Текст книги "Дело Кинг Тута. детектив"

Глава семнадцатая. Ледяное святилище

Лифты в этот поздний час не работали, ему пришлось спускаться на свой этаж по лестнице, и он все никак не мог отделаться от ощущения, будто ему только что снился потрясающе фантастический сон, в котором он оказался в стране Кемет, и беседовал с настоящей древней богиней, явившейся в образе молодой прекрасной женщины. Или наоборот. Он живет в стране Кемет, и ему приснился странный сон, в котором он перенесся на три тысячи лет вперед. Странные высокие дома, ярко освещенные комнаты, диковинные предметы, светильники, горящие без огня… и он сам в странном одеянии, которое люди будущего называют костюм. Точно, как в китайской притче: одному пареньку приснилось, что он – бабочка, весело порхающая бабочка. Он наслаждался от души и не сознавал, что он – человек. Но когда проснулся, то не мог понять: снилось ли ему, что он – бабочка, или бабочке снилось, что она – человек.

На площадке его неожиданно окликнули:

– Дмитрий Сергеевич!

– Я! – бодро отозвался он, и в недоумении оглянулся. Вокруг никого.

Он перегнулся через перила. Посмотрел вниз, затем вверх.

– Вижу, вам не спится…. – раздался знакомый голос. – Почему бы тогда вам не присоединиться к нашей компании?

Точилин повернулся к объективу видеокамеры, медленно поводившей черным глазком под потолком лестничной площадки.

– Вы, Сергей Петрович?

– Да, это я. Извините за столь необычный способ общения. Начальник охраны доложил, что вас мучает бессонница, и я решил развлечь вас небольшой прогулкой.

– Я… в принципе готов, но мне трудно разговаривать с вами, задрав голову.

– Так проходите в холл второго этажа. Вас встретят.

Действительно, в указанном холле с дежурными пальмами в больших деревянных кадках и диванами, оббитыми красной кожей, оказалось неожиданно многолюдно. В окружении охранников, одетых в безукоризненно выглаженные синие костюмы, стоял Славинский, одетый все так же просто – в грубый свитер и потрепанные джинсы. Поодаль, особняком держалась группа мужчин в толстых зимних куртках с капюшонами, надвинутыми по самые брови.

– Добрый ночи, Дмитрий Сергеевич! – весело воскликнул олигарх. – Вы готовы?

– К чему? – отозвался Дима, с удивлением оглядывая странную полуночную компанию.

– К прогулке. Наверное, самой необычной, что вам когда-либо приходилось совершать. Прошу! Прошу и вас господа! – обратился он к «командировочным», и направился в сторону лифтов.

– Не стоит! – окликнул его начинающий детектив, – лифты уже отключили.

– Мы попросим, и для нас включат, – засмеялся хозяин заполярной башни.

Лифт и в самом деле раскрылся, вся компания довольно легко в нем разместилась, настолько просторным он был, и с большой скоростью полетел вниз. Впрочем, спустя несколько секунд плавно притормозил, и детектив чуть не упал, поскольку задняя стенка кабины, к которой он прислонился, вдруг стремительно ушла в сторону.

– Простите, что забыл предупредить, – сказал Славинский, крепко хватая его под руку. – Но нам сегодня в другую сторону.

Они ступили в просторный светлый тоннель, под ощутимым наклоном шедший вниз к темному узкому, прямоугольнику, в котором мелькали трепещущие багровые тени.

– Минуту терпения, мой друг и вы все узнаете, – проговорил олигарх, посмеиваясь. Он явно был в приподнятом настроении. – Вам повезло, сегодня я буду вашим экскурсоводом. А кто лучше меня знает таинства, в которые я хочу вас посвятить?

– И где мы? – спросил Точилин, которому становилось не по себе.

– Минуту терпения, – сказал Сергей Петрович, подняв руку.

Охранники остановились, попятились назад, видимо, дальше им вход был воспрещен, остальные вошли в темный тесный коридор, облицованный светло-зелеными плитками, узор на которых создавал впечатление тростниковых циновок. На стенах были укреплены светильники, из которых с шипением вырывался горящий газ. Он то и бросал причудливые багровые тени. Стал жарко, душно, однако «командировочные», на которых не да нет детектив бросал опасливый взгляд, не снимали своих зимних курток и не сбрасывали капюшонов.

