Текст книги "Точная дата"

24. Вторник 16 июня

Некоторые дни своей жизни мы планируем особенно. Скажем, дни, на которые запланирована поездка, интересная встреча или другое необычное событие. Мы ждём их, иногда до минуты представляя свои действия, думая о том, в чём мы будем одеты или что и кому мы скажем в тот или иной момент. Не всегда получается так, как мы запланировали, но к таким дням мы готовимся. Есть же дни обычные, когда жизни идёт так, как всегда, мы о них не думаем, одеваемся по погоде и живём как обычно.

Проснувшись во вторник, Андрей уже по привычке посмотрел сначала на шагомер. Чуда не случилось, и на циферблате убавился ещё один день, Бесстрастные белые цифры на тёмном фоне показывали двадцать четыре дня, одиннадцать часов и сорок одну минуту.

Сегодня Андрей хотел немного размять ноги и подумать. Если тем, что называется «подумать» за неимением других дел он занимался почти всё последнее время, то физическая активность в это самое последнее время почти сошла на нет. Он перестал делать утреннюю зарядку, считая, что его физической формы вполне хватит на оставшиеся три с половиной недели. Он не пошёл на бокс в прошлую среду, он не хотел видеть своего товарища, – пышущего здоровьем и оптимизмом Колю Захватова, – и не отвечал на его звонки. В сущности, Николай был совершенно не при чём, и Андрей Юрьевич это понимал, но какая-то другая, низменная его часть злилась на друга, на то, что тот такой успешный, энергичный и перспективный. Главное – перспективный, потому что перспектива – это то, чего он, Андрей Дорохов, лишён и лишён, по его мнению, несправедливо.

Так вот именно сегодня, во вторник, спустя почти неделю после прогула тренировки, Андрей решил немного размяться. Не активно побегать или там, в футбол поиграть, а всего лишь по городу пройтись. Сегодня Дорохов решил осуществить свою давнюю идею, – пройти круг по Садовому кольцу в Москве. Прикинув, что дорога составляет пятнадцать с половиной километров, он посчитал, что с учётом остановок на перекуры и перекусы, это мероприятие займёт у него часа четыре. Благо погода обещала быть солнечной, и, из-за северо-западного ветра, нежаркой. Плотно позавтракав, сделав два злых замечания официанту, что за последние дни уже стало традицией, и не оставив чаевых, Андрей надел удобные дорогие кроссовки, вышел на улицу и двинулся по часовой стрелке Садового кольца, то есть на запад.

Москва наслаждалась всеми прелестями короткого северного лета, если это время года в наших широтах вообще можно назвать прелестным. Машин на дорогах было уже заметно меньше, чем в мае. Ещё не так мало как будет через месяц-другой, когда сезон отпусков выйдет на свой пик, но всё-таки, на улицах, проспектах и бульварах стало значительно спокойнее. Казалось, что дороги, эти городские вены и артерии, расширились, давление в них, наконец, пришло в норму, и стройные транспортные потоки стали циркулировать по городскому организму с положенной им скоростью, не создавая бляшек и тромбов.

Под минимальными покровами одежды девушки щеголяли длинными ногами, а молодые люди рельефной мускулатурой, конечно, если и у тех и других они были. По загорелым лицам можно было почти безошибочно определить гостей столицы. Почти, потому что в выборку вмешивались и бесцеремонно её разбавляли москвичи-владельцы дачных и иных приусадебных участков, занятые по выходным сельскими работами и ничуть не отличимые по загару от жителей какого-нибудь Краснодарского или Ставропольского края. Мойщики окон бойко делали и без того почти идеальные поверхности ещё более блестящими, весело переговариваясь и обмениваясь шутками на своём непонятном но забавном среднеазиатском языке. Москва радовалась и улыбалась своим жителям и гостям солнечными зайчиками, прыгающими по витринам магазинов и окнам домов.

