Текст книги "Седьмой флот"

Сан Саныч рассказал мне, что близко общается с Семеном Пуртевым, Молодязевым и еще несколькими нашими однокурсниками.

– Сначала почти все от меня отвернулись, – хитро улыбаясь, говорил он. – Подумали, что Батон «пулю» башкой поймал. Шарахнулись в разные стороны, как от прокаженного, но со временем пообвыкли. Взгляды и убеждения с годами гибкими становятся. А тот кто застрял в своей ватной категоричности, того и колбасит по сей день. Такие остаются один на один со своей желчью. Комплекс всеобиженности – специфика ментальности некоторых закостенелых индивидуумов. У подобных нытиков все вокруг виноваты. Типа весь мир против них ополчился. Вот и возомнили себя великими мучениками. Зато только они знают, как правильно надо жить. Вот только сами не живут так, как поучают других. Взять, к примеру, Дохода. Умный же мужик, а на поверку – олух Царя Небесного! Ну, если уж донесли тебе доброжелатели, что тебя предал ближний твой, так поговори с ним! «Перетри» тему, так сказать. Так нет! Сразу в позу! Никак не дойдет до Лёньки, в чем смысл жизни. Будто фамилию свою оправдывает – Недоходов. Может для этого и погоняло дали, как бы в противовес – глядишь когда-нибудь и дойдет. Приходил он ко мне ранней весной. Все на жизнь жаловался. Тебя не забыл помянуть. А ведь в череде его жизненных событий факт позорного исключение из школы – это всего лишь одно маленькое звено. А он все свои беды только к нему и сводит. Неразумно это, да и опасно. Можно в такое болото угодить, что и не выберешься. Вот его и тормознули по-взрослому. Так что твои кикиморы и гады – это еще не самый болезненный вариант. А ты, небось, знаешь, почему он на тебя окрысился?

– Знаю, – выдохнул я и почувствовал, как заныло под ложечкой.

Лицо стало мокрым от пота. Как будто я сижу на верхней лавке в парной, а какой-то шутник плеснул ушат воды на раскаленные камни и запер дверь.

– Конечно же, я виноват. Мне нужно было сразу с ним поговорить, – мой голос доносился как будто со стороны. – Я ж узнал об этой подставе пять лет назад, когда мы встречались с нашими. Сеня Пуртев мне все и рассказал. Я тогда здорово оправдывался. А нужно было сразу разыскать Дохода и все разрулить. Может, и не случилось бы всего этого.

– Отпускаются тебе грехи, – серьезно сказал Саечкин и положил руку на мое плечо. – Считай, что я принял твою исповедь.

А мне сразу стало легче. И было удивительно от того, что прощение хоть одним человеком, настолько освобождает душу от терзаний.

– Только не натягивай на себя лишнего, – посоветовал он. – Все, что произошло с Леонидом, касается каждого из нас. Правда, мы пока еще не знаем, кого и как конкретно. Потому что еще не открыта причина всего происходящего. Поэтому и не можем до конца определить меру своей ответственности. Но все обязательно разрешится, и довольно скоро. Не зря ведь Господь собрал нас всех в одной ситуации. И чтобы ты знал: непосильно быть ответственным за все дела остальных. Раздавит…

Потом я рассказал Батону о последних находках по Лёнькиному делу. О спичечных коробках, о непонятной слежке и о своем новом помощнике. А еще о том, что теперь у меня есть своя «штаб-квартира» с прикрытием.

– «Топтуны» и штаб-квартиры у нас тоже имеются, – усмехаясь, сказал Батон. – Не думай, что я только молюсь и сижу, сложив руки. Сказал же, что скоро все выяснится. А может, слежки-то никакой и нет?

– Может, и нет, – согласился я и почувствовал, как опять заныло под ложечкой.

Мы уже подъезжали к дому Костюченко. На улице, застроенной добротными частными домами, царила горестная тишина, которая только усиливалась молчаливым присутствием множества людей. У ворот дома, который я сразу же узнал, были припаркованы машина скорой помощи, милицейский УАЗ и несколько легковушек. С обеих сторон улицы на тротуарах собирались небольшими группами жители поселка. Во дворе тоже было многолюдно. Нам навстречу вышел подтянутый, смуглый капитан милиции и сразу бросился в объятия Саечкина.

