Текст книги "Живые и взрослые"

10

Они снова идут по лесу, друг за другом. Федор впереди, за ним – Гоша с рукой на перевязи, следом Ника, Лева и Марина.

– Я так и не понял, как Федор это сделал, – говорит Лева.

– Набрал какой-то ник-код, – отвечает Марина, – что-то сказал по-мертвому, вот и все.

– Какой ник-код? Наш? Гошиной мамы? Там же нет других!

– Нет, какой-то другой. Там же буквы есть, он буквами набирал, по памяти.

– Как сказал бы Гоша: «Ух ты!» – говорит Лева, – но я все равно ничего не понимаю. Я стрелял, ну, как мог. Я же не очень хорошо стреляю, у меня зрение плохое. Ну, я стрелял, и Гоша стрелял, левой рукой, тоже не очень метко, но все равно лучше меня. Мы стреляли, а вы сзади вращали это блюдце, и вдруг все фульчи замерли, а потом развернулись и ушли. Буквально пять минут – и все, будто и не было их.

– А ты Федора спросил?

– Ну да. Он ответил: я же шаман, мы, шаманы, и не такое умеем.

– Повезло нам, что мы его встретили, – говорит Марина.

– Наверно, – отвечает Лева, хотя он не так в этом уверен. Слишком уж много совпадений: случайный охотник, случайно оказывается шаманом, который случайно умеет пользоваться интердвижком. И этот охотник-шаман случайно заводит их в место, где на них сначала нападают упыри, а потом – фульчи. И теперь они, как ни в чем не бывало, продолжают дорогу к месту силы, которое – Лева в этом был уже почти уверен – окажется той самой бифуркационной точкой, которую он видел на карте.

Лева снова достает дэдоскоп – рамка вертится все так же быстро, как будто дорога, которой они идут, построена мертвыми. Правда, что тут строить? Никакой дороги, так, тропинка. В другой раз Лева бы обдумал все это как следует, но сегодня так много случилось, что мысли никак не хотят задерживаться.

Он снова идет по литорали рядом с Мариной, солнце освещает ее профиль. Иногда он тихонько, словно случайно, касается Марининой руки, и это помогает идти: они покинули факторию часов пять назад и все это время шли не останавливаясь. Федор идет впереди, задавая темп.

– Мы должны успеть до прилива, – объяснил он.

«Почему – до прилива?» – думает Лева, но и эта мысль тут же уходит куда-то. Остается только шум моря, крик чаек и хлюпанье водорослей.

Они огибают мыс, и Лева видит странное поле – огромное, сплошь усеянное водорослями. Обычно ширина литорали не превышает десяти метров, а здесь отлив обнажил дно небольшой бухты. В самом центре возвышается несколько скал, словно прислоненных друг к другу. Указывая на них рукой, Федор говорит:

– Нам вон туда. – И они идут, оступаясь в лужицах соленой воды и с опаской глядя на то, как линия прилива приближается все ближе и ближе.

Теперь Лева понимает: остров – это и есть место силы, достичь его можно только в отлив. Ясно, почему Федор так спешил: теперь у них осталось не больше пятнадцати минут, чтобы добраться до нагромождения скал. Он снова достает дэдоскоп – рамка вращается все так же ровно. «Интересно, – думает Лева, – почему еще вчера она вообще не двигалась?»

– Быстрее, быстрее, – кричит Федор, – вы что, спите на ходу? Ну-ка, соберитесь! Последний рывок – и мы у цели!

«Он что-то не то говорит», – думает Лева. Но рюкзак больно бьет по спине, ноги гудят от шестичасового марш-броска, под ложечкой сосет. «Потом, потом, – думает Лева. – Сейчас дойдем, сниму рюкзак, разведем костер, я отдохну и как следует обо всем подумаю».

О, костер!

– Федор, простите, – кричит Лева, – а мы не должны принести с собой какого-нибудь хвороста? Как же мы костер разведем?