– Мы сегодня в беседе с Марией Иосифовной затрагивали тему духовных и магических практик фиванских жрецов, к которым, – огорченно вздохнул олигарх, – так плохо относится наша маленькая очаровательная египтолог.

– Но зато она хорошо относится к вам, – поспешил вставить Дима.

Славинский сделал вид, что не расслышал, и процитировал:

– Так вот, я последние три года всерьез занят изучением этой темы, благо для этого есть возможности. В процессе своего увлечения, читая один текст за другим, разумеется, с помощью переводчиков, никак не мог отделаться от мысли, что я многого не понимаю.

Идти приходилось вниз все под большим наклоном и приходилось держаться за тонкие металлические поручни, расположенные вдоль стен.

– Вот, скажем, к примеру, такие строки: «Ты доставь его от червей, которые суть в Рэсэтеве, которые живут на телах мужей и жен и кормятся их кровью, к Осирису, возлюбленного служителя бога этого города, царского писаря Нахту-Амана, ты знаешь, и он знает твои имена. Пусть же приказ о его защите будет первым распоряжением Осириса, владыки крайнего предела, который хранит его тело спрятанным». Вам что-нибудь эти слова говорят?

– Ничего.

– Вначале мне тоже ничего не говорили. А специалисты рассказали, что текст, который читался при совершении ритуала над покойным, позволял умершему, в данном случае писарю Нахту, войти в Иной мир в день погребального обряда. Важнейшая часть ритуала, спасающая человека от Вечной смерти. Как бы становится понятно, но «как бы»… поскольку о загробной жизни мы с вами ничего не знаем, Осирис для нас всего лишь картинка из «Энциклопедии мифов», и просьба жреца об умершем всего лишь часть давно ушедшего в века ритуала, для нас бессмысленного и даже смешного. Вроде инструкции к обслуживанию какой-нибудь сеялки. Но сеялки нет, ее сменили другие агрегаты, и инструкция, естественно, потеряла свое значение. Навсегда. И теперь в ней нет никакой необходимости.

Они свернули влево и вышли в галерею с колоннами, наподобие тех, что Дима видел в «гостиничном номере» Бергман. Но здесь колонны потрясали своими размерами – массивные, в несколько обхватов, словно сделанные из связки гладкополированных краснокоричневых стволов, они вздымались на высоту более двух десятков метров. Голоса раздавались четко и ясно, как на сцене Большого театра.

– Мало того, не видя в глаза древней сеялки, смысл этой инструкции вам будет непонятен. Так и в нашем случае. Ученые могут реконструировать внешний вид обряда, объяснить его опять таки внешнее, поверхностное значение, воссоздать, так сказать, картинку. Но жить она не будет: фигуры, изображенные на ней статичны и даже комичны в своих непонятных позах…

– Я понял, – сказал детектив, – вам интересна тайная суть, так сказать, скрытый смысл учений и обрядов.

– Превосходно, Дмитрий Сергеевич, – кивнул олигарх. – Я в вас не ошибся. Мне сразу показалось, что вы очень умный и проницательный собеседник!

«Два комплимента от ученых людей за одну ночь? Не к добру…» – подумал настороженно бывший калужский опер. У него возникло непроизвольное чувство, что он – жертвенное животное, которое ведут на заклание.

– Потом я догадался, в чем была моя ошибка, и почему для меня не оживала «картинка», нарисованная высшими жрецами Древнего Египта! Потому что никогда духовное постижение Мира, Высшей реальности не связано с так называемым знанием, интеллектом. Одно лишь головное осмысливание ничего не даст. В основе всякой веры лежит деяние. Лишь когда вы перестанете быть зрителем или микробом с лупой, ползающим по поверхности открытки с чудесным пейзажем, когда вы сами станете частью «нарисованного» действа, тогда вам и откроется его смысл.

– Круто, – протянул Точилин, прижав локоть к груди и убедившись, что «ТТ» с одним боевым патроном еще при нем. Он оглянулся на командировочных, и поразился – капюшоны сняты, головы тщательно выбриты и блестели так, словно были позолочены, лица угрюмы, сосредоточены…

Они миновали колонны и теперь приближались к двум гигантским статуям. Справа сидел в кресле юноша. Женственный, смазливый, с полными чувственными губами; в руках знаки власти фараонов, серп и диск отливали на его лбу; слева – обнаженная женщина с головой львицы. Золотой диск, точно нимб, светился над ней, остроугольные уши насторожены, в щелках припухших звериных век свирепо поблескивали антрацитовые глаза.

