Текст книги "Пагуба"

Луззи не луззи, а с кулачным боем Хап оказался знаком. Он был быстр, ловок, имел более длинные и более мощные руки и не жмурился во время удара. Четыре раза достал Эппа. Два раза в левое плечо, один раз в правое, в четвертый раз едва не переломил старшине ключицу. Вот было бы весело, к счастью, Эпп успел присесть, наклонить голову и увести плечо назад. А ведь неплохо бился паренек, неплохо. Нос ему, конечно, ломать не следовало, но проучить нужно было обязательно. Хотя нос тому наглецу на рынке он разбил правильно, Эпп и сам бы поступил точно так же, вот только деньги не стал бы тратить на сладости никогда. Если только на девчонок.

Старшина потратил на Хапа три удара. Первые два – в левую и правую скулу – тот почти не почувствовал, старшина не хотел калечить парня, только украсить его лицо двумя роскошными синяками, а вот третий получился так, как надо. Точно в подбородок, не настолько сильно, чтобы сломать челюсть, но достаточно, чтобы двор закрутился вокруг подбитой физиономии юного наглеца и тот завалился на поленницу дров.

– Ты убил его! – закричал Хаппар, подхватывая приятеля. – Он не себе сладости покупал, девчонкам!

– Ничего, очухается, – усмехнулся Эпп. – Хорошо, что девчонкам. Плохо, что не на свои деньги. И дерется плохо. Вряд ли ты делаешь это лучше. С завтрашнего дня будем не только торговать, но и становиться воинами. Со своей стороны могу только пообещать немного меди на каждый день, чтобы не воровать.

Уже следующим утром Эпп выгнал украшенного синяками хмурого Хапа и Хаппара на пробежку. Вывел их из города, показал на одинокое дерево на пустынном берегу, до которого было никак не меньше полутора лиг, и приказал пробежаться до него и обратно три раза. Потом, когда молодцов пробил пот, заставил их делать упражнения на голом песке. Еще старый Халуган учил молодых ловчих, что для обретения силы необязательны стальные шары, стержни, перекладины и мешки с песком. Тяжесть человеку дана по сути его – его вес. Носи его бегом, приседая, подпрыгивая, сгибая руки в упоре, и этот вес будет работать не хуже туго набитого песком мешка, а уж если нужно дать усиленную нагрузку, сажай на плечи приятеля и приседай вместе с ним. Халуган был, конечно, прав. Одного только не предусмотрел он в давних своих наставлениях: что один из двух приятелей может оказаться в два раза тяжелее другого. Если первый даже после пробежки поднимал второго как пушинку, то второй распластался на песке, едва Хап присел ему на плечи.

– На сегодня хватит, – сказал Эпп задыхающимся молодцам. – Но скажу сразу, Хаппар. То, что ты мелкий, может быть таким же преимуществом, как сила и рост твоего приятеля. Но это не значит, что ты не должен его поднимать. Через месяц ты его поднимешь, а он поднимет не только тебя, но и меня. А теперь искупаться – и за торговлю, причем медяков я вам отсыплю еще с утра.

Уже на четвертый день друзья выглядели получше, чем в первый. Да и синяки на лице Хапа стали проходить, радуя то ли его, то ли неведомых Эппу девчонок. А через неделю к Эппу, который и сам, скинув рубаху, разминал кости, пока его подопечные бежали к дереву, подошел древний старик. Впрочем, вблизи его древность обратилась утомленным, но излишне жестким лицом. Он был невысок ростом, имел выдающуюся вперед нижнюю челюсть, лоб с залысинами под седыми волосами и кустистые брови. Из-под них на Эппа смотрели серые и цепкие глаза.

– Насилуя тело, подвергаешь насилию дух его, – пробормотал старик. – Укрепляя тело, укрепляешь и дух. Отчего же нельзя, укрепляя дух, укрепить тело? Или почему крепкий дух вовсе не значит крепкого тела?

– Зато насилие над духом и телу не приносит радости, – выпрямил руки Эпп, поднялся, вытер пот и прищурился, оглядывая дорогие сапоги на ногах и одежду из лучшей ткани незнакомца.

– Все едино, – закрыл глаза старик и буркнул после паузы: – Я – Алкистан.

– Эпп, – коротко бросил старшина и оглянулся. Охранники у старика имелись, но остановились в четверти лиги. Десять крепких парней. Да, недешево обходилась главному вору Хурная охрана.

