Текст книги "Седьмой флот"

Глава девятая. ДАША

Немая сцена явно затягивалась, но никто так и не решился нарушить режим молчания. И не потому, что так было велено. Просто каждый из нас пребывал в состоянии тупикового облома, то есть в полной растерянности от того, что в данной ситуации ничего нельзя было поделать. Тот прилив энергии, который мы пережили еще несколько минут назад после встречи друг с другом, резко сменился состоянием полного ступора от бессилия. А это можно сравнить с таким страшным для мужиков понятием, как импотенция. Когда хочется, да не можется. Да еще и внезапность нужно учитывать. Еще минуту назад компания потенциально здоровых мужчин рвалась в бой, а теперь из-за приказа какого-то выскочки, все они были переведены в разряд импотентов.

Мне вдруг вспомнился старый одесский анекдот из серии про тетю Фаю, который я и решил рассказать, невзирая на «прибитое» состояние однодумцев.

– Однажды к тете Фае пришла семейная пара, – начал я, исподлобья отслеживая реакцию окружающих. – Жена пожаловалась ей на импотенцию мужа и попросила совета. Тетя Фая всем своим видом показала ничтожность проблемы, и пренебрежительно фыркнув, сказала: «Тоже мне конец света! Я вас умоляю! Или вместе с тем жалким отростком у твоего муженька теперь и пальцы не работают? Или язык усох?!». «Да с этим все в порядке», – подтвердила женщина. «Так что же вы мне тут голову морочите?!» – недоумевала тетя Фая. – «Какая ж это импотенция?! Если вы не знаете, так я вам расскажу, шо и чем надо делать. После этого у твоего мужа опять все повстает!».

Наступила пауза. И в этой звенящей тишине Пуртев вдруг нервно хихикнул. После этого густой жаркий воздух в беседке будто разорвался от дружного хохота. Даже наши конвоиры сначала присели и вскинули автоматы, но потом поддержали веселие. Они тоже слушали анекдот, но не думали, что реакция может быть такой громогласной. Все-таки хорошая штука юмор! Особенно в такой неординарной ситуации.

А я вспомнил слова жены о том, как нужно ценить тишину. Особенно в такие моменты, когда пауза в общении затягивается, и ты просто не знаешь, как поддержать разговор. А нужно перевести внимание внутрь себя и прислушаться. Есть ли там такая же тишина? Может она только внешняя, а внутри в это время бушуют эмоции и громоздятся мысли. Если же их утихомирить, то внутренняя тишина как бы накладывается на внешнюю и появляется подсказка. Именно так и случилось в беседке. Неожиданная разрядка поспособствовала психологическому прохлопу, после которого мы уже не ощущали себя беспомощными импотентами.

– Мужики, идите, пошамкайте! – дружелюбно предложил беркутовцам Зимбер. – А то стоите, как те насупленные родичи моей жены, шо на нашей свадьбе довыделывались до того, шо остались голодными.

Ребята поблагодарили за приглашение, но отказались и отошли подальше от беседки.

– Та мы ж свои! – не унимался Витя. – Тут все отставные менты. Ниже полковника никого нет.

– Есть, – честно признался Бокальчук. – Я из ментовки майором ушел.

Благодаря нашей открытости, бойцы расслабились, а один из них, оправдываясь, сказал:

– У нас же приказ. А так, мы ж без претензий. Это все тот «козел» в «Версаче» накрутил! Подумаешь, из Киева! Он и на нашего командира орал, как на пацана, прямо при всех. Мы капитана таким еще не видели. Его как будто перемкнуло.

Цель была достигнута. Наши конвоиры стали нашими союзниками. А кому выгодна война между теми, кто стоит по одну сторону баррикад?! Только врагам.

А свои своих не бьют, потому что это противоестественно. А если такое и происходит, то атмосфера взаимовыручки и согласия рано или поздно вытолкнет агрессора, как чужеродный элемент. Потому что среди людей, занятых одним делом, к нему будет нарастать неприятие. Потом вздымается стена отчуждения, и если человек не изменит своей позиции, то будет вынужден уйти из коллектива.

