Текст книги "Седьмой флот"

– Посему прошу меня внимательно выслушать. Все то, что натворил Боровик, а также и то, что было организовано вами в Николаеве, заставило нескольких известных Вам людей испытать по отношению к Вам… Как бы это поинтеллигентнее выразиться? А вот! Шквал отрицательных эмоций. То есть отныне вся жизнедеятельность этих людей будет представлять собой некий комплекс масштабных мероприятий, направленных на то, чтобы создать Вам нестерпимые условия для дальнейшего существования.

Умышленно прибегнув к дипломатичному словоблудию, я внимательно отслеживал реакцию Птицына. При этом в голове «проигрывалась» одна и та же фраза: «Тебе нельзя на него злиться!».

Андрей Владимирович делал вид, что внимательно слушает, но я в это слабо верил. Его выдавали глаза. То он косился в сторону Самчукова, то бездумно смотрел в потолок. А когда его взгляд начал медленно затухать и погружаться внутрь, я решился пойти во-банк.

– Послушай, ты! – заговорил я спокойно, удерживая контроль над своими «закипающими» эмоциями. – Лично мне ты ничего плохого пока не сделал. Попытку меня купить, я тебе прощаю. Но есть люди, которым очень хотелось бы порвать тебя на куски. И ты их знаешь. Знаешь и возможности этих людей. А я, в свою очередь, очень хочу им помочь. Поэтому если тебя сейчас отпустят, то я обещаю, что мы посвятим все свое личное время только тому, чтобы ты жил на этой земле, как в аду.

Птицын рассмеялся, но это гортанное клокотание с присвистом трудно было назвать смехом. В детских куклах, напичканных электроникой, есть такая функция радости, которая включается после того, как кукла «поест» или «сходит в туалет». Вот на что это было похоже.

– Насмешили, Сергей Иванович! – сказал он после того, как отключилась функция смеха. – Это Вы сейчас про «Седьмой флот» говорили? Серьезная организация! Курам на смех! Только знаете – у нас ведь тоже свой флот имеется!

– «Шестой»! – не сдержался и выкрикнул Самчуков. – Ваш флот – «шестой»! Потому как вы «шестерки» поганые!

– Шура, тебе нельзя на него злиться! – повторил я Дашины слова и снова обратился к Птицыну. – Твой план, «почти генерал», провалился. Ведь конечная цель плана – Бокальчук. Правда?

– Я Вас не понимаю.

– Да все ты понимаешь! Гриб был послушным орудием в ваших руках, а вы использовали его, как отвлекающий маневр. Ведь так? Ну, скажи! Никто не записывает наш разговор.

– А мне все равно, – с полным безразличием в голосе отозвался Птицын. – Можете записывать, а я потом скажу, что давал показания под давлением. А Федя действительно был удобным инструментом с множеством доступных кнопок управления.

– Каких кнопок?! – не обращая внимания на мои предупредительные жесты, воскликнул Самчуков. – Что за бред ты несешь?! Федя человек, а не инструмент!

– «Тамагочи» помнишь? – перебирая пальцами, спросил его Андрей. – Игрушка такая, японская. Ее принцип – интерактивное наблюдение за питомцем. Запустить программу взращивания «зверька» можно с помощью скрытой кнопки. А дальше он начинает расти – ты только кормить не забывай. Вот и у человека есть множество таких кнопок. Одни легкодоступны, а другие заблокированы хитроумным кодом. Но у некоторых этот код можно легко взломать, а вот с другими приходится попотеть. А встречаются и такие индивидуумы, что вообще не подберешься…

Он опять замолчал и чуть заметно втянул голову в плечи. Как будто невидимый суфлер норовил отвесить ему подзатыльник за излишнюю болтливость.

– Тебе лечиться надо, Птицын, – вздохнув, заключил Самчуков и, помолчав, добавил. – Но, видать, уже поздно.

– А по-моему Андрей Владимирович вполне разумно рассуждает, – решил я сыграть на самолюбии представителя «Шестого флота». – А не расскажет ли он нам поподробнее о своей деятельности? Ведь сказанное не будет иметь последствий – доказательств-то у нас нет. А от своих слов потом можно и отказаться. Я это к чему говорю? К тому, что грамотно и профессионально сработано!