– Ну, как же это, дядя Саша?! – только и успел сказать капитан. Он навзрыд по-детски заплакал, уткнувшись лицом в рясу священника.

Я понял, что это Андрей, сын Костюченко. Потом мы зашли в дом, и меня сразу же накрыло волной тягостной прострации. Я автоматически высказывал стандартные слова соболезнования и поддержки родителям Славы, а сам только и думал о том, как поскорее выбраться на улицу. Хоть там и жарко, но нет этого гнетущего невидимого «покрывала», сотканного из горя и боли от невосполнимой утраты.

Жена Славика пыталась держаться, и говорила спокойно, но с внутренним надрывом. Сказала, что помнит меня и рада видеть, а потом обессиленно разрыдалась, уткнувшись лицом в грудь Батона. Дальше я уже смутно воспринимал все происходящее.

Начал приходить в себя после того, как попрощавшись с родными Костюченко, мы вышли во двор. Там встретились с Пуртевым и Молодязевым. Потом один за другим стали подъезжать наши бывшие однокурсники. Мы обнимались, с трудом сдерживая слезы. Кто-то сильно изменился за эти годы, а кого-то можно было узнать сразу. Кто-то по-дружески переговаривался с Батоном, а кто-то, сдержанно поздоровавшись, держался на расстоянии. К сожалению, кардинальная перемена мировоззрения одного человека воспринимается его окружением как отход от привычных устоев или даже как измена общепринятым принципам. Такие «белые вороны» часто выпадают из категории «своих». А к чужакам всегда отношение скептическое и настороженное.

Не смотря ни на что, в монастырский микроавтобус затолкалось человек десять. И, учитывая обстоятельства, многие возжелали помянуть Костюченко, а заодно и отметить нашу встречу. Выгрузилась ватага в центре города, недалеко от Соборки, а Саечкин, извинившись, уехал в свою обитель.

После долгих споров мы, наконец, решили, где лучше всего организовать застолье и провести остаток дня. А уже через полчаса компания расположилась в небольшом прохладном зале уютного ресторанчика недалеко от Сабанеева моста. Усевшись рядом с Молодязевым, я ощутил, насколько проголодался и как молниеносно пролетел этот волнительный день.

Правда, до ресторана дошли не все. Один откололся сразу еще на Соборке, сославшись на занятость. Двое других откланялись по дороге, получив какие-то экстренные сообщения на свои мобильники. А после того, как уже в ресторане помянули Славика, нашу компанию покинули еще двое. В итоге нас осталось пятеро. Кроме Молодязева и сидевшего напротив меня Сени-летописца остались поддержать застолье еще два коренных одессита.

Рядом с Пуртевым расположился Шура Самчуков по прозвищу Профессор. Неправдоподобно худой и сутулый дядечка в больших роговых очках, в костюме и при галстуке, действительно похожий на почтенного научного деятеля. Но Александр Сергеевич Самчуков был наделен не только профессорской внешностью. Он и, по сути, был настоящим профессором. Только профессором в области разработок витиеватых и многоходовых оперативных комбинаций. Аналитик и тактик высочайшего уровня. Данное обстоятельство позволило ему всего через пару лет после окончания школы милиции приобрести известность и авторитет среди всего оперативного состава Одессы и области. Самчуков до сих пор служил в областном аппарате управления сыска. Только никто не знал ни его должности, ни звания, а на мой вопрос об этом Шура загадочно улыбнулся и, отмахнувшись, сказал: «Оно тебе надо?».

Между худосочным Профессором и тучноватым Молодязевым восседал Витя с редкой для советского милиционера фамилией Зимбер. Ну, действительно звучит как-то непривычно: «Товарищ полковник Зимбер». Глядя на него я думал, что если бы в советское время творчество Булгакова было более доступно, то еще в школе милиции Витя, наверное, получил бы «погоняло» Швондер. Но не из-за схожести их характеров, а по созвучию фамилий. Тем более что внешне он напоминал знаменитого одесского юмориста Семена Карцева, который, кстати, сыграл роль Швондера в моем любимом фильме «Собачье сердце».