Еще работая в милиции, я наблюдал, как особо ретивые работнички, стремящиеся кого-то подсидеть или дискредитировать, начинали раздувать конфликт внутри коллектива. Они выискивали себе жертву, которым обычно становился человек, выделяющийся на фоне других своими заурядными способностями. Потом начинали плести интриги и постепенно настраивали против него остальных. Дескать, этот «тормоз» только портит нам картину раскрываемости, а из-за его безалаберности рушится общее дело. Но в слаженном коллективе обычно происходит обратная реакция. Нормальные люди внутренне отталкиваются от такой коалиции, понимая, что этими демагогами движет отнюдь не чувство справедливости, а прозаичный карьеризм и полное отсутствие порядочности. Кстати, так случается и в стране, где народ сплочен, а власть пытается насадить ему эфемерный образ несуществующего врага…

Я смотрел на посветлевшие лица друзей и пытался ответить себе на вопрос: «Выполняет ли Штейн чей-то заказ или он по жизни такой «больной?». А еще меня волновала возможная реакция Брута на действия «следока». Ведь у генерала широкая юрисдикция и взрывной характер. Если соединить это вместе и наложить на не менее широкие полномочия Штейна, то получится «взрывная смесь» огромной разрушительной силы. Не хотелось об этом думать, поэтому я пытался забросить как можно дальше мысль о возможности боевого столкновения между бойцами «Беркута» и командой Брута. Но реальным оставалось то, что какой-то недоумок в считанные минуты попытался сделать противниками тех, кто должен был действовать слаженно и плечом к плечу.

Мои рассуждения были прерваны каким-то шумом и неразборчивыми окриками, доносящимися из-за дома. Конвоиры попросили нас не выходить из беседки, а сами, вскинув автоматы, подтянулись к углу особняка. В беседке снова воцарилась тишина. Мы прислушивались к происходящему во дворе и пытались понять, что же там происходит. «Неужели мой самый плохой прогноз подтверждается?!» – с трепетом в сердце подумал я, но вскоре понял, что перед домом разворачивается какое-то абсолютно новое и никем не предвиденное действо.

– Капитан, ко мне! – слышался с крыльца истеричный голос Штейна. – Кто разрешил?! Сейчас же примите меры!

В ответ, предположительно, со стороны ворот посыпались такие отборные маты, что сидевший напротив меня Бокальчук, удивленно поднял брови и сказал: – Этот эрудит, похоже, наведет здесь порядок!

Голос «эрудита» показался мне до боли знакомым. Ведь так бывает! Если не ждешь встречи с человеком, которого хорошо знаешь, то увидев его, можешь просто не обратить внимания и пройти мимо. Не говоря уже о голосе. Но все же я его узнал!

– Я тебе… дам полномочия! – орал появившийся неизвестно откуда Юнкер. – С тобой, сволочь, разговаривает заместитель начальника уголовного розыска автономной республики Крым!

Черноух частично употребил крылатую фразу Глеба Жеглова из любимого всеми нами фильма. После этого его голос узнали все, кто сидел в беседке. Ведь после того, как нашей школе была подарена копия сериала, мы почти год крутили по ночам любимые фрагменты и знали каждый диалог наизусть.

– Это Юнкер! Но откуда?! – недоумевал Пуртев.

– «Торпедный катер» пришел на выручку «флоту»! – торжествовал Молодязев.

– А ну ша! Дайте понаслаждаться! – утихомиривал их Зимбер.

Бойцы «Беркута» с опаской оглядывались в нашу сторону и одновременно с интересом прислушивались к необычной манере общения со следователем генпрокуратуры. Явно босяцкая подача информации оппоненту воспринималась в такие напряженные минуты, как своеобразная и крайне необходимая разрядка. Я решил воспользоваться моментом. Подойдя поближе и остановившись за спинами автоматчиков, я смог видеть все, что происходило во дворе.

У распахнутых настежь ворот, подбоченившись и широко расставив ноги, стоял нахохлившийся Юнкер. Даже издалека было видно, как угрожающе распушились не только его седые усы, но и бакенбарды. Позади в нерешительности переминались с ноги на ногу трое беркутовцев. Они переглядывались между собой и чему-то улыбались. Прямо перед Черноухом точно в такой же позе застыл их долговязый командир и, склонив голову, таращился на низкорослого мужичка, разговаривавшего на таком понятном и где-то даже родном языке. Капитан явно прибывал в недоумении, потому что не мог понять, кому с этой минуты он должен подчиняться.