– Хорошо дерешься, Эпп, – прищурился старик. – Спасибо, что не убил моих парней.

– Спасибо тебе, Алкистан, – ответил Эпп, – что никто из твоих парней не пырнул ни меня, ни моих ребят ножичком в толпе.

– Не хочу ссориться с Ашу, – признался Алкистан. – Он очень хорош на своем месте. Может быть, другой бы на его месте причинял мне меньше хлопот, но стало бы от этого мне лучше? И стало бы от этого лучше Хурнаю?

– Странно, – удивился Эпп. – Что-то я не припомню, чтобы хиланские воры очень уж беспокоились бы о благополучии Хилана.

– Я не вор, Эпп, – поджал губы Алкистан. – Хотя был вором, что тут скрывать. Да и ты выбился в люди не из каменных палат, если был ярмарочным сорванцом, значит, и воровал, это уж точно. Но благополучие Хурная не ярлык арува, который раздается ураем только избранным. Забота о нем становится важной для любого по его собственной воле.

– Уволь меня от оправданий, – потребовал Эпп. – Я уже не молод, но всякий, кто тянет чужое, для меня враг.

– Ну я-то готов мириться с врагами, когда они не целят в меня из лука, – расплылся в улыбке Алкистан.

– У меня нет лука, – отрезал Эпп. – И в моей каморке его нет. Только меч, но я им в тебя не целюсь.

– Зато ты здорово орудуешь его рукоятью, – заметил Алкистан. – Твой парень сломал моему бойцу нос. Причем, заметь, мой боец напасть на него не пытался, обо всем сначала следует договариваться с помощью слов.

– Я заметил, – усмехнулся Эпп. – У трех твоих бойцов было три слова на троих. И все эти слова имели клинки длиной почти в предплечье с обоюдоострой заточкой.

– Твой клинок был длиннее любого из них, – продолжил улыбаться Алкистан. – Так или иначе, но покалеченными оказались четыре человека. И все они на моей стороне. Я заплатил каждому по пять монет серебра.

– Не хочешь ли взыскать с меня эти двадцать монет? – нахмурился Эпп.

– Я думал об этом, – признался Алкистан. – Но тебя непросто испугать, невозможно купить, хотя от денег ты не отказываешься, и близких у тебя нет, за судьбу которых ты бы опасался. В свою очередь и я так просто оставить это дело не могу. Понимаешь, Эпп, когда вор бьет вора по морде, ответом не может быть удар по морде же. Только смерть. Иначе тот, кого ударили, превращается в пустое место.

– Я не вор, – сдвинул брови Эпп.

– Поэтому ты и жив, – согласился Алкистан. – Ну еще и благодаря мудрости Ашу. Но так, как есть, я оставить не могу. Поэтому давай сейчас найдем с тобой выход, который устроит обоих. Я, конечно, мог бы сказать, что ты заплатил мне, у меня нет недостатка в монетах, но я не могу врать. Это грязная метка, которая ставится на человека изнутри. Меня от нее тошнит заранее.

– У меня нет лекарства от тошноты, – сказал Эпп.

– У меня есть, – прищурился Алкистан. – Я предлагаю вот что. Ты попросишь у меня что-то, что тебе очень надо. А нужда у тебя есть, это точно. Я знаю: пока твои ребятки ходят с лотками и радуют хурнайских девчонок, ты бродишь по городу. Не так просто бродишь, ты чего-то ищешь. Но найти не можешь. Ведь так? Давай я найду это для тебя. А ты заплатишь мне двадцать серебряных монет и одну монетку сверху. У тебя хорошо идет торговля, Эпп. Даже за неделю ты заработал неплохо, к тому же я не верю, что ты приехал в Хурнай, чтобы погонять мальчиков по песку да сделать из них уличных продавцов. Думаю, что монет у тебя достаточно. Что скажешь?

Эпп задумался. Он и в самом деле обошел уже весь город, но не нашел и следов Куранта. Более того, он даже не знал способа, как среди тысяч домов и еще большего количества лачуг найти ту, в которой хотел остановиться Курант. Может быть, он уже в городе? К тому же что он потеряет, если воспользуется помощью Алкистана? Да и монеты выданы ему Квеном не в качестве содержания, а для дела. И торговля и в самом деле шла бойко, уже пришлось впрок закупиться товаром в порту.