Витя появился на свет где-то под Одессой и рос в семье местного участкового. Наверное, именно тогда он уже взял в руки милицейский жезл. Потому и проработал всю жизнь в ГАИ. Сейчас господин Зимбер возглавлял известную в Одессе юридическую фирму. Но это была лишь видимая часть «айсберга». Неофициально Виктор Петрович обладал способностью решать любые вопросы, связанные с одесским автомобильным рынком и не только. Говоря о таких людях, одесситы уважительно восклицают: «Ну, сааэршенно багатый человек!»

С Пуртевым мы виделись и общались чаще, чем с другими. Сеня всегда был молчуном, любил читать и отдавал предпочтение журналистике. Еще в курсантские годы он славился своими рефератами по криминологии и правоведению.

– Вот что, мужики! – прервал затянувшееся ковыряние в тарелках молчун Пуртев. – Я не хотел при всех говорить. Будто чувствовал, что большому «хуралу» эта информация ни к чему. В общем, ждал, когда останутся проверенные бойцы из нашего взвода. Так и получилось…

– Ну, не томи, оратор! – проворчал жующий Зимбер.

– Короче, месяц назад у себя дома в Скадовске умер наш взводный Володя Вишенцев. Вечером заснул, а утром не проснулся. Говорят, сердце.

– Какая-то черная полоса! – резюмировал, поправляя очки Самчуков.

– Я сегодня, как только узнал, сразу же выложил на сайт сообщение о гибели Костюченко, – продолжал Пуртев. – Начали приходить отзывы, соболезнования, а среди них оказалось и сообщение о смерти Вишенцева. Вот только не знаю, кто его прислал. Обратный электронный адрес оказался одноразовым.

Наступила тишина. Такая себе пауза, напоминавшая немую сцену из гоголевского «Ревизора». Помолчав, Пуртев продолжил:

– Если вспомнить любимое выражение нашего начальника курса о том, что рыба начинает портиться с головы, то получается, что вся эта свистопляска началась именно с командира взвода. Ведь по хронологии событий Вишенцев первым покинул этот мир. Понимаете, о чем я?!

– Ты что, намекаешь на серию? – спросил Самчуков. – Сам же сказал, что сердце. Хотя? Я ведь знаю о спичечных коробках. Думаю, что Доход и Костюченко были как-то связаны между собой. Надо Лёньку потрясти. А смерть Вишенцева, как по мне, простое совпадение.

– Ну, конечно! – картинно развел руками Пуртев. – Костюченко и Недоходов – потенциальные компаньоны! Да что их могло связывать, Шура?! Где Славик, а где Доход? Они и виделись-то последний раз лет десять назад.

– Согласен, – вступил я в разговор. – По-моему здесь дело в другом. И у нас нет пока оснований связывать одесские убийства со смертью Вишенцева. Но проверить не помешает. Нужно кому-то поехать в Скадовск и на месте все уточнить.

– Кстати о серии, – Молодязев слегка наклонился вперед, переходя на полушепот. – Следователь сегодня изъял спичечный коробок в квартире Дохода. А мы то думали, что Лёнька просто сбрендил по пьяни! Так вот, коробок точно такой же, как и тот, что нашли у Костюченко. С олимпийским мишкой.

– Прокуратура, как всегда на высоте, – желчно заметил Зимбер. – Спасибо еще, что до суда не дошло! А то «присел» бы наш Доход лет на десять. Работнички, мать их…

– Вы только не кипишуйте, уважаемый Виктор Петрович! – шутя, успокоил его Молодязев. – Не то заляпаете фрикасе свой ослепительный галстук!

– Да ну тебя, Юрка! Я ж серьезно! – отмахнулся от него Зимбер.

Но Юрий Всеволодович спокойно продолжил:

– Наверное, кто-то из ментов во время осмотра зафутболил коробок под шкаф. Ну, чтобы меньше было писанины в протоколе. Здесь я преступного умысла не вижу. Обычное ментовское головотяпство. Так вот, внутри коробка семь целых спичек с красными головками и одна обломанная, без «головы». А коробочек-то странненький – сейчас таких и не выпускают.