А с крыльца продолжал визжать Штейн:

– Я пересажаю вас всех! Идиоты! Капитан, чего ты замер?! Убрать этого человека со двора!

Его голос будто бы ударялся о широкие плечи командира группы «Беркут» и улетучивался куда-то за ворота. И если выражение лица капитана казалось отрешенным, то мыслительный процесс в его голове проходил весьма интенсивно. Мне даже показалось, что я вижу испарения, поднимающиеся вверх от его макушки. В следующий момент беркутовец часто-часто заморгал, как будто в глаза попал песок, а потом глубоко вздохнул и передернул плечами. По всему его телу пробежал мелкий озноб, а обе руки синхронно потянулись вверх. Левой рукой он стащил с головы малиновый берет и тщательно протер им вспотевшее лицо. В правой руке была радиостанция.

– Все ко мне! Быстро!! – заорал он в нее, хотя и без рации его команды слышала вся округа. – Строиться во дворе!

Отовсюду послышался дружный топот. На дорожке перед домом, один за другим, выстраивались бойцы штурмовой группы. Лица у ребят были явно довольные.

– Всех освободить! – распоряжался командир, деловито прохаживаясь перед строем. – Охранников в первую очередь. В дом ни ногой! Взять под охрану периметр. Выполнять только мои команды. По местам!

Строй разлетелся в разные стороны, как трудолюбивый пчелиный рой. Выйдя из-за угла, я наблюдал за процессом «амнистии» охранников Бокальчука, которых накануне заперли в гараже. Угрюмый Борила отряхивая и поправляя одежду, командовал ватагой крепких коротко стриженых ребятишек:

– Хорош спать! Все по своим местам! Рысью!

Ситуация быстро возвращалось в нужное для нас русло. «Узники» садовой беседки повеселев и воспрянув духом, подтягивались к дому.

Только сейчас я обратил внимание, что погода вошла в настоящий суточный цикл. Точно по часам повторялось все то, что было накануне в Крыму. Небо быстро темнело, поднялся шквальный ветер. Надвигалась гроза.

«Но куда же подевался Штейн?»? подумал я, оглядываясь по сторонам. Что-то подсказало мне вернуться в беседку. Обойдя дом, я увидел Шурика, который расположился в беседке на том самом месте, где недавно сидел Бокальчук. Меня это не удивило, но я был поражен его спокойствием. «Важняк» развалился на лавке в расслабленной позе, закинув ногу за ногу, и переговаривался с кем-то по телефону. Как будто ничего не произошло, кроме изменения погодных условий, поэтому ему захотелось с кем-то об этом поговорить. После того, как он закончил разговор и спрятал в карман свой мобильник, я зашел в беседку и уселся напротив него.

– Ты же умный мужик, Саша, – начал я дружелюбно. – По-моему, с людьми так нельзя. Во всяком случае, со всеми без разбора. Пойдем в дом, поговорим по душам с генералом. Ведь можно же все решить по-человечески!

– Кто Вы такой, чтобы мне это предлагать? – механическим голосом спросил Штейн, глядя мимо меня в пустоту. – Ни о каких душах не может быть и речи! У Вас вообще нет полномочий…

У меня за спиной послышалась длинная тирада из нецензурных слов в адрес несговорчивого следователя. Обернувшись, я увидел Юнкера, стоявшего в обнимку с Бокальчуком. В пылу победы ребята явно «перегибали палку» и могли спровоцировать еще большее разрастание конфликта.

– Ну чего налетели все на одного?! – крикнул я им. – Сами типа никогда не ошибались? Дайте поговорить с чело…

– Я не нуждаюсь в Вашем участии, – оборвал меня Штейн и, поправляя галстук брезгливо поморщился. – Мне это даже противно. А эти пусть себе злорадствуют. Мне все равно. Время нас рассудит.