– Еще бы! – ухмыльнулся Птицын и самодовольно поджал губы. – У нас такие профи работают! Ментовка и СБУ против них – жалкие дилетанты! Поэтому кончайте свой цирк и пошли со мной! Будете трудиться в нормальных условиях и за большие бабки. Дважды предлагать не буду. Ну, а рассказать, конечно, можно, – он совсем забылся и азартно потер ладонями. – А вы думайте, думайте! По старой дружбе я вас на хорошие должности пристрою. Но только согласно своим полномочиям. Надо мной ведь тоже руководители есть…

«Опять эта дурацкая фраза о полномочиях», – подумал я и, продолжая игру заинтересованно спросил:

– Так что же это за служба такая? Может действительно к вам податься?

– Не пожалеешь, Слон! – окончательно заглотив наживку, подался вперед Птицын. – У нас приватная структура, но влияние имеет на самых высших этажах власти. Зарегистрирована далеко за пределами Украины, поэтому вычислить принадлежность или отследить финансовые потоки бесполезно, – он говорил так, как будто проводил презентацию. – Сеть, довольно разветвленная, и разбита на сектора. Мы проводим юридические экспертизы деятельности разных организаций и отдельных лиц. Потом оказываем услуги по смене владельцев этих организаций или по дискредитации собственников. Чтобы, опять же, переоформить право на собственность. Если говорить о текущей операции, то она проводится под патронатом одного высокопоставленного чиновника самого высшего ранга. Ее кодовое название: «Разбей Бокал».

– То есть все направлено на то, чтобы «отжать» бизнес у Бокальчука? – уточнил Самчуков.

– Можно и так сказать, – согласился «докладчик». – Цель операции заложена в ее названии, но методы нашей работы уникальны. Мы не прибегаем к услугам криминальных структур. У нас поддержка посильнее! А после вынужденного временного отхода от основного плана мы запустили резервный вариант под названием: «Купи «Слона». Как вам?! Это я придумал!

Он оглядел нас надменным взглядом.

– Гениально! – зааплодировал Профессор и, подойдя вплотную к Андрею, выкрикнул ему в лицо. – Только не продался «Слон»!! Понял ты, гнида?!

– Шура, спокойно! – я попытался в очередной раз утихомирить «взрывоопасного» сыщика. – Нам нельзя злиться. Чтобы наши кнопки не стали для них доступными.

Неожиданно зазвонил его телефон. Самчукову явно не хотелось отвлекаться на переговоры, но этот звонок оказался как нельзя кстати. Профессор выслушал чей-то доклад, а потом коротко бросив в трубку: «Проведите их сюда», с довольным видом откинулся на спинку стула. А я заметил, как напрягся Птицын и, надев на лицо «деревянную» маску, уставился в пол. Потом его начал бить мелкий озноб. Пытаясь спрятать за спину трясущиеся руки, он гневно зыркнул на Самчукова и процедил:

– Мы же договорились! Вы спрашиваете – я отвечаю. А потом я ухожу.

– Так и будет, Андрей, – попробовал я его успокоить. – Еще чуть-чуть, и все закончится. Может, еще вместе уйдем…

Но я видел, что слова не оказывали на него должного воздействия. Все внимание Птицына было сосредоточено на входной двери. Озноб не только не прекращался, а стал переходить в судороги. Ноги и руки «почти генерала» выворачивала какая-то неведомая сила. А мне вдруг вспомнилась пациентка моей жены, исполнявшая передо мной умопомрачительный канкан.

Наконец входная дверь распахнулась и в комнату один за другим вошли Бокальчук и Саечкин. Причем Сан Саныч был облачен в обычную мирскую одежду.

– Кто сюда звал этого святошу?! – прорычал Птицын и ткнул пальцем в сторону Батона. – Вы обещали меня отпустить! Выпустите меня сейчас же!!

Голос озлобленности наложился на взгляд ненависти, образуя симбиоз враждебной силы. Казалось, что все это выплеснулось откуда-то из черных глубины запредельного мира.

