Текст книги "Цыгане. Сборник статей"

В Закарпатской области довольно много цыган, говорящих на диалектах «влашской» группы. Это, прежде всего, ловáры, называющие себя «чехословацкими ловáрами» (ческословенска ловāра). Вдоль украинско-румынской границы (Королево, Хуст) имеются небольшие поселения «влашских» цыган различных субэтнических подразделений, основная масса которых живет в Северо-Восточной Венгрии и Румынии. Это цэрхары, ченгевāра, мещāра (cerhâra, čengövâra, mâśâra) и прочие. На востоке Закарпатья (Рахов, Великий Бычков) живут румынские цыгане, которые, однако, для выделения себя из массы других закарпатских цыган иногда называют себя «русинскими» или «гуцульскими» цыганами (hucúlurja). К этому ареалу вплотную примыкает Черновицкая область с очень незначительным цыганским населением. Буковинские цыгане – продолжение цыганского массива Северной Румынии.

Пешт, 1990 г.

В Закарпатье среди местного немецкоязычного населения еще в середине 1950-х годов можно было найти несколько семей немецко-австрийских цыган из субэтнической группы синти подразделения «эстэрайхарья» (esterа́jxarja, «австрийцы»). Эти цыгане занимались затачиванием ножей и топоров и поэтому назывались также šlajfа́rja («точильщики»). Их диалект совершенно идентичен диалекту цыган-синти, переселившихся из Австрии в Венгрию в начале 20 века и относится к центральной ветви северной группы диалектов цыганского языка.

Мукачево, нач. 20 в.

Далеко не все мадья́ры имеют хоть какие-то документы, удостоверяющие личность, и многие записываются в переписях как «венгры», поэтому реальная численность венгерских цыган выше. Крупные поселки цыган-мадья́р расположены у городов Мукачево и Берегово. Население береговского табора, насчитывающего около 400 домов, составляет порядка 5 тысячи человек.

В советские годы большинство цыган Закарпатья было занято на производстве. Цыгане группы чокэнари (цыганоязычная группа) еще в середине 2000-х занимались лужением, мелким кузнечным и жестяным делом (изготовлением чанов, водостоков, дымоходов), а румыноязычные лингура́ры – изготовлением ложек. В Берегово работал кирпичный завод, деревообрабатывающий и мясокомбинаты. Обязательным было получение среднего образования. С 1970-х годов мадья́ры стали выезжать на заработки в РСФСР. Были мадья́ры-учителя, механики, технологи, железнодорожники.

Мукачево, нач. 20 в.

В 1990-е годы ситуация резко ухудшилась. Многие предприятия стали закрываться, а оставшиеся сократили в первую очередь цыганских работников. Уже тогда лишь 31,1% трудоспособных цыган имели постоянную работу. Упал и уровень образования. По данным Держкомстата Украины, в 1999 году из 1000 закарпатских цыган среднее специальное образование имели 5 человек, общее среднее 79 человек, неполное среднее 406 человек, начальное 384 человека, а 126 человек вообще не умело читать и писать. Именно в 90-е годы в среде мадья́р возродилось попрошайничество и появилось воровство.

В поисках любой возможности заработать мадья́ры прежде всего вернулись к традиционным занятиям. В Берегово до конца 2000-х годов можно было встретить семьи, изготавливающие саманный кирпич и торгующие лошадьми (хотя лошади и телеги используются и сегодня). Женщины начали работать дворниками и уборщицами, заниматься мелкой торговлей; мужчины нанимаются грузчиками и разнорабочими на рынках и стройках, ремонтных работах, лесопилках и автосервисах. Сейчас получить подобную работу для мадья́р в Берегово – невероятная удача.

Небольшой регион не мог дать возможность тысячам цыган обеспечить свое существование случайными заработками, что побудило самых нищих отправляться на электричках в сторону российской границы, пересекать ее (зачастую нелегально), а затем также по железной дороге добираться до крупных российских городов, на окраинах которых в лесополосах они строили временные жилища и целые стоянки, не имевшие ничего общего с красивым романтизированным образом цыганского кочевья. Маленькие домики, сколоченные из досок, фанеры, деревянных поддонов и листов железа, найденных на свалке, крытые полиэтиленом, защищали от дождя и ветра, а импровизированные печки из железных бочек помогали спастись от российских морозов.

