Текст книги "Точная дата"

2. Среда 8 июля

Андрей стоял чуть в стороне от морского вокзала и смотрел на море. Его идеалы, те, в которые он верил всю жизнь, рушились с веселящей лёгкостью. Владение информацией и правильное планирование, – то, что он закладывал в фундамент всего своего существования, – под конец пути играли с Дороховым злую шутку. Он так умело обдумал свою поездку и разговор с мамой, по часам и минутам высчитал транспорт, купил нужные билеты. Не учёл он одного, – что мама захочет полюбоваться красотами шведской столицы. Можно ли было её в этом винить? Нет, она же не знала, как важна для Андрея эта встреча, она и о встрече самой не знала. Получается, – грош цена его планированию. Или планированию вообще. А если бы он заранее договорился? Мама бы тогда точно торопилась вернуться, но где гарантия, что она бы не опоздала на паром, что паром не сбился бы с курса или с ним не случилась какая-нибудь авария? Мог ли он это планировать? Нет, не мог, слишком много неопределённостей. И что вообще тогда стоит его планирование, и можно ли полагаться на него в жизни? Но ведь раньше, всё получалось, инструмент был эффективным. Просто сегодня он дал сбой. Но ведь именно сегодня, когда это так важно! Зачем тогда вообще существуют в мире все эти бюро прогнозов, департаменты долгосрочного и краткосрочного планирования, если именно тогда, когда будет особенно нужно, вдруг произойдёт какой-нибудь сбой, который никто и предсказать не мог. Обычный случай, вроде похода за хлебом. Только похода не того человека, не в то время и не в тот магазин, который, спровоцирует череду всевозможных случайностей, явлений и событий. И полетят к чертям все планы, и обрушатся миры, и погибнут люди, города и цивилизации.

Не вполне отдавая себе отчёт в своих действиях, Андрей двинулся пешком по Мичманской улице вглубь Васильевского острова. Июльский вечер был приятным, лёгкий бриз со стороны моря дул в спину, создавая впечатление подталкивания, как будто природа, просто развлекаясь, решила помочь Андрею пусть даже в такой мелочи как пешая прогулка.

Почему же он отложил встречу с мамой на самые последние дни? А почему мы вообще откладываем дела? Неприятные, – чтобы приступить к ним позже, надеясь, что что-то может измениться в лучшую сторону, даже если мы понимаем, что они неизбежны. Это вроде похода к стоматологу. Ты понимаешь, что идти надо, что будет только хуже, но маленький ребёнок внутри тебя надеется, что «само пройдёт», или, по крайней мере, «будет болеть поменьше», и идёшь к врачу, только когда совсем уже невмоготу, а иногда уже и поздно, и зуб не спасти.

Приятные, – наоборот. Зная, как хорошо тебе будет, ты стараешься оттянуть это хорошо, потому что понимаешь, что и оно закончится, как заканчивается всё в этом мире. И ты оставляешь самое вкусное «на потом» в качестве награды за то, что сейчас тебе приходится есть варёный лук. И ты бережёшь красивую одежду, потому что «время ещё не настало» и «повода подходящего нет», не думая о том, что это время может так никогда и не настать, а повод просто не успеть появится в твоей жизни. Не успеть, потому что кто-то решит пойти за хлебом не в то время и не в тот магазин, или, например, остаться в Стокгольме, чтобы посмотреть Королевский Дворец.

Он шёл и шёл, плитка под его ногами сменялась асфальтом и наоборот, но Андрей не обращал на это внимания. Машины на улицах внимания к себе не привлекали, в отличие от Москвы, где водители зачастую, в нарушение правил, выясняли отношения, да и просто общались между собой с помощью звуковых сигналов, используя их почём зря. Андрей переходил какие-то улицы, скверы, мосты, и не замечал этого.