– Мы тоже рады тебя видеть, – безрадостно проворчал Бокал и двинулся на Птицына. – А ну кончай орать! Не то я скормлю тебе твой ядовитый галстук!

На всякий случай я загородил собою Птицына. Меня этому научила Даша. Вадим остановился и молча отошел к стене. Саечкин тем временем уселся на место понятых и спокойно осматривал помещение. Чтобы пауза не затягивалась я, не поворачиваясь, спросил у Андрея:

– А если бы я согласился? Взял бы чемодан и прямо там же его открыл?

– Получил бы то, что хотел, – не отводя глаз от Саечкина, злобно выдавил он. – Гриб согласился и был доволен.

– Ну, точно! – вскричал Самчуков. – И от этого нечеловеческого счастья разорвал себя в клочья! А жил-то как?! Просто в золоте купался!

– Это вы виноваты! – процедил сквозь зубы Птицын. – Не дали пожить человеку! Это все ты!!!

Он вытянул вперед руку и снова ткнул трясущимся пальцем в сторону Саечкина, который спокойно смотрел ему прямо в глаза. Казалось, что два противоположных мира всматриваются друг в друга. Темный мир смотрит с ненавистью и желанием уничтожить, а светлый – с отеческой заботой и желанием помочь.

– В смерти Боровика виновен не я, а ты, Андрей, – заговорил Батон. – Повернули мозги несчастного в нужную для себя сторону и внушили ему мысль о возмездии. Мол, нельзя прощать тех, кто так с тобой поступил. Пусть теперь они побудут в твоей шкуре. Это бесчеловечно…

– Да пошел ты! – потрясая кулаками, рычал Птицын. – Все равно будет, как у Пушкина: «И мы последнего попа, его же собственной кишкой удавим».

– Так-то ж «попа», – усмехнулся Сан Саныч. – А я монах. А тебе бы, Андрюшенька, успокоиться не помешало. Мир тебе, сердешный.

– Андрюшеньки здесь давно нет, – каким-то чужим голосом отозвался тот. – Ладно, всё. Базар окончен. Устал я…

Он медленно опустил голову на свои руки, сложенные по-ученически на столе, глубоко вздохнул и больше не шевелился. В комнате воцарилась тишина. Все пристально смотрели на замершего Птицына.

– Он ушел, – голос Саечкина прозвучал, как выстрел. – Глот отозван, а Птицын умер.

– Что значит, умер?! – настороженно спросил Самчуков.

– Так иногда бывает, тезка, – ответил Саечкин, поднимаясь со скамейки. – Сердце остановилось, вот и умер. Так что не переживай – отпишешься. А нам, наверное, пора. Не нужно, чтобы всех здесь видели. Поеду в обитель – нужно за Доходом присматривать…

– А мне можно с тобой? – спросил я.

– Нет. Вам всем сейчас в людное место надо. Туда, где шумно и весело. В цирк, например…

Глава двенадцатая. ГАВАНЬ

Очередной, насыщенный событиями день медленно клонился к вечеру. Жара хоть и не собиралась отступать, но благодаря легкому дуновению ветерка, долетавшему с моря до центральных улиц города, дышать становилось все легче.

Мы с Бокальчуком молча брели вниз по Дерибасовской, прячась в тени красивых старинных домов с вычурными фасадами. В противовес многолюдности, царившей на главной улице Одессы, на душе было пустынно и неуютно. Мыслительный процесс в очередной раз прибывал в заторможенном состоянии.

У нас не получилось последовать рекомендации Батона и отправиться туда, где шумно и весело. Вадим сказал, что веселье ему сейчас не по силам и что лучше просто побродить по знакомым улицам.

Позади на почтительном расстоянии шествовали Борила и Лютик. После очередного нагоняя от шефа вид у ребят был удрученный. Доблестные охранники в очередной раз опростоволосились. Во время преследования «Хаммера» в самый неподходящий момент их «Мерседес» тормознули гаишники на Преображенской, поэтому они не успели прикрыть меня в Городском саду. А если бы и успели?

Правда, Бокальчук их не сильно пожурил, но все равно было жаль эту «сладкую парочку». И не только из-за нравоучений Вадима. Ведь в такую жару им приходилось соблюдать дресс-код и париться в костюмах.