– А бутылку у армян изъяли? – поинтересовался я.

– А как же! – подтвердил Молодязев. – К нашему счастью они не успели посуду вывезти. Копили на черный день. Но интересно другое! Старший «шаурмист», тот, что выпивал вместе с Доходом, после пьянки тоже резко «потух и вырубился» почти на сутки. Так что водочка, скорее всего, оказалась с добавками. Экспертиза покажет.

Еще какое-то время умудренные опытом одесские сыщики вспоминали похожие случаи из практики. Поминки Костюченко плавно перешли в мемуарно-деловое русло. В общем жизнь продолжалась. И это обстоятельство было лучшим и решительным ответом на неизвестно откуда нанесенный нам удар.

– Ну, за старую гвардию! – предложил тост Самчуков. – Вот ведь, как получается. Спустя столько лет довелось встретиться, и, надо же, при таких поганых обстоятельствах! Сейчас самое главное быть вместе и не бояться этого мелкого гада! Вот только поверить трудно, что, скорее всего, это кто-то из наших. А что им движет – разберемся!

Мы выпили, после чего Профессор подсел поближе ко мне:

– Лично меня, Слон, заинтересовала слежка за тобой. Молодязев мне еще вчера «маякнул». А для меня это дело принципа. Потому что мне, как никому другому, положено знать обо всех скрытых оперативных мероприятиях в городе. А я об этом ничего не знаю! Так что принимаю эту недоработку лично на свой счет! С этого момента за тобой будет установлено контрнаблюдение.

Не дожидаясь моей реакции, он встал и снова обратился к присутствующим:

– Учитывая ваш неофициальный статус в этом деле, нужно будет действовать аккуратно. А это значит, скрытно и на «кошачьих лапах». Согласны? А посему нарекаю нашу операцию кодовым названием: «Седьмой флот»!

В этот момент у него был такой вид, будто Профессор сделал какое-то важное научное открытие.

Конечно же, всем нам был известен этот устаревший сугубо розыскной термин. Дело в том, что в структуре МВД Союза все основные профильные управления имели свои порядковые номера. Седьмое управление МВД занималось секретными оперативными разработками в тылу неприятеля: скрытые наблюдения, внедрение оперативников в преступную среду и тому подобное. А «Седьмой флот» – это уже чисто одесское название, как аналог седьмого флота ВМС США, который выполняет секретные форс-мажорные задания по всему миру.

***

Около полуночи в сопровождении Пуртева и Молодязева я был доставлен домой на такси. Они проводили меня к дому Марии, после чего мы распрощались.

На улице Красных зорь было безлюдно, но совсем не тихо. Со стороны «Чайки» доносилось глухое буханье и грохотание ночной дискотеки, а над Аркадией в небо взлетали разноцветные букеты фейерверков. В нашем дворе ночная жизнь тоже протекала своим чередом. Из беседки, заплетенной виноградом, слышалась развеселая музыка. Были слышны приглушенные разговоры. Мне совсем не хотелось верить, что в этой феерической располагающей к отдыху обстановке кто-то ведет за мной скрытое наблюдение. Я вдруг ощутил себя на отдыхе, а все события прошедшего дня показались далекими и нереальными. Но это состояние продолжалось недолго.

Зайдя к себе в коморку и привычно осмотревшись, я заметил следы пребывания в ней посторонних. «Контролька» на чемодане была не на месте. «Контролька» – это уголок носового платка, будто бы случайно зажатый замком-молнией в крышке чемодана. От края платка до планки с кодовым замком я всегда оставлял шесть зубчиков ленты замка. Сейчас их было намного больше. Все остальные вещи были на местах и ничего из комнаты не пропало. Все это только подтверждало мои догадки о том, что работали не дилетанты.