Одна и та же вещь в разное время и в разных обстоятельствах может стоить по-разному. По-разному может она стоить и для разных людей. Если средневековые европейцы были готовы отдать за какие-нибудь специи баснословные деньги, сейчас их за копейки можно купить в любом придорожном магазине эконом-класса. А эскимос, попробовав какой-нибудь кардамон, плюнул бы, и вернулся к недоеденной строганине. Или, например, сегодня ты не ценишь, что у тебя две ноги и две руки. Ну, не то, чтобы не ценишь, – недооцениваешь. Ну, есть, и есть, всегда же были, и не жил ты без них никогда. А ну как случится авария, и нет у тебя ноги. Да даже не так жёстко, – нескольких пальцев на ноге. И вот ты уже косолапишь, прихрамываешь и не успеваешь добежать на остановку к отходящей маршрутке. А раньше успевал. Пустяк, – пальцы на ноге, – вообще как будто атавизм, ан нет. Ну, это если у человека отбирать, то, что всегда было с ним. А если, наоборот, говорить о приобретении? Всё равно в разных обстоятельствах цена у одной и тоже же покупки для человека будет разной. Страждущий от жажды десятикратно переплатит за стакан воды. Буханка хлеба в голодающем в войну Ленинграде не имела цены. Доли секунды, которые вообще никто не замечает, стоят бегуну мирового рекорда, возможно, карьеры и дела всей жизни.

Неожиданно для себя Андрей заметил, что находится на Выборгской стороне. Он стоял на площади Ленина и смотрел на здание Финляндского вокзала. Дорохов вспомнил, как они с Леной с этого вокзала ездили в Выборг. Это было тринадцать лет назад, тогда у них совпали отпуска и они решили отметить там его, Андрея, тридцатилетие. Он был молод, энергичен, полон планов, любим и по-настоящему счастлив. Они состояли в браке пять лет, но были очень привязаны друг к другу, и на всех прогулках держались за руки или шли полуобнявшись, словно молодожёны. Они бродили по выборгскому ландшафтному парку и мечтали, как сложится их жизнь дальше. Андрею вдруг безумно захотелось вернуть то чувство, то ощущение всепоглощающей радости, которое он испытывал тогда, тем летом, когда казалось, что вся жизнь ещё впереди, она будет долгой, почти бесконечной, и обязательно счастливой. Счастливой всегда, безо всяких перерывов на какие-то временные трудности.

Дорохов посмотрел на часы. Ого! – Половина двенадцатого. Странная вещь – белая ночь, она попирает устои, сбивая привычные ориентиры, она перечит логике и доказывает недоказуемое, подтверждая, что чёрное может быть белым. С ранних лет детей учат, что ночью темно, а днём светло, и, если ты живёшь в средних широтах, и видишь этому постоянное подтверждение, ты к этому привыкаешь. И если нормальный человек попадает в белые ночи или вообще в места, где обыденными считаются полярный день и полярная ночь, ориентиры сбиваются. Он ещё раз взглянул на часы. В любом случае последняя электричка до Выборга ушла как минимум час назад. Андрей посмотрел на ряды такси, выстроившихся у вокзала, и усмехнулся про себя, – эти снимут с тебя последнюю рубашку и оплаты потребуют наличными. Он опустил руку в карман, достал телефон, и уже через пятнадцать минут заказанная машина с вежливым питерским водителем, увозила его сначала вдоль Большой Невки, а затем вдоль Невской губы из города на север в белую ночь.

Шоссе было пустым, потому что было уже поздно, и светлым, что позволяло таксисту иногда превышать допустимый скоростной режим, и чуть больше, чем через полтора часа Андрей въехал в Выборг. Ему непременно хотелось остановиться именно в той гостинице, в которой они жили с Леной в ту поездку, он вспомнил название и без труда по памяти нашёл её. На его счастье в гостинице имелись свободные номера, благо, наступившая среда была будним нетуристическим днём. Правда, тот самый «их» номер был занят, но это уже было не так принципиально. Андрей очень устал и, заполнив необходимые карточки в холле и наскоро умывшись в номере, через несколько минут уже крепко заснул.

