Текст книги "Седьмой флот"

– Бокалу привет! А ты там хорошенько все прошерсти. Имею внутренний тремор, что Володькина смерть очень даже вписывается в нашу схему. И чую, что будет продолжение.

Он помахал нам вслед рукой и бодро зашагал прочь, а скоростной микроавтобус под управлением все того же молодого водителя стремительно перевез меня из любимой Одессы в малознакомый город Николаев.

Я о многом успел передумать, пока мы в течение двух часов проехали полторы сотни километров. Вспоминал то время, когда после вступительных экзаменов, началась учеба в школе милиции. Был сформирован наш взвод и, к удивлению многих, командиром назначили Володю Вишенцева. Всем тогда казалось, что простой сельский парень, только что демобилизованный из армии, мягко говоря, не тянет на руководящую должность. Тем более что учеба ему давалась с трудом. Туговато было и с чувством юмора. А если учесть тот факт, что добрая половина личного состава взвода были коренными одесситами, то Вишенцеву на первых порах приходилось не сладко. Но были и «плюсы» – Володя мало обращал на это внимание и не стеснялся просить нас о помощи в учебе.

А со временем, все устаканилось. Оказалось, что Вишенцев генетически наделен командирскими качествами. И не просто командирскими, а чуть ли не задатками мудрого полководца. О таких феноменах говорят: «Отцы-командиры»! Он страшно не любил, когда ему врали и не выносил подстав перед начальством. Проштрафившийся курсант сразу переходил для командира взвода в разряд неблагонадежных и лишался права договариваться с ним о самоволках и прочих нелегальных мероприятиях. То есть, для разгильдяев все было по уставу. А если надо, то Володя всегда прикрывал своих подчиненных. Ну и, конечно же, командир нашего взвода всегда был образцом внешнего вида. Наутюжен до «неприличия», коротко подстрижен, гладко выбрит и подтянут. Но так он выглядел только тогда, когда на нем была форменная одежда, а вот штатская сидела как-то не так. В гражданке он казался невыразительным и немодным, без изюминки.

Начальник курса всегда приводил Вишенцева в пример за его внешний вид. А вот у остальных курсантов взвода с форменной одеждой вообще не складывалось. Зачем она нужна – мы же сыщики! Нам просто не хотелось придавать уставному виду особого значения. Наоборот, мы подсознательно как бы оттягивали момент взросления. Хотелось еще покуражиться. Модные в те времена длинные прически были проблемой для нашего руководства. А Вишенцев понимал, что бороться с этим явлением бесполезно, и на все замечания в адрес своих подчиненных отвечал, пожимая плечами: «Одембелели! Я же их насильно стричь не буду?! Побьют!» Да и руководители все прекрасно понимали, делая нам замечания лишь для порядка.

Вообще-то, нам очень повезло с преподавателями. Все они были в прошлом, как говориться, «окопными» практическими работниками оперативных служб милиции. А, главное, что все они были одесситами. К примеру, начальник нашего курса Антон Петрович Новохатов. В прошлом он был знаменитым в Одессе опером по линии ОБХСС,[1]1
  ОБХСС – (аббревиатура) – отдел борьбы с хищениями социалистической собственности.


[Закрыть] а вместе с тем считал себя непревзойденным самоучкой в области психологии и физиономистики. Кстати, большинство кличек у курсантов появилось именно после его точных и юморных характеристик. А кличка, прозвище или, как говорят братки: «погоняло» – явление привычное для оперативных спецслужб. Помню, кто-то из курсантов-комсомольцев возмущался: «Мы уже, как урки! Клички, ругань, воровская феня!» На что Новохатов ответил: «Привыкай, сынок! Вы теперь с ними на одном поприще, только по разные стороны. А клички сыщикам нужны для конспирации. Но больше – для быстроты и удобства в общении. На передовой или в тылу врага – это позывной, без которого трудно координировать действия бойцов. Но самое главное, чтобы прозвище соответствовало. Потому что правильно подобранный позывной – это краткая характеристика личных качеств человека».