– Знакомьтесь, справа – Хонсу, бог Луны, сын Амон-Ра, царя всех богов, слева – его супруга, львиноголовая богиня Мут.

Они прошли между постаментами, на которых восседали колоссы, и оказались в маленьком помещении, вдоль стен которого тянулись деревянные скамьи из черного дерева, полированные, украшенные резьбой и пиктограммами. Здесь бритоголовые сбросили с себя куртки, оказавшись в белых одеяниях, расшитых золотыми нитями.

– В центре башни я построил святилище, копию тех помещений Карнакского храма, в которых проходили священнодействия фиванских жрецов. Обычный древнеегипетский храм Амон-Ра представлял собой анфиладу открытых дворов и крытых колонных залов, называемых гипостильными. Эта анфилада заканчивалась маленьким темным помещением без окон – наосом – святилищем, где и происходили главные ритуалы.

– Так вы построили это святилище, чтобы всего-навсего заниматься магией? – воскликнул с недоверием детектив.

– Не надо так морщиться, словно вы попали в школьный кружок спиритуалистов, – прижав палец к губам, ответил Славинский. Он открыл ларец, стоящий в углу комнаты, достал оттуда одеяние, стал переодеваться. – Посвященные Египта полагали, что магию нам даровала Исида, чтобы мы могли сами отразить удары судьбы, победить болезни, обеспечить умершему вечную жизнь в мире ином, установить прямые контакты с духами и божествами. В основе магии тот же принцип, на котором основана и наука: убеждение в постоянстве и единообразии действия сил природы, в прочности взаимосвязи причин и следствий… Я собрал у себя лучших экстрасенсов не только России, но и Венгрии, Польши, Чехии. Нам пришлось проделать огромную работу, чтобы восстановить последовательность ритуалов, их содержание, формулы магических заклинаний. Конечно, нужны века, нужны учителя, которые последовательно, не прерываясь, из поколения в поколения передают сокровенные основы Высших знаний. В храмах Амона служили посвященные трех степеней. Посвященные первой степени были обычные, рядовые служители, исполняющие повседневные ритуалы. Посвященные второй степени вследствие особых упражнений имели способность по своему желанию отправлять свою душу-Ба в странствие по другим мирам. Посвященные третьей степени, могли не только самостоятельно отправлять свою душу-Ба в мир иной, но и помогать Ба других людей совершать подобные странствия. Но где сегодня я могу найти посвященных даже низшей, первой степени, когда последний оплот египетской сакральной культуры, храм богини Исиды на острове Филе прекратил свое существование в 535 году нашей эры при императоре Юстиниане.

– Простите, прерву на секунду. Чтобы участвовать в вашем… – Дима чуть было не сказал «балагане», но вовремя опомнился, – представлении, мне тоже необходимо переодеться?

– Вам необязательно. Вы – зритель.

– Величественное здание самой могущественной цивилизации Древнего мира дало трещину и начало неудержимо разваливаться задолго до этой даты. Оно выстояло под ударами иноземцев, и даже покоренное, возродилось вновь, но язва неверия разъело его изнутри. Никто не мог ничего поделать против всеразрушающей идеи, против зарождающего сомнения, ярко выраженного в дошедшей до нас фразе – «Никто не возвратился оттуда, чтобы рассказать нам, как они живут». В этих словах и горечь, и усталость, и яд, начинающий проникать в души самых стойких. Понимаете?

Тяжелый занавес поднялся вверх, они миновали дверной проем и стали на пороге квадратной залы. Освещена была лишь центральная часть золотыми треножниками, на которых в чашах с темной густой жидкостью плавали горящие фитили. Курились благовония, пахло лавандой, мирром и еще чем-то совершенно незнакомым тяжелым, одуряющим. Из тьмы ясно и мощно выступали очертания колосса, древнего фиванского божества Амон-Ра. Мощные золотые рога ввинчивались в тьму, сияющие глаза смотрели поверх маленьких, крохотных с высоты такого роста людей; смотрели в Вечность. Расслабленные ладони застыли на поручнях кресла… В центре находилось ковчег из черного полированного гранита, крытый цельным листом золота с выгравированными на нем иероглифами. С каждой стороны его располагалось по тумбе из точно такого же материала.