Проснулся он от яркого солнечного света, бившего в глаза. С ночи он неблагоразумно не опустил шторы, потому что вымотался, и ему было не до того. Часы показывали десять утра, – как бы то ни было, Дорохову удалось поспать семь с половиной часов, и он выспался. Решив не завтракать в отеле, Андрей вышел из дверей гостиницы и тут же очутился на неширокой улице, залитой безбрежным всеобъёмлющим солнечным светом. Город уже вовсю жил своей будничной жизнью, туда-сюда сновали автомобили, двери магазинов были приветливо открыты, и не только потому, что так зазывали покупателей, просто не в каждом был кондиционер, а на улице уже становилось жарко. Несколько пацанов, свободных от школы по причине летних каникул, беззаботно гоняли консервную банку, передавая друг другу пасы, достойные как минимум первой футбольной лиги.

Андрей смотрел на здания, построенные в стиле модерн, и представлял, как в прошлом веке здесь жили люди, когда город был финским. И не просто финским, – вторым по значимости городом Финляндии, его промышленным и торговым центром. Поразительный феномен, – чужой город в неестественной среде. Выборг – некогда почти совсем финский город – в современной России чем-то напоминал Андрею эстонскую Нарву, город с подавляющим русским населением, менталитетом и традициями, оказавшийся в реалиях теперешней Эстонии.

Дорохов шёл по старинным улицам, не обращая внимания на их названия, и не запоминая их. Он ясно восстанавливал в памяти маршруты, которыми они ходили здесь с Леной тринадцать лет назад, и пытался их повторить. Вот лавочка на набережной. Точно таким же летним днём, разве что месяцем раньше, они с супругой сидели на ней и серьёзно обсуждали завитки на её кованой спинке. Андрей пригляделся, – да завитки остались теми же. Он сидел на лавочке, ел знаменитый выборгский крендель, запивая горячим кофе из закрытого бумажного стаканчика, и напрягал память, пытаясь возродить то самое чувство текущего счастья, которое испытывал тогда рядом с Леной. Но как он ни пытался, сделать это не получалось. Он мог вспомнить, как они сидели здесь, куда они ходили, напрягая память, он восстанавливал темы, которые они обсуждали, и даже смешной поворот головы жены, когда та поднимала кверху лицо, глядя на Часовую башню. Но своё внутреннее состояние, то, что он тогда чувствовал, и то, зачем он приехал сюда сегодня, он восстановить не мог. Дома, церкви, магазины, брусчатка под ногами и даже вкус кренделя – всё оставалось тем же, что и тринадцать лет назад, но сам он был уже другим. И не только старше, просто другим. И тем, кто был здесь с женой те самые тринадцать лет назад, он уже никогда не станет. Никогда. И пусть в мире существует много мест, в которые он хотел бы вернуться, но люди, жившие там, или связанные с этими местами, изменились, да и сами места изменились. Ничего нельзя повторить. Можно сделать похоже, можно сделать даже лучше, но повторить нельзя. Потому что ничего в жизни не повторяется. Из котлет не сделать стейка. Свершившийся факт сослагательного наклонения не имеет.

Андрей пообедал в ресторане в Круглой Башне на Рыночной площади. Столик был тем же, который они в свой время выбрали с Леной, но меню было другим. Другими были и официанты. Андрей прекратил попытки поиска утраченного чувства счастья, поняв их бессмысленность. Он расплатился за обед, вызвал такси и поехал в парк Монрепо. За тридцать-сорок минут можно было бы дойти туда пешком, но Андрей решил без смысла больше времени не тратить. Он вдруг понял, просто на физическом уровне ощутил, что ему нужно ехать домой, к семье. Через Выборг в Москву шёл сегодня только один поезд, и он был вечером. Покопавшись на сайте по продаже билетов, он определил, что возвращение через Петербург большого выигрыша по времени не давало. Андрей не стал долго колебаться и взял место на петрозаводский поезд в спальный вагон, – в дороге он рассчитывал отдохнуть. Но до отъезда оставалось ещё несколько часов, и Андрей всё-таки поехал в парк.

