Текст книги "Точная дата"

12. Воскресенье 28 июня

Последние несколько лет Андрей редко видел сны. Недавно он где-то прочитал, что когда человек храпит, сны ему не снятся, и, возможно, дело было именно в этом, потому что храп в жизни Андрея Юрьевича присутствовал. Тем ярче запомнился сон, приснившийся ему в ночь с субботы на воскресенье. Или не в ночь, а просто в воскресенье, Дорохов уже третий день почти всегда был сонный, и постоянно находился в одном из двух состояний, – он либо хотел спать, либо спал.

Над головой серое узнаваемое небо. Они с Коляном Захватовым в Таллинне. Они, действительно, ездили туда однажды на выходные, это было очередной идеей Николая Николаевича – сгонять в Прибалтику попить пива. Но тогда была ранняя весна, сейчас же Андрею снилось лето, на улице белая ночь, размытая плотной балтийской облачностью. Они выходят из Старого Города к морскому променаду, опоясавшему побережье от городского порта до престижного района Пирита. Ещё один поворот, друзья выныривают из лабиринта причудливых городских улиц, и вот оно! Море, чьё присутствие ощущается здесь везде – в равномерных, шелестящих или рокочущих звуках, в птичьих криках и солёном запахе ветра. Последние шаги кажутся ему медленными, как часто бывает во сне, но, наконец, оно открывается их глазам во всей своей широте. Море! Нечеловечески огромное! Очевидно, что уровень моря горизонтален, но всё равно, кажется, что оно поднимается наверх. Это потому, что горизонт, где оно зрительно заканчивается, находится на уровне глаз, а не ног. Море величаво, степенно и неторопливо. Оно может быть в разном настроении в зависимости от погоды, но обижаться на него за это нельзя – это его территория и его правила. Сегодня оно спокойное. Штиль.

Балтийское море особенное. Сейчас, летом оно песчано-серое. И дело вовсе не в химическом составе воды. Море как огромное зеркало отражает цвет неба, а небо на Балтике нечасто балует идеальной голубизной. И даже в ясный солнечный день море остаётся серым, – его генетическая память хранит в себе тысячи лет, и его не проведёшь погожим деньком. Оно знает всё об изменчивости погоды, и менять цвет не торопится.

Променад пустынен. Людей на улице нет, потому что, во-первых, их здесь, в принципе не так много, а во-вторых, – на улице, хоть и белая, но всё-таки ночь, а дураков, вроде них с Коляном, болтающихся по ночам, больше не видать. Оно и хорошо – сегодня это их персональное море. А, нет, – вон две чайки пикируют к самой кромке волны. Морские чайки вызывают некоторое уважение, – они правильные. В отличие от их урбанизированных городских родичей, они не побираются у мусорных баков, а благородно ловят рыбу в море, как это делали их предки с начала времён. Это нравится и ещё больше поднимает настроение.

Андрей знает, что дальше за морем Финляндия. А левее – Швеция. Он был и там и там, но именно отсюда они кажутся загадочными и сказочными, гораздо интереснее, чем есть на самом деле. Потому что между ними море.

Колян идёт рядом, непонятно почему, на него нахлынули воспоминания и он рассказывает, как в детстве угнал отцовскую машину и ездил ночью по Тюмени. Андрей в душе знает, что его друг погиб, но то, что вот сейчас он шагает рядом с ним, напрочь убивает это знание, и от этого хорошо. Боясь спугнуть своё счастье, но, желая всё-таки расставить точки над «и», Дорохов осторожно заводит разговор.

– А ты, знаешь, у меня было что-то типа видения, что ты как будто погиб, – говорит он, как бы извиняясь за своё видение, и всем видом показывая, что сам он к нему никакого отношения не имеет, и с ним не согласен. – На машине разбился на Ленинском.

– Чушь какая! – весело отвечает Колян, со всего размаху отшвыривая ногой в море красивый гранитный камешек. – У меня же «ласточка», немка, там такие подушки безопасности, что от прямого столкновения с танком спасут, а по Ленинскому танки пока не ездят.

И Андрей вдруг понимает, что это действительно так, – подушки безопасности в БМВ его товарища, в самом деле, очень надёжны, машина безопасна, а танки по Ленинскому проспекту и вправду не ездят. Но как бы желая окончательно удостовериться в том, что всё это лишь его фантазии, он добавляет:

– Ты прикинь, я даже на похоронах твоих был.