Цыгане-корытники ищут покупателей в венгерской деревне, 1915 г.

Я стал ездить в эти поселки. Прежде всего потому, что меня до глубины души поразил тот образ: серая однообразная асфальтобетонная Москва и смуглая босая цыганка. Мне было очень интересно, почему (от чего, зачем) эти люди так живут? Чем они занимались раньше и чем занимаются сейчас, почему они приехали со своей родины и как они живут здесь? Что они сохранили от своей старины?

Первое, что бросилось в глаза в быте «вторичного» кочевья, так это лаконичность, утилитарность, практичность и целесообразность. Стоянки располагались недалеко от железнодорожной станции, но в лесном массиве – чтобы было незаметно из поезда, но недалеко идти от платформы. Лес давал топливо и укрывал от ветра. Главной проблемой была питьевая вода, ее брали откуда только можно: из канав около леса, из протечек теплоцентралей, из ручьев.

Что же представляли собой эти таборные стоянки? На небольшой поляне на расстоянии примерно двух метров друг от друга стоят будки. Отчетливо видна уличная планировка: на больших стоянках палатки могли стоять вдоль проходов шириной около трех метров (как с одной, так и с обеих сторон от него), которые сходились в некое подобие площади. Вынужденные постоянные перемещения мест стоянок освобождали мадья́р от необходимости устраивать выгребные ямы и отхожие места (дети справляли нужду прямо у выхода из палатки, взрослые отходили несколько десятков метров в лес), поэтому вся стоянка была усыпана самым разнообразным мусором.

Будка чаще всего имела прямоугольную форму с двускатной крышей, около двух метров в ширину и 2,5 метров в длину, высотой в среднем 2 метра. Вход осуществлялся через дверь, которая могла не иметь петель – на их месте прибивались отрезки брезента или велосипедных покрышек (автомобильные были слишком толстые и не настолько гибкие). Строительный материал добывался на свалках, поэтому иногда могло повезти найти оконную раму, кусок линолеума или старый ковер (этим устилали пол), а старые одеяла шли на утепление стен. В углу при входе на металлическом листе (или прямо на полу если пол земляной) стояла металлическая печь из обрезанной бочки с дымоходом из железной трубы. Тепла такая печь не держала совершенно, поэтому зимой ее нужно было топить постоянно. Всю ширину противоположной от входа стены занимали нары, заменявшие жильцам кровать и стулья. Рядом с печью устраивалось подобие стола, на полу вдоль стен и под нарами хранились продукты и вода. Между опорами вдоль стен прибивались полки. Для хранения крупной утвари использовалась и крыша. На постройку такой будки усилиями 3—4 мужчин уходило около одного дня. В одной будке обычно проживало от 2 до 5 человек, на большее количество человек строилась более широкая и длинная палатка. Иногда в случае особой бедности, при неудаче найти достаточное количество материала или просто при отсутствии необходимости строилась небольшая шатрообразная будка, напоминающая двускатную туристическую палатку.

Надо сказать, что при кажущейся «эфемерности» конструкции будка позволяла жить в январские морозы, пока не прогорят дрова, хотя утром кружка с водой на столе покрывалась льдом.

Часто на таких стоянках встречалась атмосфера взаимопомощи, когда наиболее бедным семьям помогали одеждой, продуктами и деньгами, а на защиту стоянки от хулиганов выходило все взрослое мужское население, но в целом каждая будка была нуклеарна – это либо одна семья, либо родственники, либо близкие друзья. Нет никакого цыганского суда, «баронов», общего собрания, и даже собранный металлолом мог быть украден соседом.

Русских и венгров на таких стоянках встретить можно было нечасто, а вот молдавские и русские (ру́ска ромá) цыгане охотно сожительствовали и даже заключали браки с мадья́рами.

