Текст книги "Ментальное пространство России"

Деятельность Екатерины безусловно лежит в сфере строительства «античной государственной машины», создающейся по европейскому образцу, хотя и с русской рабовладельческой спецификой. Ориентация на Европу всегда была благостна для России. Именно в царствование «европейских» монархов Петра Первого и Екатерины Второй Россия резко расширила свои территориальные владения. В планах Екатерины было даже изгнание турок из Европы и воссоздание на территории завоеванной ими Византии православной греческой империи.

Греческий проект впоследствии оказался утопией, однако война с Турцией была победоносной. Русские войска дошли до Дуная, а в Средиземном море в Чесменской бухте русские корабли сожгли весь турецкий флот. Впоследствии под властью России оказался Крым, а на Западе после раздела земель Речи Посполитой Россия получила Волынь, Подолию, Минскую область, Литву и Курляндию.

Русская армия, как армия Запада, оказалась сильнее турецкой армии Востока. Человек свободный сражался лучше раба. Военная машина построенная по античному образцу брала не численностью, но отличной организацией. Когда Россия «становилась Европой», оказывалась пронизанной европейским духом, ее мощь резко увеличивалась. Лишь два русских монарха получили титул Великих – «европейцы» Петр Первый и Екатерина Вторая.

Глава 11
Царь и человек

Сын Екатерины, Павел, правил недолго. Его убийство, произошедшее при молчаливом согласии царевича Александра, легло на самого нового царя тяжким грузом библейского укора. С императором Александром I начался драматический период разобщения царя и власти, как естественное начало кризиса монархического правления, определяемого «рождением в царе человека».

Очевидно, первым императором, в ком «рождение человека» было зафиксировано документально, был римлянин, философ, Марк Аврелий. Он четко разделял себя как императора и себя как человека. Эти две фигуры, два лика у одного из величайших римских правителей никогда не совпадали. В качестве императора Марк Аврелий чувствовал себя «куклой», «машиной», «механизмом», включенным в гигантский мировой спектакль, развивающийся по заранее известному сценарию. В своем не царском, но человеческом обличье Марк Аврелий чувствовал свободу и рожденную ей безысходное одиночество и тяжкую пропасть собственной души, в которой он напряженно искал бога.

В историческом контексте Марк Аврелий был одним из самых успешных императоров древнего Рима. В контексте своих собственных философских исканий– одной из самых трагических фигур римской истории.

«Голос сверху», характерный для любой процветающей империи, был дан Марку Аврелию императору и не был дан Марку Аврелию человеку и философу. Он твердо знал, что должен делать как царь и не знал, что должен делать как человек. С этого «парадокса правителя» обычно начинается кризис и развал империи.

«Человек» в правителе рождается тогда, когда он перестает отождествлять себя со всем государством. Из «человека коллективного», человека живущего коллективным сознанием, он превращается в «человека индивидуального», человека экзистенциального, более не сводимого ни к каким коллективным ценностям, а оттого человека истинного, одинокого, страдающего от своего одиночества, но при этом начинающего искать свое новое, истинное, индивидуальное предназначение.

Все великие правители в истории человеческой цивилизации: Октавиан Август, Карл Великий, Иван Грозный, Петр I, Екатерина II всегда полностью отождествляли собственную жизнь с жизнью своей страны. История их империй всегда была их личной историей. В этом смысле они напоминали библейских патриархов, у которых личная драма всегда совпадала и совмещалась с драмой общественной.

С императором Александром I эта самотождественность российской власти начала двигаться к своему завершению. Новый царь стал человеком. У него стали появляться личные проблемы, непосредственно не связанные с властью. Глубина и направленность этих проблем уже не имела принципиального значения. Спектр их был широк от богоискательства до семейных трагедий. Царь перестал быть величественным идолом, он начал превращаться в человека. Одновременно и народ перестает воспринимать царя как Бога, и начинает видеть в нем человека…Человек же над человеком не властен.

У Пушкина в «Борисе Годунове» очень глубоко и точно воспроизведена тема изменений самоощущения царя, от всемогущего, ведомого судьбой монарха, до ничтожного человека, проваливающегося в пучину собственных сомнений. Едва царь, и Борис, и самозванец Гришка Отрепьев, начинал сомневаться в собственном праве на власть, превращаться в «человек», моментально сияние его божественного предопределения рассеивалось, словно мираж, который так же легко восстанавливался лишь мгновенной сменой маски. Однако однажды упавшая с человеческого лица царская маска уже не прирастает обратно. Однажды почувствовавший себя человеком, царь начинает сгибаться под тяжестью шапки Мономаха.