– Не боись, парень, – отвечает Федор, – все нормально будет. Нам главное – до прилива успеть. Десять минут осталось, некогда разговаривать!

Лева бросает взгляд на Марину: она идет, закусив каштановую прядку, сжав кулаки, глядя себе под ноги. Сам Лева нет-нет да повернет голову к морю – полоса прибоя все ближе и ближе.

Маленькие соленые лужицы давно остались позади, теперь они превратились в небольшие озерца, которые приходилось переходить по колено в воде. Потом пришел черед бурных ручьев, на глазах сливающихся в кипящую морскую поверхность, под которой один за другим скрываются камни. Вот уже они идут по пояс в воде – у Левы сводит ноги, он видит, как Ника проваливается почти по грудь, Гоша спешит на помощь, тянет к ней левую руку. Волна окатывает его с головой. Федор вытаскивает Нику, Гоша выбирается сам.

Водоросли скользят под ногами, Лева падает в воду. Поднявшись, он видит: Марина, обернувшись, ждет его.

– Иди, иди, я сам! – кричит он. – Давай быстрее, чего стоишь!

Марина послушно поворачивается и бредет к скалам, вокруг которых уже кипит прилив.

Лева идет, словно в бреду. Соленая вода заливается в рот, еще немного – придется бросить намокший, отяжелевший рюкзак и плыть – но в этот момент Федор хватает его и втаскивает куда-то наверх.

– Ну, слава богу, добрались, – говорит он, – молодцы, ребята. Я уж боялся – кого-нибудь недосчитаемся. Тогда – привет медвед! Ну, у кого из вас магнитные свечи?

– У меня, – говорит Лева.

– Доставай, – командует Федор, – рюкзаки бросайте, мы вон туда пойдем, там площадка ровная, звезду рисовать удобно.

– Может, передохнем сначала? – говорит Марина.

– Некогда, – отвечает Федор, – сейчас самое подходящее время. Время силы, место силы – все отлично сложилось. Пошли, пошли, недолго уже.

Лева несет магнитные свечи, пытается поймать какую-то мысль… какую-то очень важную мысль, только что промелькнула – и все.

– Так, – командует Федор, – у кого-нибудь нож есть?

Они окружают охотника со всех сторон, Ника тянется к карману штормовки, где лежит тетин боевой нож, – и в этот момент Лева наконец ухватывает за хвост потерянную мысль, еще свежую, недодуманную, необработанную, но как раз такую, чтобы громко сказать, глядя прямо в глаза Нике: «Ни у кого из нас нет ножа!» – сказать и с облегчением увидеть, как девочка опускает руку.

– Ну и ладно, – говорит Федор, – у меня есть, не беда.

Рисуют звезду, расставляют свечи, а Лева все пытается подобраться к Марине, потому что он, кажется, понял что-то важное, и надо рассказать, посоветоваться, объяснить: что-то снова не так, и на этот раз – гораздо хуже, чем в заколоченном доме. А может быть – даже хуже, чем в лесной крепости. Но Федор торопит, мысль, только что бывшая такой ясной, куда-то проваливается, а внутренний голос предательски шепчет: ну и что, он же сам сказал, что много раз бывал в Заграничье? – и вот уже Федор произносит формулу, а в ответ море словно вскакивает, и Лева кричит:

– Гасите свечи, немедленно – гасите свечи! – И тогда Федор одним ударом сбивает его с ног, а когда Лева поднимается, уже поздно, уже все видят – из моря один за другим выходят упыри. Вода льет с их лохмотьев, они скалят гнилые зубы в плотоядной усмешке, карабкаются на скалы, плотным кольцом окружают площадку, тянут руки, все ближе, ближе… И когда их скрюченные пальцы почти касаются Левиного горла, он слышит голос Федора:

– Отставить, – и в этот момент окончательно все понимает.