По искрометным «наброскам» психологических портретов Новохатов тоже был вне конкуренции. Однажды во время общего собрания курса он в течение одной минуты охарактеризовал чуть ли не половину курсантов нашего взвода:

– Я опытный оперативник и знаю все ваши слабые места, – приблизительно так говорил тогда Антон Петрович. – Я знаю, где у каждого из вас секретный тумблер, включив который можно быстро вывести человека из душевного равновесия. Только для каждого потребуется индивидуальный отрезок времени. Например, вашего командира Вишенцева я могу вывести из себя одним только взглядом. На «воспламенение» Молодязева и Зимбера понадобится минут семь словесных пререканий. С Бокальчуком и Недоходовым придется попотеть! Но минут за десять-двенадцать, я думаю, и они закипят. Но!! От одного только вида курсанта Саечкина я выхожу из себя мгновенно!

Хохотали мы тогда до слез.

Своим позывным я тоже обязан Новохатову. Еще на первом курсе я сдружился с Сашкой Кухаренко из Крыма. В свободное время мы вместе уходили гулять в город, поэтому в расположении школы нас редко можно было застать. Однажды на построении курса Антон Петрович в очередной раз высказался пророчески: «Опять их нет?! Вечно слоняющаяся парочка!» Вот и «приклеилось» ко мне «погоняло» Слон, а к Сашке – Слоник, потому что по комплекции он был поменьше меня.

***

За время многочисленных командировок по Украине я всего несколько раз проезжал через Николаев, да и то, как говорят, транзитом. То есть, я вообще не ориентируюсь в этом приморском городе. А поэтому полезно было в точности соблюдать полученные от Молодязева инструкции. Водитель микроавтобуса должен был высадить меня на автовокзале у центрального входа. А с этого места, но уже по указке Бокальчука мне нужно было сразу позвонить Нюре.

Отпустив микроавтобус, я остался стоять один-одинешенек посреди большой привокзальной площади. Но подсознательно понимал, что мое одиночество иллюзорно. Как потом выяснилось, за мной в тот момент наблюдали сразу три группы сопровождения. И все они были из разных «департаментов».

Раньше я никогда не видел здания николаевского автовокзала. Сейчас, стоя возле него, ощущалось какое-то несоответствие. Многие здания, построенные в эпоху развитого социализма, возводились в честь каких-то важных для Советского Союза дат и праздников. У меня же сложилось впечатление, что это здание спешили построить к определенной дате, но что-то не сложилось. Поэтому часть задуманного так и не успели воплотить в жизнь. Могли быть, конечно, и другие причины. В общем, как говорят любители футбола: «Разбег на рубль, а удар на копейку».

Нюра моментально откликнулся на вызов и просил не отходить от входа в автовокзал. «Какая все-таки удобная штука – мобильная связь!» – думал я, подыскивая место в тени. – «Паша в Одессе. Я в Николаеве. А на координацию действий понадобится меньше минуты. Раньше об этом можно было только мечтать!».

Хорошо помню то время, когда сотовые телефоны только начали входить в обиход. В числе первых увесистыми мобилками естественно обзавелись наши оппоненты. Окопной же милиции с ее допотопными средствами связи приходилось туго. Помню, как мы неистово искали «добровольных» спонсоров, чтобы арендовать у них хотя бы несколько мобильных телефонов. Но это был короткий переходной период. Совсем скоро «мобилы» самых разных модификаций стали для каждого милиционера обычным делом. Я уже не говорю о других, засекреченных средствах связи, которыми пользуются современные оперативные службы.

Спустя некоторое время недалеко от входа остановился серебристый джип «Прадо». Из него «выкатились» три богатыря с бритыми загривками, одетые совсем не по погоде. Изнывая от жары в своих модных костюмах, «братки» осмотрелись по сторонам, после чего один из них уверенно направился в мою сторону.

– Сергей Иванович? Прошу за мной! Вадим Федорович Вас ожидает, – гортанно прогудел здоровяк, после чего мы направились к машине.