– И что сейчас начнется? – полюбопытствовал детектив, уверив себя, что вскоре он проснется в собственном номере.

– Мы проведем небольшой эксперимент.

Один из «жрецов» расположил на столе небольшой стеклянный цилиндр, в котором была заключена голубоватая светящаяся жидкость. Сделав шаг назад, присоединился к остальным, расположившихся полукругом. Завибрировало, потянулось низкое монотонное пение… свитки папирусов в обнаженных руках экстрасенсов тянулись до пола…

– Эксперимент? Так я не понял, это храм или научная лаборатория?

– И то, и другое, – ответил Сергей Петрович. – Мы сейчас попробуем пригласить сюда первосвященника храма Амон-Ра, посвященного в высшей степени Яйху.

– А что, нельзя позвонить ему по телефону?

Олигарх сделал вид, что шутка ему понравилась, и ответил просто, как будто речь шла о самом обыденном:

– Он жил в 1344 году до нашей эры.

– А колбочка к чему?

– Мы же не шарлатаны, чтобы заниматься внушением или самовнушением. Нам самообман ни к чему. Явление такой мощной сущности, как Яйху, должно навести сильнейшие энергопотоки в нашем храме. В цилиндре из тончайшего стекла заключен гелий. Если Яйху соизволит покинуть свою страну, чтобы откликнуться на наше приглашение, стекло лопнет, и мы увидим… впрочем, что я вам говорю, смотрите сами.

Пение усиливалось, ритм увеличивался, хотя и так нельзя было разобрать слов, произносимых на совершенно непонятном языке; от курящихся благовоний начинала кружиться голова, да еще от подсознательного волнения становилось как-то не по себе…

– Понятно, – кивнул детектив, на самом деле ничего не поняв. Поэтому немедленно задал следующий вопрос:

– Они что, поют на самом настоящем древнеегипетском?

– Нет, конечно. Мы не знаем, как звучала речь жителей Кемета. Самая поздняя форма египетского языка – коптский – после мусульманского завоевания был заменен арабским. Остатки его сохранились в богослужениях коптской христианской церкви, но, увы, восстановить по нему всю фонетическую картину невозможно. Мы лишь предполагаем, что он должен звучать так, как вы сейчас слышите.

– Так как же вы будете уверенным в том, что ваше божество или этот, как его, Йеху, поймет, что вы зовете именно его?

– Поймет, – ответил олигарх, с напряжением вслушиваясь в слаженное пение. – Мы ведь прибегали не только к филологическим источникам.

– К каким еще? – усмехнулся детектив. – Фиванские жрецы были настолько мудры, что изобрели первый звукозаписывающий аппарат?

– Если бы им понадобилась такое устройство, я не сомневаюсь, что оно было бы изобретено, – строго глянув на собеседника, сказал Славинский. – С их способностями в яснослышании и ясновидении в магнитофонах они не нуждались, впрочем, как и в телевизорах. Позвольте вам рассказать маленькую историю. Профессор-ассиролог Герман Гилпрехтом безуспешно старался расшифровать клинописные надписи на двух небольших фрагментах агата, найденных в руинах вавилонского храма. Прилег на постель около полуночи и увидел сон, в котором к нему подошел некий священнослужитель и сказал: «Два фрагмента должны быть вместе. Это был агатовый цилиндр с надписью. Однажды жрецам было приказано изготовить серьги из агата для изображения бога Ниниба. Жрецы были в растерянности, так как среди имевшегося необработанного материала не нашлось агата. Но приказ надо было выполнять, и им ничего не оставалось, как распилить цилиндр на три части. Два фрагмента, которые причинили вам столько неприятностей, – это части, оставшиеся от этих серег. Если вы сложите их вместе, то найдете подтверждение моим словам. Но третью часть вы в ходе ваших раскопок не нашли и уже никогда ее не найдете». На следующее утро Гилпрехт обследовал фрагменты в свете узнанных во сне фактов и к своему огромному удивлению увидел, что они полностью подтвердилось.

– И что?

– Поясняю, – терпеливо сказал Сергей Петрович, – когда профессору понадобилось узнать то, что не знает никто из живущих на земле, то в сновидении к нему пришел тот самый вавилонский жрец, который знал о происхождении агатовых цилиндров и поделился информацией. Вот вам источник, заслуживающий полного доверия.