Оглянувшись, я ободряюще подмигнул Бориле, а потом посмотрел на Бокальчука. Вадим двигался медленно-размеренным шагом, запустив обе руки глубоко в карманы брюк, и потупившись, смотрел себе под ноги. А выражение лица напоминало человека, больного амнезией и не подозревавшего об этом. Какие мысли витали в его голове, и думал ли он вообще, угадать было трудно.

Остался позади поворот к оперному театру, и вскоре мы вышли на Пушкинскую. В тени вековых платанов, из-за которых одна из главных улиц Одессы напоминала длинный лесной тоннель, было по-настоящему прохладно и даже ветрено. Непрерывным потоком сюда нагнетался свежий морской воздух с Приморского бульвара. Пройдя квартал в сторону вокзала, мы, не сговариваясь, повернули на улицу Греческую и остановились перед знакомым зданием.

Здесь ничего не изменилось за этот немалый отрезок времени. Тот же старинный фасад с лепниной, те же кованые ворота и крыльцо с надписью «Salve», выложенной из напольной плитки. В этом трехэтажном здании когда-то была наша школа милиции, а еще раньше до революции, здесь функционировала знаменитая табачная фабрика. Все оставалось, как прежде, только вместо дубовых рам на окнах были установлены современные пластиковые стеклопакеты.

Именно в этих стенах тридцать лет назад познакомились друг с другом все участники волнительных и порой сверхъестественных событий последней недели. А еще на этом месте снимали тогда один из эпизодов кинофильма «Выгодный контракт». Артисты, исполнявшие главные роли, разыгрывали сцену экспресс-совещания, расположившись как раз на этом крыльце. А мы, герои событий сегодняшних дней, тогда выступали в роли массовки.

Здесь же меня вместе с женой сфотографировал однажды Слоник. Оля тогда впервые приехала в Одессу. Эта маленькая пожелтевшая фотография до сих пор хранится в нашем семейном альбоме.

Все так же молча осмотрев фасад здания, мы с Бокальчуком присели на мраморный выступ возле ворот, где в курсантские годы проходили коллективные перекуры в перерывах между лекциями.

– Давай еще раз соберем всех наших, – предложил Вадим. – Прямо сейчас! А то на душе как-то пусто. Да и Батон советовал, чтоб было шумно.

– Двумя руками «за»! – обрадовался я. – Тем более что они еще не в курсе того, что случилось.

Мы «вооружились» телефонами и вскоре по эфиру разнеслась команда «Полундра!».

– Дохода позовем? – спросил я, закончив разговор с Молодязевым.

– Конечно! – откликнулся Вадим, и с улыбкой добавил. – С этого балбеса всё и началось. Только пусть Батон ему увольнительную выпишет. А ты чего спрашиваешь?

– Виноватым себя чувствую. Смалодушничал и вовремя не поговорил с Лёнькой. Тогда может все по-другому бы вышло.

– Не парься, – отмахнулся Вадим, но подумав, добавил. – Все должно было случиться именно так. Я где-то читал, что каждый человек несет свой крест на личную Голгофу. И при этом большинство считают себя мучениками. Я кстати тоже из их числа. Только теперь, когда восхождение закончено, я думаю по-другому. Каждый получает то, что заслуживает, а дальнейшая жизнь будет зависеть от выводов и выбора. Именно это нам сегодня хотел растолковать Сан Саныч…

Потом, не дожидаясь моей реакции, он резко поднялся и поманил пальцем охранников, переминавшихся неподалеку с ноги на ногу.

– А ну, любезные, рысью на Преображенскую! Даю вам десять минут, и чтобы обе машины были здесь. Иначе прощения не ждите!

Воспрянувший духом Борила намеревался выступить с заверительной речью, но перехватив недоброжелательный взгляд шефа, передумал. Он развернулся на месте и посеменил вслед за водителем, который уже стоял на краю тротуара и пытался остановить попутную машину.