Он поднялся со скамейки, одернул пиджак и спокойно пошел к воротам.

«Неужели жажда власти может так искалечить человеческую душу?»? думал, глядя ему вслед.

Тогда в Москве Саша показал себя решительным, бескомпромиссным и, наверное, смелым человеком. Но с другой стороны, склонность к таким радикальным мерам, как засовывание ствола пистолета в ноздрю пьяного генерала, говорили о многом. Очевидно, что Александр Петрович не придавал особого значения тому, что называется границей этики в отношениях между людьми. И сегодняшнее его поведение только подтверждает такое предположение. А значит, он не умеет, да и не хочет входить в положение другого человека. Если к этому добавить стремление к власти, богатству и значимости, то получится портрет бездушного карьериста, цинично и жестко идущего к намеченной цели, как говорится, по головам.

Здесь хотелось бы вспомнить нашего начальника курса Новохатова и его рассуждения о болевых кнопках внутри курсантской психики. Если бы ему пришлось охарактеризовать Штейна, то он, наверное, высказался бы так: «Этого бледного юношу с горячим взглядом, конечно же, можно быстренько вывести из себя, но только это будет себе дороже. Потому как сам моментально выйдешь из себя и можешь назад не вернуться». А еще к Саше Штейну подошла бы характеристика, которую доктор Груздев дал Глебу Жеглову: «Он – страшный человек. Для него люди – мусор. Съест и не подавится». К Жеглову это высказывание подходило с большой натяжкой, а вот Саша Штейн соответствовал целиком и полностью.

Не проронив больше ни слова, следователь генпрокуратуры по особо важным делам покинул поместье Бокальчука, после чего расторопный охранник поспешил закрыть за ним ворота. Этот момент совпал с оглушительным раскатом грома, от которого задребезжали оконные стекла и где-то во дворах по соседству сработала автосигнализация.

– Ийесс!! – ошалело заорал Зимбер, появившись из-за угла и победоносно поднял сжатый кулак. – Наша взяла!

– И чего так вопить? – мрачно заметил Брут с крыльца дома. – Думаете, он отвяжется? Вряд ли! От таких «подранков» всего можно ожидать. Давайте-ка все в дом! Будем совещаться, а то времени остается мало.

Мы разместились в том же большом и уютном зале. Генерал задумчиво прохаживался между напольными горшками с тропическими растениями. Мне показалось, что вид у него был слегка подавленный. Я подошел и тихо спросил его о самочувствии, на что Никифорыч махнул рукой и неожиданно громко воскликнул:

– Какой-то сопляк меня построил! Позор!!

– Так ведь у него полномочия, – попытался я успокоить Брута.

– Кончай меня парить, Серго! Я боевой офицер и тоже власть имею! Этого червя мог одним шалабаном по пузо в землю загнать. А тут раскис, как институтка! М-да… – он замолчал и, отвернувшись к окну, достал из кармана пиджака пузырек с таблетками. Наступила пауза и чтобы как-то разрядить обстановку все, не сговариваясь, переключились на Черноуха.

– А ну, колись, Юнкер, какой чуйкой тебя сюда занесло, – подсел к нему на диван Сеня Пуртев.

Витя важно покрутил свой ус и на полном серьезе объяснил:

– Понимаешь, меня давеча взорвать пытались. Спасибо Слону – вовремя заметил растяжку. Порвать не порвало, но тряхануло будь здоров! Так что я теперь сквозь стены стал видеть, а халепу или подставу какую копчиком чувствую на расстоянии.

– Каким, каким местом изволите чувствовать? – дурачась, переспросил Молодязев.

– Тем самым, куда твоя Зоя тебе горчичники лепила, – подсказал Зимбер. – Помнишь, как прошлой зимой ты по пьяни через весь Карантинный спуск до самого порта на пятой точке проехал?

Все дружно засмеялись. Генерал обвел шутников орлиным взглядом, но потом заулыбался и, махнув рукой, заключил:

– Дурдом!

– Ладно, мужики – поржали, и будет! – посерьезнев, сказал Черноух. – Повода для веселья у нас нет. Потому что «всплыл» еще один коробок. Тот, который мы считали пропущенным. В Севастополе «всплыл». Так что со спичками мы не просчитались…

– Да не томи, Юнкер!! – взорвался Бокальчук. – Говори, кого?!