11

«Вот и конец, – думает Марина. – Выходит, Зиночке повезло. Раз – и готово. А потом – серебряная пуля в голову. Нам так легко не отделаться».

Упыри оттеснили их в центр звезды, все четверо стоят, тесно прижавшись друг к другу. Марина чувствует холод мокрой Левиной штормовки. Он шепчет:

– Слишком поздно догадался, надо было еще в лесу понять.

– Что ты мог понять? – спрашивает Марина.

– Ну, когда этот…Федор… по-человечески заговорил, а не как в книжках охотники. А я, только когда он сказал «привет медвед», начал догадываться.

Марина обнимает Леву за плечи.

– Ну, все мы хороши, – говорит она, – а что он нам нес про интердвижок? Как мы купились?

– В самом деле? Как это вы купились? – хохочет Федор. – Не вы первые, не вы последние! Уж мой брат, известный умник, и тот в конце концов попал впросак. Да что я вам говорю – вы ж сами видели! Только клочья полетели!

«Его брат? – думает Марина. – Нет, не может быть!»

– Орлок, – шепчет Лева.

– Он самый, к вашим услугам, мои юные живые друзья, – и мнимый охотник, гримасничая, пытается отвесить поклон, – Орлок Алурин, ученый, дипломат, военный. В ближайшем будущем – покоритель двух миров.

Он садится на камень, и Марина на секунду вспоминает – точно в такой же позе сидел Ард Алурин, рассказывая историю своего брата.

– Не будем отступать от традиции, – говорит Орлок, – в финале жертва должна узнать, как же она оказалась жертвой. До начала церемонии еще пятнадцать минут, так что, дабы не тратить времени на ваше нытье, я позволю себе рассказать вам подлинную историю вашего путешествия. Я бы даже сказал – вашего соучастия в событиях столь грандиозных, что ими пристало гордиться.

Марина еще раз оглядывается по сторонам – бежать некуда. Упыри окружают площадку тесным кольцом, за их спинами бурлит ледяное море. Ни оружия, ни надежды.

– Итак, начнем, пожалуй, с моего сына. Видит бог, это было чистой случайностью. Я не планировал его использовать – вы сами вытащили Майка из нашего мира, из Заграничья, как вы его называете. Когда я узнал об этом – о, я страшно обрадовался! Это был подарок: два мальчика и две девочки. Я даже ушам своим не поверил. Понимаете, я давно занимаюсь – как бы это сказать по-вашему? – ну, определенного рода экспериментами. И в результате этих многолетних исследований – я бы даже сказал многовековых, у нас ведь, как вы знаете, нет времени, – да, так вот, в результате мне удалось установить, что подобная комбинация – четверо тинейджеров, то есть в предпубертате или в раннем пубертате, ну, неважно, так вот четверо, точнее, двое на двое – короче, это идеальный вариант. Конечно, я мог раздобыть детей по своим каналам, не вопрос! Но если судьба сама принесла мне добычу – как можно было отказаться?

Орлок посмотрел на часы, улыбнулся удовлетворенно и продолжил:

– Первым делом я подстроил ловушку моему брату. Дал ему понять, что его племянник якшается с живыми и я хочу с этим разобраться. Конечно, он стал отслеживать перемещения Майка, конечно, пришел вам на помощь. Самое сложное было рассчитать время – ну, с этим я справился. Результат вы видели: выше стропила, плотники! Крыша падает, живое солнце испепеляет великого героя живых майора Арда Алурина. Жаль, я не мог видеть эту волнующую картину! Ну, что поделать: в ловле на живца есть свои минусы. Например, живец оказывается единственным зрителем, не так ли?

«Павел Васильевич был прав, – думает Марина. – Да, это была ловушка. Как когда-то в гаражах – только на этот раз на месте Ники оказались они все, и никто не упал с небес спасти Арда Алурина». Она снова вспоминает: яркая вспышка, истошный крик, дымящееся тряпье и два пистолета.

