Текст книги "Ментальное пространство России"

Жалкие, несчастные, бунтующие, пьющие, но рвущиеся к свободе люди выходят из темных кривых городских переулков и вступают на страницы великих книг. Петербург– город живой, но обладающий совершенно иной жизнью, чем прежние города России, жизнью не столько коллективной, общественной, архаической, сколько уже интимной, индивидуальной, где каждый человек сам по себе, где люди уже чужие друг другу, где погиб дух прежней русской общинности, где каждый человек самостоятельно проваливается в печаль и бесчестье, или возносится к величию и славе.

Вместе со столицей изменилась и вся страна. Вся система управления была переделана на западный лад. Боярская дума, коллективные сходы, сильное влияние на политику духовенства, было уничтожено почти в одночасье. Петр ввел в государственное управление западную рациональность и пунктуальность. Он распространил по России юридический трактат Самуила Пуффендорфа, чуть ли не насильно заставляя изучать его сенат и придворных. Государственные законы и армейские уставы писались по шведским и английским образцам.

Очень характерно, что практически все указы реформированного государства были написаны царем собственноручно. У Петра не было советников умнее его самого. В своих свершениях он был практически один. Новая Россия была продуктом его личного творчества. Прежний государственный аппарат был уничтожен и выстроен заново. При этом петровские пунктуальные, четко сформулированные и собственноручно написанные указы затрагивали не только устройство государства и армии, но вмешивались и в обыденную жизнь. Так, царем, был издан указ, запрещавший обрабатывать юфть дегтем, потому что под дождем обувь, изготовленная таким способом, расползается.

Купцам царь предписал довольствоваться прибылью, не превышающей 10 %. Крестьянам указывалось жать хлеб не серпами, а косами. Церкви– «в мирские дела и обряды не входить ни для чего». Печникам – «чтобы печи делали с фундаменту, а не на полах, чтобы трубы были широки, чтобы человеку пролезть было возможно». Чиновникам – принимать коллегиальные решения, «потому что, что не додумает один человек, додумает другой». Всем мужчинам – «брить бороды». Дворянам, для того, чтобы стимулировать поступление дворянских детей на государственную службу, было предписано передавать в наследство имение только одному сыну, чтобы остальные, оставшись без средств, становились служилыми людьми. Был также издан указ об обязательности выполнения указов, «чтобы никто не дерзал иным способом всякие дела вершить и располагать не против регламентов». И, наконец, в 1722 году царем создается Табель о рангах, где была создана иерархическая лестница чиновников, обеспечивающая, по мысли царя, продвижение наверх самых талантливых и способных.

Интеллектуальная продуктивность императора была совершенно беспрецедентна для Руси и напоминала мощнейший интеллектуальный гейзер. Законотворчество Петра было направлено на создание государства как социальной машины. И эта машина заработала. Она оказалась не только жизнеспособной, но и на редкость устойчивой, несмотря на множество естественных изъянов.

Конструкторский талант Петра в своем удивительном, не только социальном, но и реальном, материальном, техническом исполнении, сравним, пожалуй, с талантом Леонардо да Винчи, также создавшим задел на века. В основу функционирования социальной машины Петр положил принцип «всеобщего блага». Это словосочетание прежде на Руси никогда не употреблялось. Страна считалась прежде лишь царской вотчиной, теперь же она обрела свой собственный, самодостаточный статус.

«Социальная машинообразность» – принадлежит к идеям античности. Если традиционная восточная деспотия, как, впрочем, и допетровская Русь, всегда жила лишь волей монарха, являющегося религиозным «голосом сверху» и воплощавшим в себе божественную волю, то социальная государственная машина античных демократических Греции и Рима была устроена так, что могла функционировать сама по себе.

«Машина» и в ее социальном и техническом значении есть самодостаточная структура, отчужденная от непосредственной воли человека и функционирующая по своим собственным законам. Человек в социальной машине – лишь взаимозаменяемый элемент, винтик, деталь. Именно с этой человеческой взаимозаменяемостью была связана возможность существования выборной власти во времена античных демократий. Люди сменялись, но сама система оставалась неизменной. Она не требовала постоянного присутствия верховного правителя и могла эффективно функционировать достаточно автономно.