– Я заплачу тебе двадцать пять монет, Алкистан, – сказал Эпп. – Но только в том случае, если ты скажешь мне, где собирается остановиться или где уже остановился некий циркач Курант – один или со своими домочадцами.

– Ты говоришь о слепом фехтовальщике? – сузил взгляд Алкистан.

– Да, но меня интересует прежде всего его приемный сын Луккай, – сказал Эпп. – И вот еще что, весь реквизит этот циркач передал в Хурнай на корабле, на котором в Хилане был уважаемый тобой Ашу. Я, конечно, не хочу сказать, что он ждет в Хурнае Куранта или прячет его в крепости, но имей это в виду.

– Я понял, – пробормотал Алкистан и удалился, буркнув через плечо: – Сделаю работу, пришлю сына за деньгами. Жди.

Эпп ждал целый месяц. За этот месяц произошло многое. Торговля шла хорошо и пошла еще лучше, когда в хурнайский замок прибыл иша вместе с изрядной свитой, каждый вельможа из которой в свою очередь имел маленькую или не очень маленькую свиту. Затем по Хурнаю поползли слухи о том, что творилось на Вольных землях, в Хилане, в Зене. Эпп, конечно, понимал, что, доходя до Хурная, всякая весть обрастала подробностями, как киль судна – ракушками, но все говорило о том, что в Текане творится что-то непотребное, одни рассказы о ловчих Пустоты кое-чего стоили. Да и слухи о воинах из клана Смерти тоже ходили. Ясно было только одно: парень, за которого назначили награду в тысячу золотых, все еще не был пойман. Затем произошли еще некоторые события. Однажды Эпп заметил впереди странного человека. Старшина, как обычно, брел по ярмарочной площади, прислушиваясь к разговорам, как вдруг понял, что кто-то впереди него ставит на мостовую Хурная ноги не так, как все. Он словно опирался на ноги, а не выбрасывал их вперед одну за другой, как привычно ходили почти все, кого видел перед собой Эпп. Ясно было: толкни этого человека – и он, скорее всего, не только не упадет, но и предоставит возможность толкнувшему его отскочить, как будто он уперся в скалу. И вместе с тем человек этот не был слишком уж высок. Спина его казалась сутулой, да и волосы взвивались над его затылком светлым пухом. Хотя на поясе у него висел меч, и, значит, он точно не был луззи, несмотря на простецкий жилет, надетый поверх тонкой рубахи, и засаленные порты. В то же время и на арува он не походил тоже. Эпп уже думал обогнать неизвестного да посмотреть на него спереди, как тот остановился, обернулся и предстал перед старшиной во всей красе. Это был старик. У него было смуглое лицо, которое обрамляла седая борода, но глаза, которые смотрели на Эппа из-под кустистых седых бровей, не имели ни штриха старческой паутины. Старик смерил Эппа взглядом с головы до ног, усмехнулся и вновь отправился прогуливаться по торговому ряду, разве только теперь двинулся в обратную сторону.

«Воин из клана Хара», – решил Эпп и подумал, что если и такие охотники слетаются в Хурнай, значит, скоро появится и дичь. Нет, он не рассчитывал быть первым, если птичка вспорхнет перед ним в воздух, но его стрела в тушке должна была оказаться в любом случае.

В конце месяца город притих от испуга. На его улицах впервые, с последней Пагубы так уж точно, появилась ловчая Пустоты. Страшная огромная баба с налитыми кровью глазами, не слезая с огромного коня, пересекла весь город с востока на запад и, судя по слухам, опустилась на ближайшем холме за городом наземь и застыла каменным валуном. Эпп саму бабу не увидел, потому как закупал в порту очередную партию товара, но в проезд неизвестной, на огромной груди которой болтался бронзовый диск смотрителя больше обычного в два раза, поверил безоговорочно.

В том же конце месяца Хаппар, приседая, поднял на себе верзилу Хапа. А Хап взметнул над песком и Эппа, и Хаппара одновременно. В тот день на берегу и появился сын Алкистана. Он был копией отца, хотя вряд ли перешагнул через двенадцать лет. Получив двадцать пять монет, юнец протянул Эппу матерчатую полоску, на которой были выписаны адреса, и на словах сказал:

– Отец просил передать, что Курант или его родные могли бы остановиться где угодно. Хоть на рыбачьей стороне, хоть на рыбачьем острове, тогда их вообще никто не найдет, но, судя по тем известиям, что доходят до нас, Курант и его жена мертвы, Хараса и Неги пропал след, а вот след Луккая вымазан кровью. И не вся кровь из той, что он пролил, выпущена зря. Говорят, что на нем двое воинов из клана Смерти и сам Далугаеш, старшина ловчих.