Один человек не разделял оптимизма, излучаемого городом в это утро. Этим человеком был Андрей Юрьевич Дорохов, мужчина сорока трёх лет в качественном лёгком поло кремового цвета. Отличная погода и урбанистическая красота не просто не радовали этого человека, они вызывали у него чувство досады и даже некоторой злости. Он мысленно критиковал поливальные машины за неоправданный расход воды, а мойщиков стёкол за излишнюю весёлость, не совместимую с таким серьёзным делом. Ему не нравился даже цвет циферблата его собственных неприлично дорогих часов, который он сам выбрал всего лишь пять дней тому назад.

«Вот для кого нужна вся эта красота? – думал про себя Дорохов, мерно вышагивая по тротуару. – Ведь никто, решительно никто не обращает внимания на то, что его окружает. Пусть это будет даже тысячу раз красиво, привыкает человек ко всему. Но посмотрит раз, ахнет в восторге. Посмотрит второй, – ну да, красиво. Третий раз просто внимания не обратит и мимо пройдёт, а в четвёртый уже недостатки будет искать и ругать, что эта самая красота, ему, например, пройти мешает и от разговора по телефону отвлекает. И потом, ну вот нравится мне картинка в моменте. Я же её с собой не унесу. И эмоции свои не передам никому. Можно фото сделать, но это совсем не то, ни фото, ни видео. Просто изображение на стеклянном или пластиковом экране и всё. И потом, ну было тебе хорошо, когда ты фото делал. И в воздухе пахло сеном, и шмель назойливо над ухом жужжал, птицы пели, да вообще, хорошо было и всё. Но ведь ни одна фотография, ни один видеоролик не вернёт тебя в этот момент твой жизни. Вспомнить поможет, да, но не воскресит и не вернёт. Потому что тот момент прошёл. Он никогда больше не повторится. Будут другие, может быть даже лучше, но вот этот с запахом сена, жужжанием шмеля и пением птиц на фоне неба, падающего осколками дождя, не повторится. Он умер, как умер уже тот шмель, потому что луговой шмель живёт только двадцать восемь дней. Как умер момент, который и двадцати восьми дней не живёт. И дня не живёт, потому что это – момент».

Посмотрев по сторонам, Андрей осознал, что, рассуждая таким образом, он дошёл до Крымского моста и теперь стоял на самой середине этого висячего перехода через Москву-реку, под которым прямо сейчас деловито проплывал прогулочный катер, оглашающий округу дешёвыми шлягерами из динамиков. Дорохов вдруг ужасно захотел курить, причём хотелось выкурить сигарету прямо здесь на середине моста. Хлопнув себя по карману, он извлёк пачку, из второго кармана достал зажигалку. Но последняя, как назло, отказывалась повиноваться, Андрей с досадой заметил, что в зажигалке закончился газ. Он поднял глаза в поисках курящих прохожих. Навстречу ему шёл человек в клетчатой рубашке с короткими рукавами. Человек не курил, он опустил глаза и что-то внимательно разглядывал в своём телефоне. Иногда попадая в такие ситуации, оказываясь без сигарет или зажигалки, Дорохов выискивал вокруг кого-нибудь курящего или закуривающего, чтобы просьба о помощи звучала предметно и выглядела обоснованно. Но сейчас на мосту никого больше не было, и Андрей решил действовать наугад.

– Простите, пожалуйста, – начал он, привлекая к себе внимание, – Огоньку не найдётся?

Идущий навстречу человек поднял глаза, и Андрей сразу забыл о желании курить. Широкая улыбка через всё лицо, которая иногда уже снилась Андрею по ночам, улыбка, которая так нравится девушкам, но ставшая для Дорохова чем-то вроде атрибута из фильма ужасов, могла принадлежать только одному человеку.

– Я не курю, – ответил Пал Палыч Огородников, поскольку это был именно он. – И тебе бы не советовал.

Агрессия, которая бродила в Дорохове последние полторы недели, агрессия, внешне ничем не обусловленная и не обоснованная, нашла своего адресата. Ведь это он, чёртов Пал Палыч в последний день весны разделил его жизнь на «до» и «после». Это он лишил его привычного мира с устоявшимися правилами и законами. Он со своим поганым шагомером превратил Дорохова из уравновешенного всегда правильного и спокойного человека в какого-то неврастеника и параноика.