Александр I взошел на престол с чувством вины. Его несчастный отец Павел I, нелюбимый сын императрицы Екатерины, был задушен придворной свитой. Александр знал о готовящемся заговоре. Он не желал смерти отца, но не хотел предотвратить ее.

Александр I воспитывался по наставлениям Екатерины II в духе европейского просвещения и либерализма, внутренне противоречащего идее российской абсолютной монархии.

Первое, что он сделал, приняв корону, – устранил от власти людей, организовавших заговор против отца. Собрав своих друзей и единомышленников, Александр организовал комитет, который преступил к реформации системы управления. Был восстановлен в прежних правах сенат, практически игнорируемый Павлом.

Ради облегчения жизни крестьян царем был издан указ «о свободных хлебопашцах». Согласно этому указу, землевладельцы могли освобождать своих крепостных и наделять их землей. Освобожденный крестьянин попадал теперь в специально созданное сословие свободных хлебопашцев.

Царь питал большие надежды, что этим законом он положит начало процессу освобождения крестьян, который в скором времени наберет небывалую силу. Однако эти надежды оказались утопией. Дворянство царский указ практически не заметило, крестьян никто освобождать не собирался. Лишь единицы– гордые аристократы духа, типа Радищева и будущих декабристов, воспользовались им. За все время царствования Александра менее 50 тысяч крестьян из многих миллионов получили свободу.

В1808 году на российской политической сцене появляется М. М. Сперанский, которого Александр делает своим первым министром и поручает ему подготовку плана государственных преобразований. Сперанский готовит новый сословный проект, в котором отменяется крепостное право. Все население России делится на «дворянство», «людей среднего состояния», куда входит купечество, мещане и владельцы земель «ненаселенных», т. е., без крепостных крестьян, и «народ рабочий». Крепостных крестьян среди сословий государства Российского больше нет.

Начало реализации нового проекта планируется к 1810 году. Однако дальше планов дело не пошло. В последний момент Александр отказывается от плана Сперанского. Против него со стороны царского окружения поднимается волна негодования. Сперанского обвиняют в предательстве интересов государства и в опасном потворничестве Западу. Историк Карамзин пишет царю письмо «О древней и новой России», где обвиняет Сперанского в подрыве традиционных русских порядков и заискивании перед французами. После долгих интриг император отстраняет Сперанского от дел и ссылает сначала в Нижний Новгород, а затем в Пермь. Возвращается в столицу Сперанский лишь уже к концу царствования Александра I. В России сохраняется исконный национальный порядок, отражающий коллективное ощущение самотождественности народа. Подтверждение тому– победа России в войне 1812 года над наполеоновской Францией, захватившей к этому времени уже пол-Европы.

Ценой огромных жертв, сдачи и уничтожения Москвы, русские выстояли перед натиском французских войск и победили. Война 1812 года была не только государственной, но и народной, партизанской, организованной не сверху, но снизу, внутренним и добровольным порывом множества людей, сражавшихся не по приказу, но по велению сердца и защищавших не постороннее и чуждое государство, но свою родину.

Историки пишут, что победоносная война 1812 года, получившая впоследствии имя Отечественной войны, странным образом подействовала на русского императора. Вместо ощущения собственного величия в связи с победой, Александр I ощутил лишь собственное человеческое ничтожество перед гигантскими, тектоническими процессами человеческой истории, проявившимися в ходе войны, в которой были задействованы миллионы людей, а театр военных действий простирался на тысячи километров, от Москвы до Парижа. Подобные гигантские пространственные и человеческие масштабы в свое время родили у Александра Македонского чувство собственной божественности. Похожие чувства эти процессы вызывали и у Наполеона. Эти же обстоятельства в русском царе лишь обострили ощущение себя «человеком», игрушкой в руках таинственных божественных, «объективных» сил.

Прежде нерелигиозный император обратился к религии, к мистицизму. Большое влияние на него стали оказывать архимандрит Фотий, а за границей мистически настроенная баронесса Крюгер.

Александр стал тяготиться царскими почестями, все чаще уединялся, устранялся от политических дел, уходя в свою частную мистическую жизнь. Правление в стране он передал выходцу из офицеров гатчинского полка своего убиенного отца, графу Аракчееву, которого впоследствии русский философ Н. Бердяев назовет фигурой «жуткой и страшной».