Античной «машине» не нужен постоянный голос сверху, в то время, как в восточной деспотии без этого голоса мгновенно останавливалось любая жизнь и движение.

«Античная машина» эффективней восточной деспотии. Античные Греция и Рим всегда господствовали над своими восточными, гораздо более многочисленными соседями. Античные армии были непобедимы.

Превращение Петром Российского государства в «социальную машину» не замедлило принести свои благодатные плоды. Долгий период военных поражений и территориальных потерь с воцарением Петра завершился. На Западе русская армия разгромила шведов и открыла доступ к Балтийскому морю.

На Востоке во время Персидского похода было отвоевано побережье Каспийского моря. Россия становится мощной военной державой.

Парадокс античной социальной машины состоит в том, что несмотря на всю отчужденность от человека, автономность и самодостаточность, основой этой машины, является, тем не менее, человек, причем «человек активный», человек, самостоятельно принимающий решения в согласии с общей идеологией машины. Без активного человека античная социальная машина мертва. Человек в античной социальной машине лишь условный «винтик». Он наделен большими полномочиями и определенной свободой. Полномочия и свобода обусловлены пониманием человеком «устройства машины» и вообще пониманием устройства мира как «машины».

Античный человек – «человек машины», был прекрасно образован и интеллектуально оказывался гораздо выше среднестатистического человека восточной деспотии. Образование было характерной чертой античного государства. Для греков и римлян восточные соседи представлялись темными варварами. Науки и искусства в античных государствах были уделом большинства, в восточных деспотиях – лишь избранных.

Создавая российскую «социальную машину», Петр практически насильно насаждал образование. Стеная и плача, дворянские дети, а затем и дети низших сословий отправлялись за рубеж осваивать науки, профессии и ремесла. Этим же занимался и сам Петр. Если прежде, при Иване Грозном, границы России были наглухо закрыты как для иностранцев, так и для русских, то теперь началась массовая миграция. Причем каждому русскому, отправляющемуся за рубеж, давался наказ – привести с собой назад иностранца. Античный дух европейского Возрождения железной волей царя распространялся по прежде восточному деспотическому государству.

Очень явно этот античный дух проявился в царском, однако странном для русских традиций, собрании человеческих уродов, составивших впоследствии фонд Кунсткамеры.

Для ортодоксального русского православия подобное собрание было просто немыслимо. В рамках традиционного восточного менталитета, в рамках древнего мифа Книги, обнаженное человеческое тело было всегда недопустимым и срамным. Тело всегда скрывалось, обнажение являлось грехом. В западном же античном менталитете, в античной мифологии Города всегда существовал культ человеческого тела. Греки говорили – «тело– это лицо». Телесные извращения Кунсткамеры по сути являлись апогеем античной телесности, верхом обнажения и разглядывания интимного телесного уродства.

Исконно русский царь в этом смысле оказался совсем не русским, как вскоре «нерусским» стал и сам русский народ, сменивший, хотя и не безболезненно, свою мифологию, изменив тем самым страну и придав ей новый, жизненно необходимый импульс дальнейшего развития.

Подобные радикальные коллективные трансформации, причем трансформации продуктивные, прогрессивные, удивительны и немыслимы для любого иного народа. Вместе с тем следует учитывать, что подобные изменения эстетического и религиозного чувства не могут быть навязаны извне. Они прорастают в народе, медленно пробиваются наружу, выкристаллизовываясь в новой культуре, новом менталитете, воплощением которого, по счастливому случаю или объективной закономерности истории, и стал русский царь. Русский народ, если его относить к восточным народам, единственный из большой восточной семьи пережил период античного Возрождения. Ни у какого иного восточного народа подобных периодов в истории никогда не было.