После того, как они уехали, я связался с Батоном, а Бокальчук в это время уже переговаривался с Пуртевым. Потом он позвонил Зимберу, пока я выслушивал наставления отца Александра о правилах нашего поведения с его подопечным. Непродолжительная «проповедь» закончилась словами: «Если Доход хоть каплю спиртного выпьет, то я вам бошки поотрываю!».

Первым на такси примчался Сеня Пуртев, а спустя несколько минут возле тротуара уже стояли «Мерседес» с охранниками и «Форд» Бокальчука. Потом подкатил Зимбер на своей «Тойоте» без переднего бампера, но со следами свежей шпаклевки на крыльях и капоте. А на переднем пассажирском сидении восседал довольный Молодязев, которого Витя подобрал по дороге. А еще минут через десять к нам присоединился Недоходов. На место встречи он был доставлен на монастырском микроавтобусе. Лёнька выглядел уже не таким помятым. Он был приветлив со всеми и даже пытался шутить, но его настоящее внутреннее состояние выдавали печальные глаза и нахмуренный лоб. Доход все еще был подавлен, и как сам мне потом признался, переживал из-за того, что причинил нам столько хлопот.

Узнав все последние новости, и шумно посовещавшись, компания расселась по машинам, после чего процессия двинулась вниз по улице Греческой. Потом свернула на Канатную и, оставив позади переулок Нахимова, выехала на Маразлиевскую. По Главной аллее парка Шевченко мы доехали до площади, с которой начинается аллея Славы. Оставив машины на стоянке, пошли пешком через сквер Паустовского по направлению к пляжу «Дельфин».

Этот маршрут, названный когда-то начальником кафедры физподготовки нашей школы «Лонжерон-Аркадия», был до боли знаком. Курсанты называли его проще – «Дорога жизни». А все потому, что именно здесь проходили еженедельные марш-броски.

Рано утром курсантов поднимали по тревоге и в полном боевом снаряжении прогоняли строем от самой школы до Аркадии, а потом обратно. Эти изнурительные забеги на выносливость иногда доводили нас до отчаяния, но чаще – до истерического смеха. На финише все были, что называется, «в кусках», но потом, посмотрев на страдальческие физиономии друг друга, заливались дружным хохотом и пытались шутить. А главный физрук школы, который был всесторонне развит и безупречно владел приемами рукопашного боя, тоже посмеивался и по-отечески заверял: «Вы у меня не то, что бегать – летать будете! Сейчас вам хочется меня послать подальше, но потом благодарить будете!». Кстати, так оно и вышло. Бывали случаи, когда я вспоминал нашего физрука с благодарностью после того, как в очередной раз приходилось применять навыки физподготовки в повседневной милицейской работе.

Вспоминая легкоатлетические потуги, мы медленно, но уверенно приближались к цели. А конечной целью нашего путешествия был хорошо известный в Одессе и знакомый нам с курсантских времен ресторан «Глечик». Именно там и было решено провести сегодняшний вечер, тем более что администратором ресторана работал очередной «пожизненный должник» Вити Зимбера.

Прибыв на место, Бокальчук в очередной раз решил потренировать своих охранников. Наверное, сказался наш прогулочный «марш-бросок» по знакомому маршруту. Вадим бесцеремонно отобрал у Зимбера ключи от «Тойоты» и, вручив их Бориле, отправил «сладкую парочку» в обратный путь. Им была поставлена задача, перегнать машины от аллеи Славы к ресторану.

На входе нашу шумную компанию встречал высоченный белобрысый парень лет двадцати пяти в ослепительно белой рубашке с «бабочкой» и черных наутюженных брюках. Он проводил нас на летнюю площадку, где в дальнем углу террасы с видом на море был накрыт и празднично сервирован длинный стол. Две приветливые официантки в украинских национальных костюмах, заканчивая последние приготовления, расставляли графины с напитками и тарелки с холодными закусками. Мне сразу стало понятно, зачем по дороге к ресторану неугомонный Зимбер несколько раз звонил администратору. Он уточнял меню и одновременно пытался пробудить чувство ответственности перед важным мероприятием. Недаром его последний разговор закончился фразой: «Эдик! Ты еще долго будешь с гордостью рассказывать маме, какие люди кушали в твоем кабаке!».

