Текст книги "Пагуба"

– И все? – нахмурился Квен.

– Все, – кивнул постельничий. – Но сразу после этого Данкуй сел на коня и ускакал со своими воинами. Прочь из города ускакал. Через восточные ворота и на север. Сразу. Каменный сиун вихрем – и Данкуй вихрем. Дробилку даже не стал доделывать, бросил. А щит повесил, да. Щит Сакува. Там много народу толпилось, а когда бабу окровавленную привезли и к тому столбу привязали, все разбежались. Пустая теперь площадь. И балаганы все снялись. Только ловчие по краю площади теперь стоят да воры. Воры со всего Хурная собрались. Ждут этого мальца. Говорят, что бабу придет спасать. Слухи о ней уже по городу ходят. А баба-то голая. Кто хоть она?

– Аси, – сказал Квен, и постельничего тут же перекосило, затрясло. – Уймись, – проговорил Квен равнодушно. – А то ведь рядом подвешу. Что с каменной бабой на западном холме?

– Сидит, – прохрипел постельничий. – Но все кого-то еще ждут. Кого-то, кто пострашнее каменной бабы.

– Ждут – значит, дождутся, – проговорил Квен и так же равнодушно добавил: – А теперь пошел вон. И вы, – он повернулся к служанкам, – пошли вон. Все вон.

Дождавшись, когда двери закроются, Квен расстегнул ворот, вытащил снадобье Харавы, уронил каплю его на язык и проглотил. Сладость и пряность затопили горло. Квен закрыл глаза и хотел было глубоко вдохнуть, но осекся.

– Долбя гору, будь готов, что она обрушится на тебя.

Квен открыл глаза. Перед ним стоял босой человек. Порты его до колен были лохмотьями, куртка распадалась на лоскуты, из-под широкополой шляпы спускались длинные волосы, и только в просвете между ними открывалось чистое, спокойное лицо, глаза на котором, подобные двум влажным сливам, внушали ужас.

– Сиват? – прошептал Квен и, выхватив меч, рубанул бродягу от плеча к поясу.

Меч прошел сквозь него так, словно Квен пытался разрубить собственную тень. Квен замахнулся еще раз, но Сиват подставил руку, и меч бывшего воеводы согнулся, словно был вырезан из олова.

– Унижая великого, будь готов, что ничтожество твое будет умножено, – произнес с усмешкой бродяга.

Квен вытянул руки и бросился на Сивата, намереваясь ухватить его за горло, но пролетел насквозь и, уже падая на пол, понял, что был удостоен пинка под зад.

– Причиняя боль, будь готов, что твоя боль будет беспричинна, – вымолвил призрак.

В ужасе Квен рванул дверь и выскочил в коридор. Там, среди золотых светильников и роскошных гиенских ковров, танцевала девочка лет десяти. Кружилась, напевала что-то пронзительное и звонкое и улыбалась Квену, улыбалась…

Глава 30
Хантежиджа

Больше всех был рад старик. Увидев гостей, вылезающих из лодки, он забросил в воду какие-то хитрые снасти. К удивлению Харка, почти сразу одну за другой выудил три довольно тяжелые рыбины и принялся одновременно говорить, чистить, потрошить рыбу, кочегарить печь, обсуждать с Хасми, какую траву лучше добавить в кушанье, расставлять кубки и блюда на столе. Рыба испеклась быстро, вино закончилось еще быстрее, после чего старик посчитал свой долг исполненным и отправился на палубное кресло – переваривать съеденное и размышлять о том, скоро ли повторится такое же празднество.

За столом повисло молчание. Лук поочередно посмотрел в полные слез глаза Лалы, на сдвинувшего брови исхудавшего Хараса, на Хасми, розовые пятна вокруг рта которой напоминали о ее недавних страданиях, на загоревшего до черноты Харка, потом вздохнул и вымолвил:

– Прошу вас простить меня. Всех, чьи страдания, чья боль случились из-за меня. Я не хотел этого. И я сам себе не прощу этого. Не прощу Куранта, Саманы, Арнуми, Нигнаса. Неги…

Харас вздрогнул, согнулся, уперся лбом в стол. Лала и Хасми как по команде залились слезами. Харк вскочил на ноги и побежал проверять снасти. Лук встал из-за стола, прошел в комнату, лег на топчан и закрыл глаза. Харас зашел к нему первым, дождался, когда Лук откроет глаза. Произнес глухо:

– Прости и ты меня.