Как учил его тренер, Андрей раскрутил корпус, передавая импульс от бедра к плечу, и выбросил вперёд правую руку со сжатым кулаком. К удивлению Дорохова он просто рассёк воздух, Палыч, сделав правильный уклон, легко ушёл от удара, который по всем правилам должен был сбить его с ног. Широкая улыбка даже не сошла с его лица, что ещё больше взбесило Андрея. На этот раз он провёл двойку с обманным выпадом левой и добивающим ударом справа. Получилось ещё хуже, потому что, шагнув вправо, Пал Палыч перехватил дороховскую руку, и, заломив её за спину Андрея, оказался хозяином положения.

– Ну что же ты, Андрей Юрьевич, – дружелюбно проговорил Огородников, крепко держа руку Дорохова. – Ты на свой бокс раз в неделю ходишь как на физкультуру, да и то прогуливаешь. А я в десантных войсках служил, служил хорошо, и прогуливать у нас было нельзя. Ты давай прекращай самодеятельность, здесь камеры кругом, а ударил ты меня первым. Не думаю, что провести пятнадцать суток из оставшихся двадцати четырёх в неуютной камере без солнечного света – отличная идея.

Андрей в бессильной злобе попытался ещё раз дёрнуться, но после короткого болевого приёма понял, что это бесполезно, и расслабился. Пал Палыч сначала ослабил хватку, как бы проверяя серьёзность решения противника, а потом и вовсе отпустил руку Андрея.

– Пойдём, поговорим, – миролюбиво предложил Палыч. – я вижу, ты совсем расклеился. Только давай с моста сойдём, а то мы привлекаем внимание, как заезжие артисты, – Палыч весело подмигнул и зашагал в сторону Парка культуры.

Андрей шёл, молча, и обдумывал ситуацию. Пал Палыч явно существовал физически. А то, что он в камерах наблюдения в Веткине не засветился, так может у него механизм какой есть, который сигнал подавляет. О реальном существовании Огородникова напоминала ноющая рука. Привидения бесплотны, от них не больно. Хотя, что мы знаем о привидениях? Кто их видел и серьёзно изучил? Но ведь он в документах нигде не числился, и на такси не уезжал, хотя Дорохов сам это отчётливо видел. И потом, клад в гараже, и смерть Фиделя. Вопросов оставалось много.

Через несколько минут мужчины уже сидели на одной из лавочек у входа в Парк культуры. Пал Палыч неожиданно достал из кармана джинсов зажигалку, хотя только что, на мосту, говорил, что не курит. С улыбкой он передал её Андрею, тот закурил.

– Ну что, Андрей Юрьевич, я посмотрю, что даже если жизнь свою ты уже и распланировал, в чём я лично сомневаюсь, то приоритеты расставил не совсем верно. Согласись, подраться на оживлённой улице в центре города среди бела дня, – не самое важное дело, которое следует сделать.

– Моя жизнь была отлично распланирована и до встречи с тобой, – Дорохов глубоко затянулся и зло сплюнул себе под ноги. – У меня была работа, семья, пусть даже бывшая, круг общения. В жизни порядок был.

– Так теперь ещё больше порядка должно быть. Ведь согласись, тебе всегда хотелось больше контроля. В идеале – полный контроль. Теперь ты знаешь больше, чем почти любой человек. Давай, действуй, контролируй! А ты, как я посмотрю, и с эмоциями своими справляешься плохо.

– Думаешь, это просто, жить и считать дни и часы, особенно понимая, что всё равно они проходят без толку и могли бы лучше?

– Ну, во-первых, я тебя предупреждал, но ты же сам сказал, что со знанием жить проще, чем без него. А во-вторых, ты не старайся, чтобы было лучше, просто живи, чтобы было хорошо. Вот из оставшихся часов, чтобы максимальное количество было хорошо.

– Да знаю я всю эту вашу теорию, «живём один раз», «живём один раз»… Банально, никакого практического применения.