У хозяйки пансионата Марии был заведен порядок: перед уходом на пляж все постояльцы должны были оставлять ключи от комнат в аптечном шкафчике на веранде дома. А ценные вещи и документы можно было сдавать хозяйке. Для этих целей в ее комнате стоял невысокий массивный сейф, одновременно выполнявший роль подставки под телевизор. Я тоже придерживался установленного порядка на счет сохранности ключей, а вот услугами сейфа не пользовался. Ничего особо ценного с собой у меня не было.

Закончив осмотр вещей, я решил безотлагательно поговорить с Марией. Тем более что ее звонкий голос я слышал среди других, доносившихся со двора. Увидев меня на пороге беседки, раскрасневшаяся Мария поднялась с лавки и представила своего постояльца подвыпившей шумной компании:

– Это мой родич по мужу из Киева. Сергей Иванович. Тоже на отдыхе.

Краснолицый мужик моих лет и похожей комплекции поставил на стол граненый стакан с пивом, вытер о свою же футболку руки и отрекомендовался:

– Борис! Очень приятно! Мы с женой из Питера, – пожимая мне руку, он качнул головой в сторону тучной дамы в очках с обгоревшими на солнце плечами. – А та, что рядом – Рая из Донецка. Отдыхает одна!

Последнюю фразу он произнес столь многозначительно, что поначалу я испытал легкое замешательство. Не зная, что сказать, стоял и с дурацким выражением лица тупо пялился на эффектную женщину лет сорока с «хвостиком». Более попугайского смешения цветов и стилей мне видеть не приходилось. Короткая стрижка особы бальзаковского возраста представляла собой ядовитый микс из ярко-оранжевых, каштаново-шоколадных и огненно-красных пятен. Смысл этой цветовой комбинации был ведом, наверное, исключительно парикмахеру. Чуть одутловатое лицо покрывал щедрый лоснящийся слой «штукатурки». В общем, если бы утром я повстречал ее без макияжа, то вряд ли бы узнал. Темно-синие тени и густо окрашенные ресницы дисгармонировали с прозрачной зеленью глаз. Вдобавок к этому еще и темно-красный маникюр на длинных и загнутых ногтях. Такие женщины ошибочно думают, что прихорашиваясь подобным образом, они расставляют сети для представителей противоположного пола. На самом деле этим боевым окрасом нормального мужика можно только напугать. А сама женщина может попасться в сети, расставленные «ловеласами-динамовцами» или отъявленными альфонсами.

– А это молодожены из Херсона. Паша и Даша! – продолжал докладчик, указывая рукой на Нюру и худенькую белобрысую девчонку с веснушками не только на лице, но и на руках. – У них медовый месяц. Вот решили отпраздновать. Прошу присоединяться к нашей компании!

– Спасибо, но вынужден отказаться. Жара доконала. Завтра обязательно исправлюсь! – заверил я, увлекая за собой Марию. – Похищаю у вас хозяйку, но всего на пару минут.

Поднявшись на крыльцо дома, я негромко спросил:

– Сегодня к Вам кто-нибудь приходил? Может, искали жилье, или еще по какому поводу?

– Ну, да, – подтвердила Мария. – Паспортистка наша приходила и милиция с ней в штатском. Она книгу регистрации проверяла, а эти, что с ней, книжечки свои показали и сказали, что из горуправления. Какой-то рейд проводят по нелегалам. Расспрашивали меня про жильцов. Я про Вас – ни-ни! Претензий ко мне не было, а один из этих меня просто задолбал! Полчаса читал лекцию о паспортном режиме.

Я понимал, что по меркам Марии «полчаса» – это означает минут десять. Но даже, если на самом деле лекция длилась пять минут, этого вполне было достаточно, чтобы обработать мою комнату.

– А сколько их было, не считая, паспортистки?

– Ну, с этим тошнотиком были еще двое. Только они даже в комнату не заходили. Во дворе пошастали и сидели на крыльце. Вроде так… – Мария развела руками, но для меня эта информация была исчерпывающей.

Поблагодарив хозяйку, я взял из комнаты туалетные принадлежности и пошел к умывальнику. Теплилась надежда, что из беседки меня заметит Нюра. Так и случилось. Он вышел как бы на перекур и уселся на скамейке, стоявшей недалеко от умывальника.