Как он когда-то читал в энциклопедии, выборгский парк Монрепо был скальным пейзажным парком, и название его переводилось с французского языка как «мой покой», «моё отдохновение», что полностью совпадало с настроением, которое здесь создавалось. Уникальные гранитные гряды ледникового периода, достигающие в некоторых местах высоты в двадцать метров, создавали ощущение фундаментальности и защищённости, деревянные флигели, мостики и обустроенные туристические дорожки очеловечивали дикую природу не больше, чем того требовалось, и ничуть не умаляли её величия. Величия не отталкивающего и не пугающего маленького человека, а наоборот, дающего ему возможность почувствовать свою причастность к этому большому-большому миру и его красоте.

Андрей свернул с широкой туристической тропы, аккуратно размеченной служителями парка, прошёл метров тридцать между высокими соснами и, обдирая руки и царапая лаковые туфли, вскарабкался на высокий валун, с которого с одной стороны открывался чудесный вид на Балтийское море, с другой можно было, оставаясь незамеченным, разглядывать проходящих туристов. Кто-то из них торопился, стараясь пробежать как можно быстрее все возможные достопримечательности, и скорее попасть на обратную электричку в Питер, другие же, наоборот, останавливались возле каждого красивого валуна и делали нескончаемые фото, чтобы потом из тысячи снимков выбрать самый красивый и разместить его в социальных сетях.

Андрей поднял голову и увидел в небе рельефный белый след от пролетавшего самолёта. Кто эти люди, летящие сейчас в нём там, на безнадёжно-огромной высоте? Он отчётливо представил себе салон – кресла по двум сторонам по три в ряд. Сразу за бизнес-классом родители с маленьким плачущим ребёнком. Ребёнок не понимает, что происходит, ему некомфортно, но родителям нужно в отпуск, а терять лишних пару дней, чтобы поехать поездом, не хочется. И с бабушками ребёнка не оставишь, – они же, родители, его любят, ну, помучается он денёк, не развалится. Стюардессы разносят еду, задавая извечные, почти шекспировские вопросы «курица или рыба?», «чай или кофе?», «вода с газом или без газа?». Кто-то летит в командировку, кто-то возвращается домой. Люди разные.

Все люди разные. Так сказал ему когда-то в детстве отец, и Андрей жил с этим постулатом все эти годы до сегодняшнего дня. У каждого человека свои мысли, свои ценности, воспитание, привычки. Каждый верит в свою исключительность. Одинаковых людей нет.

А так ли это в действительности? Ведь на самом деле все люди похожие. Похожие в чём-то главном, для всех общем. Подавляющему большинству нравится комфорт, безопасность, вкусная еда и удобная одежда, и чтобы она была тёплая зимой. Все одинаково хотят любви и заботы. И все одиноки. Да, все одинаково одиноки, просто каждый может испытывать это одиночество по-своему.

Одинок каждый человек на свете, и даже если он входит в группу единомышленников, понимающих его с полуслова, это всего лишь группа одиноких единомышленников. Человек приходит в этот мир один, один и уходит из него. Даже если вокруг собирается куча любящих родных и близких, он уходит один. Даже если он погибает вместе и одновременно с какой-нибудь, может быть даже очень большой, группой, с которой ему не посчастливилось оказаться в одном месте в одно время, всё равно он умирает один. Да и живёт, в общем-то, один. Сам с собою живёт даже самый семейный и многодетный, даже самый открытый экстраверт всё равно живёт один.

Возможно, именно от своего одиночества человек всегда находится в поиске. Ведь все люди всегда что-то ищут. Ищут с начала сознательной жизни и до самого последнего дня. Кто-то денег, кто-то карьеры, кто-то признания, кто-то смысла жизни, кто-то спокойствия. И вот сейчас, глядя на тысячелетние скалы и покатые валуны, на суетных туристов и безбрежное вечное море, Андрей понял, что именно он своё нашёл. У него были жена и сын, и именно им он хотел посвятить свои последние часы, минуты, секунды и мгновения. И сегодня вечером он ехал домой.