– Это точно? – расширил глаза Эпп.

– Слухи, – пожал плечами юнец. – Но похоже, что он парень не промах. Только вряд ли он сюда сунется: слишком дорого за него готовы заплатить и слишком много в городе на него охотников. Его теперь спасет только Пагуба. Но здесь два адреса. Есть место на западном холме, там Курант купил три года назад домик в два этажа напротив лавки одежника. Крохотный домик, но настоящий. За домом ухаживает старая бабка, которой платит ростовщик по курантовской закладной, не зная, кому он платит и по чьему поручению. Дом записан на Хараса.

– А второй адрес? – вгляделся в каракули Эпп.

– Маяк, – сказал юнец. – Курант поднимался на портовый маяк. Как-то сумел открыть замок и полез на самую верхотуру. Что он там забыл, неизвестно, на маяке он был вместе с дочерью – с Негой, но сам-то он ведь слеп. Так что в Хурнае он заходил только в два здания – в дом на западном холме и на маяк. Мы проверили все писцовые книги, обошли все дома в городе, знаем имена всех хозяев, Куранта среди них нет. Но я уже говорил, что в лачугах рыбаков можно спрятаться кому угодно. Это все.

– Хорошо, – кивнул Курант.

– И вот еще… – Юнец помялся, но добавил: – Отец сказал, что тысяча золотых монет – это хорошие деньги, он собирается на охоту.

– Удачи ему, – усмехнулся Эпп.

В тот же день старшина разыскал на пристани портового служку, стребовал с него ключи от маяка и подошел к высокой, сложенной из диабаза башне. Дверь ее была открыта. Эпп на всякий случай вытащил из-за пояса нож и осторожно пошел наверх. Наверху стоял седобородый старик. Он посмотрел на старшину, усмехнулся и сказал:

– Красиво здесь. Если бы я увидел море с такой высоты, а потом ослеп, я бы убил себя. Курант же поднимался сюда уже слепым.

– Курант уже мертв, – заметил Эпп, убирая нож. – Он и его жена.

– Я знаю, – кивнул старик и добавил: – Вроде бы мертва и его дочь, Нега, но ее трупа никто не видел. Но двое воинов из клана Смерти тоже мертвы. И один из ловчих Пустоты мертв. И старшина ловчих, Далугаеш, пожалуй, тоже мертв. Ушей-то он своих лишился точно. Кстати, и ловчий Ганк тоже мертв. – Старик тихо, с хрипотцой рассмеялся. – Похоже, что из тех, кто убивал мать Кира Харти, с ушами остался один воевода Квен? И еще много, очень много человек погибло. И еще больше погибнет.

– Зачем ты мне это говоришь, старик? – спросил Эпп.

– Меня зовут Заманкур, – сказал тот. – Что-то мне подсказывает, что этого парня не только кто-то ведет, но он и сам молодец. Я, конечно, не думаю, что он выживет. Если бежит толпа охотников, она хоть и неспособна подстрелить дичь, но затопчет ее точно. Но я думаю, что моя жизнь подходит к концу. Это было бы славно – сразиться перед смертью с Киром Харти.

– Но ведь ты не это хотел сказать мне, Заманкур? – прищурился Эпп.

– Не это, – кивнул старик. – Мелит прибыл в Хурнай. Завтра в доме Куранта на западном холме он поселит Хараса и девчонку, дочь кузнеца, Лалу. Ашу знает об этом, Алкистан тоже предупрежден. Не трогай их. Это ловушка для Кира Харти.

Глава 21
Паутина

– Как звали твою мать? – спросила Нега.

– Атимен, – ответил Лук.

Нега лежала у него на груди и рассматривала глинку. Сначала одну сторону, потом другую, одну, потом другую.

– А отца? – спросила она. – Ты рассказывал про этого лекаря. Узнал что-нибудь?