Меня усадили на переднее сидение рядом с водителем. Потом мы некоторое время петляли по узким улочкам незнакомого мне города. Через полчаса городской пейзаж плавно изменился и стал пригородным. Свернув с главной дороги, проехали почти километр вдоль тихой улочки с высокими каменными заборами. За ними виднелись добротные дома, похожие на те, что красовались друг перед другом на улице Красных зорь в Одессе. Не сбавляя скорости, джип въехал сквозь распахнутые ворота во двор большого трехэтажного особняка.

На высоком гранитном крыльце, обрамленном коваными перилами, как на постаменте, стоял улыбающийся Вадим Федорович Бокальчук. Белая рубашка и блестящие брюки цвета стали контрастировали с его загорелой кожей. Мы не виделись почти тридцать лет, но я бы узнал Бокала сразу. Даже если бы пришлось случайно встретиться с ним на многолюдной улице. Все та же светло-русая копна волос, аккуратно уложенных назад, то же полноватое лицо с юношеским румянцем на щеках. Вот только от молодцеватой подтянутости мало что осталось – телосложение, так сказать, успешного человека.

– Какие люди к нам пожаловали?! Пан отставной полковник! Поднимайся, поднимайся сюда! – своим раскатистым «джазовым» голосом «распевался» Бокальчук. – Да ты, брат, раздобрел не на шутку!

– Мы с тобой, как под копирку, – отозвался я сдавленным голосом, оказавшись в крепких депутатских объятиях. – Сжалься! Отпусти! Твоя охрана смотрит на нас, как на пьяных борцов сумо.

– Подумаешь, неженка! Ладно – живи!

От меня не ускользнула нервозность телодвижений Вадима, которая обычно проявляется порывистостью жестов и напряженностью мышц. Но выяснять и расспрашивать не стал – не тот момент. Просто зафиксировал и отложил в памяти.

Наблюдение за реакциями людей в разных ситуациях и дальнейшая сверка с собой, всегда помогали мне в жизни. Я учился и продолжаю учиться считаться с формами поведения окружающих, находя этому объяснение. С одних хочется брать пример. Другие учат тому, как не нужно поступать.

Тем временем мы зашли в дом. Вадим чинно шествовал впереди, а я, озираясь по сторонам, семенил следом. Широкими уверенными шагами хозяин дома пересек просторный холл, плавно переходящий в гостиную, где и плюхнулся на широченный кожаный диван. Я же по культурному уселся рядом. Перед диваном стоял стеклянный столик на точеных ножках, украшенных витиеватой резьбой. Рядом еще два кресла. В углу – камин из бело-молочного мрамора, а стены холла были окрашены в светлый терракотовый цвет. Венецианская штукатурка придавала залу вид торжественности, и на первый взгляд казалось, что стены отделаны мрамором. На этом фоне странно выглядела коллекция причудливых глиняных и деревянных масок, изображающих то ли божков ацтеков и майя, то ли духов африканских племен. У одних масок были огромные выпученные глаза, у других – ужасающе открыты рты, как будто они хотели кого-то проглотить. Все маски были разрисованы яркими красками, поэтому издалека казалось, будто это шрамы от боевых ранений. Раньше я не замечал за Вадимом таких пристрастий. Он всегда был интеллигентным и галантным, к тому же имел музыкальное образование. Помню, как в его размышлениях всегда угадывалась романтичность натуры, которую он прятал за показной жесткостью и категоричностью, считая это необходимой чертой для работника сыска.

– К сожалению, времени мало, поэтому вечер воспоминаний предлагаю перенести на более удобное время, – лимитировал по времени нашу встречу Бокал. – Но «перетереть» кое-что мы, конечно, успеем, и это будет во время обеда. Сейчас тебя проводят в комнату. Там душ, туалет. А мне нужно сделать пару звонков. Извини, дела. В общем, у тебя есть двадцать минут.