«Лучше бы мы все погибли там», – думает Марина.

– Второй этап начинается с некой дискеты. Мой чудесный сын забыл ее в моем компьютере, когда копировал. Насколько я понимаю, молодой человек, это работа вашей матери, – и Орлок кивает Гоше. Тот стоит неподвижно, бледный как мел, сжимая руку Ники, – прекрасная работа, скажу честно. Без нее я бы никогда не узнал о существовании бифуркационных точек, а я давно чувствовал, что для завершения моих исследований мне не хватает чего-то подобного. Так или иначе, оставалось привести вас сюда – и эта задача, слава богу, упростилась, потому что вы сами отправились прямо ко мне в объятия. Как все разлеглось, а? Не прочти вы флоппи, никогда бы не узнали, что надо ехать на Белое море. А заманить вас так далеко от столицы было бы ох как непросто! Короче, все получилось само, как по волшебству. Оставалось только найти вас здесь – и тут вы мне изрядно помогли, врубив посреди дикого леса интердвижок, который по эту сторону Границы, считай, только в Министерстве по делам Приграничья и может быть. Конечно, вы не знали, что его легко запеленговать. Конечно, вы не знали, что где-то совсем близко – или бесконечно далеко, это как смотреть, – сидит Орлок Алурин и ждет, ждет, ждет вашего сигнала. У нас там вечность, вы в курсе, да? Много времени для ожидания!

Орлок снова смотрит на часы.

– Ну, поговорили и хватит, – усмехается он, – пора приготовиться к переходу.

«Вот и все, – думает Марина. – Вот и конец. Надо же что-то сделать, правда? Я же здесь самая главная, я за всех отвечаю».

– У меня вопрос, – говорит она, – а ДэДэ как-то связан с вами?

– ДэДэ? Это кто? А, этот кретин-походник? Почему он должен быть со мной связан?

– Живет напротив того самого дома, – пожимает плечами Марина, – отправляется в поход в эти самые места.

– А вот тут – сплошные случайности. Или – предопределенности, но очень глубинного порядка. Я пока не всем управляю – подчеркиваю: пока.

– А упыри и фульчи? – спрашивает Лева. – Они-то вам зачем понадобились?

– О, фульчи – это досадное недоразумение. Должно было прийти пять упырей, разобраться с этой дурой-училкой, которая все хотела идти к озеру и не хотела идти сюда. Ну, видать, здесь такие места, что все формулы работают в турборежиме. Вместе с упырями привалила стайка фульчи. Пришлось звонить своим, просить, чтобы отозвали их на хрен. Я и сам – знаете как удивился, когда они поперли? Даже забыл, что у вас интердвижок с собой. Не побеги за рюкзаком – съели бы вас за милую душу, остался бы я на бобах.

– А что с моей мамой? – спрашивает Гоша.

– Понятия не имею, – пожимает плечами Орлок. – Я думаю, она застряла в одном из промежуточных миров. Ну, это теперь неважно. Я сейчас, дорогие живые друзья, собираюсь распотрошить ваши юные тельца в этом магическом кругу на этом месте силы. Если мои расчеты – и, кстати, расчеты твоей мамы – верны, то в вашей хваленой Границе образуется столько дыр, что никакой армии не хватит их латать. И тогда мои упыри войдут в мир живых – и я получу власть над этим миром. Заметь, сынок, мечта твоей матери об открытом мире сбудется: Границы больше не будет. Так что тебя употребят по назначению!

Орлок поднимается. Солнце по-прежнему висит в небе. Марина думает: вот так все и кончится.

– С кого начнем? – спрашивает Орлок. – Может, сами выберете? Или проголосуем? Или кто мне больше приглянется?

Марина что есть силы вцепляется в Левину руку. В ней больше нет страха – только ярость. Броситься на Орлока – и будь что будет!