– Нет. – Лук помолчал. – Но мне показалось, что он знает имя моего отца. Он что-то недоговаривал. Он принимал роды у моей матери, а об отце ответил, что она его с ним не знакомила. Ведь это не значит, что он его не знает?

– А где он теперь? – спросила Нега, приподнимаясь на руках и с улыбкой чиркая острыми сосками по груди Лука.

– Какая разница? – сжал ее в объятиях Лук. – Где-то на юге.

– Тихо. – Она уперлась ему в грудь. – Утро уже. Харк и Хасми проснулись, наверное.

– А ты думаешь, что они занимаются чем-то другим? – удивился Лук.

– Как ты мог подумать? – надула губы Нега. – У Хасми нога!

– Болела, – продолжил Лук. – Но уже не болит. Повязку она сняла. И вообще, при чем тут ее нога?

– Действительно, – сдвинула брови Нега. – Нога совершенно ни при чем. Ты чего кутаешься?

– Замерз что-то, – рассмеялся Лук.

Днем Хасми плакала. Харк сбегал на маленький рынок, что расположился через две улицы у хурнайского тракта, вернулся растрепанный, с горшком горячей каши и корзинкой яблок.

– Что там? – спросил Лук. И тут Хасми заплакала. Скривила губы, на которых все еще оставались шрамы, зажмурилась, уткнулась лбом в плечо Харка.

– Пойдем. – Нега встала, взяла Хасми за руку, увела в маленький дворик.

– Иногда она меня называет Намуваем, – вздохнул Харк. – Потом просит прощения, а потом опять называет Намуваем. Я бы взял это имя себе, но, боюсь, обижу ее этим. А вдруг она никогда о нем не забудет?

– Если она о нем когда-нибудь забудет, то это будет не та Хасми, которую ты выхаживал в лодке и которая, как я вижу, всерьез к тебе приросла, – медленно проговорил Лук. – К тому же я бы не хотел, чтобы Нега когда-нибудь забыла обо мне. Представляешь, что она назовет кого-нибудь Лук, и этот кто-нибудь захочет поменять свое имя, чтобы не огорчать ее?

– Куда ты собрался? – спросил Харк.

– Сначала скажи, что ты видел? – спросил Лук.

– Да мало что видел, – пожал плечами Харк. – Может, показалось мне.

– Говори, – потребовал Лук.

– Девчонку видел, – выдавил через силу Харк. – Маленькую. Ну лет десяти-одиннадцати. Но хрупкую такую, тоненькую. Волоса у нее как солома. Она ходила между рядами и пела. Таким тоненьким голосом, словно колокольчик звенел. И самое главное, что ее как будто никто и не видел. А потом она мне пальчиком погрозила и исчезла. А может, и не было ее? Может, показалось?

– Не показалось, – прошептала в дверях Хасми. – Это Ишхамай. Страшная веселушка. Голос как колокольчик, но слышат его обычно перед смертью. Мне о ней Арнуми рассказывала. Она да Сиват-голодранец – два призрака, две приметы беды да Пагубы. А я-то думала, что показалось мне. Когда в клетке лежала, она приходила ко мне. Пальчиком в губы тыкала, смеялась. Пела мне. Спрашивала, где мой дружок, где Кир?

– Уходим, – поднялся Лук.

– Куда? – воскликнула Нега из-за спины Хасми.

– Я в одну сторону, вы в другую, – ответил Лук. – На юг пойду. Разыщу Хараву, разузнаю все о своем отце. К тому же надо Хараса найти, пропал он, если бы был на Вольных землях, висел бы тогда рядом с… В Хурнае он, скорее всего. Или идет в Хурнай. Потом, еще и должник у меня один есть, Квен. А вам со мной нельзя. Может быть, вам даже лучше здесь остаться. Купчая на домик с открытым именем, кто держит, тот и живет.

– Подожди. – Нега шагнула вперед, закрыла на мгновение глаза. – Хараву было бы найти неплохо. Не все он тебе рассказал, понятно, что не все. Хараса зачем искать будешь? Он знал о двух укрытиях – в Намеше и Хурнае. В Намеше была засада. Об этом укрытии он не знал, засады нет. Не подумал, что его все-таки поймали, но сломали, выколотили из него правду?

– Не могли выколотить, – стиснул зубы Лук. – Он покрепче меня был. Боль умел терпеть.

– Всякую ли боль он умел терпеть? – безжизненно проговорила Хасми.

