Текст книги "Дело Кинг Тута. детектив"

Нет, форменные брюки из-под халата не выглядывали и на лбу не было красного следа от тесной офицерской фуражки. Но здоров был, крутоплеч и подбородок что надо, кирпичом, с белым шрамом до губы.

Точилин широко улыбнулся:

– Спасибо большое! И Вадиму Николаевичу передайте мою пламенную благодарность. Если б не вы, сдох бы, как аквариумная рыбка.

– Чего? – вытаращился тот, и выбритая его морда пошла красными пятнами. – А ну пошел отсюда, наркоша!

– Иду! – крикнул счастливый детектив, оступая. Он понимал, что чекистам нельзя выходить из легенды в любом случае. – Еще раз спасибо, мужики. Так держать.

И, довольный, бросился вниз по ступенькам.

Обратный путь он проделал с гораздо большей скоростью – сто литров воды хлынуло из разбитого пулей аквариума! Там сейчас соседи толпой стоят и маты загибают, да он еще дверь оставил открытой нараспашку, когда выбегал.

К счастью, соседи отреагировать не успели, с водой Дима успел справиться, но разобраться с бардаком, который учинил снайпер, естественно, не смог в такие короткие сроки. Жанна застала его как раз в тот момент, когда он с ведрами, полными битого стекла, собирался в очередной рейс к мусоропроводу.

– Ой, – сказала она, остолбенев на пороге собственной комнаты, разгромленной до неузнаваемости.

Точилин опустил ведра и оттер грязной рукой лицо.

– Жанночка, ты не волнуйся, я все объясню.

– Мои рыбки… – произнесла она дрожащими губами и уставилась на остов покореженного аквариума.

Слава Богу, что дохлых рыбок он успел спустить в унитаз. Иначе она бы не вынесла столь душераздирающего зрелища.

– Понимаешь, я несколько ошибся в своих расчетах… – промямлил детектив. – Я полагал, что если комиссия ЮНЕСКО закончила свою работу, то больше никто в меня стрелять не будет.

– Причем здесь ЮНЕСКО!? Здесь стреляли?!

Она с ужасом отпрянула от него и оглядела комнату, точно в ней повсюду должны были находиться трупы, побледнела, глаза ее поплыли… А дальше обморок, беготня по комнатам в поисках нашатырного спирта. Конечно, не нашел в чужой квартире, да и очнулась бедная девушка довольно быстро.

Первое, что она произнесла, было:

– Что скажет мама?

– Не знаю, – честно ответил Дима, – но если ты будешь дальше падать в обморок, то, наверное, что-то очень неприятное и о тебе, и о твоих гостях. Лучше помоги мне.

Впрочем, серьезных повреждений оказалось немного, и к маминому приходу кое-как удалось восстановить прежний облик комнаты. Выбоины в стене завесили фотографиями, письменный стол накрыли скатертью, вот с аквариумом, вернее, с тем, что от него осталось…

– Ладно, скажу, что воду хотели поменять и неудачно, – великодушно решила Жанна. – Теперь рассказывай все.

– Пошли в ванную комнату.

– Это еще зачем?

– Займемся любовью. Я так по тебе соскучился! – громко сказал он, и стал подмигивать, и прижимать палец к губам.

Жанна смущенно посмотрела на его ужимки и мило улыбнулась:

– Ты хотя бы поцеловал меня для начала, экстремал несчастный! Ну что ж, если тебе так хочется, можно попробовать. В кино это выглядит так красиво…

В ванной комнате нетерпеливый любовник включил горячую воду на полный напор, присел на бортик джакузи, привлек к себе девушку и горячо зашептал:

– Повсюду жучки. За мной следят. В квартире говори только самые обычные вещи. Остальное либо на ухо, либо пиши на бумаге.

Жанна, ничего не понимая, выслушала его сбивчивую речь.

– Кто следит? Зачем следит?

– Я отпущен под подписку о невыезде.

– Из психушки?

– Нет, из ментуры.

И Точилин последовательно изложил события, которые приключились с ним с тех пор, как они расстались, правда, опустив изрядное количество эпизодов, особенно тех, где фигурировали люди с оружием и женщины в прозрачных хитонах.