– Чушь какая, братан, я их всех переживу, – Колян улыбается и смотрит на море в сторону Швеции, где, по-видимому, находятся эти «все», кого он собирается пережить. Причём говорит он это так уверенно, что сомнений в том, что он переживёт этих «всех» не остаётся совсем. Андрей выдыхает, ему становится так спокойно и хорошо, словно огромный камень весом в сто килограммов, который он последние несколько дней таскал с собой, выпал из его рук.

Жизнь снова прекрасна и удивительна, его друг жив. И не было никакой аварии, да и быть не могло. Ведь вот он, – идёт рядом с Андреем и отбрасывает мелкие камешки ногой в море. И они обязательно съездят зимой в Австралию, как хотели, и вообще сделают всё то, что планировали, и много-много раз ещё будут вот так вот встречаться, хохмить и разговаривать о жизни.

Андрей повернулся во сне на левый бок и сновидение прервалось. В этот самый момент он на долю секунды вдруг понял, что это был сон, и постарался всеми возможными силами вернуться именно в него, так там было хорошо. Раньше иногда такие вещи получались, бывало, он возвращался в прерванный сон и «досматривал» его. И сейчас ему было особенно важно снова оказаться на таллиннском променаде, чтобы поговорить с другом и досказать невысказанное.

Но картинка изменилась. Вместо серого балтийского неба над головой теперь небо голубое, ясное до боли в глазах. Он в предгорьях Кавказа. В своё время, когда ему было лет четырнадцать-пятнадцать, отец свозил его в те края, на свою родину, и однажды один отцовский не то близкий знакомый, не то дальний родственник, работавший водителем большого грузовика, согласился взять их с собой в местный рейс из Черкесска в Теберду. Вот и сейчас Андрей как будто едет с отцом на том самом грузовике. На улице лето, жарко, поэтому окна высокой кабины открыты, и стекло не становится дополнительной помехой, чтобы разглядывать внушительные горы. Горы такие огромные, что от монументальности зрелища по спине бегут мурашки. Внизу в ущельях текут маленькие и очень быстрые речки, которые в Средней полосе России считались бы просто ручьями. Жара на улице так и тянет зайти в такую речку пусть на глубину всего лишь по колено, просто чтобы остудиться, но сделаешь это – и в секунду тебе сведёт ногу, и ты перестанешь её чувствовать, – настолько ледяная там вода, сама ещё совсем недавно бывшая ледником, который её и отпустил. Чуть поодаль в низине сверкают голубые блюдца горных озёр, вода в которых повторяет цвет высокого бирюзового неба. Неожиданно где-то наверху, на склоне горы встречаются небольшие стада коз или тощих коров, непонятно, каким образом, и главное, зачем, забравшихся на такую высоту, ведь внешне кажется, что трава в горах ничуть не лучше той, что растёт внизу в долине. Стада без пастухов, что вызывает ещё больше вопросов.

Отец молодой, ему чуть больше сорока, как сейчас Дорохову, самому же Андрею те самые четырнадцать-пятнадцать лет. Отец со знанием дела рассказывает что-то познавательное, что-то про историю этого края и живущие здесь народы. Он просто очень начитан и обладает обширными энциклопедическими знаниями. Андрей, как всегда, слушает отца очень внимательно, стараясь больше запомнить, чтобы блеснуть новыми знаниями перед школьными товарищами.

– А правда, что в хорошую погоду Эльбрус можно увидеть из Ставрополя? – интересуется Андрей.

– Правда, – отец треплет рукой непослушные волосы на макушке сына. – Я сам видел с аэродрома.

От руки отца пахнет чесноком и одеколоном «Консул». Он живой. Он никогда не умрёт. Вообще никто из тех, кого он любит, никогда не умрёт. Это так очевидно, что не требует доказательств.

Он снова дёрнулся во сне в какой-то непонятной судороге, и картинка сменилась.