Поднялся и вышел. Затем зашла Хасми. Присела на табурет, дождалась, когда Лук сядет. Спросила коротко:

– Как это случилось?

– Хозяин Дикого леса, – ответил он.

– А ты? – Она вытаращила глаза.

– Я его убил. – Он закашлялся. – Но ее уже не было. На второй день после Зены.

– Ты убил Хозяина Дикого леса? – Она затаила дыхание.

– Да. – Он скрипнул зубами. – Нега не просто так убежала в устье Натты. Он отпустил ее. Она вся была пронизана его паутиной. Она была приманкой. Ну да ты уже знаешь…

– Что ты собираешься делать? – Голос Хасми вдруг стал отстраненным, тихим, чуть слышным.

– Думал отрезать уши Квену, – так же тихо ответил Лук. – Это была бы славная охота, ведь он теперь иша. Но не стану. Он все равно умрет. Скоро умрет. Пагуба надвигается.

– Из-за тебя? – спросила Хасми.

– Может быть, – проговорил Лук. – Но Пагуба словно зима. Так мне сказали. А я словно разбил окно в доме в сильный мороз. Но в очаге все равно не было дров. Дом остывал.

– Окно можно заткнуть, – прошептала Хасми.

– Я готов заткнуть его самим собой, – пожал плечами Лук. – Где Харк?

– Отправился в город, – сказала Хасми. – Возможно, нам придется здесь задержаться, нужно купить хлеба, вина, овощей, соли. Он уже примелькался. Чуть ли не каждого второго рыбного торговца знает по имени. Мы здесь уже давно. Сначала искали тебя, а потом просто стали жить. Сняли лачугу на стрелке Хапы. Но теперь туда не пойдем. Лучше быть рядом с тобой.

– Рядом со мной опасно, – ответил Лук.

– Зато спокойно, – сказала Хасми.

– Оружие есть? – спросил Лук.

– Кое-что удалось приобрести, – вздохнула Хасми. – У Харка меч воина из клана Хара. Правда, он выколотил багровую эмаль из значка и изобразил обычной краской знак клана Паттар. Он ведь из-под Намеши. У меня есть ножи, выторговала на рынке старый охотничий лук, как смогла, привела его в порядок. Насколько я поняла, у Хараса и Лалы нет ничего. Что ты собираешься делать?

– Думаю, что вам нужно уходить отсюда, – проговорил Лук. – Уходить подальше от города. Я убил главу городских воров, они меня в покое не оставят. Да и ловчие иши меня в покое не оставят. Рядом со мной вы в опасности. Этой или следующей ночью садитесь в лодку и уходите. Думаю, что лучше всего спрятаться в дельте. Или вовсе уходить на левый берег. Ты бывала на морском берегу Дикого леса?

– Не хочу, – прошептала Хасми.

– Тогда можно оставаться здесь, но не высовывать наружу нос и ждать, когда все закончится, – отрезал Лук.

– Ты думаешь, что здесь можно переждать Пагубу? – удивилась Хасми.

– Вряд ли, – пожал плечами Лук. – Крыша слабовата. Но рядом со мной вы Пагубу точно не переживете.

– Идемте есть, – заглянула в комнату Лала.

За столом Харас водил камнем по старому мечу. Старик сидел гордый, словно вооружил целый отряд статных воинов.

– Да, – причмокивал он то и дело. – Помахал я этой железкой, помахал. Конечно, такого умения, как у Куранта, у меня не было никогда, но кое-что я умел.

Ели молча. Хасми с тревогой посматривала на темнеющий небосклон, но Лук касался ее кисти рукой и мотал головой. Затем старик отправился спать. Первой заговорила Лала. Она отодвинула пустую миску, поежилась, словно хурнайский вечер внезапно перестал быть теплым, пробормотала вполголоса благодарность щедрому столу и произнесла:

– Самана заметила погоню. Шепнула на ухо Куранту. Он сказал только Арнуми. А Арнуми всем сообщила, что нужно уйти на болото и что Курант нас догонит. Он остался в пещере. Самана стояла на выходе. Мы почувствовали – что-то не то происходит, Харас ринулся назад, но ловчие уже прошли пещеру насквозь. Мы бы скрылись от них, но этот Паш хорошо знал болота. Да и Арнуми… Она вдруг осела, не смогла идти дальше. Прошептала, что Намувая больше нет. А потом Хараса ранили стрелой, он тоже не смог идти.