И действительно, люди очень даже неплохо откушали в уютном ресторанчике, славящимся своими фирменными блюдами украинской кухни. После холодных закусок нам принесли мясное жаркое с картофелем и грибами, запеченное в глиняных горшочках. Потом на столе появились жареные в сметане караси и черноморский плов с морепродуктами. А жирная точка в застолье была поставлена в виде огромного подноса с немыслимым количеством маленьких, пузатеньких вареников с вишнями. Еще перед началом «легкого» ужина «Седьмой флот» единогласно отказался от крепких напитков, поэтому пили исключительно белое сухое вино. Все, кроме Недоходова, который употреблял одну только минералку. Новоиспеченный послушник все больше отмалчивался и поначалу с опасением поглядывал на бывших однокурсников. Наверное, ожидал упреков в свой адрес. Но никто и не собирался устраивать «разбор полетов», поэтому Лёнька постепенно расслабился, а уже во время десерта объявил:

– Все, ребята! Я теперь в пожизненной «завязке». Если бы вы знали, насколько вкуснее еда без водки!

– А не ты ли раньше говорил, что мясо без водки едят только собаки? – улыбаясь, напомнил Бокальчук.

Все рассмеялись и принялись наперебой пересказывать свои бывалые «подвиги», связанные с многолетней «антиалкогольной» борьбой. Я же изначально сел рядом с Доходом, чтобы в удобный момент сказать ему то, без чего не мог уехать домой. Когда все порядком наговорились, и за столом стало тихо, я наклонился к нему и сказал:

– Ты меня, Лёнька, прости. Во всем, что с тобой приключилось, есть и моя вина.

Я старался говорить негромко, но эти слова услышали все, поэтому притихли окончательно.

– Ты чего, Серега?! Прекрати! – чуть не поперхнувшись вареником, вскричал Доход. – Да я тебе по гроб жизни обязан! И всем вам… – он замолчал, и, оглядев каждого по очереди продолжил. – Все это время я просто знал, что есть такие люди, с которыми мне когда-то пришлось учиться и жить под одной крышей. Меня мало интересовало, чем вы занимаетесь, но когда я узнавал о достижениях своих бывших сокурсников, то «жаба» начинала душить. А на Слона была самая большая обида. Откуда же я мог знать…

Недоходов замолчал и отвернулся в сторону, а я воспользовался моментом и сказал:

– Мне тоже по большому счету было наплевать, какими вы все становитесь людьми. Я даже не задумывался, какое место в жизни каждого из вас отведено фигуре Слона. Наверное, это неправильно. Вот жизнь и расставила все точки над «і». Спустя много лет мы снова встретились, и каждому пришлось показать себя. Кто он есть не по рангу, а по сути. Не по ремеслу или званию, а по нутру. Один тут недавно вопил: «Я почти генерал!», а его и человеком-то назвать трудно…

– А я вот всю жизнь промямлил: «Им хорошо! У них все есть! А меня кинули, как котенка бездомного!» – подхватил Доход. – Обид и желчи в себе накопил по горло! Вот и заливал все водярой. Дозаливался, дальше некуда…

– А я что, лучше? – принял эстафету Бокальчук. – Депутат хренов! Изо дня в день одно и то же – бизнес, деньги, власть! Моща!! А подковырнули эту мощу, и куда вся спесь ушла? В пятки! Считаться с людьми я разучился…

– Это у вас что, сеанс самобичевания? – послышался откуда-то сбоку голос Самчукова. – Я думал, здесь уже пляски с цыганами, а они за жизнь тулят.

– Здорово, что ты успел! – обрадованно воскликнул Зимбер, усаживая Профессора на свободный стул. – Правда, только к вареникам. Ну, давай, рассказывай, как все прошло.

– Да как обычно. Сначала начальства набежало – целая толпа! Грозились от меня наконец-то здыхаться. А когда узнали, что все это связано с делом Боровика, то резко отвалили. Скрытая видеосъемка тоже помогла. Птица же успел дать полный расклад на Гриба. Потом прикатили прокурорские, но отвалили еще быстрее, чем начальство. Оказывается, из Киева уже пришло указание объединить и поставить на контроль все наши эпизоды. Но материалов в прокуратуре пока нет, поэтому они быстренько проверили законность задержания Птицына, почитали заключение врача, установившего факт смерти и убрались восвояси.