Под управлением Аракчеева Россия стала превращаться в военнототалитарное государство времен императора Павла. По всей стране Аракчеев создавал военные поселения из государственных крестьян, которые одновременно должны были быть солдатами и хлебопашцами, подчиненными военной дисциплине. Странный гибрид солдата и пахаря вызывал отчаянный протест в крестьянской среде, провоцировал бунты, которые жесточайшим образом подавлялись.

Закончилось царствование Александра I его странной смертью в Таганроге в 1825 году. По свидетельству современников, царь скончался внезапно, после легкого недомогания… Однако с кончиной история его жизни не завершилась. Существует предание, имеющее множество подтверждений документального и личного характера, что царь не умер, но лишь, отягощенный грехом отцеубийства и полным разочарованием в своем призвании, ушел из своей прежней жизни, похоронив вместо себя похожего на себя человека. Сам же он превратился в блаженного старца Федора Кузьмича, бродившего по России и до конца своих дней проповедовавшего добро и человеколюбие.

Предание это крайне живуче. С течением времени оно получает все новые и новые подтверждения и, по сути, не противоречит всей жизни и характеру императора. Родившись человеком, Александр Павлович Романов человеком и умер. Роль помазанника божьего, исторического проводника божьей воли, была ему ни мала, ни велика, но просто чужда его сознанию. Его более интересовала не коллективная история народа, но лишь история собственной жизни. Однако человек со своей личной историей уже не царь. Или иной царь, наподобие легендарного царя Одиссея, одиноко бродившего по бескрайним морским просторам, которые, согласно греческой мистической традиции были ничем иным, как виртуальным пространством собственной души царя Итаки, где уже некем управлять, где никто не нужен, кроме лишь жены, сына и собственного дома, который, как знать, может и являлся для него «домом небесным».

Когда царю не нужно государство, государству становится не нужен и царь, ибо в государстве, живут такие же люди, как и он сам. Примерно так думали декабристы, тем более, что первые либеральные общества освобождения России, из которого вышли русские офицеры, поднявшие декабрьский мятеж, появились с ведома, хоть и не при участии государя.

Глава 12
Декабрьский мятеж и классическая литература

Декабрьский мятеж 1825 года был актом не просто политическим, но романтическим и даже поэтическим. Декабристы, большей частью офицеры, принадлежали к самым знатным аристократическим семьям России. Отец Пестеля служил сибирским генерал-губернаторм, отец Никиты Муравьева был воспитателем великого князя Александра Павловича, впоследствии ставшего императором Александром I. Сам Муравьев 17-ти лет от роду в 1812 году против воли родителей бежал на войну с французами, прихватив с собой карты местности, где велись боевые действия, и список наполеоновских маршалов. В конечном итоге он был принят в действующую армию и дошел дорогами войны до Парижа. Братья Муравьевы-Апостолы были детьми посланника в Испании и воспитывались в Европе. Родители скрывали от сыновей, что в России существует крепостное право. Вернувшись на родину, братья были потрясены, узнав об узаконенном на русской земле рабстве.

Русская знать в XIX веке немалой своей частью жила в весьма романтическом идеалистическом мире, словно бы параллельном окружающей реальности. Очень ярко эта идеалистическая или даже сюрреалистическая атмосфера русского высшего света, правда, уже через полвека после декабрьского восстания, передана в эссе Иосифа Бродского о Достоевском, где Бродский приводит слова Елизаветы Штакеншнейдер – петербургской светской дамы, в салоне которой в 70-80-х годах прошлого века собирались литераторы, суфражистки, политические деятели. В 1880 году светская дама писала о Достоевском в своем дневнике: «.. но он мещанин. Да, мещанин. Не дворянин, не семинарист, не купец, не человек случайный, вроде художника или ученого, а именно мещанин. И вот этот мещанин – глубочайший мыслитель и гениальный писатель… Теперь он часто бывает в аристократических домах и даже в великокняжеских и, конечно, держит себя везде с достоинством, а все же в нем проглядывает мещанство. Оно проглядывает в некоторых чертах, заметных в интимной беседе, а больше всего в его произведениях… для изображения большого капитала огромной цифрой всегда будет для него шесть тысяч рублей». На эти деньги, пишет Бродский, в тогдашней России можно было безбедно прожить целый год.