1. Четверг 9 июля

Как известно, жизнь – это череда огромного количества случайностей и совпадений.

Пётр Никитин только с начала лета был переведён в новый статус – теперь он был проводником фирменных поездов. Старшая проводницкая каста, выше – только начальник поезда. Чтобы попасть на эту позицию Пётр сначала год отработал на местных поездах, затем ещё два года на поездах дальнего следования, и лишь в июне, сдав положенный экзамен, был допущен к поездам фирменным. Родом он был из подмосковных Люберец, и поезд «Москва-Петрозаводск-Москва» следующий через Тверь, Санкт-Петербург и Выборг, был для него не самым плохим вариантом, между рейсами полагалась пара выходных, которые он проводил с семьей. Сегодня Пётр Никитин был особенно рассеян – ему позвонили из дома, и сообщили приятную весть – он впервые стал отцом, его молодая жена Наташа родила ему дочь. Петя очень торопился домой, считая сквозь оконное стекло километровые столбы и проклиная машиниста за медлительность. Кроме того, в самый последний момент, уже перед выездом из Москвы с состава сняли Сан Саныча – статного проводника с видом и манерами как минимум королевского дворецкого или швейцара в палате лордов. Сан Саныч, как его все уважительно называли, был проводником спального вагона первого класса. Вчера же перед самым рейсом его неожиданно увезли на «скорой» в больницу с приступом острого панкреатита. Начальник поезда немного подумал и поставил его, Петра Никитина, на этот рейс обслуживать спальный вагон. Конечно, был небольшой риск, – парень был молодой и с вагонами «СВ» стакивался только на учебных курсах, но когда-то нужно начинать, да и особой сложности здесь не было. Пете всё было любопытно, из рассказов коллег он знал, что здесь можно иногда встретить интересных и даже знаменитых людей, а, если совсем повезёт, можно нарваться на чаевые. Поэтому молодой проводник волновался и был чуть более рассеянным, чем обычно.

 
                                        * * *
 

Андрей Сергеевич Порохов, солидный мужчина лет шестидесяти, приехал в Выборг в командировку. Он по заданию московского руководства проверял лесные хозяйства северо-восточного региона страны по вопросам соблюдения правил охраны труда и техники безопасности. И, как это нередко водится, эту самую технику и нарушил. Вчера в ознаменование успешного завершения выборгского этапа проверки, прежде чем отправить московского ревизора дальше, руководители местного комбината устроили в его честь торжественный ужин. Заместитель директора по общим вопросам, известный всему коллективу своей редкостной скупостью, чтобы не давать повода для сплетен в городе, предложил не вести гостя в какой-нибудь центральный ресторан, а тихо, по-семейному провести мероприятие в офисе комбината в узком кругу избранных руководителей. Сам же он взял на себя обеспечение мероприятия продуктами и напитками, которые из целей экономии были закуплены не в проверенных магазинах города, а на каком-то сомнительном оптовом складе. Результатом экономии стало отравление почти всего заводского актива суррогатным спиртом, а московский гость, особенно часто обращавшийся к бутылке с красивой этикеткой, так вообще лежал в реанимации, и лучшие врачи района боролись за его жизнь. Ясное дело, речи о продолжении командировки при таком раскладе идти не могло.