– По твоей информации все получилось. Спасибо! – сказал я, умываясь. – А откуда вообще взялась эта бутылка? Ну, та, которую на базаре распили армянин с Недоходовым.

– Так он сам же ее туда принес, – тихо ответил Нюра. – Сказал, что «забашляли» за халтуру.

– А что за халтура, не знаешь?

– Знаю, конечно, – ухмыльнулся мой помощник. – Доход пока не потух армянину похвастался. Какие-то крутелыки загнали к нему на базу в Лесках свой джип. Попросили Дохода приглядеть за машиной, а заодно и помыть.

– Что-то дешево «забашляли». Одной бутылкой…? Не-е, – протянул Нюра. – Стал бы Доход этим хвастаться? Еще стольник сверху подогнали.

– Тогда понятно. Спасибо. Рад, что теперь ты будешь рядом. А то какие-то «левые» менты сегодня проверяли здесь паспортный режим. Похоже, что из-за меня. В вещах моих порылись. В общем, не расслабляемся и работаем.

Закончив водные процедуры, я вернулся к себе в каморку и тут же завалился на скрипучий диван.

Спал в ту ночь мертво, как говорится, без задних ног.

Глава четвертая. БОКАЛ

В половине шестого утра проснулся и понял, что спать больше не хочется. Ощутил себя бодрым и вполне отдохнувшим, поэтому решил пройтись к морю.

Два фактора способствовали приподнятому настроению. Первый показатель – это, конечно же, утренняя прохлада. Ну, а второй – сугубо личный момент, позволяющий человеку не растратить запас суточной бодрости и энергии всего за пару минут. Я имею в виду состояние внутреннего эфира, который у меня этим утром был чист, как звенящий горный хрусталь. Согласитесь, что не всегда так бывает. Порой проснется человек, потянется в постели и, ощутив себя полным сил, идет умываться. А вместе с ним может проснуться и его внутренний «червяк». У каждого он проявляет себя по-разному. У кого-то это тлеющие внутри обиды или невысказанные кому-то претензии. А кто-то затаил в себе недовольство в адрес правительства или испытывает тремор из-за возможного захвата Земли инопланетянами. «Червячок» приступает к своей сверлильно-бурильной работе, после чего весь запас энергии моментально поглощается этим жупелом. А человек умывшись и почистив зубы, становится похожим на воздушный шарик, из которого в одночасье выпустили весь воздух…

Ранние утренние часы особенно располагают к размышлениям, как говорится, пока голова еще свежая. А нахлынувшие воспоминания как нельзя лучше этому способствуют и отнюдь не портят приподнятое утреннее настроение. Шагаешь себе размеренно и наблюдаешь как бы со стороны за потоком воспоминаний плавно перетекающих в день сегодняшний. Особенно когда идешь по знакомым с детства местам.

Южный город только-только начинает просыпаться, а неугомонные пляжники уже маршируют растянутым строем в направлении моря.

Вспомнилось, как с раннего детства мама приучала меня к утреннему купанию. Когда мы отдыхали всей семьей на море, то уже в шесть утра папа убегал в столовую занимать очередь на завтрак. А мы с мамой бежали на пляж, чтобы успеть разложить полотенца поближе к воде, обеспечив себе на целый день, удобный подход к морю. А к восьми утра весь пляж уже был застелен полотенцами, простынями и покрывалами. Дойти до воды по узким песчаным дорожкам между ними было сложно, тем более в полуденные часы, когда песок нещадно обжигал босые ноги.

Мне захотелось пройтись до пляжа не напрямик, а по знакомой с детства дороге – через десятую станцию Фонтана. Там есть особое место, откуда еще издали можно увидеть море. Раньше до этого перекрестка на углу Ванного переулка я всегда хотел добежать первым и сообщить, к чему нужно готовиться взрослым. Если море спокойное, значит, мы с дедом поплывем к волнорезу собирать мидий, чтобы вечером приготовить на костре вкуснейший плов. Если же были волны, да еще и с белыми пенистыми бурунчиками, то маму и бабушку это отнюдь не радовало. Они понимали, что им вряд ли удастся выловить меня из моря хоть на несколько минут.