Однако русская «античная социальная машина» имела свою совершенно особую специфику. Античное Возрождение в Европе начинались «снизу», творческой активностью масс. Возрождение в Европе осуществляли множество художников, ученых, философов, протестантских священников (к ним, прежде всего, относится Мартин Лютер), обеспечивших мощнейший интеллектуальный взрыв и радикальное изменение ментального пространства европейской культуры. Это пространство было уже не «от земли до небес», спроецированное в церковной росписи, но включало в себя многогранную, изощренно структурированную материальную реальность и имело уже совершенно иной вектор развития.

На Руси же до Петра не практически было никакой интеллектуальной элиты, готовой к проведению подобного переворота. Было лишь острое, безотчетное, во многом мистическое чувство какой-то иной жизни, иной глубинной экзистенциальной программы, которую надо было воплотить в жизнь. Именно это странное чувство, не поддающееся никаким внешним объяснениям, привело в XVIII веке деревенского парня Михайлу Ломоносова пешком из глухих архангельских земель в Петербург не только изучать, но и создавать основы современной науки, о которой в те времена имели смутное представление лишь единицы.

Специфика русского Возрождения состояла в том, что, как всегда это происходило на Востоке, западный менталитет был привнесен в Россию восточным способом, голосом «сверху», коим создавался обычно не западный миф Города, но восточный миф Книги. Это мифологическое совмещение Востока и Запада, совмещение разнонаправленных ментальных тенденций русского народа, и есть удивительная и труднопонимаемая русская идея и главная особенность русской души.

До Петра на Руси, народный менталитет был целостен и един, как едина была и православная вера. С Петром в коллективном сознании произошел раскол. Православие и «машинообразность», ощущение бездонных мистических глубин бытия и погруженность в материальную реальность мучительно соединялись в едином сознании народа, обещая впоследствии трагическую внутреннюю борьбу, чреватую мощными и разрушительными взрывами. Основной драматизм этого противоречия состоял в том, что для каждого мифа, восточного и западного, нужен был свой образ человека. В античном мифе Города – человек свободен, ему не нужен голос «сверху», собственные решения он принимает сам, как сам же за них и отвечает. Западный человек – это активное движущее начало социальной «машины».

Восточный человек Книги– пассивен. Он действует лишь по указке «сверху». Ему нужен «голос». Он больше похож на персонаж, слепо следующий своей роли. Принятие собственного решения, как и личная ответственность для него не представимы и невозможны.

Существовать одновременно в двух ипостасях, в качестве человека Западного мифа и одновременно мифа Восточного, быть одновременно свободным и рабом, куклой и творцом, представляется невозможным. Однако эта невозможность только кажущаяся. Русский человек пребывает в этом состоянии уже три столетия. Страдая, пьянствую, воруя, каясь, впадая в парализующее безволие и совершая удивительные вдохновенные подвиги, осуществляя глобальные научные открытия, покоряя космос, но, не умея построить банальный хороший автомобиль, русский человек постоянно и стабильно удерживает в себе самом эту противоречивую двойственность, объединяющую Восток и Запад.

Однако именно эта раздвоенность, это противоречивое состояние творца и раба, является глубинной идеологической основой самого христианства, строящегося на Ветхом Завете – священной истории, где человек является второстепенным персонажем и действует только повинуясь божественному голосу «сверху» и, вместе с тем, в Новом Завете человек не только свободен, но является господином и творцом, так как все события и все решения происходят в пространстве его собственного сознания, в котором в истинном смысле живет и сам человек и его Бог.

По сути, христианство – это религия абсурда, религия глубинного внутреннего человеческого конфликта, это непредставимое состояние человеческой души, где соединяются несоединимые психические тенденции и ценности. Христианство– это религия, впадающая во все мыслимые саморазрушительные крайности, организующая, тем не менее, на этих противоречиях удивительно продуктивное творческое сознание, которое может даже не подозревать, насколько оно религиозно.

Петровские преобразования России очевидно и были рождением в стране и в коллективном сознании русского народа духа истинного христианства, во всей глубине его противоречий, позволивших России не только выжить, но и жить и развиваться.

Сама же фигура Петра в чисто драматургическом смысле, несмотря на его западное мышление, была «персонажной», кукольной, однозначной.