 
                                        * * *
 

Юра Берестов в свои одиннадцать лет был серьёзным мальчиком. Пока его одноклассники играли в ножички, воровали у соседей мелкие северные яблоки или валяли дурака другими способами, Юра много времени проводил с отцом в гараже, знал, как работает двигатель внутреннего сгорания и уже умел сносно водить их старенькую «Ниву» по безлюдным дорогам за городом, пока ещё сидя на папиных коленях. Отец, руки которого росли из того места, из какого следует, поощрял интерес сына к разным техническим штукам, и с удовольствием учил его сначала, как забивать гвоздь, а потом, как самостоятельно сменить в автомобиле масло и куда заливать тормозную жидкость. Сегодня отец поручил Юре купить сотню саморезов по 35 миллиметров, которые нужны были, чтобы отремонтировать маме шкаф. Вернее, нужно было не более десятка, но в серьёзном магазине, в котором у Берестова-старшего была скидка постоянного покупателя, саморезы меньше чем по сотне не продавались. Юра уже сделал нужную покупку и сейчас шёл домой мимо парка, размахивая пакетом и предвкушая интересный ремонт. В момент особенно сильного душевного порыва хрупкая ручка пакета порвалась, и его содержимое, включая Юрины кроссовки, молоток, плоскогубцы и бумажный пакетик с саморезами, сделав кульбит в воздухе, рассредоточено приземлилось в разных местах на проезжей части. Быстро, пока не было видно проходящих машин, Юра выбежал на дорогу и стал лихорадочно собирать своё имущество в уже ущербный, но всё-таки ещё целый пакет. Кроссовки, молоток и плоскогубцы заняли место в пакете в секунды. Сложнее было с саморезами. Бумажный пакетик порвался, мальчику пришлось снова свернуть какое-то подобие кулька, и, загребая рукой по асфальту, горстями складывать в него мелкие крепёжные изделия. Надо отдать должное стараниям молодого Берестова – саморезы были собраны почти все. Когда позже они с отцом их пересчитали, оказалось, что вернуть удалось девяносто шесть единиц. Папа похвалил сына за решение проблемы, а на пропавшие четыре самореза махнул рукой – всё равно для ремонта их нужно было не более десятка.

 
                                        * * *
 

Андрей Дорохов пробыл в парке Монрепо до самого его закрытия. Он не хотел возвращаться в гостиницу, билет на поезд был куплен, сумка с паспортом и кошельком висела на плече. Согласно Пал Палычу у него оставалось чуть менее двух суток, и, по крайней мере, два полноценных дня он может провести со своей семьёй. Андрей предвкушал встречу и скучал по Лене. Несколько раз у него возникало желание набрать её номер, и предупредить о том, что приедет, но суровая жизнь научила его не делать сюрпризов близким людям, и каждый раз он одёргивал себя, опасаясь заранее давать Лене надежду. Как показывали последние события, планы тоже запросто могут сорваться. Он заказал такси – до отправления поезда оставалось около часа. Минут через десять подъехал белый седан, за рулём которого сидел земляк и потомок Алишера Навои.

– Вокзал? – коротко спросил он, и Андрей, ответив «Ага», плюхнулся на заднее пассажирское сиденье.

Автомобиль набрал скорость, но не успел он проехать и пяти минут, как раздался хлопок, корпус машины повело вправо, шофёр резко ударил по тормозам, сила инерции толкнула Дорохова дальше, и он ударился головой о спинку стоящего спереди кресла. Ремень безопасности на заднем сидении Андрей никогда не пристёгивал, и сегодня ему просто повезло, что никакого лобового столкновения не произошло, машину лишь сбросило в кювет. Дорохов посмотрел сначала на часы, затем на водителя. Тот, выйдя и машины, внимательно осматривал спущенное правое переднее колесо.

– Саморез! – громко воскликнул шофёр, как будто даже радуясь своей находке. Андрей посмотрел на то место, куда указывал пальцем водитель – там действительно на расстоянии около пяти сантиметров друг от друга блестели две шляпки новеньких саморезов.

Андрей ещё раз взглянул на часы: до начала посадки в поезд оставалось пятнадцать минут, до отправления – три четверти часа. Примерно столько же, согласно навигатору в телефоне, заняло бы у него добраться до вокзала пешком, если бы он стартовал прямо сейчас.