Декабристы – русские аристократы были свободны даже от денег, ибо вопросы материальные почти не касались их жизни. Шесть тысяч рублей, казавшиеся Достоевскому несметным состоянием, для них были лишь пошлостью и мещанством. По своему социальному положению они были по-своему бескорыстными романтиками, ибо у них было все, и другой жизни, жизни несвободной, они даже не могли себе представить. И на смерть они пошли не за свои привилегии, но за свои идеалы. Мир собственной жизни, мир собственной свободы они попытались распространить на всю Россию. Восстание казалось им не только политической миссией, но и делом чести каждого благородного человека. В программе декабристов было создание в России республики, отмена крепостного права, равенство всех граждан перед законом. Переворот готовился на момент междуцарствования, когда в 1825 году умер император Александр I, а новый император Николай I еще не взошел на престол.

Представители восставших войск должны были войти в Сенат и воспрепятствовать присяге сенаторов новому императору. Одновременно планировался захват Зимнего дворца, арест царской семьи и созыв Учредительного собрания, которое должно было решить вопрос о будущем политическом устройстве России. Этот план казался декабристам настолько реальным и естественным, что они даже не позаботились о мерах, связанных с возможной неудачей переворота. Они шли победить или умереть.

Утром 14 декабря Московский полк под командованием братьев Бестужевых и Щепина-Ростовцева вышел на Сенатскую площадь и выстроился в боевое каре против памятника Петру I. Отговаривать восставших вышел губернатор Петербурга, герой Отечественной войны генерал Милорадович. Жизнь его была оборвана пистолетным выстрелом. Восставшие ждали приказаний к дальнейшим действиям. Вокруг площади стал собираться народ.

Первой трагической неожиданностью для восставших стало известие, что Сенат уже присягнул новому императору и разъехался по домам. В сенатской делегации больше не было смысла. Но предстоял захват Зимнего дворца и Петропавловской крепости. Все ждали появления военного руководителя мятежа, Трубецкого, который должен был привести войска в движение. Однако Трубецкой не явился. Он находился в это время здании Генерального штаба, терзаемый сомнениями и страхом. По свидетельству очевидцев, он несколько раз выходил на улицу, смотрел на собравшихся солдат, но на площадь так и не вышел.

Император, наконец опомнился и приступил к активным действиям. Против восставших была отправлена конница, однако первые атаки были отбиты беглым ружейным огнем. Тогда увещевать солдат из Зимнего дворца вышли митрополиты Серафим и Евгений. С ними шла свита духовенства в торжественных одеждах с крестами и иконами. Духовная миссия была сорвана подходившим подкреплением гренадеров и моряков, шедших на Сенатскую площадь по льду Невы.

Поняв, наконец, что Трубецкой предал восстание, декабристы избирают нового командующего– князя Оболенского. Но уже поздно. Правительственные войска выводят на прямую наводку артиллерию. Первый залп картечи был дан поверх солдатских голов. Восставшие ответили на него ружейным огнем. Дальше несколько артиллерийских залпов почти в упор, и белый снег на площади превратился в алый. К ночи дело было сделано. Восстание захлебнулось в собственной крови. По данным министерства юстиции, 14 декабря 1825 года на Сенатской площади с обоих сторон погибло 1271 человек. По данным историков на момент восстания вокруг Сенатской площади столпилось около 150 тысяч горожан, которые в полицейских сводках обозначалась как «чернь». Однако чернь восставших не поддержала. Бунт был господским делом. Оттого декабрьское выступление в русской истории революцией никогда не считалось.

После короткого следствия, пятеро зачинщиков восстания были приговорены к смертной казни через четвертование. Однако высокое происхождение помогло декабристам. Царь, под натиском писем и просьб высокородных родственников бунтовщиков, был вынужден проявить милосердие и смягчить наказание. Четвертование было заменено повешением. На эшафот пошли Пестель, Рылеев, Бестужев-Рюмин, Муравьев-Апостол, Каховский. Приговор был приведен в исполнение 13 июля в Петропавловской крепости. 120 мятежных офицеров были сосланы на в Сибирь.