Петр не ведал сомнений, не знал жалости ни к себе, ни к окружающим, он не оглядывался на огромные жертвы, двигался словно бы по четко прописанному сценарию. В его судьбе не было гамлетовских вопросов и страшных психологических кризисов Ивана Грозного. В личной жизни царь был так же прям и несгибаем, как и в жизни государственной. Даже добрые человеческие дела он вершил «кнутом». В архивах сохранилось его письмо к адмиралу Апраксину: «Галерному мастеру французу доктор весьма велел ехать на воды на Олонец, а он не хочет; изволь выслать его насильно».

И лишь однажды Петр отказался принимать собственное решение, когда вопрос встал о жизни его собственного сына, обвиненного в государственной измене. Обращаясь к суду, царь лишь просил – «Соберитесь после моего ухода, вопросите свою совесть, право и справедливость и представьте мне письменно ваше мнение о наказании, которое он заслужил, замышляя против отца своего. Но мнение это не будет конечным судом; вам, судьям земным, поручено исполнять правосудие на земле. Во всяком случае, я прошу вас не обращать внимание ни на личность, ни на общественное положение виновного, но видеть в нем лишь частное лицо и произвести ваш приговор над ним по совести и законам. Но вместе с тем я прошу также, чтобы приговор ваш был умерен и милосерд, насколько вы найдете возможным это сделать». Царевич Алексей царскими судьями был приговорен к казни с молчаливого согласия отца.

Глава 10
Россия – Западный Восток

После Петра I ветры Востока и Запада стали раскачивали российское государство словно маятник, заставляя его совершать сложнейшие колебания в многомерном и постоянно усложняющемся пространстве нового и ранее неведомого менталитета. Попытки вернуться в прежнее, исходное состояние традиционного архаического православия сменялись модернистскими культурными веяньями, рождающими на русской почве удивительные, а иногда и страшные жизненные парадоксы.

Пришедшая к власти в 1741 году императрица Елизавета попыталась вернуть стране русское национальное лицо. Все влиятельные немцы были отстранены от власти и сосланы в Сибирь. Однако в стране не начались политические казни, так как Елизавета при вступлении на престол обещала «никого не казнить смертной казнью во все свое царствование». Законодательная власть во многом перешла к сенату, который, впрочем, не пытался вводить какие-либо политические новшества, но решал государственные проблемы по мере их возникновения. Европейский дух в России был сохранен, а желание императрицы никого не казнить стало законом для сената и, по сути, первым мораторием в России на смертную казнь. Однако именно в период царствования Елизаветы свершилось крайне важное для последующей истории России событие чисто европейского характера. В 1755 году основан Московский университет.

В Европе же первые университеты появились во Франции еще в XII веке, т. е. за шестьсот лет до начала российского высшего образования.

Университет– это не просто кладезь науки и кладовая культурной памяти. Это, прежде всего, генератор нового виртуального мира, который прежде, в архаические времена, был связан лишь с религией. Погружаясь в земную реальность, человек науки видел мир, структурированный уже совсем по иным законам, нежели те, что прописаны в священной Книге. В результате университет обретает свой «голос», наука неумолимо вторгается в человеческую жизнь, диктуя ей свои законы.

Эстетика, язык и ценности мифа Книги чужды прагматической науке. Часто начиная как помощник религии, наука быстро «съедает» свою старшую сестру, превращаясь в непримиримого врага религиозной идеологии и монархической власти, как производной монотеистической религии. Подавляющая масса русских революционеров вышла впоследствии из университетской среды.

Императрица Екатерина II, немка по рождению, пришедшая на смену Елизавете, вновь попыталась возродить европейский дух России, продолжая петровское дело строительства государства, как «социальной машины». По мысли Екатерины, достигнуть порядка в государстве можно лишь дав обществу совершенные законы.