Чтобы «стать своим» мне понадобился год. Сначала осенью – встречи на вокзалах и рынках, потом зимой, весной и летом – краткосрочные визиты на стоянках (иногда с ночевками), и только потом, осенью уже следующего года, – полноценное «включенное наблюдение», когда все окончательно перестали воспринимать меня как чужака и гостя и реагировать на видеокамеру в моих руках. Кому-то помог деньгами на билет до Берегово, кого-то отвез на такси в больницу, а потом покупал лекарства. Постоянная помощь продуктами и одеждой, одеялами. Начал понимать, как на самом деле мало человеку нужно для нормальной счастливой жизни, и как сильно мы избалованы и изнежены.

Это были разные стоянки, разные семьи, разные родовые подразделения, поэтому в результате я поперезнакомился с большим количеством мадья́ров, и почти всегда на каждой стоянке встречались родственники или друзья тех, кого я уже знал. При знакомстве сильно помогали распечатанные фотографии (особенно удачно было, когда кто-то из тех, с кем я пытался войти в контакт, узнавал на них кого-то из своих друзей или родственников). «Козырем в рукаве» был постоянно пополняющийся список родового деления мадья́ров – информация, являющаяся сокровенной для всех групп цыган, и делятся ей только с тем, кому доверяют. Часто в мой адрес говорили, когда видели мою тетрадь с записанными названиями родов и списками цыганских поселений Закарпатья, Венгрии и Словакии, что «ты знаешь про нас больше, чем мы сами».

На временных стоянках молдавских цыган дело обстояло несколько иначе.

Молдавские цыгане-лингура́ры приезжали в московский регион исключительно на теплое время года, занимаясь исполнительством музыки и песен под гармонь и гитару по пригородным электричкам (в чем были задействованы и дети), попрошайничеством и сдельными работами (грузчиками, строителями). Их традиционное жилище представляло из себя невысокую палатку, длиной около 2 метров и шириной около полутора. На ровном участке земли размечался прямоугольник, с трех сторон по периметру которого втыкались в землю прутья, кончики которых загибались и связывались друг с другом. Образовавшийся полукруглый свод накрывали плотной тканью. На установку такой палатки тратится много времени, поэтому ее использовали те группы цыган, чьи перекочевки не были частыми – многие группы среднеазиатских (у них такая палатка называлась чайлá, что означает «шалаш»), турецких, молдавских (а Бессарабия долгое время была частью Османской империи) и даже британских цыган, чьи занятия (изготовление корзин и сит, мелкие жестяные работы) не требовали частой смены места жительства, но имели привязку к ресурсной или клиентской базе. Никакого отопления в таких палатках не было, обогрев осуществлялся от костра, разводимого при входе в углублении в земле.

В условиях холодной весны и осени молдавские цыгане несколько модернизировали традиционную сводчатую палатку, сделав в ней пол, сколоченный из таких же жердей, что и основной каркас. На такой пол клался матрас, по стенам развешивалась одежда, под полом хранились вода и продукты. Ну и крылись такие палатки уже не тканями, а полиэтиленом.

Позже лингура́ры стали жить в столичном регионе круглый год – старшее поколение и женщины занимались попрошайничеством, более молодые работали грузчиками и строителями. С жилищем у них было гораздо проще. Они арендовали в каком-нибудь подмосковном поселке участок, и строили на его территории небольшие домики. Никаких элементов кочевого быта – в таких домиках были и печки, и электричество, и настоящие кровати. Приезжая на такой участок я как будто перемещался во времени или в пространстве. Вроде только полчаса назад выехал с вокзала, а сейчас уже стою где-то в Молдове…

Корытники в Венгрии, 1895 г.

У лингура́ров на стоянках было несоизмеримо чище в сравнении с мадья́рами: рылись выгребные ямы для отходов, на некотором удалении устраивались туалеты. Мусор убирался, территория рядом с палатками и сами домики лингурáров подметались. Не было и проблем с источниками воды. Лингура́ры пользовались поселковым водопроводом или устраивали свои стоянки поблизости от ручьев. Вели себя скромно и тихо, не провоцируя конфликтных ситуаций и не привлекая к себе внимания милиции и агрессивно настроенных граждан. Это дало им возможность несколько лет спокойно приезжать в московский регион, пока ситуация на их родине в Молдове не стабилизировалась и необходимость ездить отпала.

На тот момент я уже десять лет играл на дóромбе (венгерском варгане), поэтому сближение в основном шло на почве музыки. Мадья́ры чрезвычайно музыкальны, их песни очень мелодичны и лиричны, но музыкальных инструментов при вечной бедности всегда было мало. Тем более на таборных стоянках. Я играл на варгане, кто-то обязательно брал ложки, кто-то бил ладонью по открытому бидону, остальные занимались «мадьярским битбоксом», имитируя, наподобие южноиндийского «коннакола», звуки перкуссионных инструментов (между прочим, абсолютно традиционный венгерский ансамбль получался). Иногда могла найтись выпрошенная у местных жителей или найденная на свалке частично сломанная гармонь или гитара, с которыми попрошайничали по электричкам и переходам в городе. Играть мы так могли часами, столь длинными по вечерам в зимнее время. Было в этом что-то особенное: заснеженный лес, маленькие лачуги, треск поленьев в печке и запах дыма. Такая включенность и полное доверие позволили мне увидеть все стороны их жизни.

Выяснилось, что люди, которых веками за людей не считали, которым запретили родной язык и имена, умудрились сохранить традиции родового деления и личных (иногда секретных, сакральных) прозвищ. Никакого криминала в их занятиях не было – сбор и последующая сдача металлолома и попрошайничество (иногда довольно агрессивное).

Довольствовались малым. Временным видом заработка (чаще всего – грузчиками) со сдельной оплатой мужчинам удавалось обзавестись далеко не всегда. Одним из важных способов заработка были азартные игры (карты). Играли только мужчины. Заработок быстрый и легкий, но как легко можно было заработать на новый дом, также легко было и проиграть все накопления. Плохое знание русского языка не давало мадья́рам возможности устроиться разнорабочими, мешали этому и стереотипы и предубеждения местных. Какой нормальный человек пустит на свой дачный участок цыган колоть дрова или помогать на строительстве? Да, они просят мало, но это же специально «пыль в глаза», а сами все обчистят!

Я хорошо помню переломную черту между 90-ми и 2000-ми годами. Нашей старой машине во дворе в Хамовниках регулярно били стекла, я выслеживал хулиганов, а потом объяснял почему так делать не надо. Отцу на предприятии ВПК месяцами не платили зарплату и мы вынуждены были продавать книги и столовое серебро. Открыв ночью форточку можно было услышать долетающие из Лужников звуки выстрелов. К своей куртке я пришил внутри петлю и носил там металлический стержень – запросто можно было нарваться на стаю, которой не хватает на пиво или просто не понравилось, что «ты в кепочке».

Это, безусловно, затронуло и цыган. Начались нападения, погромы, даже убийства (благодаря правозащитникам ставшие резонансными). Сначала редко, потом все больше и больше. Как результат – цыгане озлобились. Появился криминал – карманные кражи в метро (сугубо женское занятие). Награбленное приносилось на стоянку: вещи (мобильные телефоны, украшения и наручные часы) сбывались скупщикам, а деньги переходили мужьям. На таборных стоянках появилась наркомания – клей и героин. Пришла маргинализация. Уже в середине 2000-х на таборные стоянки ездить стало неприятно (да и незачем – все стало уходить, кто-то «сел на иглу», кто-то просто спился). Все чаще и чаще стали появляться мадья́ры, севшие в тюрьму еще в 90-е за квартирные кражи, и вышедшие на свободу – они вносили настроения поощрения криминального образа жизни, сидеть в тюрьме становилось нормальным и даже статусным. Несидевший человек стал восприниматься как ненормальный.

Осенью 2013 я приехал в Берегово на зиму до весны. Работы у мадья́р по-прежнему никакой не было. На безысходность жаловались и венгры. Все с надеждой смотрели на соседнюю Венгрию и ждали присоединения к ней. Музыка, песни, танцы, традиции – все стремительно исчезало. Я понимал, что это последняя глава. Поселение цыган под названием «Отдельный хутор» уже было огорожено бетонной стеной. Гетто.

Чтобы дать цыганам хоть какие-то деньги и чтобы они не воспринимали это как подаяние, за 200$ я купил один из маленьких домов из саманного кирпича. Глиняный пол и окно с полиэтиленовой пленкой (впоследствии я вставил туда стекло). При входе в единственную комнату – печь. В комнате – самодельная кровать (все железные давно сдали в металл).

В таборе нет нормальных дорог, освещения, канализации и питьевой воды, проблемы с электричеством. Мусор никто не вывозит, царит страшная антисанитария. Ходить можно только в резиновых сапогах. Очень большой процент заболеваний легочными и желудочно-кишечными болезнями, а также туберкулезом. Высока детская смертность.

Почти все вещи приходилось оставлять в городе у знакомых венгров – если в 90-е о воровстве личных вещей у гостя не могло идти и речи, то сейчас этого уже никто не стеснялся. С собой был только небольшой рюкзак с камерой и блокнотом, и спальник из «Декатлона». Всю зиму я топил печь углем, покупая его у венгров (по цыганским меркам просто роскошь!), который у меня стабильно таскали дети – кто в мешочке, кто просто в руках, прижимая к животу. С едой было проще – ряд семей что на таборных стоянках в России, что в Берегово занимались готовкой и продажей еды. Потом было Рождество, незаметно наступил Новый год… а потом – события на Украине. Пересекать границу цыгане теперь не могут – режим ужесточился с обеих сторон, а никаких документов у них так и не появилось. Поэтому сейчас им доступны только крупные города Украины – например, Киев, где они подвергаются нападениям неонацистов. Власти же воспринимают цыган только лишь как проблему, не пытаясь разобраться кто они такие и почему они так живут, и, соответственно, не имея никаких иных вариантов решения этой проблемы, кроме как депортация (в случае с Россией) и строительство стены вокруг поселка (на Украине). Но самые высокие и крепкие стены – у нас в головах.

ЛИТЕРАТУРА

Когалничан М. Очерк истории, нравов и языка цыган. Северная пчела. Спб., 1838. №77. С.303.

Колсо 1839 – Colson Félix. De l’état présent et de l’avenir des principautés de Moldavie et de Valachie. P., 1839.

Немцов Ф. Цыгане. Природа и люди. СПб., 1901/1902. №6. С.94.

Томка М. Цыгане-ремесленники в Европе. Курьер Юнеско. XI.1984.

Фаис О. Д. Различные аспекты национального вопроса в Италии. В кн.: Этнические проблемы и политика государств Европы, М., 1998.

Цыганы. Природа и Землеведение. СПб., 1854. Т.3, №3.

Цыганы в России. Иллюстрированная газета. СПб., 29/1/1870. №5.

Цыганы в России. Иллюстрированная газета. СПб., 5/2/1870. №6.

Bodi, Zsuzsana (ed.). Studies in Roma (Gypsy) Ethnography 6. Studies about Boyash Gypsies in Hungary. Budapest: Magyar Neprajzi Tarsasag, 1997.

Clebert Jean-Paul. Les Tsiganes. P., 1961.

Horvathova Emilia. Cigani na Slovensku. Bratislava, 1964.

Kenrick Donald; Puxon Grattan. The destiny of Europe’s gypsies. NY., 1972.

Liegeois Jean-Pierre. Bohemiens et pouvoirs publics en France du XV-e au XIX siècle. Etudes tsiganes. 1978. N4.

Marushiakova E. and V. Popov. Gypsy Slavery in Wallachia and Moldavia. In: Kamusella, Tomasz and Krzysztof Jaskulowski, eds. Nationalisms Today. Oxford: Peter Lang, 2009.

Rotaru, Julieta. Caught between the Eastern Europe Empires. Slovak Ethnology/Slovenský národopis, volume 66, number4 / 2018.

Struggling for Ethnic Identity: The Gypsies of Hungary. Helsinki watch. Human Rights Watch. July 1993.

Szuhay Peter; Barati Antonia. Kepek a magyarorszagi ciganysag 20. Szazadi tortenetebol. Budapest, 1993.

The Gypsies of Eastern Europe / Ed. by David Crowe a. John Kolsti; With an introd. by Ian Hancock. – Armonk (N. Y.); London: Sharpe, Cop. 1991.

The Rroma: otherwise known as Gypsies, Gitanos, Γυφτοι, Tsiganes, Ţigani, Çingene, Zigeuner, Bohémiens, Travellers, Fahrende, etc. / Lev Tcherenkov, Stéphane Laederich. – Basel: Schwabe, cop. 2004.

Vaillant G.A. Les Romes. P., 1857.

Vesey-Fitzgerald Brian. Gypsies in Britain. Lnd. 1944.

Кочевье и Ремесло Кэлдэрáров России

ОБЩАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Табор цыган-ловáров в окрестностях Витебска, 29 марта 1894 г. Фотограф Александр Васильевич Браац. Видны традиционные крытые повозки (урдóн), большие металлические пуговицы на мужских кафтанах, а также заимствованный у белорусских цыган полог в палатке (традиционные ловáрские палатки ставились без полога). Это фотография – одна из первых фотографий ловáров, пришедших из Польши.

Этническая группы цыган-кэлдэрáров – одна из самых многочисленных и распространенных не только в России, но и во всем мире. Кэлдэрáры (kəldəràr'a; ед. ч. kəldəràri) формировались и проживали до середины 19 века в румынской области Банат, на румынско-венгерско-сербской границе. Основное занятие этой группы – изготовление и лужение котлов, что и отразилось в их самоназвании (от румынского căldărar – котельщик, лудильщик, медник, изготовитель ведер).

В Европе чаще употребляется самоназвание kəldəràš (kalderash, кэлдэрáш; мн. ч. kəldəràša; рум. căldăraș), по-видимому, некогда синонимичное слову kəldəràri.

М. В. Ослон (2018) сообщает, что на территории Сербии (в сербском Банате) среди местных кэлдэрáров, наряду с самоназванием kəldəràša, бытует и kotlàr'a, что может быть не этнонимом в строгом смысле, а названием старой профессии, заимствованным из сербохорватского kòtlār (мн. ч. kotlari) «котельщик», а также тем, что часть современных сербских кэлдэрáров (и ловáров, с которыми те, видимо, смешались уже в Сербии) считает себя потомками выходцев из России (при этом в их говорах пока не обнаружено следов русского влияния).

Все кэлдэрáры пользуются преимущественно самоназванием řòm «цыгане». В разных ситуациях оно может относиться как к цыганам вообще, так и только к цыганам собственной группы (включая или исключая родственные). Свою группу и свой говор носители обычно считают так или иначе более «цыганскими», чем прочие. Самоназвания «кэлдэрáры» и «котля́ры» используются носителями довольно редко – только при необходимости подчеркнуть свое коллективное отличие от других цыган (там же). Группа молдовáя чаще пользуется самоназванием kotľàr’a (ед. ч. kotľàri). Слово kəldəràr’a известно не всем носителям группы молдовáя, причем сейчас молдовáя зачастую к себе его не относят.

Кэлдэра́ры возле палатки, 1930-е годы.

Реставрация и колоризация – С. Габбасов.

Цыгане других этнических групп обозначаются словом ləjècy (ед. ч. муж. ləjèco, «лэéцо», жен. ləjàca, «лэя́ца»), ср. рум. lăieț «кочевой цыган», «бродяга». Михаил Владимирович Ослон предполагает, что в этом слове с традиционно свойственным ему пренебрежительным оттенком по отношению к немолдовая (во многих ситуациях это слово считается обидным), можно усматривать свидетельство различного образа жизни у предков кэлдэрáров и других групп. Кроме всех инодиалектных цыган, этим словом молдовáя называют и представителей всех кэлдэрáров-немолдовая, которые, как часто утверждают молдовáя, ведут менее цыганский образ жизни. Кроме того, к русским цыганам (ру́ска рома́) и сэ́рвам нередко также применяется слово poľàća, «полья́ца», букв. «поляки» (ед. ч. муж. poľàko, «полья́ко», жен. poľaćkìn'a, «полья́цкинья»). Слово poľàća молдовáя употребляют реже, чем ləjecy, как правило, только при необходимости более точной этнической характеристики (Ослон 2018).

Ловáры, Венгрия, 1892 г.