Своим указом император Николай I разрешил женам сосланных декабристов развестись с мужьями и повторно выйти замуж. Однако не все женщины воспользовались этим разрешением. Декабрьское восстание стало не только фактом русской истории, но феноменом русской культуры во многом благодаря и женам декабристов. Привыкшие к роскошной жизни женщины оставили свои столичные особняки, отказались от дворянских прав и привилегий и отправились за своими мужьями в темную, глухую, холодную Сибирь. Первыми в начале 1827 в Нерчинские рудники приехали Е. И. Трубецкая, М. Н. Волконская, А. Г. Муравьева. В конце 1827 и по 31 год – А. И. Давыдова, А. В. Ентальцева, Е. П. Нарышкина, А. В. Розен, Н. Д. Фонвизина, М. К. Юшневская, П. Гебль (П. Е. Анненкова) и К. Ле-Дантю (К. П. Ивашева).

Декабристки в русском языке стали именем нарицательным. Героические женщины оказались достойны своих мужей.

Декабрьское восстание было, пожалуй, самой странной попыткой государственного переворота за всю историю человеческой цивилизации. Организационная непродуманность и даже какая-то показная жертвенность выступления на первый взгляд поражает. При этом следует помнить, что декабристы были не школярами, многие из них прошли тяжелейшую и победоносную войну 1812 года. Они разгромили наполеоновскую армию и вошли в Париж. Декабристы были кадровыми офицерами, приученными к военной дисциплине и понимавшими стратегию и тактику войны. Однако их действия на Сенатской площади, вернее сказать, их бездействие, при всем их героизме отдает если не литературщиной, то литературой, словно все они сошли со страниц романтической повести. Глава о декабрьском восстании, несомненно, украсила бы пушкинского «Евгения Онегина», тем более, что, очевидно, она там и была. Речь идет о десятой главе поэмы, судя по всему, удаленной Пушкиным из опасений перед полицейскими преследованиями. Трудно себе представить, чтобы великий поэт смог обойти этот героический бунт, тем более, что среди бунтарей были его личные друзья.

Декабрьское восстание достойно литературы, а декабристы достойны звания литературных героев, кем они, в сущности, и оказались в русской истории и русской культуре. Их странные действия можно объяснить лишь одним: они боролись не за власть, но за идею. За власть борются иначе. Примером борьбы за власть был дворцовый мятеж против Павла I, или Великая французская революция. За идею, впрочем, тоже борются иначе. Человеческая цивилизация знает крайне мало победивших борцов за идею, число которых, в сущности, равно лишь весьма небольшому количеству идей, когда-либо осенявших человеческую историю.

Одними из таких борцов были представители раннего, гонимого, но в конце концов победившего в Риме христианства. Другой победоносный борец за идею– Мартин Лютер, реформировавший средневековую европейскую христианскую идеологию новым вероучением, изменившим в конце концов лицо Европы. Были еще художники и писатели европейского Возрождения, создавшие новую эстетику и, по сути, новый европейских дух, положивший конец темному тоталитарному европейскому средневековью.

Декабристы же, в этом контексте, не похожи ни на борцов за власть, ни на борцов за идею. Они не пытались захватить власть, организовав тайный дворцовый переворот. Они не создали нового вероучения, отразившего бы иной идеологический миропорядок. У декабристов было лишь странное ощущение, что этот новый миропорядок уже есть в России. Им казалось, что нужно лишь поставить последнюю точку, придать старой феодальной монархической России последний толчок, чтобы отжившая система рухнула, как карточный домик. Однако этот толчок отозвался со стороны монархического режима артиллерийской канонадой. Более ничего не произошло. Русская монархия была крепка и непоколебима. Страна еще требовала «голоса с верху». Демократия была непонятна и чужда народу. Чернь не поддержала высокородных бунтовщиков, живших в России в иллюзорном мире европейского духа.

В. И. Ленин, как профессиональный революционер и прирожденный мастер бунта, прекрасно понимал это, говоря о декабристах – «страшно далеки они от народа».

В исторических описаниях декабрьского восстания всегда незримо присутствует образ Александра Сергеевича Пушкина. Авторы исторических повествований об этих славных романтических событиях не могут обойти стороной великого поэта. Правда, на Сенатской площади в то холодное декабрьское утро Александра Сергеевича не было, и ни в каких тайных обществах созданных, свободолюбивыми офицерами он не состоял. Зимой 1825 года Пушкин находился в своем имении Михайловском и как раз в это время, словно поддавшись общему ощущению политических перемен, заканчивал поэму «Борис Годунов», – повесть о смутном времени и праве человека на власть.