Я привел себя в порядок и стоял возле окна комнаты, расположенной на втором этаже особняка. За окном раскинулся ухоженный сад. Среди деревьев виднелась красивая резная беседка, в которой двое парней спортивного вида расставляли стулья и покрывали скатертью овальный деревянный стол. «Охрана у Бокальчука что надо! Наверное, и электронной защиты кругом понатыкано. Но где же собаки?», – размышлял я, вспоминая, как в курсантские годы Вадим просто бредил овчарками. – «Наверное, времени нет. Ведь за собакой нужен уход. Это тебе не кнопка сигнализации: включил-выключил. Собаке нужно внимание и человеческое тепло, которое передается только в непосредственном общении. А для делового человека время – это роскошь, и очевидно, что свою давнишнюю мечту Вадим так и не воплотил в жизнь. А из-за трепетного отношения к собакам, он просто не захотел использовать их в качестве сторожей. Собака, прежде всего друг. И помощник».

В нашем милицейском ведомстве всегда уважительно и доверительно относятся к собакам. В работе по «горячим» следам, а иногда и при задержании преступников им нет равных. В связи с этим мне вспомнилась одна история. Курьезность ситуации состояла в том, что служебно-розыскная собака помогла нам тогда задержать опасного вооруженного бандита. Но прямого участия в задержании сама не принимала.

***

Случилось это в далекие советские времена. Наши «топтуны», то есть служба наружного наблюдения долгое время «тащила» одного рецидивиста, который подозревался в совершении вооруженного разбоя. В момент преступления был тяжело ранен милиционер отдела охраны, а преступнику удалось скрыться с места преступления. При этом он прихватил с собой пистолет раненного милиционера.

Личность разбойника быстро установили, но без «ствола» трудно было бы предъявить ему обвинение. Вот и пустили за ним «хвост» в надежде, что он «засветит» место, где спрятал пистолет. Так и случилось. Тайник был обнаружен на чердаке сталинской пятиэтажки в самом центре Киева, а в квартире этого дома на пятом этаже проживала семья нашего подозреваемого. Теперь нужно было ждать, когда он придет к тайнику за оружием и брать его, что называется, с поличным.

Но бойцы из «наружки» допустили оплошность. Бандит пришел к тайнику и забрал «ствол», а милиционеры его попросту спугнули. В результате наш вооруженный подозреваемый заперся в своей квартире, где по оперативным данным в тот момент находились его беременная жена и теща. Начались переговоры, в процессе которых он заявил, что теперь у него есть заложники и выдвинул ряд требований. Милиция должна была предоставить ему автомобиль с полным баком бензина и деньги в сумме пятьдесят тысяч советских рублей.

Тогда в распоряжении МВД еще не было антитеррористических и ударно-штурмовых спецподразделений. В районных управлениях хранились только комплекты специального снаряжения, которое было рассчитано на пять человек. То есть, при необходимости, дежурный офицер мог экипировать пять попавшихся под руку милиционеров и отправить их на задержание.

В комплект снаряжения входили стальная армейская каска, неподъемный титановый бронежилет и автомат Калашникова. О бронежилете, наверное, нужно рассказать отдельно. Это было сорокакилограммовое сооружение, натянув которое поверх мундира или шинели человек лишался возможности не то что бегать, но даже сидеть. Не говоря уже о том, что далеко не каждый смог бы просто стоять в нем какое-то время.

В тот день, когда случился этот инцидент, я задержался на работе и в результате был назначен старшим группы захвата. Дежурный собрал еще четверых «захватчиков» из числа суточного наряда и, свалив все снаряжение в задний отсек УАЗа, мы выехали по адресу. Почему не экипировались на месте? Да потому что, надев снаряжение, мы просто не поместились бы в машине.

На пятый этаж сталинки мы поднялись втроем. Двоих молодых и неопытных я оставил внизу вместе с водителем Палычем прикрывать возможное отступление. Со мной пошли дежурный сыщик Петя-афганец и прапорщик-конвоир Вова, гармошка которого все еще хранилась у Палыча в машине. Мы с опером заняли позиции возле самой квартиры с заложниками, а Вова прикрывал нас, стоя в пролете между этажами.