Теперь он в Веткине, не торопясь идёт по старому, неухоженному городскому парку. Рядом с ним Маша Звонкова. Она очень красива. Она всегда была красивой. С самого первого урока в первом классе, когда он впервые её увидел, она была самой красивой девочкой в классе и школе. Оставалась красивой и сейчас. Андрей иногда встречал её фото в ленте новостей в социальных сетях их общих знакомых. Но во сне им обоим около восемнадцати лет и социальных сетей ещё нет, по крайней мере, в отечестве они ещё не распространены. Они с Машей встретились случайно в центре города, у обоих свободное время, и они решили пройтись и поболтать. На улице жарко и именно поэтому они идут по тенистому парку. Андрей шутит, она смеётся. Она никогда не смеялась над его шутками, у неё всегда было совершенно примитивное чувство юмора, в отличие, скажем, от жены Лены, с которой Дорохов всегда шутил и смеялся на одной волне. Но сейчас это был сон, – они идут, вместе смеются и понимают друг друга. Других прохожих в парке, по крайней мере, в этой его части, нет. Они уже всё обсудили, но он не сказал самого главного, – что он любит её с первого класса и будет любить всегда. Конечно, впереди большая жизнь, и всё ещё изменится, но вот сейчас он искренне верит в бесконечность и огромную силу своей любви, которая будет длиться очень долго, как минимум вечно. Она широко улыбается, он немножко мнётся.

– Вот ведь ты какой робкий, – говорит она весело. – Ну, поцелуй меня уже! – Она делает полшага навстречу, кладёт ему руки на плечи и чуть привстаёт на носочки. Он не верит в происходящее и закрывает глаза, но их губы сами находят друг друга, и Андрей с Машей отрываются от земли. Не намного, сантиметров на двадцать, но это всё равно полёт. Теперь он сможет летать, когда захочет, ведь она любит его, а значит это навсегда.

Он окончательно проснулся от какого-то резкого звука, – Лена на кухне уронила вилку или нож. Осознание того, что только что увиденное было сном, пришло в секунды, и Андрей беззвучно заплакал. Он не плакал лет с десяти. Отец воспитывал в них с братом мужчин, а мужчины не плачут. Но сейчас ему вдруг стало нестерпимо жалко себя. Жалко того, что было утрачено, утрачено уже навсегда и безвозвратно. Не будет больше Коли Захватова, с его безмерным оптимизмом, не будет отца. Маша Звонкова, наверняка, жива, но она никогда не будет такой, как сейчас ему приснилась, не будет, потому что никогда такой и не была.

Андрей присел на кровати. Жизнь лишена всякого смысла, это точно, и этого не изменить. И прожил он эту жизнь бессмысленно, зря прожил. Годы он делал то, что не было ему интересным, а просто приносило деньги, на поверку, не такие уж большие, и уж точно не такие большие, чтобы потратить на них всю жизнь. Он вытер тыльной стороной ладони слезу с правой щеки, бессильно упал на подушку и снова уснул.

11. Понедельник 29 июня

В полусне—полу-бодрствовании Андрей провёл всё воскресенье. Пробуждение в понедельник облегчения не принесло и ему вдруг очень захотелось выпить. Желание это возникло осознанно, Дорохов знал эффект, который несли в себе спиртные напитки, и желал его наступления.

Взаимоотношения Андрея с этими самыми спиртными напитками не были простыми и формировались в течение всей его осознанной взрослой жизни. Знакомство с производными этилового спирта, как и со многим другим в его жизни, началось с отца. Как и для многих мальчиков, папа с малых лет являлся для Андрея примером, образцом для подражания и ориентиром для собственного жизненного пути. Начиная с раннего детства, сколько себя помнил Андрей, в их доме всегда были гости. Сначала это были коллеги отца – представители высшего руководства их градообразующего завода. Хотя их с братом и не сажали за общий стол, и, обычно, они это время отсиживались в своей комнате, пытливый детский ум из услышанных отрывков разговоров и общего настроения выхватывал главное, – друзья отца, приходившие на эти посиделки, были интересными людьми. Андрюша впитывал каждое слово, гости отца казались умными, они обсуждали серьёзные вещи. Родителям было весело, а бутылки с яркими цветными этикетками казались непременными атрибутами этого праздника жизни. И чем больше пустых бутылок мама относила на кухню, тем веселее и интереснее были папины гости и сам папа.