Харас продолжал точить старый меч.

Лала пожала плечами, опустила голову.

– Это все.

– Пойду наверх, – сказал Лук.

Он выбрался на палубу, потом поднялся на скалы. Город был непривычно темным, но набережная, порт, берег у маяка были заполнены факелами.

– Харк задерживается, – с тревогой пробормотала у него за спиной Хасми.

– Не волнуйся, – ответил Лук. – Берег заполнен стражниками, наверное, ищут Лалу и Хараса. Скорее всего, Харк просто не может подойти к лодке. Он умный парень, переждет. Ждать будем до утра. Потом пойдем искать.

– Я пойду искать, – твердо сказала Хасми. – Ты и не думай. Вот, садись в кресло и жди. В такую жару только на воздухе спать.

– Жарко? – удивился Лук и тут же насторожился. – По мне, так холодно. Очень холодно. С берега холод. Неладное там что-то творится.

Харк появился уже после рассвета. Загнал в крохотную бухточку лодку, стал выгружать из нее корзины с едой, кувшины. Руки его тряслись, лицо было серым.

– Что там, что? – стала трясти его Хасми.

– Плохо, – с трудом вытолкнул он слова. – Не мог я раньше прийти. Сначала тележку искал, чтобы все это до лодки довезти. Потом берег оказался стражниками заполнен. Стражниками и этими… ворами, что ли. Обыскивали все ближние суда, сараи, склады, все прибрежные хибары. Я уж думал, если так все пойдет, то и сюда скоро доберутся. А потом я с рыбаком одним знакомым столкнулся. Он тоже не мог к своему судну пройти. Так и просидели с ним до утра на Рыбной улице. И он мне рассказал кое-что.

– Что? – спросил Лук.

– Ловушка там, – сказал Харк. – Страшная ловушка. На тебя ловушка, Лук. Говорят, что вчера вечером на одном из столбов стражники иши повесили щит клана Сакува. Как положено, золотой глаз на белом фоне. А потом притащили голую бабу, избитую, истерзанную чуть ли не до костей, и к этому столбу ее привязали. Жива или нет, не знаю, но говорят, по всему городу говорят, что это твоя помощница, Лук. Вроде бы она заказывала для тебя меч и еще что-то делала. Но узнать ее невозможно, лицо разбито. Это ловушка.

Лук начал затягивать пояс. Вытащил из поясной сумки каменный нож, черканул по ладони, прикрыл рану каменным лезвием, тщательно покрыл нож кровью полностью. Проверил завязки на ножнах меча. Метательные ножи. Начал перешнуровывать сапоги.

– Стой, – прошептал Харк. – Я не все рассказал. С утра стражников с берега как ветром сдуло. Я к лодке пробрался, но не сразу в море пошел, а двинул вдоль берега, посмотреть решил, что на портовой площади творится. Ну бабу ту рассмотреть решил. Лук, туда нельзя. Там этот… ловчий Пустоты. Чертит он что-то, понимаешь? Да, баба висит на столбе, как мешок плоти размолотой висит, а он чертит. И вокруг нее чертит, всю площадь линиями покрывает. Понимаешь?

– Понимаю. – Лук проверил завязки на куртке, выдвинул и задвинул меч. – Это Хантежиджа.

– У тебя опять зеленые глаза, – заметила Лала.

– Я с тобой, – встал Харас.

– Нельзя туда, – почти закричал Харк. – Там уже сейчас трупов хватает. Он, этот ловчий Пустоты, он быстрый как молния. Только что был здесь – и вот уже там. Он там собрал уже кучу людей! Они стоят там толпой, но не могут уйти, первый круг уже горит. Понятно? Понятно тебе?

– Мне все понятно, – вздохнул Лук, снял с шеи ярлыки. – Вот. Это два ярлыка торговцев, вот ярлык какой-то торговки из Кеты. Ярлык арува я пока оставлю, мало ли, вдруг выпутаюсь из беды. Вот ярлыки хурнайских молодцев. Пригодятся. Вот ярлык на мою лошадь, она в общей конюшне, заберете, если что.

– Если что? – процедила сквозь зубы Хасми.

– Это моя битва, – твердо произнес Лук. – Только моя!

Когда Лук подошел к портовой площади, рисунок только занимался пламенем. Он был огромен. Общий круг охватывал всю площадь. В каждом из внутренних кругов поместился бы целиком балаган, и осталось бы место для зрителей. И на каждом пересечении линий лежало по мертвому кровоточащему телу. В центре круга, где, словно хищная птица, взмахивал руками Хантежиджа, пламя было повыше, и в его центре шевелилась воющая толпа. Жалась и от Хантежиджи, и от пламени. Их было не меньше сотни. Но становилось меньше с каждой минутой. Ловчий Пустоты выдергивал из толпы несчастных одного за другим, перерезал им горло и держал умирающего над центром круга, дожидаясь, когда схлынет поток крови. Потом убитый отбрасывался ловчим в пламя. И с каждой новой жертвой оно поднималось на несколько пальцев. Лук остановился у внешнего круга. Жар от пламени был такой, что камень мостовой растрескивался на глазах. Порты нагрелись и грозили вспыхнуть. Он прикрыл глаза ладонью. На противоположной стороне рисунка, на столбе, который оказался в центре одного из кругов, и в самом деле висел щит Сакува, а под ним была примотана к деревяшке обнаженная окровавленная женщина. И, еще не понимая, что он делает, Лук побежал вдоль круга, побежал туда, к тому дальнему столбу, потому что там была та, которая что-то знала о нем, чего не знал он сам. Или же…

Он задохнулся от мгновенной догадки и припустил вдоль огненного кольца, едва сдерживая себя, чтобы не прыгнуть через пламя, но выдернул из-под куртки нож и метнул его в Хантежиджу, пусть даже до ловчего Пустоты было полсотни шагов. Стальной нож вспыхнул как щепка над границей внутреннего круга. Вспыхнул и рассыпался искрами. И в тот же миг Лук понял, что за искры сыплются с той стороны центрального круга, которая была обращена к городу. Кто-то пытался обстреливать ловчего Пустоты из лука. Но вот он отбросил очередной труп, вытянул перед собой руки и засвистел, завыл, заглушая воющую толпу, и тут же откуда-то со стороны Рыбной улицы полетел неизвестный лучник, который вспыхнул над внешним кругом и упал в центр рисунка пылающим факелом, будто выдернутая ловким удильщиком из моря горящая рыба.

Лук остановился за спиной несчастной. Столб захлестывали веревки, Лук видел окровавленные бедра и заломленные за столб руки, но больше ничего. Он попытался приблизиться к огню, но кожа словно вспыхнула пузырями, уже отшатнувшись, он понял, что боль продолжается, что часть пламени осталась у него на груди, и, приложив ладонь к ней, он почувствовал, что раскаленной стала глинка. Тут же перед глазами всплыла отметка на груди Хуш, и Лук вдавил глинку в грудь, вдавил изо всех сил, чувствуя запах жженой плоти, запах, исходящий от него самого. А потом, когда боль стала привычной, он сдернул глинку с шеи и сунул ее в поясную сумку. И Хантежиджа обернулся. Обернулся и стал смотреть на невысокого смельчака сквозь огненные языки.

И тогда Лук вытащил из ножен меч и шагнул в пламя. Боль была такой, что он чуть не упал, но, открыв глаза, через мгновение понял, что стоит внутри малого круга и одежда на нем не горит, но меч вдруг стал светиться, словно был только что вытащен кузнецом из горна. Хантежиджа, который стоял сразу за двумя изогнутыми пылающими кольцами, обнажил черный меч и вонзил его в центр рисунка. И огненные линии, пронзающие все круги, разбежались в стороны звездой, но Лук уже рассек веревки и повалился в сторону вместе с несчастной.

– Кто ты? – прошептал он ей в спутанные, вымазанные в крови волосы, но не смог ни узнать ее распухшее лицо, ни расслышать ее голос, хотя она открывала рот. Он наклонился ближе и разобрал чуть слышное:

– Убей его. Поспеши. Надо убить его.

Лук оставил ее на камнях и поднялся. Хантежиджа стоял напротив, склонив голову, словно пытался рассмотреть смельчака. Лук повел взглядом в стороны и вздрогнул. Трупы, брошенные на соединениях линий, уже обратились в уголь, но кроме этого в каждом кругу кто-то стоял. Только, в отличие от круга, в котором стоял Лук, это были сиуны. Он не мог разглядеть дальних, но в ближних явно различил белого сиуна, каменного сиуна, который то и дело взмывался песчаными вихрями, водяного сиуна, который почти закипал от близости пламени, образ покачивающегося из стороны в сторону мертвеца, глаза которого исходили кровью, образ человека, который то и дело бил серыми крыльями… Или это и была птица, а не человек…

И тут Хантежиджа вытянул перед собой руки, и Лук понял, что сейчас он точно так же, как и недавний лучник, полетит пылающим факелом в центр круга, и почему-то выставил перед собой не меч, а каменный нож. Метнувшиеся сквозь пламя то ли серые нити, то ли путы, то ли щупальца словно приросли к каменному лезвию. В мгновение нож раскалился, изменил форму, вспыхнул языками пламени и вдруг под вой Хантежиджи рассыпался в пыль. Корчась от боли в обожженной руке, Лук поднял глаза и понял, что пламя рисунка погасло, сиуны исчезли, толпа, собранная Хантежиджей в центральном круге, с воем и стонами разбегается, расползается в стороны, а сам ловчий Пустоты медленно идет к Луку.

Лук шагнул вперед, выставил вперед и чуть в сторону меч и замер. Он видел, что в тело Хантежиджи втыкались брошенные кем-то ножи и выпущенные из луков стрелы, ему даже показалось, что он слышит крик Хасми, но он точно знал, что если сейчас ловчий Смерти убьет его, Лука, то и всех этих отчаянных смельчаков ничто не спасет.

Клинок Хантежиджи казался живым. Он не издавал блеска и словно изгибался по желанию его владельца. Владельца, у которого как будто не было глаз, настолько они казались пусты. И тогда Лук тоже закрыл глаза и сразу же увидел другого Хантежиджу. Он увидел существо, которое было в два раза больше убитого им Ваппиджи. Увидел, что у него не две руки, а больше, если считать руками мелькающие там и тут вокруг него тени. И еще он увидел огромную пасть этого страшного существа и ухмылку, гуляющую на черных губах вокруг этой пасти. И когда одна из рук, которая сжимала клинок, пошла вверх, чтобы рассечь наглеца на части, Лук сделал самую большую глупость, которую только мог представить, если бы стоял с открытыми глазами. Он упал.

Он упал вперед, упал на руки, и успел сделать это в последний момент, потому что Хантежиджа вдруг развернулся, и огромный, украшенный костяными пластинами хвост окатил Лука волной раскаленного, наполненного запахом паленой плоти воздуха… В следующее мгновение черный клинок вонзился в то место, где только что лежал Лук, кроша камни в пыль. Но маленький соперник чудовища уже стоял на ногах, а клинок его взрезал плоть Хантежиджи от одного нижнего ребра до другого. И когда хрип чудовища захлебнулся, небо над головой Лука потемнело, обратилось огромным пластом темно-красного цвета, раскинувшимся от горизонта до горизонта, и ветвящаяся молния ударила в то, что только что было Хантежиджей. Удара грома Лук уже не услышал.

Эпилог

Квен проснулся в своей постели. Протянул руку, нащупал рукоять меча, медленно потянул его из ножен. Все так же, не открывая глаз, провел пальцами по лезвию. Нет, оно вовсе не было похоже на смятую поделку из олова. Значит, все было сном.

Он открыл глаза. И Сиват был сном. И девочка, танцующая в коридоре дворца иши в Хурнае, тоже была сном. За окном начинался новый день, с моря тянуло свежестью как будто с легкой примесью гари. Квен вспомнил то, что он сотворил вчера с Аси, с досадой поморщился – вот ведь, не сдержался, – но почти сразу успокоился. Теплая вода, стекающая по его крепкому телу, подтвердила, что чудодейственное снадобье Харавы все еще действует. Что дальше? Придется налаживать отношения с Кинуном, Мелитом и Этри? Да и с Тупи? Глупости. Это они будут налаживать отношения с Квеном, а не он с ними. И все-таки Тупи… Бросить все и помчаться в Хилан, пока Мелит не вернулся домой? Да хоть бы и вернулся!

– Еда! – рыкнул Квен, завязывая исподнее. Вот уж чего никогда не будет, так это толпы служек, которые станут его одевать, подтирать, подбривать, обрезать ногти. Воин остается воином до конца своих дней. Пустота его задери, а сказал ли он Тарпу, что уши наглому мальчишке надо отрезать? Ладно, сам догадается. А если мальчишку убьет Хантежиджа, то и ушей не понадобится. И так все будет ясно.

Еду принес постельничий. Руки старика тряслись, глаза слезились. Водружая на столик поднос с яствами, он едва не уронил его.

– Старик… – Квен поморщился, вспоминая имя постельничего, но махнул рукой. – Не пора ли тебе на покой? И где прекрасные девчонки, что еще вчера бегали по коридорам?

– Они боятся, – прошептал старик. – Там, на портовой площади, творится страшное. Нечисть из Пустоты чертит линии, убивает людей.

– Успокойся, – усмехнулся Квен. – Мои гвардейцы на месте?

– Да, – кивнул постельничий. – Все распределены по постам. В коридоре тут четверо, на этажах, на лестницах, в галерее. Хартага ждет приема, повелитель.

– Успокойся, – повторил Квен и похлопал старика по плечу. – Скоро все закончится. Позаботься о том, чтобы у меня был резвый парень для исполнения указаний, десяток девчонок для услужения, четверка расторопных слуг для мелкой надобности. Пусть всех проверит Ашу, опять же Тарп на них посмотрит, но окончательное решение я приму сам. Особенно по девчонкам. Да, сегодня я никого видеть не хочу.

– Хартагу отпустить? – спросил постельничий.

– Нет, – махнул рукой Квен. – Пусть зайдет, но без оружия. Проследи, чтобы все оставил в коридоре, даже нож, если у него есть. Только сначала пусть зайдут стражники.

Гвардейцы, каждого из которых Квен знал по имени, а с некоторыми и черпал кашу из одного котла, вошли в покои властителя. Поклонившись ему, они встали с двух сторон от его кресла. Если бы Хартага решился напасть на Квена, ему пришлось бы пройти через коридор первоклассных воинов. Даже наглому мальчишке Киру Харти вряд ли бы это удалось.

Затем в покои вошел Хартага. Квен прищурился. Он так привык видеть этого хурнайского воина за спиной Вавы, что воспринимал его чем-то вроде тени прошлого правителя. Хартага никогда ничего не говорил, как выяснилось, вследствие своей немоты, но он вроде бы слышал. Этот найденыш и в самом деле ничем не напоминал южанина – волос у него был скорее пепельный, и цвет кожи был слегка сероватый, словно просыпанный пеплом. И глаза были серыми. Да и одежда всегда была серой. Странно, но он никогда не надевал доспехов, даже обычного для Кессара жилета с бронзовыми кругляшами не видел на нем Квен. Неужели так был уверен в своем мастерстве? Что он делал, когда горло иши перегрызал обезумевший Паш? Стоял, скрестив руки на груди? Даже ресницы не дрогнули на его лице. И это телохранитель? Мог бы хотя бы рвануться вперед, попытаться разогнуть прутья решетки, выбить дверь. Почему Квену показалось, что Хартага знал, что должно произойти?

– Послушай меня, Хартага, – отправил в рот кусок тушенной в сладком соусе птицы Квен. – У меня нет никаких оснований считать, что ты был недостаточно хорошим телохранителем своего повелителя, но мне не нужен отдельный телохранитель. Меня вполне устраивают воины, которым я доверяю.

Хартага стоял, скрестив руки на груди. Точно так же, как тогда. И еще он не упал на колени, входя в покои. Квен проглотил вместе с комком пищи раздражение и хлебнул вина.

– Но это вовсе не значит, что я хочу обидеть тебя, Хартага, – продолжил новый иша. – Я узнаю, как ты содержался, и сделаю все, чтобы ты не пострадал. Но ты еще достаточно молод. Ты мог бы найти себе место среди ловчих иши или пойти служить к Ашу. Да, он стал смотрителем Текана, но пока еще остался и старшиной проездной башни Хурная. Как ты смотришь на это?

Хартага оставался недвижим.

– Послушай… – Квен поставил кубок. – Я знаю, что ты нем, но, когда с тобой говорит твой повелитель, ты мог бы хотя бы отвечать жестами! Иначе мне придется обучать тебя жестам, и мои уроки могут тебе не понравиться. Ты меня понял?

Хартага кивнул.

– Так чего же ты ждешь? – усмехнулся Квен.

– Пагубы, – холодным тоном произнес воин.

И в следующее мгновение за окном вспыхнула молния. Небо начало стремительно темнеть, наливаясь багровым, и время как будто остановилось. Для Квена остановилось, потому что он почувствовал, что может осознавать даже не каждую секунду, а и ничтожную ее часть. Такую крошечную, что он не успел бы даже сдвинуть с места собственные ресницы. Но видеть он мог.

Хартага словно обратился в зверя. Нет, он все еще оставался серым, этот цвет вдруг поглотил все, даже белки его глаз стали серыми, и язык, который он почему-то высунул между желтыми клыками и прилепил к подбородку, тоже стал серым. А потом медленно, очень медленно для Квена и очень быстро, неуловимо быстро для стражников Хартага шагнул вперед, вытянул меч из ножен одного из гвардейцев, резко провел им перед новым правителем Текана и тут же вернул меч обратно в ножны воина, не успевшего даже моргнуть, и шагнул к окну. Там он сбросил куртку, сорвал с окна тонкую прозрачную ткань и, распахнув огромные серые крылья, с громким хлопком бросился вниз, чтобы через долю секунды подняться в бордовое небо. И только тогда Квен почувствовал страшную, раздирающую его боль, поднял руки и попытался зажать рану, удержать заваливающуюся на спину почти полностью отрубленную голову. Последнее, что он услышал, был удар грома.

Данкуй гнал лошадь на север. Привычной улыбки на его губах не было. За ним держалась четверка его теней. За ночь, меняя лошадей, они успели отмерить половину пути от Хурная до Дубков. Молнии Данкуй видеть не мог, услышать гром тоже, но, когда чистое, ясное, чуть красноватое небо вдруг начало багроветь и чернеть, он поднял руку вверх. В то же мгновение четверка рассыпалась в стороны, свернув на луговины, на лесные проселки. На дороге остался один Данкуй. Он по-прежнему держал путь на север.

После удара молнии Мелит, который еще с вечера был одет по-походному, вышел в зал приема дворца урая Хурная и сказал только одно слово:

– Началось.

Этри, Кинун и приближенные к дому клана Кессар арува поднялись со скамей, на которых сидели. Ашу стянул через голову балахон.

– Ты уверен? – спросил Кинун.

– Уверен, – кивнул Ашу. – Ни одна летопись не подтверждает, что во время Пагубы смотритель сохраняет свой пост. К счастью, Пустота не убивает его, хотя какого-нибудь подвоха я бы не исключил. Когда Пагуба закончится, Пустота выберет нового надсмотрщика за Теканом. Может быть, им снова буду я.

– Ну? – Кинун посмотрел на Мелита. – Не волнуйся. Укрытие во дворце урая Хилана не хуже нашего. С Тупи и детьми ничего не случится.

– Надеюсь, – кивнул Мелит и первым шагнул к узкой двери, ступени за которой круто уходили вниз. – Надолго мы туда?

– Посмотрим, – ответил Кинун. – Вода там есть, запасов еды достаточно для уединения на несколько лет. Ни одна Пагуба пока еще не длилась более года, а многие заканчивались и того раньше.

– А если, пока мы будем прятаться, тут наверху появятся новые хозяева? – нахмурился Мелит.

– Не появятся, – усмехнулся Ашу. – Не появятся, дорогой Мелит. Я останусь наверху.

– Верю тебе только потому, что ты мой сводный брат! – прошипел Мелит и шагнул вниз.

Лук очнулся от прикосновения. Лала гладила его лицо. Он глубоко вздохнул, почувствовал разламывающую все тело боль, встал сначала на четвереньки, потом на колени. Сдвинул на живот поясную сумку, выудил из нее глинку, торопливо нацепил ее на шею. Нашел рукоять меча.

– Я вставила его в ножны, – прошептала Лала. – А меч этой гадости рассыпался пеплом. И у тебя на лбу опять виден шрам.

Лук поднялся на ноги, удивляясь тому, что еще может двигаться. Одежда его была разодрана в клочья, обожжена. Кажется, друзьям пришлось заливать его водой. Рядом с ним стоял с обнаженным мечом Харас, Харк все с тем же мечом Игая. Напротив, вдоль дымящегося круга, стояли какие-то воины, рассматривать которых Лук не стал. И груду отвратительно воняющей плоти в шаге от себя он тоже рассматривать не стал. И почти черное, с багровыми отсветами небо, вдруг превратившее южный розовый город в серый, с багровыми тенями, тоже не стал. Он бросился к женщине. Она уже была накрыта какой-то одеждой, Хасми держала ее голову на коленях, смачивала ей губы влажным платком, осторожно стирала с разбитого лица сгустки крови.

– Жива? – замирая, прошептал Лук.

– Да, – ответила Хасми. – Пока жива, но это ненадолго. Она умирает. Слишком много крови потеряла.

– Кто она? – спросил Лук. Теперь, когда разбитое лицо было очищено от крови, он ясно понимал, что не знает этой женщины. – Лала! Она приходила к твоему отцу?

– Не знаю, – покачала головой девчонка. – Она всегда была закутана с головы до ног.

– Это Аси, – раздался знакомый голос.

Лук поднял голову. В десяти шагах от него остановился Тарп. За ним стояли старшина хиланской стражи и два его помощника. Лица всех четверых были покрыты копотью и кровью.

– Это Аси, – повторил Тарп. – Эпп, – он обернулся к старшине, – подтверди хотя бы ты.

– Это Аси, предпоследняя ишка, – прогудел Эпп, с интересом рассматривая Лука. – Даже последняя, ведь у иши жены не было. И не будет уже никогда. Пагуба, парень, Пагуба.

– Что с нею? – не понял Лук.

– Вот. – Тарп нервно хмыкнул, вдвинул меч в ножны. – Квен позабавился. Мстил ей за тебя, за твой меч, за ярлык, который она сделала для тебя.

– Но я вижу ее впервые! – воскликнул Лук.

– Что тут скажешь? – Эпп с тревогой покосился на черное небо. – Я тоже на нее не заглядывался, а стою тут и, если ты заметил, даже отдал свою куртку, чтобы прикрыть ее наготу.

– Это все? – спросил Лук. – Все закончилось? Пагуба? Вы убьете меня?

– Нет, – буркнул Тарп. – Хотя я бы не советовал тебе задерживаться здесь. Пагуба Пагубой, а главу хурнайских воров ты все-таки убил. Да и клан Смерти не привык сносить оскорбления. Понятно, что сейчас у них там самая заварушка, но рано или поздно они выберутся наружу и постараются тебя достать.

– И я не скажу, что завидую им в этой охоте, – хмыкнул Эпп. – Мы не будем тебя убивать, Лук. Тех, кто приказывал тебя убить, больше нет, а лишать жизни того, кто способен противостоять Пустоте, – что может быть глупее? Это же все равно что грызть руку, которая тебя кормит.

– Я тут рассказал Эппу кое-что, – вздохнул Тарп. – То, что говорил тебе Харава. Твой отец. Знаешь, и ведь он проникся даже быстрее меня.

– Отец? – поразился Лук.

– А то кто же? – хмыкнул Тарп. – Или ты думаешь, что, если я не смог рассмотреть его глаза, так я и поверил тому мороку, что он раз за разом накатывал на меня? Так что, если свидишься, передавай ему привет. А вот это привет от меня. – Тарп вытащил из поясной сумки браслет. – Я снял его с трупа Паша. Это твой? – Он бросил его Хасми, пожал плечами. – Ну что ж…

Он не договорил. Глаза Тарпа остекленели, он пошатнулся, упал на руки Эппа, а потом они вместе рухнули там, где стояли. Повалились наземь два стражника Эппа. Вслед за ними попадали воины, стоявшие в отдалении. Обрушились Харк и Харас. Откинулась назад Хасми, успевшая натянуть на запястье браслет Намувая и облиться слезами. Ткнулась носом в живот Аси Лала. Вся площадь – вместе с обугленными трупами, дымящимися бороздами в камне, столбом со щитом Сакува – начала вращаться вокруг Лука. Ноздри его стала заполнять едва различимая, сладкая, но отвратительная взвесь. Но он устоял. Он остался стоять, хотя тяжелый, непобедимый сон смеживал ему веки, слабил колени, прихватывал холодной рукой за горло. Он остался стоять. И вскоре услышал тяжелый топот.