Бандит истерично выкрикивал из-за двери угрозы, а мы с Петей и разбуженные соседи по лестничной клетке пытались уговорить его сдаться. Бедные жильцы! Какие перлы с обеих сторон им пришлось услышать той ночью!

Через какое-то время к нам на усиление прибыла группа захвата из Главка. Эти ребята были экипированы намного лучше нас. В специальных стальных шлемах с решетчатыми забралами, в легких бронежилетах и с бронированными щитками, как у конных рыцарей. С опущенными забралами и щитками в руках они напоминали мне не то водолазов-глубоководников, не то сварщиков-авангардистов. Два дюжих «рыцаря-водолаза», передернув затворы укороченных десантных автоматов, заняли позицию рядом с конвоиром Вовой. В общем, получилось, что мы с Петей-афганцем оказались как раз на линии огня.

– Капец! – заключил он по этому поводу, и я поверил сослуживцу, прошедшему афган.

Но потом снизу послышалось характерное учащенное дыхание, а через полминуты у ног конвоира Вовы уселась огромная черная собака. Это была знаменитая на весь киевский гарнизон немецкая овчарка по кличке Занда, которой не было равных при задержании вооруженных преступников.

Надо сказать, что наш Вова носил кличку Цицерон, а получил он ее за свой зычный гортанный голос и манеру витиевато выражаться. Обычно в свою яркую речь, кроме матерных слов, он умело вставлял разные непонятные словечки из немецко-белорусско-черниговского диалекта.

Ну, кто же мог тогда знать, что наш Цицерон панически боится собак?!

Вова поначалу остолбенел и, не моргая, уставился куда-то поверх меня. Лицо его стало пурпурно красным. Прапорщика била мелкая дрожь, от которой вся его многокилограммовая амуниция бряцала и жалобно поскрипывала.

– Да ну его на…! – в какой-то момент выкрикнул Цицерон и, гремя доспехами, со всех ног бросился бежать вверх по лестнице.

Хорошо, что мы с Петей успели расступиться иначе получилась бы куча-мала! А насмерть перепуганный Вова не сбавляя скорости, пронесся мимо и пошел на таран входной двери той самой квартиры. Я успел заметить, как вместе с падающей дверью и кувыркающимся прапорщиком полетел куда-то вглубь квартиры наш подозреваемый. Через мгновение к моим ногам упал его пистолет. С радостным повизгиванием в запыленный дверной проем прыгнула Занда, а за ней бросились и все остальные…

Вова, распластавшись, лежал ничком на поверженном разбойнике. Покряхтывая и постанывая, они синхронно сыпали такими выражениями, что даже Занда, служившая не первый год в милиции, растерялась. Огромная овчарка сидела, перебирая лапами возле них, и подергивала ушами.

Казалось, что операция была успешно завершена. Преступник задержан, пистолет изъят, а заложники лежали на кухне в обмороке. Цицерон «оккупировал» ванную комнату и, сбросив доспехи, обливался холодной водой.

Прибыла следственная группа из управления и бригада скорой помощи. Начиналась рутинная работа по осмотру места происшествия. Но оказалось, что мы рано расслабились.

Неожиданно для всех присутствующих со страшным звоном и треском, вместе с оконной рамой и портьерами, в комнату ввалился вооруженный до зубов «рыцарь-альпинист». Оказалось, что один из бойцов городской группы захвата все это время ожидал команды идти на штурм, раскачиваясь на альпинистском снаряжении за окном. Когда все это ему порядком надоело, отважный «рыцарь» решил проявить героизм и пошел на штурм самостоятельно.

– Не стреляй! Свои!!! – орали все присутствующие и метались по комнате в поисках свободного места на полу.