Желая узнать, что же это такое делает всех этих людей такими умными и общительными, когда ему было лет семь-восемь, Андрей попросил отца дать ему попробовать то, что они пьют. Было лето, Дорохов-старший достал из холодильника бутылку пива и на один-два пальца налил пенистой жидкости на дно стакана. Пиво было горьким, противным и значительно хуже лимонада. Андрею в тот момент стало совершенно непонятным, зачем взрослые его пьют, это казалось просто глупым.

Тем более что последствия всех этих посиделок, особенно больших – по случаю нового года или дня рождения – были неприятными, отец становился неопрятен и некрасив, дыхание его было тяжёлым, мама выглядела очень усталой, прибирая в квартире после мероприятия. Когда Андрей спрашивал, к чему все эти мучения, мама отвечала, что это нужно папе для его работы, что пьёт он с нужными людьми, и это должно помочь ему в карьере, потому что такие правила.

Но нужные люди вовремя останавливались, что у отца получалось не всегда. Застолья становились более затяжными, их последствия более тяжёлыми. Когда же отца сняли с должности главного инженера, гости в их квартире какое-то время ещё присутствовали, но теперь это были другие люди, уровень их значительно снизился. Разговоры были уже не такими интересными, они не касались ни работы, ни политики, ни истории, а больше напоминали обсуждение сплетен, и Андрей не стремился к ним даже прислушиваться, он чаще уходил в свою комнату или шёл гулять на улицу.

Осознанное личное знакомство с алкоголем произошло у Андрея, как и у многих его сверстников в средних классах школы. Лет с тринадцати на дни рождения товарищей родители потихоньку начали выставлять лёгкое вино, обычно из расчёта бутылка на весь стол, – человек на десять-пятнадцать. Эффекта такие возлияния по понятным причинам в головах юных дегустаторов не вызывали, но великое чувство сопричастности к одной из тайн взрослой жизни просто распирало детей, и можно было гордо сказать назавтра в школе «у Лёхи на дне рождения мы пили вино». Вино было не таким противным, как пиво, но всё равно оставалось гораздо менее вкусным, чем сок, компот, и уж тем более лимонад.

Как-то в предпоследнем классе Андрей с избранными одноклассниками собрались на дне рождения одного из них. Причём собрались без родителей, потому что их сын «уже взрослый и не допустит чего-то там эдакого». Там же на дне рождения и была реализована одна из идей, пришедшая в чью-то талантливую голову. Принимая во внимание, что алкоголь в те времена детям ещё не продавали (по крайней мере, смотрели на это гораздо строже, чем несколько лет спустя), по наводке кого-то из знакомых в продуктовом магазине были приобретены две трёхлитровые банки мандаринового сока из стоявших на пыльной полке магазина столько, сколько Андрей себя помнил. Ожидания юных экспериментаторов оправдались, сок был хорошо забродившим, и празднующие впервые почувствовали состояние самого лёгкого опьянения, чего, впрочем, было достаточно, чтобы поднять общее настроение на вечеринке.

Следующим эпизодом, окончательно давшим Андрею понимание, что собой представляет алкогольное опьянение, стало совместное распитие с одним из одноклассников отцовского спирта, разумеется, разбавленного водой из-под крана. Это было уже в выпускном классе. По каким-то причинам уроки в тот день закончились значительно раньше, и Андрей с одним из товарищей, с кем в ту пору был особенно дружен, зашли к Дорохову домой. Андрей знал, где у отца хранится бутылка медицинского спирта, и после недолгих формальных колебаний товарищами было принято решение немного этого спирта употребить в немедицинских целях. Отлив себе около ста граммов жидкости, резко пахнущей ожидаемыми уколами или прививками, заговорщики долили воды из-под крана в исходную бутылку и убрали её на прежнее место. Отец впоследствии так и не заметил этого трюка, а если даже и заметил, то Андрею, которого снедал страх разоблачения, претензий тогда никто не предъявил. Товарищи же, смешав похищенный спирт с водой приблизительно в известной всем пропорции Менделеева – два к трём – тут же употребили полученную смесь, запив её той же водой из-под крана. Эффект не заставил долго себя ждать, и уже через несколько минут Андрей Юрьевич Дорохов ощутил его на себе. Ощущение это было новым и очень интересным. Физически оно чем-то напоминало резкий провал на американских горках, но не прямое падение, когда сжимает сердце и захватывает дух, а просто что-то похожее, с лёгким головокружением. Андрей пытался понять своё состояние и как-то зафиксировать это новое ощущение. В голове звенела только одна мысль: «Я пьян! Я пьян!». Доза выпитого была незначительной, поэтому организм довольно скоро вернулся к своему обычному состоянию, но теперь Андрей знал, что это такое. С того самого дня алкоголь в той или иной степени неизменно присутствовал в жизни Дорохова.