Начиная с Петра I, русские цари говорили о необходимости замены старого Уложения 1649 года новыми, современными законами. При Петре не раз учреждались особые комиссии для сочинения нового свода законов на основе шведских законодательных норм, однако закончить его не успели. Императрицы Анна и Елизавета продолжили законотворческий процесс, но также без конечного результата. Эта непосильная работа тянулась в государстве уже более полувека.

Екатерина II подошла к процессу законотворчества с европейской рациональностью. Она решила, что легче написать новые законы, основанные на понятиях разума, чем реформировать плохие старые. Революционность Екатериненских преобразований состояла в том, что идеологию российской власти и государства она выводила не из библейских текстов, как делалось это в допетровской Руси, но из принципов западной науки и философии. Основными источниками идеологии новых законов были работы Монтескье, Бинфельда и Беккариа. Свои воззрения на новое законодательство Екатерина изложила в «Наказе», который два года собственноручно писала, как основу нового законодательства.

Самодержавие в России, согласно Наказу, рассматривалось более не как воля Божья, что было естественно для прежней власти, но как объективная необходимость для управления такой огромной страной, как Россия. «Наказ» при этом не был сводом законов, но был лишь идеологией, в рамках которой должны писаться новые законы. Он предполагал равенство граждан перед законом и «вольность» их в пределах законов. В нем отрицалась смертная казнь и пытки – «употребление пытки противно здравому естественному рассуждению», «все наказания, которыми тело человеческое уродовать можно, должно отменить».

В «Наказ» были включены главы о правах и обязанностях человека, о воспитании, о веротерпимости, о сословиях. «Наказ» был издан на четырех языках – русском, немецком, английском и французском и распространен в России и за границей.

Однако либерализм «Наказа» Екатерины II напугал не только русских придворных, но и европейцев. Книга русской императрицы часто оказывалась в Европе под цензурным запретом.

В 1766 году Екатерина издала указ о созыве депутатов в комиссию для составления проекта нового законодательства. Депутаты должны были получить от своих выборщиков наказы с указанием их нужд, на основании которых нужно было создавать новые совершенные законы. Этих наказов было получено около полутора тысяч. Однако гигантская комиссия, состоявшая из полутысячи депутатов, занималась лишь разговорами и чтением наказов и не смогла выработать четкого законодательства. Разочаровавшись в многочисленном и неуправляемом собрании, Екатерина вскоре распустила комиссию и попыталась решить проблему нового законодательства сама. И, конечно, одним из главных вопросов, требующих решения императрицы, было крепостное право.

Рабство противоречило самому духу европейской культуры, положенному в основу нового законодательства. Нельзя было следовать европейским канонам, узаконив полную зависимость одного человека от другого. Императрица металась между двумя идеями. В начале своего царствования она выступала с вольнодумным желанием отмены крепостного права, ища поддержки своих идей у дворян. Те, в большинстве своем, были против. В конечном итоге в царствование Екатерины крепостное право лишь еще более усилилось и было введено даже в Малороссии, где его прежде не существовало. Прежние порядки восторжествовали. Страна оказалась в двойственном положении, пытаясь соединить несоединимые ценности Востока и Запада, заложив, таким образом, основу для постоянного конфликта внутри государственной идеологии.

Оставив в своем идеологическом тылу крепостничество, Екатерина продолжила движение России на Запад. Был сделан значительный рывок в области образования и воспитания подрастающего поколения. Екатерина пыталась посредством образования создать в России «новую породу» людей. Этановая «порода» должна была воспитываться в закрытых учреждениях под руководством опытных, просвещенных педагогов, в полном отрыве от семьи и варварской бескультурной среды. Так был создан Смольный институт с отделениями для девиц-дворянок и девиц-горожанок, и кадетские корпуса– закрытые заведения для мальчиков. Началось также создание сети «народных училищ», каждый уездный город теперь должен был иметь собственное образовательное учреждение. Одновременно стали готовиться кадры учителей, которых прежде почти не было в России.

В экономическом развитии страны Екатерина следовала недавно распространившемуся в Европе экономическому учению Адама Смита, благоприятствовавшему свободной рыночной торговле. Жесткий контроль и вмешательство государства в экономику, принятые во времена царствования Петра I, были значительно ослаблены. Для вспоможения предпринимательству в России был открыт, взамен сословных банков, «Единый заемный банк» взымавший лишь 5 % сужаемых кредитов.