– Вальку Сарычева. Помните, в третьем взводе был такой? Рыжий с веснушками и худой, как палка. Его еще Штабелем кликали. За сутки до нападения на Слоника Сарычева сбила машина под Инкерманом. Сразу насмерть. Домой с дачи на велосипеде возвращался. Машина с места скрылась, а местные гаишники оформили, как ДТП, поэтому в сводку по тяжким не включили. Потом уже, когда ориентировка по Малореченскому пошла, мне опер из Севастополя отзвонился. Рассказал, что на месте наезда нашли странный коробок. А в нем пять целых спичек и одна сломанная.

– И самого наезда, конечно же, никто не видел, – предположил Молодязев.

– Свидетелей нет. Сарычев рано утром на работу ехал, – объяснил Черноух. – Да и место там пустынное. Ему к восьми нужно было на работу попасть. Он как из ментовки ушел, так в охране порта и работал.

– Значит, машину не установили? – уточнил Брут.

– Нет. Но я сразу дал команду повторно осмотреть сгоревшую «Ниву». Ту, которую нашли на Каратау. Эксперты уже дали заключение, что на бампере и правом крыле имеются повреждения, характерные для наезда на велосипедиста. Скорее всего, это наш… с выпученными глазами.

– Стоп, мужики! – воскликнул Пуртев. – Амба! Рухнула наша основная версия. Ведь Сарычев не из вашего взвода.

Наступила гнетущая тишина. Были слышны только пикающие трели спутниковых телефонов и шипение радиостанции на пульте управления. Действительно напрочь ломалась выдвинутая нами версия о зачистке бывших курсантов именно нашего взвода.

– Эх вы, пинкертоны! – нарушил молчание генерал. – А если тот, кто решил с вами посчитаться выступает в этом деле в роли заказчика? А что?! Вполне реально. Нанял через посредника киллера или нескольких и выдает им заказы согласно очереди. Да еще и высказывает пожелания, каким образом устранить того или иного сокурсника.

– Это вариант, – согласился Молодязев. – Но для заказчика было бы проблематично подробно инструктировать киллеров перед каждой ликвидацией. А по почерку видно, что работает человек, который неплохо информирован о каждом из нас. Если не сказать, что он нас знает лично.

– Убедил, – погладив себя ладонью по макушке, задумчиво молвил Брут, но сдаваться не стал. – Тогда вот вам еще одна недоработочка! У вас же есть приметы этого народного мстителя. Можно же взять фотографию каждого курсанта из вашего выпуска и прогнать через компьютер. Программа «состарит» лица и сопоставит с приметами человека из Малореченского.

– Обижаете, товарищ генерал! – закивал головой Пуртев. – Этим уже второй день занимаются на кафедре Юрия Всеволодовича.

Молодязев поднялся с кресла и самодовольно раскланялся.

– Да ну вас! – отмахнулся Брут, но было видно, что ему нравится работа старой гвардии. – Ладно, пенсионеры, беру вас в дело! Давайте прикинем расклад сил и средств.

– Вот-вот! – оживился Бокальчук. – Я настаиваю на своем предложении перекрыть территорию завода бойцами своей охраны. Чуйке Слона доверяю полностью… То есть оперативному чутью Сергея Ивановича.

– Кого, кого?! – генерал хитро прищурился и посмотрел на меня. – Так ты, Серго, еще и Слон?! Жаль – не знал раньше! А что, подходящее для тебя погоняло. А у меня вот клички никогда не было. Фамилия видать удобная.

И действительно, Бориса Никифоровича никто никогда не иначе как Брут не называл. Даже в среде наших оппонентов его тоже упоминали по фамилии.

Еще несколько минут продолжалась словесная перепалка на тему кличек и прозвищ, но потом, увидев с каким видом, смотрел на все это Бокальчук, генерал взял слово:

– Все! Хватит! – крикнул он и обратился к одному из своих подчиненных. – Володя, объявляй полную готовность. Две машины пусть подъезжают к дому, а остальные в резерве. И Слепчука бегом ко мне!