При этом часть историков безоговорочно считают Пушкина декабристом по духу, другая же часть пытается развеять этот миф, не находя в нем никакой исторической правды. Однако ни те, ни другие не могут забыть сам миф о Пушкине как о декабристе. Воспроизведение же мифа лишь еще больше укрепляет его.

Связь Пушкина и декабрьского восстания имеет природу чисто мифологическую, и в этом и состоит ее исключительная важность. Исторически Пушкин не был декабристом. Он не стоял с оружием в руках на Сенатской площади под градом картечи. Психологически же он не только был декабристом, но, по сути, оказался главным действующим лицом декабрьских событий. И дело здесь не в том, что у многих заговорщиков во время следствия были обнаружены его стихи. Роль поэта гораздо более глубока.

Пушкин в своем творчестве и до, и после восстания воспроизводил лишь ту часть ментального пространства русского мира, в котором царю-самодержцу, божественному восточному правителю, объекту поклонения, просто не было места. Царь никогда не был для поэта «голосом сверху», проводником божьей воли. В подобной же идеологической реальности жили и декабристы. Самодержавие было для них чуждо и словно бы не существовало. Они пребывали в естественном русском мире, но словно не видели его, вытесняли его из своего сознания.

Гигантский поэтический мир, воссозданный Пушкиным, прекрасно обходился без Восточного русского царя-самодержца. Даже Петр Первый в «Полтаве» не столько царь восточной традиции, сколько античный герой, демиург, строитель, полководец, воин. Он не идол для поклонения, не хозяин своей вотчины-России, подобной гигантской усадьбе, огороду Ивана Грозного, но летящий стремительный всадник, увлекающий за собой своих единомышленников.

Традиционно, царь Востока решает судьбу своих слуг, даруя им свободу или обрекая на рабство или смерть. Царь Востока решает судьбу Человека (как в пушкинском «Анчаре»), царь же Запада – судьбу пространства. Царь Востока– неподвижен, царь Запада всегда находится в стремительном движении. В пушкинском видении Петр – типичный царь Запада.

Арап по происхождению, кровными корнями происходящий из Африки, из православной Эфиопии, Александр Сергеевич Пушкин, в нарушение всех традиций, оказался в России голосом не восточного мифа Книги, но античного, европейского, западного духа. Эта психологическая принадлежность относится не только к личным воззрениям поэта, но также и к коллективной душе русского народа, или, лучше сказать, к одной из ипостасей этой души. Только совпадение личного творчества поэта и коллективного сознания народа делает поэта классиком на все времена. В декабристах, так же как и в Пушкине, отразился античный порыв русского духа. В связи с этим Пушкин и декабристы стали незапятнанной совестью России, а следовательно, они должны быть вместе, в одном строю, поэт и восставшие офицеры.

Чисто эстетическое ощущение исторической правды требует, чтобы они были вместе, ведь и история российская – это тоже своеобразный вид литературы, или лучше сказать драматургии. И потому сама русская история подчиняется не только фактологии событий, но и глубинному чувству «внутренней» драматургической истины.

Ради преодоления противоречия правды «внешней» и истины «внутренней» в русской истории и родился миф, согласно которому Александр Сергеевич был декабристом. Он якобы все знал, был во все посвящен, просто его друзья, понимая величие поэта и его значение для России, решили не ввязывать его в эту историю, обезопасить, а потому затаились, промолчали, не сообщили. Эту легенду при Советской власти учителя литературы рассказывали детям в школах. Никто не знает, как было на самом деле. Скорее всего, ничего этого не было. Однако священная ложь оказалась истиной. Пушкин был декабристом по своему глубинному, непонятно откуда взявшемуся в его восточной, африканской душе, античному русскому мироощущению.

Он посвятил гимн своим единомышленникам, превратив декабристов из исторических героев, в героев литературных и тем самым увековечил их память.

 
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
 

С Александром Сергеевичем Пушкиным Россия вошла в совершенно уникальный исторический период, когда русская история превратилась из истории событийной в историю повествовательную. Это превращение связано с восприятием человеком своей собственной национальной истории как истории литературной, в которой решаются глобальные философские проблемы и происходит мифологическая борьба добра и зла. Именно в этом литературном контексте история становится священной, как стала она священной у иудеев, превратившись в Библейское повествование, или у римлян, относившихся к своей истории как к виду высокой литературы и черпавших из своего исторического прошлого силы для новых побед.