– Заодно и узнаю. – Лук достал мешок, стал укладывать вещи. – Предавал или не предавал, все и узнаю. Или на Хилан пойду.

– А что там, в Хилане-то? – спросила Хасми.

– Квен, должник мой, – пробормотал Лук и вдруг бросил мешок, сел на скамью, стиснул виски ладонями. – Никуда не хочу идти! Здесь хочу остаться. С тобой, Нега. Не хочу от тебя уходить. Да и от Хасми с Харком. Но надо. Если Ишхамай появилась, значит, быть беде. Значит… – Он помолчал, поежился, потянулся за курткой и вдруг замер.

– Нега, Хасми, Харк! – окинул взглядом друзей. – Кому-нибудь холодно?

– Нет, – пожал плечами Харк. – Жарко. Лето ведь. Может быть, у тебя жар?

– Нет. – Нега коснулась губами лба Лука.

– Подождите, какой же я дурак. – Лук нахмурился. – Харава сказал, что меня не могут они найти. Что меня не чувствуют. Они меня искали по ножу, но нож я спрятал, и холод сразу исчез, я оторвался от них. От этого Хозяина леса так уж точно. И вдруг опять чувствую холод. Чувствую, что он опять рядом. Почему?

– Опять нож? – предположила Хасми.

– Нет, – пробормотал Лук и посмотрел на Негу, потом на Хасми. – Как это было, когда Нега спрыгнула с лодки? Где был Хаппараиджа?

– Он сидел у меня за спиной, – прошептала Нега. – Держал меня. У него такие руки – как кости. Холодные, огромные кости. Я сидела к нему спиной, а он водил по ней этими костями и что-то свистел или хрипел. Я думала, что у меня сердце остановится. А потом Такш сказал, что он говорит обо мне и о Хасми. Сказал, что одну из двух придется съесть. Я посмотрела на Хасми и прыгнула в воду.

– Стой! – Лук поднял руку. – Ты же говоришь, что он держал тебя?

– Он отпустил меня, – прошептала Нега. – Просвистел что-то и отпустил.

– А потом? – Лук посмотрел на охотницу. – Хасми?

– Потом? – Она задумалась. – Да не было ничего потом. Хаппараиджа головой помотал, поднялся, губы растянул в усмешке и махнул своей клешней, мол, гребите дальше.

– Раздевайся, – потребовал Лук. – Совсем раздевайся.

– Харк, – толкнула выпучившего глаза приятеля Хасми, – отвернись-ка. А лучше вовсе выйди на улицу.

Хлопнула дверь. Нега замерла перед Луком обнаженная. Испуганно прижала руки к груди. Он вздохнул.

– Что ты? – прошептала она.

– Красивая, – сказал Лук. – Очень красивая. Невозможно какая красивая.

– Ну… – Хасми шагнула вперед. – Спорить не буду, хотя не она одна. Где искать-то?

В доме было светло, в окна падал яркий свет, и в этом свете Лук и Хасми осматривали каждое пятнышко на теле Неги и ничего не находили, а она вновь начала плакать, как в тот день, когда в домике появился Лук, плакать так, как будто именно теперь ему пришла пора уходить.

– Не вижу ничего, – проворчала Хасми. – Светло, конечно, но надо выйти на улицу. Во двор. На солнце надо посмотреть.

– Не надо на солнце, – прошептал Лук. – Задерни окна. Впрочем, о чем я говорю, легче глаза закрыть. Сакува я или не Сакува?

– Ну так Сакува – это значит, что зрячий, а не слепой, – сквозь слезы пошутила Нега.

Лук закрыл глаза и увидел почти сразу. Как же он не заметил этого раньше! Нега была опутана паутиной, словно коконом. Не сплошь, но часто-часто. Он протянул руку, провел по ее животу, по груди, по плечу. Паутина была под кожей. Перевел слепой, под веками, взгляд на Хасми. Та стояла одетой, но раздеваться ей было не нужно, на ней паутины не было.

– Две ловушки, – прошептал Лук. – Одна в Хилане – обычная, другая – потайная – там, куда ты выплывешь, Нега. Ты не убежала, тебя отпустили.

Харк рывком открыл дверь. Нега, ойкнув, присела.

– Там… – Харк задыхался, – там, на улице напротив дома, Ишхамай.