Потом был выпускной, была студенческая молодость в университете, где Андрей на примере некоторых своих однокурсников быстро заметил прямую связь между злоупотреблением спиртными напитками и возможностью быть отчисленным за непосещение и неуспеваемость. Здесь Андрей узнал, что такое утреннее похмелье после неумеренных возлияний, и оно ему тоже не понравилось. Таким образом, несмотря на то, что само чувство опьянения ему было приятным, постоянным участником студенческих попоек Дорохов не стал.

В армии в этом отношении было сложнее. Суровый мужской офицерский коллектив не баловал разнообразием предложений в отношении проведения досуга, спиртное лидировало здесь с большим отрывом. Два года Андрею приходилось держать марку «своего парня», он пил с сослуживцами на всех праздниках, днях рождения и просто по пятницам. Но, в конце концов, учитывая большое количество нехороших примеров в своём окружении, да и просто, руководствуясь здравым смыслом взрослого человека, Андрей Дорохов решил для себя выровняться и, если уж не совсем отойти от алкоголя, то, по крайней мере, свести его потребление к самому необходимому минимуму. Тут очень своевременно подоспело увольнение из рядов вооружённых сил.

Необходимости в поддержании боевого братства больше не было, и Андрей Дорохов почти совсем перестал пить. По крайней мере, с момента увольнения из армии, а с тех пор прошло уже двадцать лет, он ни разу не напился до чувства потери контроля. А через год после выхода на «гражданку» в его жизни появилась Лена. Она, как и все разумные женщины, алкоголь не одобряла, и сама не пила даже шампанское на новый год.

Лишь пять лет назад, разведясь с женой, Андрей в какой-то степени нашёл для себя несерьёзное утешение в спиртном, но и здесь он никогда не напивался, садился пить только там, где планировал ночевать и всегда вовремя останавливался. С коллегами Дорохов почти не пил даже на общекорпоративных вечеринках, единственным, с кем он делал это с удовольствием, был Коля Захватов, тоже в целом свою меру знавший. Колян любил шотландский виски, и этот напиток, как правило, выбирался в случаях совместного времяпровождения, самому же Дорохову больше нравился коньяк, и, в одиночестве в пятницу он мог позволить себе рюмочку-другую с сигаретой.

Именно коньяку захотелось сейчас Андрею. Захотелось немедленно и безоговорочно. Он зашёл на телефоне в интернет, но только для того, чтобы ещё раз убедиться, что Веткин – это не Москва, и запрет на продажу алкоголя через интернет-магазины здесь всё-таки соблюдается. Но желание было уже сформировано, Андрей нехотя обулся и вышел на двор к такси. Добраться до центра города, где располагались все нормальные магазины, вполне можно было и пешком минут за пятнадцать-двадцать, но Дорохов не хотел делать ни одного лишнего движения, ему было лень. Кроме того, сказывалась слабость последних дней, ведь Андрей почти ничего не ел, а если и делал это, то помалу и урывками. В центре, где Дорохов оказался уже через пять минут, можно было зайти в любой ресторан, там он мог бы и выпить и нормально закусить, но Андрей просто купил себе три бутылки дорогого коньяку и коробку конфет из горького шоколада. Ему не хотелось разговаривать ни с кем, даже с официантами, к тому же, он хотел прилично напиться, а делать это прилюдно в центре родного города ему не позволяла совесть. Вернувшись домой со своим грузом, Дорохов расположился на кухне. Лена до вечера будет на работе, по понедельникам у них планёрки, а сын Максим по случаю лета вообще пропадал с друзьями целыми днями и приходил домой только ближе к ночи. Андрей налил жидкость янтарного цвета в коньячный бокал и выпил залпом, не смакуя вкус. Через полчаса-час первая бутылка была выпита, и Андрей Юрьевич Дорохов спал, положив голову на кухонный стол.