– Одно не понимаю, зачем им нужна моя смерть? Посылают ко мне снайперов, блин, как к банкиру какому-нибудь, – закончил он.

– Правильно, Славинский хотел тебя по-крупному подставить, не получилось, из милиции тебя выгнали, вот и решил физически устранить. Господи, что я говорю «устранить»!

Она порывисто обняла его и стала целовать.

– Любимый мой, хороший…

И только Дима разнежился, как она отпрянула от него, поправила спутавшиеся волосы и заявила:

– Но с другой стороны, это очень хорошо, что в тебя стреляют.

– Ничего себе! – изумился детектив. – Что же в этом хорошего?

– Значит, они уверены, что ты знаешь нечто такое, что может их разоблачить.

– Что я знаю, знают все правоохранительные органы мира, – с досадой сказал Дима. – Я уже по пятьдесят раз прокрутил в памяти эту историю, но, увы, не нашел ничего такого, за что меня надо было пристрелить.

– Мне кажется, что здесь два разных дела, – задумчиво сказала Жанна, – Славинский тире коллекция лорда Ассекса, в которой находится сверхценный документ, и расследование смерти Кинг Тута тире убийства ученых. Просто, ты оказался в положении лыжника, который съехал на рядом идущую лыжню, и она завела его не туда, куда он хотел попасть. Тебе надо было следовать первоначальному плану – найти в Подмосковье тех подонков, которые посмели поднять руку на дедушку, и таким образом выйти на заказчиков. Хотя теперь, я сомневаюсь, были ли вообще заказчики. Может прав следователь, когда говорил о простом хулиганстве?

– Возможно, – пожал плечами Точилин. – А возможно, что твои параллельные лыжни где-то все-таки пересекаются, или начались в одной точке. Перед тем, как открыли пальбу, я наложил дело 1342 года на дело 2007, и попробовал найти точку совпадения. Такая точка появляется, если предположить, что и Славинский, и фиванские жрецы искали важные документы. Тогда все сходится! Мария говорила, что самодеятельный египтолог по всему миру скупает религиозные трактаты эпохи Нового Царства. В одном из них он отыскал ключ, в коллекции Ассекса нашел то, что не могли отыскать фиванские ищейки, и таким образом получил документ неслыханной ценности. Именно о нем говорил лорд, когда намекал Гленну, что стоимость раритетов может возрасти в десятки, а то и сотни раз!

– Ты считаешь, Маша – любовница Славинского? – задала неожиданный вопрос Жанна.

– А кто же еще? Ты бы видела, как он встретил ее, апартаменты, которые он ей приготовил… Да и не первый год она его, так сказать, консультирует.

– Тем не менее, она – единственный твой союзник, – твердо решила внучка знаменитого академика. – Тебе надо срочно связаться с ней. Подумай сам. Если твое предположение верно и в руки чокнутого олигарха попал некий папирус, то кто-то должен его перевести, прочитать ему, ведь он в древнеегипетском ни бум-бум! Вот для чего ему срочно понадобилась Маша. Вряд ли она в курсе его темных дел, поэтому может подтвердить, прав ты или нет, тем более, что, как ты говоришь, она обязана тебе своей жизнью.

Дима почесал затылок:

– Чтобы бы я без тебя делал?

– Звони!

– Тебе надо звонить в усинский офис «Нефтьалмазинвеста». Меня вряд ли соединят, поскольку уверены, что я либо покойник, либо почти покойник.

– Воду выключи, столько пару нагнал!

Конспираторы покинули ванную и схватились за телефон. Дозвониться в башню олигарха оказалось делом простым. Милая отзывчивая девушка приятным голосом сообщила, что госпожа Бергман выехала еще вчера. На глупый непроизвольный вопрос «Куда?» вздохнула и сказала, что у них не принято получать от гостей столь конфиденциальную информацию.

– Номера ее сотового телефона у тебя нет…

– Был, остался в СИМ-карте моего мобильника, который изъяли в Усинске.

Жанна бросилась к письменному столу:

– Главное, чтобы ноутбук остался цел.

Вытащила плоский черный ящичек, откинула крышку.

– Уф, работает.

– Зачем он тебе?