Потом обратился к одесситам:

– Свяжитесь с вашим Профессором и передайте ему номера и марки наших машин, чтобы накладки не вышло. Володя даст список. Местные-то в курсе дела, но я чувствую, что и одесситы здесь тоже плотно работают.

– Так это ж я мигом! – вскричал Молодязев, потирая руки. – С Вами приятно иметь дело, генерал!

– Далее! – не обращая внимания на кураж Юрия Всеволодовича, продолжил Брут. – Вам, Вадим Федорович, я все же рискну поручить завод. Но командовать там будет подполковник Слепчук, чтобы ваши бойцы не развязали новую мировую войну.

Бокальчук хотел что-то сказать, но Борис Никифорович глядя на него в упор приложил указательный палец к своим губам, а потом указал на вошедшего в зал крепкого парня.

– Идите с подполковником. Передайте ему в подчинение свое войско и возвращайтесь, – Брут сделал паузу. – Пока, наверное, всё. Основные силы местной милиции я уже проинструктировал. Группа «Беркута» остается в доме, а то вдруг нас решили развести. Сейчас разъедемся, а этот ваш клоун с выпученными глазами в гости к хозяину заявится. Так что если возражений нет, то…

– А мы?! – подхватившись с дивана, развел руками Зимбер.

– А вы на месте, – отрезал генерал. – Объяснить почему?

Все молчали, а Витя, втянув голову в плечи, медленно опустился на диван.

За окнами уже вовсю неистовствовала гроза. Шум дождя напоминал грохочущий водопад, а раскаты грома и сверкающие молнии походили на канонаду салюта. Вот только общее настроение было очень далеко от праздничного.

Стрелки настенных часов показывали четверть десятого вечера. В зале все также было тихо. Каждый думал о чем-то своем. Настало время тягостного ожидания. В таком режиме продолжительность одной минуты увеличивается на порядок, а параллельно с этим кисельным течением времени нарастает напряжение и нервозность. Поэтому в таких ситуациях лучше не следить за временем, а отслеживать свое внутреннее состояние, чтобы не допустить перенапряжения психики.

С улицы вернулся вымокший до нитки Бокальчук и проворчав на ходу: «Ну и погодка! Пойду, переоденусь!» поднялся по лестнице на второй этаж. Время от времени тишину нарушали приглушенные трели телефонов и обрывки радиопереговоров. Люди Брута в полголоса давали какие-то распоряжения и рекомендации. Генералу кто-то позвонил, и он с минуту молча слушал, приложив телефон к уху. Потом подошел к окну и, вглядываясь в темноту, задумчиво ответил:

– Странно. Хотя я уже ничему не удивляюсь. Спасибо, до связи.

Спрятав телефон и помолчав еще с полминуты, Никифорыч повернулся к нам и объяснил:

– Звонил начальник УВД. Говорит, Штейн пропал. Ну, в смысле того, что связи с ним нет. То есть получается, что «важняк» никому из местных не сообщил о том, что с ним приключилось. Думаю, что он вообще никому ничего не сказал. Я здесь сижу, дрожу в ожидании, что вот-вот разразится шквал звонков из Киева. А получается – фестиваль глухонемых какой-то. Ничего не понимаю!

– Да что тут непонятного! – разошелся Юнкер. – Обломали юнцу рога! И всех делов-то!

– Ну, да, ну, да… – думая о чем-то своем, согласился Брут.

Опять наступило молчание, а часы на стене безмолвно констатировали: двадцать один час тридцать семь минут. Я огляделся и увидел, что все бывшие однокурсники тоже не отводят взгляд с циферблата часов.

Двадцать один – сорок две…

Бокальчук вернулся в зал, одетый в спортивный костюм и стал нервно расхаживать от окна к столу и обратно.

Двадцать один – сорок четыре…

Брут и Черноух подтянулись поближе к пульту управления. Зимбер тоже поднялся с дивана и по-боксерски разминал шею.

– Есть письмо! – доложил один из дежуривших за пультом офицеров. – Товарищ генерал! Обмен на заводе!

– Ийесс! – опять победоносно подпрыгнул Зимбер. – Слону виват!