Лук шагнул к окну. Девочка кружилась сразу за низкой оградой. Кружилась и что-то пела. В ушах зазвенело. Это и в самом деле напоминало звон капель о замерзшую жестянку. Или пение какой-то птички. Страшное пение.

Лук с треском открыл окно, высунулся до половины, громко окликнул девчонку:

– Ты кто? Ты Ишхамай? Что тебе нужно?

Она остановилась, помахала рукой и явственно произнесла:

– А ты кто?

После чего показала язык и исчезла, растаяла, растворилась.

– Не бывает, – завороженно прошептала Хасми. – Она ни с кем не разговаривает.

– С тобой же разговаривала? – не понял Лук.

– Может быть, я бредила? – пожала плечами Хасми.

– Что она хочет? – спросил Харк. – Она заодно с этим Хозяином леса?

– Не знаю. – Лук поднял мешок. – Может быть, заодно. А может быть, просто хочет позабавиться. Посмотреть на маленькую Пагубу для нас четверых. Сейчас она пытается нас спугнуть. Чтобы мы вышли из дома.

– А мы никуда не уйдем! – уперся Харк. – Неужели этот Хозяин леса сунется в город?

– Сунется, – уверенно сказал Лук. – Не сейчас, так ночью. К тому же мы на окраине.

– Я все поняла. – Нега затянула шнуровку платья, схватила одеяло, начала что-то на него бросать. – Я все поняла. Дело во мне. Я сейчас уйду. Вы в опасности. Из-за меня в опасности. Я уйду сейчас.

– Стой! – рявкнул Лук и, когда Нега испуганно замерла, повернулся к Харку: – Ты был у старосты слободки?

– Да, – полез в сумку Харк. – За десять серебряных он был готов не только ярлыки выдавать, даже расцеловать меня. Еле отбрыкался. Вот. Три ярлыка. Все на этот дом. Нега и Хасми записаны как сестры из безродных, ну и я, конечно. Чтобы ярлык получить на зачинного при клане Солнца, не меньше золотого надо заплатить. Но нам и такой сойдет. Всё не рабские отметины, хотя луззи, они и есть луззи. Зато у меня на ярлыке есть отметка, что я оруженосец. То есть могу нести меч. Но не на поясе, а на спине или в поклаже.

– Или два меча, – заметила Хасми.

– Меч у вас будет только один, – отрезал Лук. – Свой я не дам.

– Так мы… – поняла Хасми.

– Уходим в разные стороны, – сказал Лук. – Думаю, что вам лучше идти в сторону Хилана, там сейчас спокойнее должно быть. А то, может быть, и в Зене стоит остаться. Переселитесь в гостиницу в центре, потратите немного монет, зато переждете. А там уж присмотритесь, что творится, или вернетесь в этот домик, или купите лодчонку. Из Харка отличный рыбак получился, а попробовала бы ты, как он коптит сомиков!

– А вы? – нахмурилась Хасми.

– Поведем его прочь от города, – бросил, окидывая комнату взглядом, Лук. – По дороге что-нибудь придумаем. Должен же быть какой-то способ снять эту паутину. Что стоишь, Нега, собирайся быстрее!

Нега ойкнула и забегала по комнате.

– Пойдем сейчас на юг, в сторону Хурная, – сказал Лук. – На тракте южнее Зены есть деревенька, я там как-то лопату покупал. В деревеньке имеется трактир. Не слишком большой, но с народом. Переждем там ночь, а дальше будет видно. И не спорьте. Я не смогу опекать троих.

– Эх! – стиснула зубы Хасми. – Мне бы лук, я бы не нуждалась в опеке!

– Глупости, – не согласился Лук. – Ты же лучше прочих знаешь, что слуги Хозяина леса стрел не боятся.

– А ты знаешь, чего они боятся? – спросила Хасми.

– Ничего, – ответил Лук, рассматривая каменный нож. – Им нечем бояться.

Неладное Лук почувствовал после полудня. Холод постепенно улетучился, солнце палило жарко, мерцало пятном чуть ли не над головой. Нега шагала рядом, и даже принялась понемногу улыбаться, когда стало ясно, что деревеньке давно уже было пора появиться перед глазами. Лук остановился.

– Что? – встревожилась Нега.

– Ты видишь вон тот перелесок? – спросил Лук.

– Да, – прошептала Нега. – Ты сказал, что за ним должна быть деревенька.