– Ты уже синий, как пуп! – кричала бабушка, пытаясь заманить меня на берег. В качестве приманки она потрясала литровой банкой с варениками.

Воспоминания. С их помощью я удивительным образом могу перенестись в прошлое и встретиться там с самим собой. А разве только я один? Погружаться в свое прошлое умеют все люди, обладающие хорошей памятью. Но далеко не все используют возможность изменить при этом свои неприглядные памятные следы. Каким образом? Думаю, что это несложно. Выражаясь современным языком, нужно переформатировать себя в настоящем времени. Проще говоря – увидеть и признать былые ошибки, а потом постараться не повторять их в будущем. Тогда и отпадет желание узнавать из посторонних источников о том, как сложится твоя жизнь. То есть уже не захочется доверять судьбу непонятно кем составленным гороскопам или «мутновидящим программистам».

«Ох и занесло же меня в дебри с утра пораньше!» – подумал я, остановившись на заветном месте. – «А море-то сегодня спокойное, как никогда. Вот бы и день так прошел!».

Отдыхающих на пляже было не много. Зато рыбаков на пирсах и волнорезах – предостаточно. Да и рыбацких лодок я насчитал не меньше десятка.

Подойдя к воде, вдохнул свежий морской воздух, смешанный с ароматом прелых водорослей. Это любимый запах жены. Когда мы приезжали на море, то первым делом Оля окуналась в воду и с наслаждением вдыхала пьянящий аромат. А потом смеялась и шутила: «Ну, все! Я получила то, что хотела. Можно ехать домой!».

Искупавшись, я решил побродить босиком по бетонному пирсу и позаглядывать в ведерки любителей утренней рыбалки. Серебристые спинки рыб блестели в утренних лучах солнца, нагоняя аппетит. Пришлось подумать о завтраке, но оказалось, что мои мысли каким-то непостижимым образом уже долетели до «Сиреневой рощи» и вернулись оттуда телефонным звонком. Референт отца Александра поздравствовался и сообщил, что батюшка ожидает к завтраку. Получив мое согласие, он сказал, что за мной приедет машина. Я же пообещал быть готовым к восьми утра и ожидать транспортное средство возле «быка».

Дома быстро привел себя в порядок и даже успел выпить чашечку кофе в беседке. Как бы случайно проходя мимо, не смог отказаться от приглашения Нюры.

– Вы не забыли, что мы Паша и Даша? – усмехаясь, напомнил он, подмигивая своей спутнице. – Какие будут указания?

– Счастливо провести медовый месяц! – отшутился я. – А если серьезно, то сейчас я поеду в монастырь. Машина будет к восьми возле «быка». В общем, проводите меня, а заодно понаблюдайте. Кстати, «хвостов» может быть несколько. Местные коллеги организовали контрнаблюдение. Поди, теперь разберись, где свои, а где чужие! Но посмотреть все равно надо.

– Это уже делается, – заверил меня Нюра и обнял за плечи Дашу. – Мы тоже организовали контрнаблюдение. Думаю, что должно получиться. Ведь тому, кто наблюдает за объектом, легче определить: сам он это делает или у него есть «конкуренты». Но я не думал, что их окажется столько!? Вот и не лезьте на рожон. Ваше дело наблюдать здесь, в окрестностях. Меня «тащить» не надо.

Мне оставалось только удивляться, откуда у этого мальчишки такие познания в оперативно-розыскной работе. Интересно, чем он занимается в обычной жизни? Ну, да не мое это дело!

На часах было без четверти восемь. Я поблагодарил за кофе и, выйдя со двора, отправился к назначенному месту. Следом за мной из калитки неспешно вышла Даша. В руках у нее был объемный пластиковый пакет с мусором. Она шла позади меня к мусорным бакам, которые стояли у Фонтанской дороги. Оттуда хорошо просматривался сквер с «быком», обе трамвайные остановки и длинный участок автотрассы.