– А про нас что сказали? – спросил Бокальчук. – Ведь если все заснято, то на видеозаписи есть и Слон и Саечкин и я.

– То-то и удивительно. Никто даже не обратил внимания. Будто только я один вас вижу. Но это даже неплохо…

– А что написал врач? – поинтересовался я.

– В точности тоже самое, о чем говорил Батон, – оглядывая всех поверх своих очков, пояснял Самчуков. – Меня это тоже удивило, но я уже перестал обращать внимания на странности в этом деле. А «почти генерал» скончался от внезапной остановки сердца ввиду острой коронарной недостаточности. Я потом засел за телефоны и узнал, что родных у Птицына вообще нет. Представляете? Жил один, как перст. Поэтому связался с территориальным УВД, где он раньше работал, и там пообещали взять на себя все хлопоты по транспортировке и организации похорон.

– А с «Хаммером» что? – спросил Зимбер. – У меня к нему личная «предъява»!

– Не сыпь мне соль на раны, Витя, – нахохлился Профессор. – Еще ловят, но у меня по этому поводу большие сомнения. И вообще, хорош меня допрашивать! Теперь моя очередь. Так что это у вас за разговоры такие?

– Это, Шура, облегчение душ, – с умным видом растолковал Зимбер. – Персональное ассенизаторство. Ментовское самобичевание. Если конечно для Вас эти слова что-то значат.

– А ты не очень-то! – погрозил ему пальцем Александр Сергеевич. – Я что, по-твоему, страшило бессердечное? Только за сегодня пачку валидола слопал. Да, мужики, долго мы еще будем все это выдыхать. Я думал, что уже все в жизни повидал, а сегодня понял, что одним умом не проживешь, даже, если большой опыт за плечами имеется. Куча знаний в башке еще ни о чем не значит! Так что за эти дни я тоже здорово «обломался».

– «Обломался»! – передразнил его Зимбер. – И всего-то?! У меня, извините, чистого белья уже не осталось! Это я еще за свою машину молчу…

– А я-то думаю! – зажав пальцами нос, шутливо прокомментировал Молодязев. – От кого это так попахивает?

– Вы мне, конечно, друг, Юрий Всеволодович, – Зимбер привстал, достал из кармана маленькую пачку ароматизированных салфеток и протянул Молодязеву. – Нате вот, утрите под носом. А о своих труселях я выражался сугубо фигурально. Мандраж имелся в виду. Кстати об этом! Слону вот напоследок больше всех досталось. Лично я не знаю, как бы решил для себя вопрос с чемоданчиком.

– Неужто бы взял?! – спросил Пуртев.

– А ты? – парировал Зимбер и, насупившись, уселся на место.

Ненадолго все замолчали. Наверное, каждый искал для себя ответ на этот каверзный вопрос. Потом поднялся Молодязев с бокалом вина в руке и, поправив галстук, заговорил именно об этом:

– Интересный вопрос, не правда ли? А как на него честно ответить себе же? Тяжко! Особенно, если ты не знаком с самим собой. Я вот не часто заглядываю внутрь себя. Думаете, потому что некогда? Да нет! Потому что боязно. Прикрываюсь кафедрой, беготней. Но вся эта история кое-что перевернула в моих мозгах, и я решил для себя: «Хватит бояться!». Помните, я про робота рассказывал? Ну, того, что внуку подарили на день рождения? Так вот заметил я, пацаны, что у меня тоже некоторые батарейки вынуты. А некоторые подсели. Зато есть такие, которые нужно самому вынуть и переставить в нужное место.

– Еще вчера я мог бы по этому поводу спошлить, – отозвался Зимбер. – А сегодня я понимаю, насколько все серьезно.