– Давно сказал? – Лук медленно оглядывался.

– Да уж часа как два, – испуганно приложила ладонь к губам Нега.

– А до него всего пара лиг, – заметил Лук и сказал ей почти спокойно: – Надо было сразу догадаться. Мы в паутине.

– Я не поняла. – Нега обернулась, обхватила себя за плечи.

– Послушай… – Лук потянул из ножен меч, перехватил удобнее каменный нож, который не выпускал из кулака с тех пор, как вышел из дома. – Птицы замолчали. И холод, который меня преследовал, улетучился как-то быстро. И эта дорога. Мы в паутине, Нега. Он оказался сильнее. Или хитрее. Или я слабый самонадеянный дурак!

Лук закричал и махнул мечом. Тот свистнул в воздухе и воткнулся в траву. Лук развернулся и рубанул мечом что-то, что было у него за спиной. Ничего. Только свист.

– Подожди, – пытаясь сдержать слезы, тихо проговорила Нега. – А если мы побежим? Мы просто шли. Мы медленно шли. Поэтому не дошли. А если мы побежим, то добежим до этого перелеска, а за ним та деревенька и трактир, ведь ты говорил же…

– Нега, – прошептал Лук и попытался шагнуть к ней, потому что ему вдруг показалось, что лицо ее вдруг стало белым, бескровным. Он дернулся, но не смог двинуться с места, словно тысячи нитей удерживали его. – Нега, – повторил Лук, хотя рот его был чем-то забит и смотреть что-то мешало, но он разглядел, что и глаза у Неги странно остановились, они были не живые, мертвые. Глаза у нее были мертвые, остановившиеся. Они не смотрели. Не смотрели на него. Они просто были открыты. И лицо белое. И глаза. И лицо. И голова подрагивала, как будто кто-то тряс ее, подрагивала, но не наклонялась, словно что-то удерживало ее. А потом она дрогнула сильнее, платье на ней затрещало и прорвалось на груди. И оттуда, из разверстой плоти, показались уродливые пальцы с когтями-крюками и потащили за собой рвущуюся на кровавые нити плоть…

– Нож отдай, – раздался тихий, но страшный полуголос-полусвист.

Лук стоял, но стоял не сам. Его держали за руки, за спину серые некуманза, от которых пахло мертвечиной. И такие же некуманза разрывали на траве то, что еще недавно было Негой. Перед Луком стоял Хаппараиджа. Близко, в пяти шагах, и тянул к нему страшную, окровавленную руку с когтями-крюками вместо пальцев и говорил с ним окровавленными губами.

– Нож отдай.

Лук потерял сознание. Когда он открыл глаза, то вновь увидел Хаппараиджу. Только некуманза уже не было за его спиной. И тела Неги не было. В траве белели кости. Птицы пели над головой. Ветер дул. Теплый ветер. Или он казался теплым на фоне того холода, что захлестывал Лука с головы до ног. Пальцы некуманза, которые продолжали держать его, казались вырубленными из камня. Или выкованными из железа. «Синяки будут на руках», – безжизненно подумал Лук.

– Нож отдай, – повторил Хаппараиджа. – Быстро умрешь. Не отдашь – медленно. Будем есть начиная с ног.

«Зачем им нож?» – отчего-то почти равнодушно подумал Лук и чуть изогнулся, скосил глаза вниз. Он был закутан в паутину. Плотно закутан. Меч оставался в ножнах. Нож оставался в руке, но рука была накрепко прикручена к груди. Так прикручена, что нож упирался лезвием в живот. Упирался в живот почти острием, вся рука вместе с ножом была притянута так, что отнять ее от живота не было никакой возможности. Его держали только для того, чтобы он стоял и видел. Видел Хаппараиджу, видел кости. Вымазанный в крови серебряный браслет клана Сурна.

– Нож отдай, – сказал Хаппараиджа и распахнул, сбросил балахон.

Там, под балахоном, Лук увидел отвратительное. Огромные, длинные руки и такие же ноги были аккуратно сложены так, что локти и колени соприкасались где-то в области живота, но за коленями и локтями скрывалось что-то ужасное, черное, нечеловеческое, которое нельзя было даже ненавидеть, как нельзя ненавидеть дикого зверя, который рвет твою плоть, потому что он не человек, а зверь, который всего лишь жрет.