– Начни с меня, – слышит она голос Ники, – все равно я не хочу видеть, как мои друзья станут мертвыми. Начни с меня, давай! Может, я увижу маму и папу!

– Это навряд ли, – говорит Орлок, улыбаясь, – честно тебе сказать, детка, после процедуры от тебя вообще ничего не останется: ни здесь, ни за Границей, ни за всеми другими Границами. Если, конечно, мои расчеты верны.

Все так же улыбаясь, Орлок подходит к Нике. Схватив девочку одной рукой, другой он высоко поднимает тяжелый охотничий нож – но, прежде чем лезвие успевает опуститься, Ника делает почти незаметное движение… будто сверкнула серебряная молния, а потом – шипение, струйка дыма, рука Орлока разжимается, колени подгибаются и дважды мертвое тело валится прямо на Марину, которая едва успевает отскочить.

Ника стоит в растерянности, глядя на мертвого с рукояткой боевого ножа тети Светы в груди, и не верит – неужели это я сделала?

Но тут Лева хватает Марину за руку и втаскивает ее назад в круг, потому что снаружи кипит море гноя, зеленоватое, булькающее море распадающейся плоти, из которой на секунду высовывается колено, голень, скрюченная рука, оскаленный в немом крике рот.

– Что это? – спрашивает Марина.

– Упыри, – шепчет Лева, – хозяина больше нет, вот они и распадаются.

– Ух ты! – говорит Гоша.

Четверо друзей стоят, обнявшись, прижавшись друг к другу в самом центре пентаграммы, кругом шипит, булькает, плещется слизь, стекая в бескрайнее море, растворяясь в бесконечной соленой воде, зеленоватое в сине-зеленом, вечно мертвое в вечноживом, и Марина понимает: гниющая плоть, гниющие водоросли – кто различит запахи? Литораль примет все, море примет все, слизнет остатки мертвых жизней, поглотит, унесет в заветную глубину.

А потом Марина поднимает глаза, смотрит на далекий берег и там, у самой кромки прибоя, видит одинокую женскую фигуру, видит самой первой и, боясь ошибиться, не в силах поверить, не говоря ни слова, жестом показывает Леве. И тогда Лева трогает за плечо Гошу, к которому прижимается дрожащая Ника, и говорит:

– Гош, ты, конечно, сам посмотри, но, по-моему, это твоя мама.

12

Гоша гладит мамино лицо и повторяет:

– Мам, это правда ты? В самом деле? Правда? – снова и снова, а мама сидит на камне, у самой кромки прибоя, почти неподвижно, слабо улыбаясь, – и гладит Гошину руку.

– Ты вернулась, правда? Как это случилось?

Его друзья стоят рядом. Наверное, они улыбаются. Наверняка они рады за него. Гоша ничего не замечает, он снова и снова спрашивает:

– Это правда ты? Ты вернулась? В самом деле? – Но мама молчит, ничего не говорит и только движение руки, слабое, почти невесомое, будто отвечает: да, сынок, это я. Я вернулась. Это правда.

– Я прочитал твою дискету, – говорит Гоша, – ну, то есть мы прочитали. Лева, и Ника, и Марина – мы все это делали вместе. Мы сражались, мама! А Ника вот, мама, это Ника, вы же, кажется, знакомы, да? Вот Ника, она убила Орлока, серебряным ножом – прямо в сердце, представляешь? Самого Орлока, ты должна была о нем слышать, ну, там, где ты была… а где ты была?

– Я не знаю, – отвечает мама слабым, не своим голосом.

– Мы предполагали: это какой-то промежуточный мир, – говорит Лева, – ну, который ни по ту, ни по эту сторону Границы.

– Наверно, – отвечает мама.

– Вы знаете, – говорит Ника, – мы прочитали вашу дискету! Это очень здорово! Мы тоже хотим разрушить Границу и установить Открытый Мир.