После исполнения этого незабываемого циркового номера работы у врачей скорой помощи прибавилось, а Цицерон тогда полностью оправдал свое прозвище. Утираясь полотенцем, он доходчиво рассказывал верхолазу и его командиру, кто они есть на самом деле и куда им нужно было пойти. В общем, хорошо еще, что все так закончилось…

***

Я стоял у окна второго этажа в особняке Бокальчука и улыбался. Всякий раз, мысленно проживая эту историю, становилось радостно от того, что пребывая на грани панического страха и отчаянной дерзости, в человеке всегда побеждает неугасимое желание жить. Поэтому, не успевая обдумать ситуацию, он молниеносно избирает оптимальный путь разрешения проблемы, хотя с логической точки зрения его выбор выглядит абсурдно. Это если выражаться культурно.

«Обязательно расскажу эту историю Вадиму», – решил я. Потом взглянув на часы, прихватил свою сумку и спустился в зал, где меня уже дожидался Бокальчук.

Обеденный стол нам накрыли в той самой беседке, которую я видел из окна.

– Давай, за наших! – предложил Вадим, разливая по фужерам темное вино из глиняного кувшина.

Я понял, за кого мы будем сейчас пить. Мы встали и, молча, не чокаясь, выпили терпкое, сладковатое и очень холодное вино.

– Видишь – живу нормально, как положено слуге народа областного масштаба, – поведал Бокальчук с чуть слышимым надрывом в голосе.

– Вижу, – согласился я. – Прекрасный дом для большой и счастливой семьи. Для приема гостей и встреч с друзьями.

– Да, но только в этих хоромах мы сейчас вдвоем с женой живем, – глядя на дом, сказал Вадим и глубоко вздохнул.

А я понял, что не желая того попал в «десятку». При видимой активности, занятости и востребованности Вадим Федорович страдал от одиночества. Как бы продолжив мою мысль, он попытался оправдаться:

– Не до гостей сейчас. Работы выше крыши! На друзей не остается ни времени, ни сил. От переговоров язык болит. А жена сейчас у дочки в Николаеве с внуком нянчится. Сынок в Киеве трудится.

Я хотел было, вставить слово, чтобы поменять тему разговора и рассказать о себе, но Бокальчук меня опередил:

– О тебе, Слон, я все знаю. Интересовался.

Но этим сообщением он меня отнюдь не удивил. Я же знал, что Вадим прекрасный опер, хотя уже давно и не трудится на розыскной ниве. Причинами его ухода из милиции я не интересовался, но то, что сей факт никак ему не навредил было понятно без объяснений.

– Ну, а как оно на пенсии? – поинтересовался Бокальчук.

– Нормально. Как говориться: «только жить начал», – ответил я, уплетая вкусный и наваристый борщ. – Спасибо тебе за командировочные. А за Нюру – отдельное спасибо! Где ты выискиваешь таких самородков?

– Они сами меня находят. Я их только направляю в нужное русло. А Павел – сын моего близкого друга, ныне покойного. Правда, повозиться с пацаном пришлось. С шестнадцати лет «на травке» сидел. Ничего, вытащил! У меня такой «Айболит» знакомый имеется! Целый год Пашу вытаскивал. Вытащил! Так что ты там тоже смотри. Если придется, прикрой его. Нюра мне, как сын…

– Само собой. Только прикрывать, у него лучше получается. Ну, а что ты вообще думаешь обо всем этом?

– Что я думаю? Ну, слушай, – задумчиво и как-то печально произнес Бокальчук. – В последнее время я заметил в себе какую-то черствость к людям. Или лучше сказать: пофигизм. Это, наверное, деньги и власть делают нас такими. Согласен, что не все такими становятся, но это исключение. Ты же знаешь – я человек требовательный. Люблю, чтобы все было по-моему. А если у человека так не получается, то для меня он переходит как бы во второй сорт. Ну, вот сам посуди! Я ведь первым узнал про Дохода. И что?! Знаешь, какой была первая мысль? Не знаешь! А я тогда подумал: «Добухался, пьянь подзаборная! Жену сгубил, и себя заодно. Как только земля носит таких уродов?!».

– Но все же решил помочь?

– Скорее по привычке и по возможностям, – отмахнулся Вадим. – Помогаю из-за престижа, а сам мысленно навешиваю ярлыки: «Этот дурак, каких свет не видел. А этот вообще тормоз по жизни!». Внутри все кипит от негодования. Выматывает меня это высокомерие. Я и близких своих прессую по полной программе. Дети вон скачут от радости, что не живут с папой под одной крышей. Жена только подыскивает повод, чтобы куда-нибудь уехать, передохнуть. Говорит, что я как тот чемодан без ручки, который и нести тяжело и бросить жалко. Так-то вот!

– Я думаю, что ты просто вымотался. Поэтому и сгущаешь краски.

– Да брось! Адвокат выискался! – повысил голос Бокал. – Я и тебе помогать стал не из дружеских побуждений. И не потому, что явился Недоходову в похмельном сне в образе ангела-хранителя. Повторяю: помогаю потому что имею такую возможность. А еще престиж. Честь депутатского мундира! – он помолчал и немного смягчившись, спросил. – Сечешь, Слон? Какая мотивация срабатывает, во-первых, а какая, во-вторых? А где чувство товарищеского локтя? Дружба?! Один – за всех, и все – за одного?

Я молчал. А что можно было ответить на его правдивую горечь и самокритичный выпад. Было понятно, что Вадим испытывал тоску по настоящим человеческим отношениям, которыми всегда дорожил. А еще я радовался. Ведь если не выплеснется накопившаяся горечь из души человека, то и не наступит просветления у него в голове. В таких состояниях начинаешь видеть, что главное в жизни, а что второстепенное. А что вообще нужно отбросить. «Жаль, что здесь нет Саечкина!» – подумалось мне. – «Уж он бы нашел нужные слова. Утешил, поднял бы Вадиму самооценку».

– Но со вчерашнего вечера все кардинально изменилось, – продолжал тем временем Бокальчук. – Прививочку мне сделали в виде теста на вшивость. Укольчик в попу от самовлюбленности, – Вадим привстал и указал вилкой в соответствующее место. Потом развел руками и с дурацкой улыбкой на лице воскликнул. – Мне, знаете ли, угрожают!

– Да ладно! – я неудачно попытался ему подыграть.

– Издеваешься? – покачал он головой. – Посмеиваешься исподтишка над старым другом. Мол, по делом зажиревшему олигарху! Думаешь, что таких, как я и без того каждый день на прицеле держат. И в этом ты прав, полковник. Потому что мне угрожают, как минимум, один раз в день на протяжении долгих лет. Но здесь другое. Вот! Прошу ознакомиться!

Он достал из кармана брюк скомканный лист бумаги и протянул его мне. Я развернул и сразу же какие-то гадкие мурашки пробежали по моей спине и быстро вскарабкались на голову. Потом рассредоточились и стали раскачивать мои волосы. С примятого листа бумаги на меня пялился олимпийский мишка и ехидно скалился. И вдруг подумалось: «А ведь прав Доход! У этого медведя точно дебильная улыбка!».

– Вчера пришло на электронную почту, – немного успокоившись, объяснил Вадим. – Я-то о спичечных коробках в курсе. Нюра мне все дублирует. Представляешь, как я очконул?! Поджилки так затряслись, что разбил в дребезги хрустальную статуэтку вот такого же олимпийского мишки. Помнишь, перед отъездом из Москвы нам сувениры вручали? То-то же! И куда только подевалась моя бесчувственность?! Дрожу и потею, как последняя сука. Вот ты мне ответь, почему так бывает? Почему, чтобы хорошенько встряхнуть человека, нужно проверить его на вшивость?

– Вместо ответа, расскажу тебе одну историю, если не возражаешь, – предложил я, чтобы как-то поддержать старого друга. – Я быстро.

– Валяй! – махнул рукой Вадим и взялся за кувшин с вином.

– В начале девяностых, после того, как рухнул Союз, начался передел зон влияния воровского мира. Ну, ты помнишь. В Киеве тогда шли настоящие уличные бои. Каждый день кого-то взрывали, отстреливали. Нам сообщили, что в одном из пригородных ресторанов собрался «сходняк» из числа киевских авторитетов. Мы решили воспользоваться таким удобным случаем и накрыть всех гамузом. В общем, без стрельбы тогда не обошлось. Опер из моего отдела «завалил» одного «бригадира», а его войско после этого вынесло всему нашему отделу смертный приговор. Все мы получили на дом «черную метку». Кусочек картона с изображением «Веселого Роджера» и надписью на обороте: «Капец пернатому!» А через день того опера серьезно ранили. Весь оперсостав города поднялся по тревоге. Нам удалось за пару дней «зачистить» всю группировку. Пересажали всех до единого. Так вот, я на всю жизнь запомнил это мерзкое ощущение. Когда каждой клеточкой ощущаешь на себе чей-то взгляд сквозь оптический прицел.

– Уговорил! Нам не привыкать. За это и выпьем, – поднял фужер Вадим. – Охрану я усилил. Жену завтра же отправлю за границу. Зятя из командировки отозвал, чтобы вывез дочку с внуком. Машину мою ты видел – она бронированная. Я о другом сожалею. Очень не хотелось бы, чтобы именно сейчас со мной что-то случилось. Понимаешь, я тут одно дело замутил. Скажу тебе по секрету: если выгорит, то почти весь туристический бизнес на черноморском побережье будет в моих руках. Прикинь?!

У меня нехорошо екнуло сердце. Сейчас передо мной сидел депутат и олигарх Бокальчук, который всеми силами пытался удержаться в привычной для себя колее. Даже не смотря на то, что эта колея могла привести его в пропасть. А я так надеялся, что после высказанных переосмыслений, «поезд» Вадима уже перестраивался на другие рельсы. Но наряду с легким разочарованием у меня появилась свежая версия. Похоже, что все события, связанные между собой олимпийской символикой нацелены на Бокальчука. Ведь только ему прислали предупреждение, а остальных могли «убирать» для того, чтобы увести следствие по ложному следу. «Нет! Это бред какой-то!»? отбросил я ничем не подкрепленную догадку.

Неожиданно «проснулся» и запиликал один из трех телефонов, лежавших на столе перед Вадимом. С минуту он слушал, изредка комментируя услышанное сочными матерными выражениями.

– Да! Это мои!.. Ну, так пусть отпустят… Я тебя прошу, Юра, езжай, забери их сам! – с трудом сдерживая раздражение, говорил Бокальчук, а потом отложил в сторону телефон и объяснил. – Молодязев звонил. Представляешь, самчуковская «наружка» припутала Пашиных бойцов!

– На скутере, – высказал я догадку.

Бокальчук исподлобья зыркнул на меня и хотел что-то сказать, но в это время зазвонил другой его телефон. Разговор проходил по сценарию предыдущего.

– Да!.. Ну, они же тебе сказали?! Да, это мои!.. Скажи, чтобы ехали… прямиком ко мне за премиальными! – не стеснялся в выражениях Вадим и, закончив беседу, прокомментировал услышанное. – Все!.. Началось!.. Чувствуется…, что в игру вступил Профессор. Ох, этот Шура Самчуков! На этот раз его орлы… взяли моих охранников здесь, недалеко от дома. За той машиной, что тебя привезла, присматривал еще один экипаж прикрытия. А разведка Самчукова подумала, что это «хвост» за вами. Короче… дурдом!

Я был немного удивлен и слегка польщен такой обходительностью и вниманием к моей скромной персоне, но виду не подал. Потому что пока вычислили только людей Вадима, а ему это не очень нравилось. А мне от этого было не холодно и не жарко. Меня интересовала другая служба, которая первой установила за мной скрытое наблюдение. Через них можно было что-то прояснить, а так…

– Ладно. В принципе, это даже неплохо, – хитро прищурившись, сказал Бокал. – Зато настоящий враг увидел, с кем им придется иметь дело. В общем, Серега, давай собираться в дорогу. Сейчас мои орлы отвезут тебя в Скадовск. До темноты доберетесь. Там у нас есть, где переночевать, а уже поутру займетесь работой. Экипаж в полном твоем распоряжении. Будете действовать по обстоятельствам.