Дойдя до фонтана, осмотрелся. Прямо на парапете расположились двое молодых парней. Громко смеясь и жестикулируя, они что-то рассказывали друг другу. Рядом с ними на тротуаре стоял поблескивающий на солнце новенький светло-синий скутер. Похоже, что это и было контрнаблюдение молодой команды моего помощника. А на противоположной стороне дороги, у обочины, стоял знакомый монастырский микроавтобус.

***

Уже через полчаса мы с Батоном и приехавшим раньше меня Молодязевым сидели за тем же столом в лесопарке за часовней. Только на этот раз пахло не яблоками, а жареным картофелем и рыбными котлетами.

– Откушивай, Сергей Иваныч, поплотнее! Ибо путь тебе предстоит не близкий, – тоном проповедника, увещевал меня Саечкин.

– Вот-вот! Сам же давеча сказал, что нужно кого-то отправить в Скадовск, – не отрываясь от монастырского завтрака, вторил ему Молодязев. – «Флот» решил эту миссию доверить Слону. То есть инициатору…

– Спасибо за доверие! – отозвался я, совсем не удивляясь столь неожиданному повороту. – Я всегда знал, что инициатива наказуема.

– А заодно и с Бокалом повидаешься, – продолжал Юрий Всеволодович. – Вадим обещал помочь. До Николаева тебя довезут в «карете» его преосвященства…

– Очень смешно, ваше высокодурство! – молниеносно парировал Саечкин.

– Ну, что ты, в самом деле?! Это ж я так, по-дружески! – обнял его за плечи Молодязев. – Только не обижайся!

– На обиженных кадила падают, – хитро улыбнувшись, ответил Саечкин.

– Не понял? – тщательно пережевывая котлету, заметил я. – Как это может кадило упасть на чью-то голову?

– Может, – заверил меня Батон. – Сам видел. Цепь оборвалась и – тыдыщ!! Прямо мужику по кумполу. А позже он сам мне признался, что дюже обижается на свою любимую тещу.

– Нет, ну, с головой у Сан Саныча, полный порядок, – важно заключил Юра. – Я ж тебе, Слон, говорил.

– Говорил, говорил. Только надо бы поскорее с Доходом решать, пока мозги у него совсем не поплавились. Дави, Юрка, на Панфилова!

– Само собой. Я давлю на Давидовича, а он – на экспертизу. Пообещали до вечера выдать заключение по бутылке. Если к водке что-то подмешали, то это уже повод, чтобы изменить Доходу меру пресечения. А вот спички, как доказательство, прокурорский генералитет отметает начисто. И с убийством Костюченко они почему-то связи не усматривают. Буратины неотесанные! Кстати, о дереве. В коробке, что в руке у Славика нашли было шесть спичек с красными головками, а седьмая сломанная.

– А в коробке из квартиры Дохода было семь целых спичек и восьмая сломанная, – продолжил я его мысль. – Если такой же коробок с медведем всплывет и в Скадовске, то в нем, по логике Пуртева, должно быть восемь спичек и девятая сломанная. Тогда это докажет связь всех преступлений и то, что в черном списке девять человек. А Вишенцев был под первым номером.

– Короче, ты знаешь, что нужно искать в Скадовске, – подытожил разговор Саечкин и, закончив утреннюю трапезу, мы направились к выходу из монастыря.

Перед отъездом отец Александр по очереди перекрестил меня и Молодязева, желая счастливой дороги. Юрий Всеволодович попросился подвезти его в центр города, но по пути микроавтобус свернул на улицу Красных Зорь.

Во дворе дома Марии никого не было видно. Беседка тоже пустовала. Из багажника своей запыленной машины я достал компактную спортивную сумку и, заскочив в комнату, быстро собрал все необходимое для неожиданной командировки. На всякий случай прихватил и пляжную форму одежды, которая состояла из просторной хлопковой рубахи песочного цвета с ярким тропическим орнаментом, спортивных шорт и растоптанных кожаных сандалий.

– Ба! Да ты, брат, профессиональный командировочный, – заулыбался Юра, увидев меня с сумкой через плечо.

Еще с полчаса мы тянулись в заторах до Куликового поля, а чуть позже на углу Преображенской и Малой Арнаутской Молодязев попросил водителя остановиться. Прощаясь, он сказал: