Текст книги "Точная дата"

20. Суббота 20 июня

В сейфе гостиничного номера одиноко тикал шагомер, который Дорохов вчера запер там циферблатом вниз. С момента встречи с дядькой он не хотел думать о смерти. По крайней мере, думать о ней постоянно, как он делал всё последнее время. По какой-то необъяснимой причине он решил для себя, что исхода, обозначенного для него Пал Палычем Огородниковым в последний день весны, можно избежать, нужно только что-то сделать. Что именно, он пока не понимал, но он был уверен, что оно где-то совсем рядом, на поверхности, и он, Андрей Юрьевич Дорохов, обязательно его найдёт и сделает.

Андрей проснулся ни свет ни заря. Окончательно разбудив себя полноценной зарядкой и приняв контрастный душ, он вышел на улицу. Несмотря на то, что к полудню в эти дни Москву уже накрывала настоящая жара, сейчас, ранним субботним утром, здесь на набережной было даже чуть прохладно и в целом очень хорошо. Пешеходов на улице практически не было, разве что запоздалые гуляки выбирались из круглосуточных кабаков, потерянно озираясь в поисках метро или бессмысленно уставившись в экраны своих смартфонов в попытке вызвать такси. В ряд друг за другом проехали три поливальные машины, делая утренний воздух ещё свежее и насыщая его запахом дождя.

Подошло такси, которое он заказал, ещё выходя из номера, Андрей бодро запрыгнул на заднее сиденье, поздоровался с водителем и откинулся назад, на мягкую кожаную спинку пассажирского сиденья. Ехать до Веткина из центра Москвы в эту утреннюю пору ещё без пробок было около полутора часов, и Андрей имел в своём распоряжении достаточно времени, чтобы подумать.

Итак, что можно сделать? Курить он уже бросил. Без алкоголя тоже отлично обойдётся, это вообще не проблема. Как там ещё Миша говорил «и главное – нервничать заканчивай!». Тут нужно постараться, но ничего невозможного нет. Вон буддисты в Индии, например, живут себе, с природой гармонируют. Правда, скучно, наверное, жить как растение, пусть даже такое красивое и гармоничное как цветок лотоса или стебель бамбука.

Монахи в монастыре вон тоже не нервничают. Ну, у них свой мир, про который миряне и не знают ничего. Может и у них там битвы не на жизнь, а на смерть, из серии «кого бог больше любит», или конкурс «кто последний в патриархи»»? А Сенека, значит, стоиком был…. Относился ко всему спокойно, даже к смерти своей. А, в самом деле, что бы к ней спокойно не относиться, когда тебе уже за семьдесят, да ещё в Древнем Риме?

Андрей зафиксировал мысль, что начинает беспочвенно нервничать и немедленно взял себя в руки. Он абсолютно спокоен и ничего не сможет вывести его из равновесия.

Дорохов посмотрел на часы, с удовольствием отметив, что кроме швейцарского золотого браслета его запястье ничего не отягощало, никакие фитнес-браслеты и прочие шагомеры не нарушали его внутренней гармонии. Часы показывали начало девятого, и Андрей решил написать жене. Всё равно она уже проснулась или вот-вот это сделает. И потом, сообщение – это не звонок, оно на то и придумано, что немедленной обратной связи не требует, а значит не обязано быть громким, будить тебя и вообще лишнее внимание привлекать. Андрей коротко предупредил что приедет, и спросил, не нужно ли купить что-то по дороге в магазине. Ответное сообщение пришло почти сразу, Лена написала, что в доме заканчивается молоко.

Он попросил водителя высадить его на вокзале, хотелось пройтись пешком, и к тому же по дороге предстояло сделать одно дело. Зайдя в здание вокзала, Андрей снял в банкомате с одной из своих дебетовых карт двести тысяч рублей. Он решил для себя, что сегодня будет готовить бывшую супругу к реализации своего плана по обеспечению будущего семьи. Несмотря на то, что Андрей определил для себя, что ему повезёт, и, выполнив какое-то условие, он сможет инсульта избежать, он решил подстраховаться и денежный вопрос закрыть. В конце концов, если исход будет хорошим, всё можно будет поправить.

Зайдя по дороге ещё в пару банкоматов и доведя сумму наличных до полумиллиона, Андрей на этом остановился, решив, что такое большое дело нужно делать по частям. К тому же он не знал, как бывшая супруга отнесётся к неожиданно свалившемуся богатству, поэтому сегодня было что-то наподобие теста.

В Веткине было лето. Оно цвело сиренью, оседало пылью на ботинках, порхало бабочками, пело птицами, оно гудело машинами и мотоциклами и подхватывало под руки порывами тёплого ветра. Андрей вдохнул полной грудью и несколько секунд постоял, раскинув руки в стороны и обратив лицо к солнцу. Субботнее утро в городе только начиналось.

Зайдя в продуктовый магазин перед домом, Андрей купил большую сумку и взял в неё шесть литров молока, – пусть будет, его не напрягает, а жене меньше придётся тяжёлого таскать. Домой Дорохов зашел в полдесятого утра.

Несмотря на выходной день, Лена вышла его встречать уже с лёгким макияжем, Андрей знал, что сделала она это для него. Он вымыл руки и прошёл на кухню, где его ждали кофе и бутерброды с сыром и ветчиной. Андрей заметил, что кружки с Эйфелевой башней не столе больше не было, кофе был налит в абсолютно белую чашку, привычного для него объёма, но безо всякого рисунка. Он сразу отметил это про себя, но говорить на эту тему ничего не стал. В его текущем состоянии это казалось ему такой мелочью. Мелочью, как и многое в жизни, чему Андрей раньше придавал какое-то, а иногда и огромное значение.

– Ну, что у нас нового? – спросил он, отодвигая пустую чашку и вытирая руки салфеткой.

– Маша из читального зала в декрет ушла, Работы теперь больше будет, пока замену ей не найдут.

Андрей никогда всерьёз не интересовался работой супруги. Он в общих чертах понимал, что там происходит, но в детали никогда не вдавался, считая, что ему достаточно контролировать только ключевые вопросы. Декрет Маши он ключевым вопросом не считал, но сочувственно кивнул, выражая своё понимание и озабоченность.

– Как наследник?

– Максиму оценки годовые выставили, так себе оценки, – Лена опустила глаза, как будто в слабой успеваемости сына и отсутствии у него тяги к знаниям была виновата она.

– Из гимназии до сих пор думает уходить?

– Нет, похоже, передумал. То ли Карен решил остаться, то ли обоснования, которых ты у него попросил, поленился искать, – бывшая супруга чуть улыбнулась.

Андрей тоже улыбнулся, это было ожидаемо с самого начала.

– И ты знаешь, – продолжила Лена, – мне кажется, у него девочка появилась, по крайней мере, симпатия.

– Откуда выводы? – поинтересовался Андрей. Сыну было двенадцать лет и появление интереса к противоположному полу было ожидаемым, нормальным и закономерным.

– Ну, он прихорашиваться стал, следить за собой. Раньше мыться палкой не загонишь, а теперь каждое утро в душ, причёсывается и в зеркало себя разглядывает.

– Это нормально, – удовлетворённо ответил Дорохов, прикрывая глаза и пытаясь вспомнить себя в свои двенадцать лет.

– А ещё я в центре видела священника, очень похож на одного твоего одноклассника с выпускной фотографии, только с бородой.

– Интересно, – у Андрея родилась отвлечённая мысль, – сможешь показать на какого.

Лена с готовностью встала, прошла в комнату и через полминуты вернулась, держа в руках фотоальбом, уже открытый на нужной странице.

– Вот, – сказала она, указав пальцем на кучерявого паренька во втором ряду, – только с бородой.

Андрей посмотрел и сразу узнал Лёньку Баталчука. Вот уж от кого не ждал. Глаза его пробежались по стройному ряду нарядных школьников. Какими же они были молодыми! Он перевёл взгляд на Лену, и вдруг вспомнил, какой она была в начале их знакомства девятнадцать лет назад. Заливистый смех. Глаза, в которых можно было утонуть. Глаза остались теми же, того же цвета, разве что прищуриваться стали чуть больше, а вот смеха, того заливистого и раскатистого смеха, он за последние пять лет не слышал ни разу. Наверное, он тоже был в этом виноват. Хотя… Лена вытерла руки о фартук и с готовностью просмотрела на бывшего мужа, ожидая дальнейших действий или пожеланий. За те годы, что они были в разводе, она так и не переставала считать Андрея главой их семьи, пусть уже и не существующей официально. Дорохов встряхнул головой и начал разговор, из-за которого, во многом, он сегодня и приехал.

– Лена, вот скажи, а что бы ты сделала, если бы у тебя появились деньги?

– Но у меня есть деньги, – Лена непонимающе посмотрела на бывшего мужа. – Я, слава богу, работаю пока ещё.

– Нет, я имею в виду настоящие деньги, скажем, несколько миллионов.

– Ну, не знаю… – она задумчиво подняла глаза к потолку. – Максиму куртку зимнюю обновить не мешало бы. Вырос он уже, да и потом, его одноклассники такие модные ходят, Карен, например, вчера за ним заходил, ботинки итальянские аж блестят.

– Ну, это копеечные расходы, может у тебя какие-то настоящие планы есть? Представь, что твою зарплату в библиотеке подняли бы в двадцать раз. Или ты наследство получила от родственника, которого не знала никогда.

– Мы играем в игру «Самое богатое воображение»? Поверь, если бы у меня появились деньги, я бы нашла, куда их потратить. А напрасно выдумывать идеи – только расстраиваться, денег-то всё равно больших нет, библиотеки прибыли государству не приносят, и наследства никакого я не жду.

Андрей Дорохов раскрыл барсетку и выложил на стол аккуратную плотную пачку пятитысячных купюр.

– Лена, здесь пятьсот тысяч рублей. Полмиллиона. Возьми их и потрать на то, что сочтёшь нужным. Единственная просьба – делай это аккуратно и трать не все сразу. И никому не рассказывай особо. Я скоро ещё тебе привезу, так что не стоит лишнего внимания привлекать.

– Что случилось, Андрей? – глаза Лены моментально стали серьёзными. – Ты никогда не привозил нам такие большие суммы. Откуда у тебя эти деньги? Ты нарушил закон?

– Я никого не убивал и на большой дороге не грабил, если ты об этом. Считай, что я заключил выгодную сделку, – Андрей грустно улыбнулся своей мысли, – или в лотерею выиграл.

– Так выиграл или сделку заключил?

– И то и другое, в некоторой степени. Тебе не обязательно знать все подробности. Знай только то, что эти деньги теперь твои, а также то, что тратить их следует аккуратно, и особо не распространяясь. И про то, что их дал тебе я, никому не рассказывай.

– Почему? – Лена до сих пор ничего не понимала, но спокойный рассудительный тон бывшего супруга её успокаивал.

– Я, возможно, скоро уеду. Далеко и, скорее всего, надолго. Хотелось бы, чтобы у вас хотя бы первое время не было финансовых трудностей.

– Андрей, ты пугаешь меня. У тебя действительно всё хорошо?

– Да, успокойся, – Андрей привстал, взял пульт от телевизора и нажал на кнопку включения. Для себя он определил, что для первого раза сказано достаточно. Он передал сейчас бывшей жене где-то одну двадцатую от того, что планировал дать ей в ближайшие три недели, и это была проверка. Но уже сейчас он почему-то понял, что Лена не потратит ни копейки из той пачки, которую она только что аккуратно взяла и отнесла в их спальню. Не купит даже ни одного предмета гардероба для сына, несмотря на то, что его друг Карен щеголяет в новых итальянских ботинках. Возможно позже, когда он «уедет далеко и, скорее всего, надолго», но явно не теперь. Ну что ж, это теперь её дело, а с чего-то всё равно следовало начать.

В этот же день Андрей попытался поговорить с сыном. Несмотря на то, что тот больше ограничивался односложными ответами на вопросы, из серии «норм», «ок», «хор», «да» и «нет». Андрею показалось, что былой контакт, серьёзно нарушенный с момента развода, имел шанс на восстановление, нужно только больше общаться и убавить начальственно-менторский тон.

А вечером они с Леной сидели перед телевизором и смотрели какое-то старое кино из их молодости. Они чуть прикасались друг друга плечами, и всё было как раньше, как будто не было этих пяти лет в разводе, не было творчества современных отечественных писателей, не было глупых ссор из-за любимых чашек, они снова были мужем и женой и любили друг друга.

И Андрей подумал, что может быть зря он в своё время уехал работать в Москву. Но ведь он семью обеспечивал, это же его прямая обязанность как мужчины. Ведь хотелось заработать денег для неё, а, может быть, нужно было просто быть с ней. Ограничится бутербродами с сыром, но без ветчины, зато жить в любви, спокойствии и гармонии и не допускать, чтобы в его тихое семейное счастье вмешивались какие-то современные отечественные писатели. Но факт измены всё-таки был, и исключить его из своей жизни и системы ценностей Андрей не мог. Может быть, пока не мог. А если это то, что он должен принять, то условие, которое могло бы ему позволить жить дальше и избежать инсульта?

Андрей подумал о будущем. Да, в конце концов, пускай она, действительно, заведёт себе мужчину. Пусть этот чужой мужик пользуется его, Дорохова, деньгами и ходит в его рубашках. Он вообще готов не видеть больше ни бывшей жены, ни сына, если нужно, не видеть никогда, пусть только шагомер добавит ему, скажем, тридцать лет. Да пусть даже двадцать. Только возвращаться к изменившей ему жене Андрей был не готов. Даже под страхом смерти от инсульта. Или готов? Сколько лет жизни он просил бы у Палыча и его шагомера, чтобы поступиться своими главными жизненными принципами? Уже проваливаясь в сон, Андрей успел подумать, что вот он уже и своими принципами торгуется. Засыпая, он почему-то решил, что назавтра нужно обязательно сходить в церковь.

19. Воскресенье 21 июня

Андрей Дорохов всегда умел договариваться с богом. Он пришёл к этому не сразу, но в итоге у них наладились такие отношения, что со стороны можно было позавидовать.

Как было положено всем более-менее значимым руководителям тех времён, отец его был коммунистом и атеистом. Причём, если коммунистическая идеология считалась в семье чем-то вроде необходимого обременения и не обсуждалась, то атеистом отец был убеждённым и прочно вложил неверие в бога в голову обоим детям. Материализм для маленького Андрея выглядел просто и убедительно: космонавты бога на небе не видели, значит, его нет. И жить нужно сегодня, не рассчитывая ни на какой рай после смерти, да и ада бояться не стоит. Набожная бабушка втайне от отца окрестила маленького Андрюшу, когда тому было года полтора, но по понятным причинам это никак на его отношении к религии не отразилось.

Когда Андрей стал старше, и коммунистическая идеология в стране отошла на второй план, в моду снова вошла духовность, бывшие атеисты наперегонки рванули в православие, ислам и прочий иудаизм, крестились, венчались и соборовались по поводу и без. Проживание в православном Веткине, светлая голова и интерес к истории не могли оставить подростка равнодушным к теме религии. Интерес этот подогревался ещё и тем, что обладая хорошим голосом и слухом, Дорохов в качестве хобби увлёкся хоровым пением и стал посещать занятия в местном Дворце культуры, где, следуя моде, разучивали православные хоралы. В этой же хоровой студии и произошло событие, на несколько лет изменившее для впечатлительного Андрея, всерьёз рассматривающего в качестве одного из возможных путей своего развития обучение в духовной семинарии, отношение к православной церкви.

Хор делал успехи в исполнении молитвенных песнопений, и однажды в качестве живой практики их группу вместе с руководителем пригласили спеть литургию в одну церковь в отдалённом приходе в Веткинском районе. Андрею тогда было четырнадцать лет, он был самым старшим из группы, состоявшей из мальчиков от десяти до тринадцати лет. Дети не были верующими, просто в студии отлично преподавали вокал, а что конкретно петь, юным исполнителям было всё равно. После того, как хор отпел службу, дородный батюшка пригласил молодых отроков разделить с ним трапезу «чем бог послал». На дворе стоял апрель и время Великого Поста, который Андрей в порядке пробы своих сил старался соблюдать. Тем большим было его удивление, когда на столе у отца-настоятеля он увидел нарезку колбас, буженины и даже красную икру. Андрей бы ещё понял, если бы все эти яства предназначались только для гостей (в конце концов, дети, действительно, пост соблюдать обязаны не были). Но сам настоятель, который сидел во главе стола вместе с руководителем хоровой студии, с удовольствием уплетал и колбасу, и жареную свинину, по-видимому, не видя в этом ничего зазорного. Более того, в какой-то момент, когда на том конце стола, где сидели взрослые, закончился церковный кагор, батюшка запустил руку в стеклянный ящик с надписью «Пожертвования на храм», достал оттуда несколько купюр и послал служку в магазин за водкой. Никто из детей, кроме Андрея, тогда не обратил на это внимания, а если и обратил, то не придал этому значения. Андрея же это настолько шокировало, что до самого возвращения домой он хранил молчание и был задумчив. В тот день он разуверился в православной церкви, по крайней мере, в её надстройке в виде священников и епископов. С этого дня он перестал ходить в хор и целиком вернулся к своей любимой математике, где, по крайней мере, всё было понятно и логично и отдельные служители культа не могли опровергнуть значимость самого культа.

На несколько лет после этого случая в отношениях Андрея с богом настал перерыв. Андрей не задумывался о боге и бог не давал ему для этого особого повода. Он просто жил, ходил в школу, учился в институте, служил в армии.

Следующий этап обращения Андрея к идее какого-то Высшего Начала начался с появлением в его жизни Лены. Он смотрел на свою девушку, а потом уже невесту и жену, анализировал свою предыдущую жизнь и обстоятельства их встречи, и приходил к выводу, что такого счастья своими предыдущими поступками он не заслужил. И выходило, что это счастье – это подарок Судьбы, Случая, Вселенной, или как это ещё можно было назвать. Андрей стал внимательнее присматриваться к событиям своей жизни, и замечать, как много в его жизни, которую он старался строить по законам логики, логике этой не поддавалось. Многое происходило по воле этого самого Случая и не объяснялось его любимой математикой. Ему исключительно везло с работой, как будто кто-то вёл его по карьере, помогая обходить острые углы. Этот же Случай сводил его с хорошими и интересными людьми, позволяя обогащать жизнь как эмоционально, так и материально. В результате анализа собственного жизненного пути Андрей Дорохов стал допускать существование некоей Высшей Силы, которая на этот путь влияет. Решив не изобретать велосипедов, Андрей воспользовался накопленным тысячелетним опытом человечества и определил для себя называть эту высшую силу Богом. Только для себя он сразу отделил Бога от церкви, любой церкви с её священниками и постулатами, в результате чего получился его, личный Бог, в которого он вложил своё понимание той высшей силы, что влияет на события в его жизни.

Для общения со своим Богом Дорохов придумал собственную систему. За базу он для себя определил православие, потому что встречал его символы с детства, и оно казалось удобным. Он иногда крестился, проходя мимо церкви, говоря про себя «Здравствуй, господи», уходя на работу утром в темноте, крестил спящую супругу, как бы передавая на время своего отсутствия заботу о ней высшей инстанции. Где-то раз в месяц, иногда чаще, иногда реже, Дорохов заходил в церковь в том городе, где был на тот момент, покупал самую простую свечку, оставляя сдачу «на храм». Он выбирал место перед распятием, где ставил эту свечку, читал про себя единственную известную ему молитву «Отче наш» и беседовал со своим Богом. Говорил он не конкретно с Иисусом, а с каким-то другим, большим, всеобъемлющим Богом, образ же Иисуса просто был удобен для визуализации собеседника. Встав напротив распятия, Андрей мысленно произносил монолог, состоящий, примерно, из таких фраз: «Ну, здравствуй, господи. У меня всё хорошо, господи. Не отвлекайся на меня и занимайся своими делами». Если Андрею предстояло принять какое-то решение, он добавлял «Укрепи и направь», если было Рождество, говорил «Поздравляю с днём рождения». И всё, больше ничего у своего Бога Андрей не просил. Таким образом, церковь не была для него место поклонения, скорее она становилась чем-то вроде кабинета психологической релаксации, поскольку требованиями и просьбами бога он не донимал. И тот, видимо, в благодарность за это, Дорохова не оставлял и иногда баловал.

Андрей со своей стороны определил для себя свод правил, который он называл «жить правильно» и старался именно так и жить. Правила эти были просты как заповеди Моисея – не убивать, не грабить и не делать людям гадостей, ну, крупных гадостей не делать, по крайней мере, сознательно. И в основном у Андрея получалось, люди, которые его знали, в большинстве отзывались о нём хорошо и считали его неплохим человеком. В случае же, если где-то на жизненном пути Андрею и случалось сделать что-то неправильное по личной шкале ценностей (что бывало в исключительных единичных случаях), Андрей искренне корил себя, честно просил у своего Бога прощения, и тот неизменно его прощал. Если же в судьбе Дорохова случалось что-то неприятное, он всё равно благодарил своего Бога, признавая ситуацию, данной ему как испытание для улучшения своей жизни. Таким образом, Андрей жил в гармонии со своим Богом.

