 года права человека вдруг стали для Института международного права второстепенной темой. Аналогичным образом и Американское общество международного права (American Society of International Law), которое еще в 1949 году уделяло некоторое внимание перспективе международных пактов о правах, утратило к этой проблематике всякий интерес, как только стало ясно, что обязывающей силы правозащитные документы иметь не будут349349
  Les droits fondamentaux de l’homme, base d’une restauration du droit international (travaux préparatoires by Charles de Visscher) // Annuaire de l’Institut de Droit International. 1947. Vol. 41. P. 1–13, P. 142–190 (дискуссия), P. 258–260 (декларация). См. текст упомянутой декларации на английском языке: Fundamental Rights of Man, as the Basis of a Restoration of International Law // International Law Quarterly. 1948. Summer. Vol. 2. № 2. P. 231–232. См. также: The International Protection of Human Rights // Proceedings of the American Society of International Law. 1949. Vol. 43. P. 46–89. Ср.: Tscirkovitch S. La déclaration universelle des Droits de l’homme et sa portée international // Revue générale de droit international public. 1949. Vol. 53. P. 341–358. Одновременно американские юристы размышляли о том, какие последствия – или, точнее, угрозы – может таить в себе международный пакт о правах человека, особенно в отношении к конституционному праву США. Подробнее об этом см.: Chafee Z., Jr. Some Problems of the Draft International Covenant on Human Rights // Proceedings of the American Philosophical Society. 1951. Vol. 95. № 5. P. 471–489. В те годы Закария Чейфи читал в Гарвардской школе права курс о «фундаментальных правах человека», в котором девятьсот страниц из тысячи были посвящены американской конституционной традиции. См.: Chafee Z. Documents on Fundamental Human Rights. 3 vols. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1951–1952 [Ротаторная копия].


[Закрыть].

В результате ни в учебниках, ни в научных трактатах 1950‐х и даже 1960‐х годов международным правам человека не отводилось почти никакого места, а их изучение не могло претендовать на статус субдисциплины в рамках международного права, каким оно предстает сегодня. «Я хотел бы заверить вас в своей глубочайшей преданности правам человека, – объяснял своей аудитории в 1951 году юрист-международник и австрийский эмигрант Йозеф Кунц, преподававший тогда в Университете Толедо, штат Огайо. – Но при этом мы должны подступаться к этой теме как ученые, то есть объективно и критически. Красивыми словами трудные проблемы не решаются». При таком подходе грандиозная программа, провозглашенная всего несколько лет назад, представлялась ему фальстартом. «Предложение некоторых, – писал Кунц, имея в виду Лаутерпахта, – сделать индивидов непосредственными субъектами международного права и предоставить им возможность подавать в специальный международный суд иски, ответчиками по которым выступали бы государства, не имеет шансов быть реализованным как по теоретическим, так и по практическим причинам. В теоретическом разрезе необходимо понимать, что наше международное право и Устав ООН основаны на принципе суверенитета государств… А практическим препятствием выступает тот элементарный факт, что государства не желают и не готовы соглашаться с подобными инициативами». Поразительно, но сам очаг, который юристы могли бы оберегать, в данном случае явно отсутствовал350350
  Kunz J. L. Present-Day Efforts at International Protection of Human Rights // Proceedings of the American Society of International Law. 1951. Vol. 45. P. 110, 117.


[Закрыть].

Холодная война не разбивала наивные надежды; скорее, она просто подтверждала догадки юристов, касающиеся извечных реалий власти и бессилия избыточного утопизма. Но, даже приняв изрядную долю реализма, правоведы-международники продолжали думать о способах прогрессивного применения юридических правил и норм. Их по-прежнему занимал долгосрочный проект укрощения власти посредством закона, пусть даже не правозащитного закона и пусть даже применяемого косвенно или подспудно. Профессор права из Колумбийского университета Филип Джессоп личным примером прекрасно иллюстрирует этот общий путь стратегического отступления. В 1940‐х годах он разделял краткодневные надежды на то, что принцип суверенитета и дальше будет разрушаться, постепенно уступая место примату индивидуальных прав человека. Однако в его книге «Современное право наций», опубликованной в 1950 году, уже четко говорится о том, что такие надежды оказались несбыточными. С учетом того что становление особой правозащитной системы в рамках ООН представлялось маловероятным, наилучшей стратегией защиты индивидуальных прав в наличной международной системе он объявлял совершенствование институтов гражданства со всеми сопутствующими ему правами. Отсылая к известной присказке Теодора Рузвельта о том, что иногда единственной альтернативой аду оказывается какая-то утопия, Джессоп в 1953 году поделился следующим мрачным комментарием: «Когда в умных журналах людей, пренебрегающих национальными интересами своей страны, начинают называть „утопистами“, вы оказываетесь перед нелегким выбором. Я, однако, не готов сказать, что лучше: с трезвым реализмом верить в ад или с адским рвением верить в реализм». В складывавшейся тогда обстановке Джессопа волновало то, как бы благородному собранию юристов-международников не пришлось переименоваться в «Американское общество международного реализма»351351
  Jessup P. A Modern Law of Nations. New York: Macmillan, 1950. Chap. 4 («Nationality and the Rights of Man»); Ibid. International Law in 1953 a. d. // Transactions of the American Society for International Law. 1953. Vol. 47. P. 8–9.


[Закрыть].