При Екатерине дело народного здравоохранения было поставлено на государственную основу. Для этого была создана медицинская коллегия, которая вместе с губернаторами должна была заботиться, чтобы в каждом городе империи были врачи и аптеки. Также создавалась сеть больниц, «богоугодных заведений» и приютов для умалишенных.

Под влиянием европейского духа в царствование Екатерины начался прорыв в области культуры и науки. Создавались новые, невиданные прежде литературные журналы. Императрица сама писала сказки, комедии, исторические и педагогические «рассуждения». При Екатерине уже писали Державин и Фонвизин, Академия наук начала публикацию древних русских летописей.

Сотни представителей дворянской молодежи отправлялись за государственный счет учиться заграницу, чтобы нести в Россию свет учености, культуры и человеческого благородства. Одним из этих посланцев был Александр Николаевич Радищев, прошедший курс наук в Лейпциге и вернувшийся в Россию, на свою горячо любимую родину, как в чужую, рабскую страну.

Радищев был русский патриот и европейский аристократ. В этой двойственности была заключена трагедия не только Радищева, как человека и писателя, но трагедия многих представителей русской интеллигенции, поднявшихся против традиционной русской самодержавной власти исключительно по моральным соображениям.

Радищев был человеком искренне любившим Россию, но Россию другую, Россию свою, Россию европейскую. Он сделал прекрасную государственную карьеру, дослужившись до начальника петербургской таможни, места во все времена катастрофически взяткоемкого, но при этом оставался кристально честным человеком. В душе он был эстет, моралист, историк и философ. Его мысли носились во времени и пространстве.

В своей повести «Путешествие из Петербурга в Москву», Радищев обозревает взглядом времена прошлые, принадлежащие иным великим культурам, прежде всего античности, и на этом фоне видит всю немощь, несправедливость и рабскую сущность России.

Рабство для европейца Радищева– это не закон общественного мироустройства, характерного для восточного менталитета. Рабство для Радищева– это осквернение его собственной, глубинной европейской мифологии.

Кумирами Радищева являются люди античности – греки и римляне, выше жизни ценившие свободу. И оттого позором для России является, описанная Радищевым, подневольная жизнь крестьян, которым, чтобы прокормиться, приходится работать на себя лишь в воскресенье и по ночам, а все остальное время они должны батрачить на барина. А когда крепостную невесту помещиковы дети пытаются забрать, чтобы воспользоваться правом первой ночи, то эта история заканчивается смертоубийством. И, конечно, крестьянский торг, где продаются живые люди, со своими судьбами, со своим прошлым и уже без будущего. В этом и был весь ужас России для Радищева– в его стране можно было купить или продать ЖИВОГО ЧЕЛОВЕКА.

Издав в своей домашней типографии «Путешествие из Петербурга в Москву», Радищев предъявил Екатерине Россию, увиденную глазами просвещенного европейца, ею же воспитанного и принявшего дух европейского гуманизма, где рабство всегда омерзительно и преступно.

Раньше у России был один голос – голос «сверху», голос «власти». С Радищевым у России оказалось два голоса. Оставшийся прежний властный «голос сверху» и появившийся голос уже нового, русского европейского гуманизма.

Впрочем, Радищев не был первым воплощением европейского голоса русской земли. Первым был еще князь Курбский, идеологический противник русского царя Ивана Грозного. Правда, его голос никем не был услышан. Он сохранился лишь в личном архиве Ивана Грозного. Голос же Радищева быстро разнесся по России благодаря его собственной типографии. В России появилось отныне две идеологии, между которыми страна будет биться вплоть до революции 1917 года, а затем и после нее.