– Ты вот меня, Витя, за чемоданчик спрашивал, – поддержал разговор Пуртев. – Скорее всего, я бы не взял. Жить-то потом как? Впрочем, я и сейчас не очень-то доволен своей жизнью. В плане семьи, конечно, все в порядке, а вот со взглядами у меня «полный отстой». Вернее сказать: «застой»! Я ведь как привык? Жить в собственном мирке, как улитка в домике и быть сторонним наблюдателем. Анализировать, давать оценку и не лезть туда, куда не просят. Но получается, что сравниваешь все происходящее только с собой, а значит, не учитываешь то, как это же самое оценивают другие. А в результате, становиться «до лампочки» точка зрения других людей.

– Ох, как я тебя понимаю! – выдохнул Бокальчук.

– Так я все-таки хотел бы сказать тост, – напомнил о себе Молодязев. – Что бы мы делали друг без друга?! Поэтому выпьем за «Седьмой флот»! Чтобы все были живы и здоровы!

Мы дружно поднялись и залпом осушили бокалы. Кто с вином, а кто и с минералкой.

– Я вот еще хочу сказать, – глядя в пустую тарелку начал Недоходов. – Знаете, вся моя жизнь до этой самой минуты, казалась мне непосильным грузом. Каюсь, были мыслишки, что пора все кончать. Особенно, когда на кичи парился. Но потом, когда вы за меня вступились, понял, что такой исход будет предательством по отношению ко всем вам. И что же? Думаете, стало легче? Наоборот! Грызло внутри так, что хотелось водкой залиться до беспамятства и угореть на фиг. И вот только сейчас, когда вы все здесь открылись, я понял, о чем говорил сегодня утром Саечкин. О том, как нужно жить дальше. А жить нужно по-человечески и дорожить каждым вздохом. А еще дорожить людьми… Спасибо вам…

До позднего вечера мы просидели на террасе ресторана. Потом тепло и долго прощались друг с другом на стоянке возле машин. Бокальчук с охраной поехал ночевать к Зимберу, а все остальные разместились в «Шкоде» Самчукова. Меня усадили не переднее сидение и в первую очередь доставили на улицу Красных зорь. На прощание Профессор пообещал, как можно быстрее разобраться с николаевскими разведчиками, постараться отловить злополучный «Хаммер» и «поставить на уши» работников паспортной службы, с помощью которых был проведен негласный обыск в моей комнате.

– Ты, главное, еще раз перепроверь свои пожитки, – инструктировал он меня. – И в комнате повнимательней осмотрись. Вдруг, сувенирчик какой-нибудь оставили, а теперь сидят где-то и слушают, как ты ночью храпишь.

– Это уже сделано, – заверил я. – Мой помощник еще вчера постарался. Вроде бы все чисто.

– Все равно не расслабляйся, – настаивал Молодязев. – Эти, что на «Хаммере» сюда приезжали, могут и сейчас тебя «пасти». Кто знает, что у них на уме после того, как их босс «склеил ласты».

– Об этом я уже позаботился, – отозвался Профессор. – За домом присматривают.

– Порядок! – поднял вверх указательный палец Пуртев. – Одесский сервиз на высоте!

– Ладно, Серый, иди, отдыхай, – заключая меня в объятия, сказал Юрий Всеволодович. – А то ты нас до утра не переслушаешь.

– Тогда всем пока! – бросил я на прощанье, заходя во двор дома Марии…

***

Проснулся я поздно, поэтому не услышал утренней «презентации» одесского молочника. День снова обещал быть жарким и душным. Умываясь в саду под виноградом, я увидел, как Нюра и Даша выносят из комнаты во двор свои вещи. Приветливо улыбаясь, ребята подошли ко мне.

– Скоро за нами дядя Вадим заедет, – сообщил Паша, переминаясь с ноги на ногу. – Жаль расставаться. Мы с Дашкой уже успели к Вам привыкнуть. В общем, если что, то звоните «папе» – пусть командирует меня к Вам в помощь.

– Всенепременнейше! – пообещал я. – Мне тоже понравилось с вами работать.

Потом я вернулся в комнату и наспех уложил вещи. А когда перенес чемодан и дорожную сумку в машину, то ощутил легкий приступ угрызения совести. Мой верный железный конь, будто бы вздыхая, упрекал: «Эх, хозяин, хозяин! Сам-то весь в почете и славе, а я стою тут один-одинешенек! Немытый, некормленый, нечищеный и забытый. Не стыдно?!»