– Темнота ты калужская, сейчас каждый продвинутый человек имеет свою персональную страничку в Интернет. Можно оставить там сообщение, и Маша отзовется, где бы ни находилась. Если есть переадресация на мобильник, то получит уведомление о появившемся сообщении в ту же минуту.

– Во как летит прогресс! – уважительно сказал охранник ночного клуба и присел рядом. – Давай, глянем.

Долго лазать по поисковым системам не пришлось. Имя, отчество и фамилия женщины, похожей на богнию Селкит, нашлись в ссылке на официальный сайт московского антикварного салона «Феникс», где она значилась, как консультант. Под ее инициалами была еще одна ссылка, как раз на персональную страницу.

– Прекрасно! – потер руки Точилин. – Поехали дальше.

Экран мигнул и залился ровным нежно-золотистым цветом. Замелькали фотографии пирамид, золотых надгробных масок, ярко раскрашенных статуэток, строгим черным шрифтом в самом верху изречение «Твори истину, и ты будешь жить долго на земле»…

Странно, ни слова о хобби, ни намека на личную жизнь, на собственные предпочтения. Список литературы, много ссылок на сайты на английском, французском, иврите.

– Можно узнать, когда она в последний раз заходила на сайт?

– Да, – кивнула Жанна и показала на отметку внизу.

Дима посмотрел на дату. Отметка говорила, что владелица посетила свою страничку сегодня ночью. Точнее, в 01.55.

– Она просто заходила на сайт или что-то написала? Если бы она хотела оставить сообщение, то где бы она это смогла сделать?

– Собственного форума нет. Давай посмотрим «Отзывы». Последний из Германии, и датирован прошлым годом. Зайдем в «Статьи».

Дима и сам увидел пометку красным шрифтом «Добавлено 01.57.»

– И что там?

– Обычная статья. Под заголовком «Волшебные сады Ахетатона».

– Не то.

– Читать?

– Нет у нас времени на статейки.

Жанна отмахнулась:

– Когда солнце ласкало их нежные щечки, они знали, что это Бог целует их, как целуют их отец и мать; когда солнечные зайчики бегали в изумрудной зелени царских садов Ахетатона или гонялись друг за другом по синей зеркальной глади искусственных озер… слушай, я не знала, что Маша – поэтесса.

Дима насторожился:

– А дальше?

– Написано в форме обращения к кому-то, поскольку начинается с фразы «Я вам говорила, как отец любил своих дочерей…»

Глава двадцать первая. Волшебные сады Ахетатона

Я вам говорила, как отец любил своих дочерей… Они, беззаботные, росли, как редкие, изысканные цветы в оранжерее под присмотром целого штата садовников. Они еще не знали, что им придется пережить, когда солнце Атона над Египтом начнет клониться к закату. Как предзнаменование грядущих страшных событий – внезапная смерть младшей дочери, малышки Мекетатон. На сохранившемся рельефе сцена прощания с ней изображена с безмерной печалью и поразительной глубиной переданных чувств. Неизвестному мастеру удалось скупыми, точными деталями создать эффект присутствия зрителя, нет, не на самих похоронах, а в эпицентре горя безутешных родителей. Перед мертвой девочкой на каменном ложе склонились фараон Эхнатон и его супруга, венценосная Нефертити. Слезы стынут на лицах отца и матери, потрясенных чудовищной жестокостью смерти, отнявших самое дорогое, что может подарить Бог. Муж одной рукой держит жену, которая прижала руки к лицу, еще не веря в свою утрату; пожилая нянька рвется к телу любимицы, удерживаемая перепуганной молодой служанкой.

Жизнь взяла свое. Горе, которое нанесло глубокие рубцы на сердце родителей, оставило царапины на детских сердцах. На одном из праздников к принцессе Ахенсенамон подвели маленького красавца-мальчугана и сказали, что он – ее будущий муж. Она смотрела на него с любопытством – они будут вместе, как папа и мама? Она тайком видела, как папа, целуя, нес к постели маму на руках, как она нежно обвивала его шею, и расцвеченные голубыми и красными блестками занавеси скрыли их обнаженные тела.

Малышу Туту в то время было всего девять лет, а Ахенсенамон – двенадцать. Поэтому, скорее всего, вначале они вместе проводили свободное от учебы время, играли, ссорились, он терпеть не мог ее кукол, а она хохотала над ним, когда он капризничал и не мог оторваться от своих корабликов, когда звали к обеду. И был первый смешной поцелуй, когда он ткнулся ей под нос своими мокрыми губами, и была первая серьезная ссора, когда она заявила маме, что больше не хочет видеть этого несносного мальчишку…

Время, как бы в детстве оно ни тянулось, продолжало чертить круги по песку, как тень в солнечных часах, и каждый круг делал их взрослей. В ночь, когда полная луна, словно голубой лотос, висела над садами Ахетатона, Тутанхатон сделал ее женщиной, настоящей женой. В ту ночь не царские лилии цвели в их спальне, а простые васильки. Это она приказала застлать пол простыми полевыми цветами. Хотела подчеркнуть, что в эту ночь она будет просто ее Мужчиной, а она будет просто его Женщиной.

Как она его любила! Он был ее мужем, любовником, ее богом, сошедшим с небес для ее счастья. Иногда Тутти – капризный, своенравный, непослушный, иногда Небхепрура – чужой и неприступный в своем царском парадном облачении. А часто близкий и родной, особенной в то время, когда таял в ее руках, точно драгоценная смола. Весь мир был у их ног, весь мир поклонялся прекрасной юной паре. Они были новой Весной Египта. Счастливые, они со всей пылкостью юных сердец хотели сделать счастливыми и всех остальных.

Ахенсенамон вовсе не была настолько сильно поглощена своим личным счастьем, чтобы не видеть происходящих вокруг трона событий. Недаром говорили, что от мамы она взяла свою несравненную красоту и строгий, аналитический ум, а характер позаимствовал от властной бабушки Тии. В Берлине хранится скульптурный портрет этой великой царицы, жены Аменхотепа III. Жесткое, волевое лицо, надменный изгиб полных губ, умные глаза. Ей писали иностранные монархи, ее слово было решающим при принятии важнейших политических решений.

Женщины не раз играли значительную роль в истории Двух Царств, и мы потом увидим, что юная жена Тутанхатона пыталась быть достойной своей мамы и бабушки. А пока ей не было необходимости вмешиваться в мужские игры. Рядом были мудрые, заботливые советники, как первый визирь Эйе, любимец покойного отца, отважные воины, как главнокомандующий армией генерал Эмхереб, другие, знакомые с детства лица.

И хотя после смерти родителей они переехали в Фивы, и в окружении появились незнакомые люди, большей частью священники Амона, но на их лицах играла подобострастная улыбка, и склоняли они выбритые головы точно так же, как склоняли остальные придворные. Ослепительный Ахетатон несколько опустел после отъезда царского двора, но все так же отливали пышной зеленью тамарисков, сикомор и финиковых пальм его сады, храмы Атона были многолюдны.

Потом… потом без слез Ахенсенамон не могла вспоминить страшный день, когда солнце внезапно оборвалось за горизонт. В то утра кортеж мужа направился в царские охотничьи угодья, расположенные узкой полосой вдоль правого берега Нила. Ни предчувствия, ни намека, ни знамения, ни кошмарных сновидений… Она была удивительно спокойной и больше прислушивалась к тому, что бьется под ее сердцем. Шел седьмой месяц беременности, и даже просторные платья не могли скрыть округлых очертаний ее животика. Ждали мальчика. Наследника. Поговаривали, что многие, особенно те, кто занимал важные посты в храмовых администрациях Фив и Карнака, чернели и стискивали зубы, когда многочисленные прорицатели и ясновидцы уверенно предрекали рождение продолжателя династии. И однажды были пойманы и обезглавлены два преступника, которых застали за черным делом – раскаленными иглами они протыкали восковые фигурку, изображавшую беременную царицу. Но Атон хранил ее и, когда прошли первые, обычные недомогания, свойственные женщинам в ее положении, Ахенсенамон чувствовала себя достаточно хорошо. Только испуг иногда перехватывал ее дыхание, когда она представляла себе, как пройдут роды. Уже были назначены кормилицы, няньки будущего престолонаследника; в новых светлых восточных покоях, где станет жить она с ребенком, трудились художники и мастера, расписывая стены и потолки в лучших традициях Ахетатона.

Мужа внесли во дворец на носилках, он был бледен, и молчал, стискивая зубы. В конюшни ввели расседланных коней, слуги толпились у разбитой царской колесницы с обрезанной упряжью. Копьеносцы и лучники из царской стражи выстраивались у ворот двойной цепью, пропуская многочисленных гонцов, летящих от дворца во все стороны царства. Вид у пробегавшей прислуги был растерянный и тревожный, люди старались не смотреть в глаза царице.

Срочно вызванные жрецы в белых одеяниях долго не пускали к нему. Она сидела, сжав руки, в ушах звенели звуки молитвенных песнопений, и ее хрупкое тело сотрясала дрожь. Атон должен быть милостив к своему сыну. И она молилась беззвучно, одними губами.

Пустили к мужу под утро. В покоях, где он лежал, было темно, душно от курящихся благовоний; нижняя часть тела перебинтована повязками, огромные глаза блестели и рука, к которой она приникла с поцелуем, была горячей, словно песок западной пустыни.

Я тебе говорила, что в то время не существовало искусства ради искусства, и мастера создавали свои творения не ради эстетического удовольствия. Санхи творили мир, творили жизнь в прямом смысле. Мумия могла исчезнуть в потоке времени, но изображение человека, точное, портретное, сходство даровало ему вечную жизнь. Маски Тутанхамона, изделия лучших художников того времени, передают нам лицо прекрасного юноши, не обезображенного мучительной смертью или страданиями от долгой и тяжелой болезни.

Так оно и было. Он сгорел от жара в течение нескольких дней. Иногда мысли его путались и кошмарные видения проносились перед его глазами. В бреду он видел ужасное черное адское создание Сета с окровавленными рогами и срывался с ложа, словно пытаясь убежать от него.

Она сразу поняла, что он поднимается к Вратам Вечности, и больше не отлучалась от него. Ни когда ему меняли перевязки, пропитанные темной, нехорошей кровью, ни когда выписанный из Гелиополя великий врач Хаи предпринимал отчаянные усилия, чтобы спасти умирающего юношу. Освященной белой нубийской глиной по несколько раз в день обмазывали фараона, чтобы погасить внутренний, сжигающий его заживо жар. Снимали быстро высыхающие пласты, больной приходил в себя, ему становилось легче, он прикладывался к чаше с питьем, но потом вновь в бессилье откидывался на подушки. Средство верное, спасало даже безнадежных больных, но, увы, применили его слишком поздно.

Зловещие слухи ползли по столице и растекались из Фив по окрестным номам. Говорили, что сына вероотступника покарал Амон, что юный господин получил рану не от клыков хищного животного и не от обломков разбившейся колесницы, а напоролся на рога священного быка, вырвавшегося из загона в то время, когда царский кортеж следовал мимо. И еще говорили, что сам великий Амон принял облик разъяренного быка, чтобы покончить с династией, осмелившейся поднять руку на верных его сынов.

О, великий Атон! Сколько горя и муки пришлось вынести твоей юной дочери. Смерть младшей сестры, горе старшей сестры, проводивший к Вратам своего мужа, прекрасного Сменхкару, смерть отца и матери, ушедших добровольно или от руки наемных убийц в расцвете сил. И вот теперь:

«Царь Верхнего и Нижнего Египта Небхепрура взят на небо. Он соединился с солнцем, его божественное тело слилось с создавшим его. Пребывала резиденция в молчании, и скорбели сердца. Большие врата были заперты, придворные склонили головы на колени, а народ стенал».

Но это была не вся мера страданий, выпавшей ей на долю. В день, когда тело мужа перенесли в «Золотую палату», где жрецы и бальзамировщики приступили к мумификации, жуткая боль внизу живота свалила ее с ног. Потом ей сказали, что мальчика не было, было две прелестных черноволосых девочки. Она не слышала их криков. Они были мертвы. Скорее всего, умерли в день и час вместе со своим папой. Не захотели жить в мире, где нельзя спрятаться под теплой отцовской ладонью.

Воистину, говорю вам, бойтесь Амона!

Затем неотвратимо наступил день, когда траурная процессия, в которой участвовали многочисленные придворные, жрецы, слуги и плакальщицы, потянулась в Долину Царей. Мумию Тутанхамона в золотой маске уложили под огромный балдахин, имевший вид барки бога солнца, и катафалк, установленный на полозья, повлачили рыжие быки. Рабы, слуги и придворные несли все те предметы, которые должны были сопровождать фараона в гробницу.

Одни говорят, что обилие произведений художников амарнского периода в погребальной камере Кинг Тута связано с тем, что амонские жрецы пытались избавиться от веяний Эхнатона, другие ищут строгую систему в предметах, внесенных в последнее прибежище короля. Неверно. Период чисток был впереди. Он начнется, когда умрет Эйе. А вещи лично отбирала юная вдова, а служанки складывали в сундуки. Лампа из прозрачного алебастра. Она состояла из двух вставленных один в другой сосудов, причем на внутренний был нанесен рисунок. Когда наливали масло и зажигали фитиль, на стенках лампы явственно проступали фигурки Тутанхамона и Ахенсенамон. При ее свете они занимались любовью на том самом ложе, которое она тоже приказала внести в посмертные покои короля. Каждый вещь после смерти любимого становилась острым клинком, которое горе вонзало в ее истерзанное сердце. Как она могла без слез смотреть на крышку сундука, где были изображены они, стоящими в беседке, увитой виноградными лозами? Она дарит мужу букет цветов лотоса и папируса, на фризе внизу две служанки собирают цветы мандрагоры…

Даже твердая уверенность в том, что смерти не существует, а есть переход в иное состояние, даже слепая вера, что любимый жив и ждет ее в Доме Осириса, не могла утешить Ахенсенамон. Он был нужен ей здесь и сейчас, а он… ушел. Разлука на день для нее была невыносима, а тут он ушел на долгие десятилетия земной жизни. И в приступе отчаяния летели в общую кучу игрушки их детства, браслеты и ножные обручи; игральные доски, маленькие рукавицы для стрельбы из лука, краски в горшочках, золотые кузнечики…

Жрецы поливали молоком почву перед салазками и катафалком с телом Тутанхамона. Когда достигли некрополя, катафалк взяли на руки обутые в белые сандалии «девять друзей» царя и оба визиря. В вертикальном положении мумию установили у входа в гробницу, и жрецы, символизируя, согласно мифу, очищение тела Осириса, окропили ее водой. Визирь Южного Египта Эйе совершил обряд «отверзания уст», дабы вернуть душу в ее прежнюю оболочку…

Затем наступила минута последнего прощания. Рыдали и вопили плакальщицы. Ахенсенамон стояла недвижно, как мертвая. В толпе роптали – она должна была оплакивать умершего, подобно тому, как некогда Исида оплакивала супруга своего Осириса. Но слез не было, они вскипали в сердце и оседали там же, бессильные прорваться наружу. Лишь когда тело мужа уложили в золотой гроб, она подошла ближе. Две эмблемы – коршун и кобра – символы Нехебт и Буто, богинь Верхнего и Нижнего Египта, покровительниц власти царя, – венчали лоб фараона. Из широкого рукава траурного платья она вынула скромный венок из живых васильков и возложила на эмблемы.

Васильки цветут в Египте в конце марта – начале апреля. Таким образом, погребение Тутанхамона состоялось, вероятно, в это время. Ранней весной Ахенсенамон осталась одна. Правителем стал дядюшка Эйе. Не вполне законным. Только брак с юной вдовой мог обеспечить легитимность нового фараона. Но она никого не могла выбрать себе в мужья, пусть и понимая, что она не только женщина, но и властительница миллионов поданных. Вокруг черными змеями вились интриги, распадались и вновь создавались политические партии, союзы… Заговор зрел в самих Фивах. Высшая жреческая аристократия Амона сумела договориться с главнокомандующим Вооруженными силами генералом Эмхеребом. Но в открытую выступить они не посмели. Ждали. Эйе перешагнул за восьмидесятилетний порог, возраст довольно почтенный, жизненные силы его угасали, и зачем было силой срывать плод с дерева, когда он вот-вот должен сам упасть к ногам.

В этот период шаткого равновесия, Ахенсенамон, заручившись поддержкой дядюшки, решилась на отчаянный шаг. С севера над Египтом нависало грозное Хеттское царство, доставлявшее немало хлопот египтянам. Открытой войны не было. Небольшими набегами, лестью и угрозами царь хеттов Суппилулиум присоединял к своим владениям то одного данника Египта, то другого. Грозный враг, который мог стать настоящим другом страны Кемет.

Через послов она передала хеттскому царю письмо следующего содержания:

«Мой муж умер, а я слышала, что у тебя есть взрослые сыновья. Пришли мне одного из них: я выйду за него замуж, и он станет владыкой Египта».

Суппилулиум, пораженный таким необычным предложением, послал в Египет гонца, проверить «правда ли все это и не хотят ли его провести». Посланные гонцы были встречены во дворце Ахенсенамон с почетом и вернулись с письмом.

«Почему говоришь ты: они пытаются меня обмануть? Если бы я имела сына, писала бы я тогда в чужеземную страну, что унизительно для меня и страны моей? Вы мне не верите и даже говорите такие вещи! Тот, кто был мне супругом, умер, и у меня нет сына. Неужели я должна взять своего слугу и сделать его моим мужем? Я не писала ни в какую другую страну; я писала лишь вам. Говорят, что у тебя много сыновей. Дай мне одного из своих сыновей, и он станет моим супругом и царем земли Египетской».

О сколько боли и сколько горечи в этих лаконичных искренних строках – «мой муж умер… если бы я имела сына…»

От вездесущих тайных агентов фиванских жрецов, – невидимых слуг Амона-Ра, – не ускользнули начавшиеся переговоры с хеттами. Об этом узнал и генерал Эмхереб, пришедший в дикую ярость. Если царем станет чужеземец, то прощай трон и голубая корона фараонов. Он хотел сразу прирезать хеттских посланников, но кто-то чрезвычайно умный и очень дальновидный дал замечательный совет не торопиться. Надо было нанести удар такой силы, чтобы после него никакие отношения с хеттами не были возможны еще лет сто-двести.

Осторожный и крайне недоверчивый Суппилулиум, наконец, убедился в правдивости Ахенсенамон. Но полагаться на слова юной женщины, пусть и королевы, он бы не стал. Скорее всего, он получил гарантии от самого Эйе. И вот сын его Занназа выехал в сопровождении пышной свиты в путь. Молодой принц знал по присланным изображениям красоту невесты, и голову ему, конечно, кружили перспективы оказаться владыкой сказочной страны.

Занназа не въехал в Фивы. Ночью лагерь жениха окружили воины Эмхереба. Они вырезали всех, кроме нескольких человек, которым предстояло вернуться домой со страшной вестью о «вероломстве» египетской королевы.

Так, попытка бескровного разрешения глубокого внутреннего конфликта провалилась. Эйе вскоре умер, на престол уселся Эмхереб. Он щедро отблагодарил тех, кто помог ему придти к власти. Не только золотом. Все противники Амона сложили головы. Стремясь уничтожить и тень воспоминания о реформах Эхнатона, Эмхереб безжалостно уничтожил все, что было связано с единобожием. Ахетатон с его великолепными дворцами, виллами и храмами разрушили. Население бежало в другие города. Святилище Атона в Карнаке снесли и использовали камни для строительства пилонов. Мало того, этот тупоголовый вояка, который позже объявит себя Рамсесом I, идет на шаг, до которого вряд ли бы мог додуматься сам – объявил себя непосредственным преемником Аменхотепа III, исключив таким образом Эхнатона, Тутанхамона и Эйе из списка правивших фараонов; а годы их правления причислил к своему царствованию! Он присвоил все их сооружения и статуи. Имена опальных правителей были стерты, гробницы разорены.

Ахенсенамон не видела этой дикой травли. Она ушла. Добровольно, была убита или погибла «в результате несчастного случая», как ее муж, от рук невидимых слуг Амона, – мы не знаем. В то время, когда в обоих царствах свирепствовали контрреформаторы, она прогуливалась в садах Осириса со своим любимым мужем, там, где черная тень бараноголового чудовища бессильна заслонить никогда не заходящее солнце Атона.