Что же касается Екатерины, то на момент появления «Путешествия из Петербурга в Москву» императрица была уже другой. Из немки она превратилась в русскую. Она уже пережила страшный и кровавый пугачевский бунт. Затем известия о кошмарах Французской революции укрепили ее ужас перед темной и разрушительной стихией бунтующего народа. Она прекрасно понимала, что устранение одного порядка совсем не ведет к автоматическому появлению порядка иного. Альтернатива порядку, есть хаос, которого она больше всего боялась. Она уже давно запретила свой собственный «Наказ», написанный ею по молодости лет.

Радищев хотел, чтобы императрица прочла его сочинение, и она прочла его. Затем сама составляла план допроса писателя и руководила следствием через Безбородко. Кроме Радищева допрашивали многих лиц, причастных к изданию и к продаже «Путешествия»; Екатерина искала, нет ли у Радищева сообщников, но их не оказалось. Судьба Радищева была заранее решена. Уголовная палата применила к нему статьи Уложения о покушении на государево здоровье, о заговоре, измене, и приговорила его к смертной казни. Приговор был передан в Сенат, утвержден и представлен Екатерине.

4-го сентября 1790 г. состоялся именной указ императрицы, который признавал Радищева виновным в преступлении присяги и должности подданного изданием книги, «наполненной самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное ко властям уважение, стремящимися к тому, чтобы произвести в народе негодование против начальников и начальства и, наконец, оскорбительными и неистовыми возражениями против сана и власти царской»; вина Радищева такова, что он вполне заслуживает смертную казнь, к которой приговорен судом, но «по милосердию и для всеобщей радости», по случаю заключения мира со Швецией, смертная казнь заменена ему ссылкой в Сибирь, в Илимский острог, «на десятилетнее безысходное пребывание». Указ тогда же был приведен в исполнение.

Печальная судьба Радищева привлекла к себе всеобщее внимание: приговор казался невероятным, в обществе не раз возникали слухи, что Радищев прощен, возвращается из ссылки, но слухи эти не оправдывались, и Радищев пробыл в Илимске до конца царствования Екатерины. Его положение в Сибири было облегчено тем, что граф А. Р. Воронцов оказывал поддержку ссыльному писателю, присылал ему книги и журналы.

В Илимске Радищев занимался лечением больных и вообще старался помочь чем кому мог и сделался, по свидетельству современников, «благодетелем той страны».

Император Павел вскоре после своего воцарения вернул Радищева из Сибири и предписал ему жить в его имении в Калужской губернии, сельце Немцове, а за его поведением и перепиской велено было наблюдать губернатору.

После воцарения Александра I Радищев получил полную свободу. Он был вызван в Петербург и назначен членом законодательной комиссии. Сохранились рассказы (в статьях Пушкина и Павла Радищева) о том, что Радищев, удивлявший всех «молодостью седин», подал проект о необходимых законодательных преобразованиях, где опять предлагал освобождение крестьян. С этим проектом, по преданию связана и смерть писателя. Председатель комиссии, граф Завадовский, сделал ему строгое внушение за прежний образ мыслей и напомнил о сибирской ссылке. После этого Радищев, по свидетельству близких людей принял яд и умер в ночь на 12 сентября 1802 г. Он был похоронен на Волковом кладбище в Санкт-Петербурге.

Так во время царствования императрицы Екатерины II на исторической арене появляются два лица, олицетворяющие собой величие и историческую уникальность огромной страны, одинаково почитающиеся в веках, оставившие после себя памятники, названия городов и улиц, чувство гордости русского человека за свою историю. При этом лица эти – враги.

Радищев был приговорен Екатериной к смерти, хотя и прощен и отправлен в ссылку. Он считался врагом государства и лично императрицы, но при этом стал народным героем, а «Путешествие» вошло в анналы классической русской литературы. Однако Екатерина сама является символом идеи русской государственности и гордостью русской истории.

Разнополюсные национальные герои, находящиеся по разные стороны баррикад, вели русскую историю в диаметрально противоположных направлениях и лишь усиливали внутренний конфликт русского коллективного сознания, пытавшегося в себе соединить несоединимое и найти, как правило, промежуточное решение, не устраивающее ни одну из противоборствующих сторон.