Гоша смотрит на маму, словно говорит ей: ну, посмотри, правда, Ника – замечательная? Она умная и отважная, она похожа на тебя, она должна тебе понравиться.

Но мама смотрит на Нику, словно не понимая.

– Разрушить Границу? – переспрашивает она. – Открытый Мир?

– Да, да, – говорит Ника, – как вы писали, как вы пытались. У вас, наверное, что-то не получилось, да? Но мы продолжим, мы учтем ошибки, мы еще раз попробуем…

– Девочка, – говорит мама, и на секунду Гоша узнает родной и привычный мамин голос, с его уверенностью, сарказмом, иронией, – девочка, ты хоть представляешь – как он выглядит, этот твой Открытый Мир?

– Конечно, – говорит Ника, – вы же писали. Мертвые и живые, все вместе. Без Границы. Как в Золотом Веке.

– Не было никакого Золотого Века, – говорит мама, – это все мифы.

– А как же… – начинает Гоша.

– Открытый Мир, – повторяет мама, – я видела этот Открытый Мир! Я в нем несколько лет прожила… или несколько месяцев?.. Я не помню… Открытый Мир, да.

Мы живем в прекрасном мире, сынок. В прекрасном, справедливом мире. Где каждый может найти себе дело по душе: ученые занимаются наукой, учителя учат, шаманы ходят в Заграничье, Министерство Приграничных Территорий ловит шпионов, студенты сдают экзамены, дети играют в парках.

Мы живем в зеленом городе, где всем хватает места. Вокруг наших домов растут деревья и кусты, зеленеют газоны, всего лишь несколько машин стоят у подъезда.

В магазинах продаются живые вещи, настоящие, наши вещи. Их всем хватает. Да, конечно, мертвые вещи красивей, нарядней – но ведь и их можно достать, правда? Не всем достается – ну и ладно. Мы-то сами живые – зачем нам столько мертвых вещей?

Ты говоришь: Открытый Мир, мир без Границы.

Я там побывала. Я видела этот мир.

В этом мире заправляют мертвые. Мертвых намного больше, чем живых. Они заполонили наши скверы, наши парки и бульвары, наши улицы и площади. Они привезли с собой мертвые машины, быстрые, красивые, убивающие все живое. Во дворе, где раньше играли дети, где гуляли матери с малышами, – там парковка мертвых машин. На улице, где раньше проезжали одна-две машины, мертвые автомобили стоят сплошной пробкой, днем и ночью. В метро, где было так светло и просторно, ходят толпами мертвые, а с потолка льется тусклый свет.

Склеп, сынок. Они сделали наше метро похожим на склеп. Чему ты удивляешься? Они же мертвые, им нравятся склепы.

Они завесили окна наших домов своими мертвыми рекламными плакатами. Хуже того – они снесли наши старые дома, они построили на их месте новые, мертвые. Построили, чтобы мы в них работали. За эту работу они платят нам мертвые деньги – а чтобы нам было на что их тратить, на наших площадях они построили свои магазины и там за свои мертвые деньги продают нам свои мертвые вещи.

Вместо пяти живых высоток они возвели десятки мертвых зданий, огромных, до самого неба. Живые люди не могут жить в таких домах. Это – дома для мертвых.

Наш город – это город мертвых.

Где были живые уютные дворы – там мертвые здания.

Где были просторные площади – там мертвые магазины

Где были прямые проспекты – там стойбище мертвых машин, неподвижных, ночью и днем.

Где были кусты и деревья – там только газ и гарь.

Мы боимся ходить по нашим улицам.

Мы боимся заходить в наши подъезды.

Мы боимся отпускать из дома наших детей.

Если бы ты жил в этом Открытом Мире – я бы не позволила тебе одному даже идти в школу.

Потому что мертвые ходят по городу – такие как Орлок. Они ищут себе поживу, ищут жертву, жаждут крови, живой плоти.