«Полный бред!» – подумал про себя Дима и пожалел, что в храме нет партера, где можно было удобно расположиться в кресле, чтобы досмотреть этот спектакль абсурда до конца.

Пение оборвалось внезапно, «жрецы» смолкли, медленно опустились на колени и, вытянув перед собой сложенные руки, замерли. В храме наступила полная тишина; массивная, вытянутая вперед баранья морда Амон-Ра, казалось, плыла над ними в сумеречной тьме, опираясь лишь на тяжелый, пропитанный древними ароматами воздух… И вдруг, точно маленький электрический разряд, подобный разряду молнии, возник на тысячную долю секунды и ударил в голубоватый цилиндр, стоящий на золотой поверхности ковчега. Слабый хлопок, блеснули синие и желтые огни разлетающихся осколков, длинный ослепительный столб пламени сорвался с ковчега, просиял и погас.

– Он здесь, – глухо сказал олигарх, поддавшись вперед.

– И все? Так просто? – усмехнулся ловкому фокусу Точилин. Хотел добавить, что не стоило так тратиться на фокус, который можно было вполне провести в условиях школьной химлаборатории, но приказал себе заткнуться – в театре, даже если тебе не нравится пьеса, не обязательно шикать, стучать ногами об пол и выкрикивать замечания. Невежливо.

– Вижу, что вы не верите своим глазам, – сказал, едва справившись с волнением, Сергей Петрович.

– Все это, конечно, прикольно, – сказал, почесав голову в затылке, охранник с Тверской. – Но скажите мне, зачем вам это надо? Вы не производите человека сумасшедшего. Я пойму, если вы скажете, что вы развлекаетесь таким образом…

Жрецы, держась все так же полукругом, безмолвно отходили от жертвенника.

– Развлекаюсь?! Что ж, я могу вам предоставить возможность на самом себе убедиться в абсолютной серьезности происходящего. Помните, я вам говорил, вера – это деяние, содеяние?

– И что я должен «содеять»? – чувствуя близящийся подвох, спросил бывший опер, поглаживая грудь с той стороны, где прижимался к его телу пистолет.

Однако подвоха не было. Во всяком случае, предложение олигарха прозвучало вполне невинно.

– Присядем на тумбы, и вы сами сможете задать любые вопросы его Превосходительству. И если Верховный позволит, сможете увидеть его так же, как вы видите меня. Пойдемте. Мы ведь не в кино, пол под вами не развернется, на голову железный шар не упадет…

– Забавно, – пробормотал детектив. – Вы были со мной так любезны, гостеприимны, что я не могу вам отказать.

Они приблизились к жертвеннику, уселись на тумбы. Дима все-таки поерзал, чтобы убедиться в надежности опоры.

– И что дальше? – спросил он. – Что я должен сказать?

– Помолчите! – изменившимся голосом сказал Славинский.

Если он и играл в какую-то игру, то очень серьезно.

«Жрецы» подступили к ним ближе и, склонив бритые головы, забормотали горячо и громко слова молитвы; едва слышимый, тонкий звук пронесся над ними, словно зазвонили маленькие серебряные колокольчики. Мягкое золотое сияние поверхности жертвенника слепило глаза, выгравированные на нем фигурки будто ожили, пришли в движение: один из человечков с развернутыми плечами взмахнул плетью, другой склонился перед ним с дарами; покачиваясь, тронулась колесница…

Дима очнулся, затряс головой.

– Все, – сказал он, вставая. Его повело в сторону, и он был вынужден схватиться за край жертвенника. – Извините, Сергей Петрович. Две ночи не спал. Может позже я посмотрю на вашего Йеху?

Сергей Петрович сидел в своей роскошной белой тунике, сцепив ладони на животе, и в каком непонятном оцепенении смотрел на него. Колокольчики перестали звонить, но звук этот все еще плыл в тяжелой, одурманенной голове Точилина. Жрецы исчезли. В храме стояла тишина, воздух стал значительно свежее…

– Да, конечно, – прервал тягостное молчание Славинский.

– Мне молчать о том, что я видел? Как я понимаю, это зрелище не для всех?

– Как хотите, – равнодушно пожал плечами хозяин храма Амон-Ра, и поднялся. – Вас проводят.

В номере Дима еле добрался до постели и рухнул на нее, не раздеваясь, только натянув по плечи покрывало.

– Ну и ночка! – проговорил он заплетающимся языком и провалился в короткий, беспокойный сон.