– Запаску ставь! – громко сказал он водителю, показывая, что пробитое колесо следует заменить запасным.

– Нет запаска, – виновато ответил азиат. – Поставил сегодня уже.

В подтверждение своих слов он открыл багажник и показал на второе спущенное колесо, широко лежащее на его дне – очевидно, что у машины за этот день был уже не первый инцидент по части шиномонтажа.

Андрей стиснул зубы. Ему захотелось ударить незадачливого автомобилиста, но тот виновато улыбался, и, в сущности, не был виноват. Кто ожидает встретить на дороге саморезы? Их место в специальных магазинах или в деревянной мебели. Андрей попробовал вызвать другое такси, но сервер безучастно сообщил об отсутствии в округе свободных машин. Тогда Андрей оставил озадаченного шофёра с его техническими проблемами и пошёл в сторону города пешком максимально быстрым шагом. В правой руке он при этом держал перед собой телефон с навигатором, как держали компас путешественники прошлых лет, левую же отставил в сторону, давая понять любой проезжающей машине, что готов воспользоваться её услугами. Но дорога шла через частный сектор, и пока Андрей не вышел к цивилизации, попутных машин ему не встретилось. Дальше началась брусчатка, в центре города проезд для автомобилей был запрещён. Но Андрей уже набрал приличную скорость, с пригорков он спускался бегом, и был почти уверен, что успеет на вокзал минимум за пятнадцать минут до отхода своего поезда. Когда он сбегал с очередного пригорка, правая рука вдруг завибрировала, и карта навигатора на экране его смартфона вдруг сменилась фотографией Лены – ему звонила жена.

– Привет, – коротко бросил Дорохов, стараясь сдерживать прерывистое дыхание.

– Привет, Андрей, у тебя всё хорошо? – в голосе жены звучала плохо прикрытая тревога.

– Да, родная, у меня всё хорошо, – ответил Андрей на бегу срывающимся голосом.

– У меня было предчувствие плохое, и я решила тебе позвонить, – извиняющимся голосом сказала она.

– Лена, мне не совсем удобно говорить, я обязательно приеду к тебе!

– Завтра?

Андрей посмотрел на часы, – на поезд он успевает.

– Да, завтра.

– Обещаешь?

Отец всегда учил его, что обещать можно только то, что обязательно выполнишь. Он ещё раз посмотрел на часы – точно успевает с запасом минут в пятнадцать.

– Обещаю, – сказал он, и нажал на «отбой».

Всё получилось так, как он рассчитал, и в двадцать один час сорок четыре минуты Андрей Дорохов выбежал на перрон выборгского вокзала. К эго удивлению электронное табло с расписанием не работало, но флегматичный дежурный по платформе сказал, что перебои с электричеством в последнее время – обычное дело, и указал Андрею на его поезд. Вагон первого класса, конечно, был первым с головы состава, и, пройдя быстрым шагом ещё немного, через минуту Андрей уже показывал паспорт молодому проводнику в гладко выглаженном форменном кителе.

– Где же вы ходите? – почти сердито спросил проводник, забивая в своё устройство последние четыре цифры Дороховского паспорта. – До отправления осталось пять минут.

– Как пять? – удивился Андрей. – В десять же ровно стартуем!

– В двадцать один пятьдесят, – назидательно ответил молодой служитель дорог, ногтём скобля по экрану своего устройства. – Будьте, пожалуйста, внимательнее, – сказал он, возвращая Андрею паспорт. – У вас второе купе.

Андрей знал номер своего купе, он выкупил его целиком, чтобы не слушать храпа соседа и спокойно выспаться, перед последним рывком домой. Зайдя в купе, он наскоро перекусил сухим пайком, разложенным на столе. Дожидаться проводника, с его предложением горячих блюд Андрей не стал, как только поезд тронулся, он опустил штору, ограждая себя от света белой ночи, запер дверь купе на щеколду и упал на полку, где закрыл глаза и почти сразу заснул, отпуская от себя все хлопоты и переживания этого дня.