Теперь же, учитывая события последних трёх недель, Андрей решил привести в порядок свои отношения с богом и с религией вообще. И здесь особо интересна ему была новость о том, что бывшая жена видела на днях его старого знакомого Лёньку Баталчука в облачении священника. Дорохов решил, во что бы то ни стало разыскать бывшего одноклассника, поговорить с ним, чтобы выровнять свои спутанные мысли.

Хотя Леонид Баталчук и не был полноценным одноклассником Дорохова в общепринятом значении этого слова, – вместе они проучились всего год, когда выпускные классы объединили в один, – был период, когда Андрей общался с Лёнькой довольно плотно. Взаимный интерес друг к другу двух неглупых людей был особенно обострён, учитывая период, когда жизненные взгляды ещё только формируются, и любому молодому человеку непременно нужен оппонент, который поддержит их либо аргументировано их оспорит. Особый смак их беседам придавало то, что Андрей был по натуре и призванию математиком, – человеком точным и логичным, Лёнька же всю жизнь прожил гуманитарием и идеалистом. Общение скороспелых товарищей было очень плотным, – в течение пары месяцев они проводили друг с другом всё свободное время, разговаривая просто часами. Но эта же плотность и сыграла в итоге злую шутку, – в какой-то момент насыщенность превратилась в пресыщенность, и на одной совместной вечеринке под влиянием алкоголя их спор перерос в драку, закончившуюся разбитыми носами и синяками. После этого совместные встречи прекратились, бывшие товарищи не жали друг другу рук и вообще перестали замечать друг друга. Уже учась в университете, Андрей услышал от кого-то из общих знакомых, что Лёнька поступил учиться не то на лесника, не то на ветеринара, и на этом след Баталчука в жизни Андрея оборвался.

Однако сегодня, принимая во внимание нерешённый вопрос геморрагического инсульта, а также узнав от Лены о таком интересном превращении своего бывшего одноклассника, Андрей решил, во что бы то ни стало, разыскать его. Давняя ссора ничуть не смущала Дорохова, он был взрослым человеком, считал детские обиды пустяками, и был уверен, что Лёнька, или как его наверняка теперь называли, отец Леонид, такого же мнения.

Розыск человека в родном городе хоть и отнял у Андрея несколько часов, но большого труда не составил. Как и ожидалось, отец Леонид, – язык уже не смог бы повернуться назвать степенного священника с массивным серебряным крестом на полгруди Лёнькой, – был искренне рад встрече с Дороховым, он совсем не помнил старых обид, и уже в районе четырёх часов дня Андрей сидел на аккуратной кухне в небольшой, но уютной квартире своего школьного товарища. На столе стоял электрический самовар, крупный заварочный чайник и большое блюдце с мёдом, хозяин деловито разливал по кружкам чай с мятой. Андрей всматривался в лицо хозяина квартиры и осторожно угадывал за большой окладистой бородой знакомые черты, – густые брови, чуть раскосые глаза и улыбка, которая почему-то всегда казалась Андрею извиняющейся. Чай заваривался второй раз, отец Леонид добавил в него кипятку. Уже были оговорены детали биографий товарищей за те двадцать шесть лет, что они не виделись, были перелистаны фотоальбомы и просмотрены фото на телефонах. Андрей узнал, что отец Леонид был рукоположен в сан уже десять лет назад и с тех пор служит священником в маленькой церкви на дальней окраине Веткина в частном секторе. На этот счёт у отца Леонида была своя теория.

– Храм, – тихим голосом говорил Леонид, поглаживая бороду, – это как пещера. В маленькой пещере своды низкие, и акустика такая, что себя отлично слышишь, и значение слов, равно как и молитвы яснее и ближе. В больших же храмах места, безусловно, намоленные тысячами верующих, бывшими здесь до тебя, и связь с Богом там, может, во сто крат сильнее. Но как в большой пещере резонанс там значительнее, и человек обычный может усомниться, что его голос дойдёт до Всевышнего, слившись с тысячей других голосов и молитв.

– Разве такое может быть? – серьёзно усомнился Андрей. – Разве Бог не одинаково слышит всех и везде?