Казалось, что все вокруг в одночасье пришло в хаотичное движение, но спокойный голос генерала мгновенно переключил присутствующих в размеренный рабочий режим:

– Итак, пенсионеры остаются в доме. В бой идут одни менты! Вадим Федорович спокойно садится в свою машину и не торопясь едет на объект. «Беркуту» полная готовность! Машины сопровождения – на позиции! Полковник Черноух, за мной!

Через минуту в зале снова господствовала тишина. Только неугомонный Зимбер никак не мог успокоиться и ходил по маршрутам Бокальчука и Брута. Молодязев и Пуртев, нахохлившись, сидели на диване. Минут через пять к нам присоединился командир группы «Беркута». Попросив разрешения присутствовать, капитан снял вымокший дождевик и скромно расположился на стуле возле входа.

– Да не робей, служивый! – по-свойски обратился к нему Зимбер. – Подгребай к столу! Если хочешь, то погрейся коньячком.

– Спасибо, я не пью, – ответил тот, но к столу все же подсел. – Я тут извиниться хотел. Ну, вы же свои, а мы… В общем, прошу прощения! Я в какой-то заторможенности был. Этот «следак» прокурорский меня как будто загипнотизировал. Смотрит, как рентгеном просвечивает. У меня до сих пор поджилки трясутся, как у пацана нашкодившего.

– Не парься, кэп! Мы тут все перетрухали маленько! – успокоил его Пуртев.

Совсем ненадолго в зал вернулась тишина…

– Они уже на месте, – сообщил сидевший за пультом оперативник. – Но там что-то непонятное…

Затаив дыхание мы прислушивались к радиопереговорам. По обрывкам фраз стало понятно, что на территории завода происходят события, совсем не вписывающиеся в рамки разработанного плана:

– Третий, ответь первому! – послышалось из динамика.

– Первый, я – третий! Я не на месте. У нас изменения…

– Где объект?! Какие еще изменения?! Я не понял?! Доложите! – гремел недовольный голос Брута.

– Первый, я – третий! Объект на завод не прибыл. Его перехватили какие-то подростки. Они в квадрате семь.

– Что за…?! Я первый! Всем прибыть в седьмой квадрат! Бегом!!

– Первый! Отбой! Всем отбой! Скорую в квадрат семь.

– Понял! То есть не понял?! Какой отбой?!! Подозреваемый задержан?!

– Первый, я – третий! Родственники объекта в безопасности! Здесь больше никого нет. Все чисто.

– Третий! Все прочесать! – не успокаивался Брут. – Следственную бригаду в квадрат семь.

На пульте была установлена радиостанция, настроенная на милицейскую волну. Там велись свои, не менее интересные, переговоры:

– Я – «Гранит-1»! Всем «Гранитам» быть на местах! Предельное внимание!

– «Гранит-1»! Я – седьмой! Секретность нарушена.

– Я не понял, седьмой! Что за ерунда?! Доложите обстановку!

– «Гранит-1»! Спецы дают отбой. Просят скорую и следственную бригаду.

– Я не понял! Какой отбой?!

– «Гранит-1»! Отбой! Все живы!

Было понятно, что спецоперация на заводе закончилась. То есть все намеченные мероприятия как-то очень быстро и непонятным образом завершились. В то же время мы понимали, какое напряжение испытывали все те, кто там был, поэтому не стали никому звонить. От нетерпения у меня пересохло в горле, не смотря на то, что за последние десять минут я выпил два стакана минералки.

– Че стоим?! – заорал Зимбер. – Погнали туда!!

– Витя, сядьте, – спокойно сказал Молодязев. – Или мы с Вами больше на Лонжероне рыбачить не будем!

– Ой-ой! – раскуражился Зимбер. – Это станет трагедией всей моей жизни! У меня уже прямо сейчас пропал аппетит.

Я знал, что это – нервное. Весь вечер мы находились в состоянии сильного психологического напряжения, а оно каким-то образом должно было разрядиться. Пусть лучше так – в этой безобидной словесной чехарде.