 
                                        * * *
 

На следующее утро ровно в семь часов пятьдесят минут состав в последний раз дёрнулся и окончательно остановился. Андрей проснулся минут двадцать назад, он лежал готовый к выходу на удобной полке и смотрел в потолок. Его электричка в Веткин отходила через сорок минут – он вполне успеет без суеты перейти на свой вокзал и занять место. Привыкнув оставлять за собой всё в таком виде, в котором было до него, Андрей поднял штору и посмотрел за окно. Два раза моргнул и посмотрел ещё раз. Сильно закрыл глаза на несколько секунд, ущипнул себя за предплечье и открыл снова. Сжал зубы. Ничего не изменилось, – большими красными буквами по бледно-жёлтой стене над входом в вокзал было написано «ГОРОД ВОИНСКОЙ СЛАВЫ ПЕТРОЗАВОДСК».

Всё еще не веря глазам. Андрей рванул к выходу из вагона. Лощёный проводник в гладко выглаженном форменном кителе стоял на платформе перед дверью и улыбался широкой дежурной улыбкой.

– Скажите, – Андрей не стал здороваться, ему было не до приличий, К тому же таблички с именем у проводника не было. (Сан Саныча сняли с рейса перед самым выездом, а Петру Никитину сделать её просто не успели), – почему мы в Петрозаводске? Мы же в Москве должны быть?

– Я прошу прощения, – ответил проводник, – но это рейс Москва-Петрозаводск. Как же вы билет покупали?

– Какого Чёрта! Я брал билет до Москвы, – Дорохов судорожно стал тыкать указательным пальцем в экран смартфона, пытаясь открыть в приложении электронный билет.

– Успокойтесь, Андрей Сергеевич. Здесь явно недоразумение, и мы сейчас разберёмся.

– Андрей Сергеевич? Я Андрей Юрьевич!

– Ну как же, – смутился проводник, теперь уже судорожно открывая своё устройство для регистрации пассажиров. Вот у меня написано «Андрей Сергеевич Порохов, место номер три».

– Дорохов! Андрей Юрьевич Дорохов! И не место номер три, а второе купе, выкупленное целиком! – Андрей в бешенстве вытянул руку вперёд, так что экран его смартфона оказался прямо перед лицом проводника.

– Нет, подождите! – оторопело сказал железнодорожник, продолжая смотреть на экран своего устройства. – А как же паспорт? Последние цифры вашего паспорта девяносто два сорок четыре? Я же проверял!

Андрей знал номер своего паспорта наизусть, цифры совпадали.

– Но это же только последние четыре цифры! Вероятность совпадения один к десяти тысячам. Не так уж мало, учитывая количество людей в стране, имеющих паспорта.

– Но мы только последние цифры сверяем, – извиняющимся голосом ответил проводник. – И фамилию, – добавил он тише.

Андрей силой почти вырвал из рук собеседника его устройство и внимательно его осмотрел. На месте, где была написана его фамилия, на экране имелась незначительная потёртость и букву «Д» при не очень внимательном осмотре, действительно, можно было принять за «П». Он вернул прибор проводнику и опустил руки, бессмысленно глядя на надпись, на здании вокзала, сообщающую гостям, что Петрозаводск является городом воинской славы. Ему вдруг стало понятно, почему поезд отошёл вчера из Выборга на десять минут раньше расписания. Отошёл он как раз вовремя, просто сам поезд был другой. То же, что именно на этот поезд и именно в это купе купил билет человек с его именем, такими же последними цифрами в паспорте и фамилией, отличавшейся всего на одну букву, было просто чудовищным совпадением, вероятность которого составляла число с огромным количеством нулей после запятой. Как там профессор говорил, – «это событие не невероятно, но вероятность его равна нулю». Вот сегодня этот самый ноль и сыграл. И именно сегодня, когда попасть домой было для него вопросом жизни и смерти в самом буквальном смысле этого слова.