– Да нет, конечно, – отец Леонид как бы стесняясь, неловко улыбнулся в бороду. – Не может такого быть, Бог, действительно везде, – В большом или малом ты храме значения не имеет. Храм вообще не нужен, если Господь есть в душе. Но человек по природе своей ищет простого объяснения, и ему проще представлять Создателя подобным самому себе, как будто тот слушает ушами как обычные люди, и шум может ему помешать. Оттого и есть прихожане, которые любят маленькие храмы, оттого и есть паства в моём приходе.

– Но ведь, если он слышит всех одинаково, почему же одним он помогает, а другим нет? Кто-то же после смерти в рай отправляется, а кто-то и в ад.

– Господь не разделяет людей, а в рай или ад они попадают по делам своим и по вере своей, – отец Леонид решительно кивнул и со смаком отхлебнул чай из широкого блюдца. Такое Андрей видел только в фильмах про купцов позапрошлого века и про себя улыбнулся, подмечая, как изменился его школьный товарищ.

– Ну, ведь по вашим законам, – ответил Дорохов, – существует же верный способ в рай попасть. Покайся – и Господь простит тебя.

– Да, – серьёзно ответил товарищ Андрея, бывший когда-то в миру Лёнькой Баталчуком. Но раскаяние должно быть искренним.

– И даже если искренне покается атеист?

– В падающем самолёте не бывает атеистов. Очень многие люди перед осознанием своего смертного часа обращаются к Богу. Ты даже представить себе не можешь, каких закоренелых материалистов я исповедовал, и многие были искренни.

– Но получается, что даже самый матёрый детоубийца, если искренне покается, в рай попадёт? – Андрей не видел логики в этой идее, и это выбивало его из колеи.

– Ключевое слово здесь «искренне». Да, Господь примет такую заблудшую душу.

– Да плевать на искренность, – в Дорохове зарождалось негодование. – Он же столько людей жизни лишил, души погубил, невинные, между прочим. Где справедливость?

– Ну, если Господь эти души забрал, значит, он решил, что там, – Леонид закатил глаза к потолку, – им будет лучше. А в тебе говорит гордыня. В мире справедливо всё, просто истинной картины мы не знаем. Но Господь знает всё, иногда лучше просто довериться ему, – отец Леонид заговорщицки улыбнулся, и эта улыбка как бы возвращала Дорохова на двадцать шесть лет назад, когда они с Лёнькой, еще вполне себе мирянином, рассуждали об идеализме и материализме. Сейчас они занимались примерно тем, же, но за плечами у каждого был багаж знаний и накопленного опыта.

– То есть у вас на всё готов ответ? Если безвременно умирает хороший человек, значит, Господь просто решил, что «там» ему будет лучше, а если негодяй нераскаявшийся, значит, Бог очищает землю от мерзавца?

– В целом, да, именно так, если простым языком говорить.

Андрей, молча, сделал глоток чая. Он вдруг понял для себя, почему монахи в монастырях не нервничают. Им просто незачем это делать, ведь решений по большому счёту принимать не нужно. А зачем, если за них Бог всё решает? Молись себе, да кайся, а искренне ты это делаешь или нет, будет понятно только на Страшном суде, откуда их нашего ЖЭКа ещё никто не возвращался, писем, фото и видео не присылал. И в церкви, по крайней мере, в православной, ответа на его вопросы нет. И сама жизнь в христианстве лишь подготовка к Бессмертию, а смерть – какой-то Рубикон, водораздел, эту жизнь от бессмертия отделяющий. Они придумали себе ничем не подтверждённую веру в то, что там, после смерти, если в жизни ты вёл себя хорошо, попадёшь в рай по делам своим, а если даже вёл себя плохо, но покаешься искренне, всё равно попадёшь в рай по вере своей. И ни подтвердить, ни опровергнуть эту теорию невозможно, потому что данных надёжных нет. И Гамлет у Шекспира отвечает на свой же вопрос «Быть!», потому что боятся люди, прежде всего, неизвестности. Верующие придумали себе иллюзорную защиту, чем упростили себе жизнь. И до последнего месяца такая жизнь устраивала Андрея. Может быть, если искренне покаяться, его Бог сможет отменить геморрагический инсульт, или, по крайней мере, перенести его лет на тридцать-сорок. Он умел договариваться со своим Богом. При жизни. А что будет после смерти? И будет ли? Нет ответа.