Капитан «Беркута» проявил смекалку, и чтобы добыть хоть какой-то информации переговорил с кем-то по телефону, а потом доложился нам:

– Я ротному позвонил. Его бойцы по секретному приказу генерала тоже перекрывали завод. Вы меня только не выдавайте! Так вот он говорит, что как только хозяин дома к заводу подъехал, его какие-то пацаны на скутере перехватили. Потом повели в один из цехов. А потом они вынесли оттуда женщину и малыша. Говорят, что их усыпили. Сейчас «Беркут» прочесывает всю территория, но, по-видимому, там никого нет. Это все.

– Ну, что скажете, великие психоаналитики? – подбоченившись спросил Пуртев. – Прошу высказываться! Давайте, анализируйте!

– Лучше подождать Бокальчука, – предложил я. – А для полного анализа нужно наметить ряд неотложных действий. Первым делом тщательно отработать территорию завода. Думаю, что с момента похищения дочка и внук Вадима находились там. Значит должны остаться следы. Этот пункт уже выполняется. Далее нужно провести полное медицинское обследование мамы и малыша, но лучше, чтобы она сама поскорее все рассказала. Уверен, что медики уже делают свое дело. Ну, и последнее: наверное, совсем скоро мы получим очередное послание от похитителя. Должен же он как-то объяснить свои действия? Он непредсказуем, но его действия последовательны…

В этот момент «ожила» радиостанция капитана «Беркута» и мой доклад тут же стал никому не интересен.

– Я первый! Всем отбой! – поскрипывал голос Брута, пробиваясь сквозь шипение и бульканье эфира. – «Щит-1»! Предельное внимание по периметру дома объекта! Мы возвращаемся на базу.

– «Щит-1» понял! – ответил командир спецгруппы и, поправляя амуницию, направился к двери.

– Это всё?! – поднял брови Зимбер.

– Генерал возвращается, – задержавшись в дверном проеме, объяснил капитан. – Скоро все узнаете.

Через несколько минут в зал ввалились разгоряченные и вымокшие под дождем оперативники. Черноух, разглаживая намокшие усы, сразу же подошел ко мне и молча развел руками.

– Ничего, Витя. Главное, что все живы, – сказал я, поглядывая на непривычно возбужденного генерала.

– Так, друзья-однополчане! – стаскивая на ходу пиджак, распоряжался Борис Никифорович. – Всем по соточке коньячку! Мне, естественно, больше. Эй, кто-нибудь?! Подать немедля горячительные напитки! А то эти «пенсы» всё выжрали пока мы воевали. А ладно – сам управлюсь!

Нужно заметить, что эти «пенсы», то есть пенсионеры МВД, в отсутствие генерала ничего такого не пили, а содержимое бутылки коллекционного коньяка потихоньку высосал сам Брут в компании с Бокалом и Юнкером еще до начала активных действий на заводе. Но кто станет мелочиться в такой момент?!

Генерал подошел к буфету и, пересмотрев этикетки «батареи» разнокалиберных бутылок стоявших на полке, достал пирамидоподобный штоф подарочного молдавского коньяка.

– Думаю, что Вадим Федорович не обидится. А посему давайте-ка выпьем за то, что все целы! – разливая содержимое по фужерам, генерал о чем-то задумался, а потом сказал. – Кто бы мне еще объяснил ход мыслей в воспаленной башке этого шутника? А заодно и в башке Штейна…

Все, кто хотел, выпили, после чего Брут отправил свою команду в гостиницу. Их миссия была закончена. За пультом остался дежурить только один оперативник. Дальше это дело предстояло довести до какого-нибудь логического конца работникам прокуратуры и местной милиции.

Потом Борис Никифорович рассказал, что Бокальчук прямо с завода отправился в больницу, где обследовали дочь с внуком. Врачи уже успели сообщить, что они здоровы, но находятся под воздействием какого-то сильного снотворного. Дочери Бокала его ввели путем внутривенной инъекции, а малышу, очевидно, подмешали в еду.

Наш «Седьмой флот» пока оставался на рейде. То есть никто не собирался уезжать. Все мы прекрасно понимали, что это лишь короткая передышка, и вскорости наш противник обязательно предпримет следующий шаг. Знать бы какой?!