Я не отпустила бы тебя на улицу, сынок.

Я бы сказала: сиди дома, читай книги.

Они отняли у нас наши книги. Вместо них они дали нам миллионы мертвых книг.

Вместо наших фильмов, живых фильмов о мужестве и любви, они дали нам мертвые фильмы, тысячи мертвых фильмов о призраках, зомби и вампирах.

Они вошли в каждый дом: с экрана телевизора, со страниц газет, с вращающихся тарелок интердвижков.

Мертвые отняли все, что у нас было: наши книги, наши фильмы, наши улицы. Нашу работу. Наши дома. Наш город. Нашу жизнь.

Я сама уже не могу отличить живого от мертвого.

Наши сыновья живут по ночам как вампиры. Как вампиры они жаждут крови.

Наши ученые научились менять одни мертвые деньги на другие и на этом зарабатывают еще и еще мертвых денег.

Наши учителя учат нас мертвым наукам, от которых живые сохнут и мертвеют.

Они учат нас мертвым наукам, чтобы сделать наш мир еще более мертвым.

Ты скажешь: мертвые дали нам свои изобретения?

Да, правда. Но в обмен они забрали у нас все, что было. В конце концов, раньше у нас были шаманы, чтобы узнавать секреты мертвых, – а теперь секретов не осталось, но не осталось и наших тайн.

Они захватили все.

Открытый Мир, девочка? Мир без Границы?

Ты не захочешь жить в этом мире, поверь мне.

Мама снова молчит, Гоша тоже молчит, и только Ника дрогнувшим голосом говорит:

– Извините, но это неправда. Это просто видение. Неудачный вариант. Все может быть по-другому.

Мама качает головой.

– Нет, девочка, – говорит она, – все должно быть так, как есть. Живые отдельно. Мертвые отдельно. Мы были дураками, когда хотели это изменить.

– Но вы же ничего не изменили, – почти кричит Ника, – вы только увидели что-то! Вы даже не знаете – что это было! Вы, вы… просто испугались!

Мама слабо улыбается.

– Не сердись на нее, – говорит Гоша, – она очень хорошая, честное слово. Я столько ей про тебя рассказывал, она так хотела с тобой познакомиться! Она мне так помогла вернуть тебя, не обращай внимания на ее слова, она просто расстроена.

Мама все еще улыбается, а потом тихо говорит:

– Она права. Я в самом деле испугалась, – и поднимает взгляд на Нику, – ты смелая девочка. Похожа на меня. В молодости я тоже мечтала изменить мир.

– Мы думали, мы изменим мир вместе! – говорит Гоша.

– Нет, сынок. Это только в книжках четверо друзей навсегда меняют мир. В жизни – не так, – и, помолчав, добавляет: – Сынок, я очень устала. Пойдем домой.

Гоша помогает маме подняться, придерживает ее, идет рядом. И только тут она наконец смотрит на него внимательно и спрашивает:

– Сынок, а что у тебя с рукой?

Разве расскажешь в двух словах! Сегодня был длинный день! Они с Никой обнимались на вершине деревянной башни, он прыгнул и сломал руку, а потом дважды чуть не стал мертвым. А потом Ника убила Орлока, а к нему вернулась мама – и он понял: хотя мама вернулась, все уже никогда не будет таким, как раньше.

Гоша так устал сегодня. Он чувствует себя живым – и очень взрослым.

Он повторяет про себя «только в книжках четверо друзей навсегда меняют мир», он хочет сказать маме: «Нет, мам, ты не права. Мы все равно изменили мир. Мир уже никогда не будет прежним. Ни для тебя, ни для меня, ни для кого из нас всех».

Но ничего не говорит, идет молча, взбирается на валуны, перепрыгивает через лужи. Это раньше он бы полез спорить. А теперь – нет.

Да, в самом деле: мир никогда уже не будет прежним.