– Ну, это не совсем так, – Палыч снисходительно посмотрел на Дорохова сверху вниз, хотя сидели они на одном уровне. – Это умираем мы один раз, а живём каждый день. И каждый день новую жизнь. Ведь, засыпая, ты и так как будто умираешь. Для себя, для окружающих, для всех тебя просто нет, и все смиряются с этим.

– Да, но утром я просыпаюсь.

– Однажды этого просто не произойдёт. И ты, и я, и окружающие в итоге смирятся с тем, что тебя нет не только до утра, но совсем нет. Но пока же это не так. И ещё долго будет не так.

– Долго? – Андрей с издёвкой поднял глаза.

– Долго, – уверенно ответил Пал Палыч. – Ведь новая жизнь, новое утро. При твоём режиме это шестьдесят пять тысяч секунд. Каждый день. Я, правда, считаю, что хватило бы и шестидесяти тысяч, потому что сон – этот тоже жизнь, и она бывает даже интереснее. Так живи себе, ведь в секундах твоя жизнь кажется значительно длиннее, чем в годах, месяцах и днях. Только подумай, у тебя есть ещё больше двух миллионов секунд. Ты миллионер, – Палыч весело подмигнул и широко улыбнулся своей фирменной улыбкой.

– Да, – ответил Андрей, проведя в голове быстрый расчёт, – но многие мои ровесники миллиардеры. А чем я хуже их? Вернее, чем они лучше меня? И кто виноват в таком несправедливом распределении? Ведь согласись, оно несправедливо.

– Ну, справедливость вообще понятие условное, – лицо Пал Палыча вдруг стало непривычно серьёзным. – Справедливость придумали люди. Слабые люди, чтобы оправдывать или осуждать поступки сильных, которым, в свою очередь, на это понятие плевать. И люди не лучше и не хуже тебя, как и ты не лучше и не хуже других. Потому что нет критериев «лучше» или «хуже» для определения человека. Можно лучше или хуже в шахматы играть, это по количеству выигранных партий оценить можно, а в целом как можно сказать кто лучше?

– То есть получается, что отмороженный подонок и убийца может быть лучше меня?

– А может быть он лучше тебя мыльные пузыри надувает, а для общего баланса миру нужно именно это?

– Глупость какая! Не может быть миру это нужно.

– Ни ты, ни я на самом деле не знаем, что нужно миру. Возможно, это к лучшему. Многие знания рождают многие скорби, мне кажется, в этом-то ты уже убедился, – Палыч снова широко улыбнулся и весело подмигнул.

– Получается, что твой мир виноват в том, что мне осталось так мало? Весь мир? – Андрей так увлёкся разговором, что не заметил, как встал с лавочки и начал вышагивать около неё туда-сюда по несколько шагов, не отходя, однако, от Огородникова.

– А вообще не надо искать виноватых, просто так получилось. Так бывает сплошь и рядом, – события происходят, а винить некого. Смерть часто обезличена. Судья лично никого не убивает, он чист. Но и палач чист, решение принимает не он, он лишь исполняет его. Если быть уж совсем точным, во всём, что происходит с человеком, начиная с того возраста, когда он научился ходить и говорить, виноват только он сам.

– Так уж и во всём? – с усмешкой спросил Дорохов.

– Если он изначально не родился инвалидом, то во всём, – уверенно ответил Огородников. – У человека всегда есть выбор: не покупать билет на «Титаник», не выходить из дома в тот день, когда его может убить молнией, не есть всю жизнь жирную пищу, чтобы не нарастить ту холестериновую бляшку, которая убьёт его, скажем, через шесть лет, или уже сейчас сменить шаровые опоры на своем БМВ, чтобы не разбиться насмерть где-нибудь на Ленинском проспекте через неделю.

– А если землетрясение или наводнение?

– Ты мог выбрать для жизни другой город или уехать куда-нибудь именно в этот день. Вся жизнь состоит из выборов, за которые каждый отвечает только сам, и именно поэтому любой человек в любой момент его жизни оказывается там, где он есть, и имеет то, что имеет.

Пал Палыч прочистил горло, размял суставы кистей, неприятно щёлкнув костяшками пальцев, и продолжил:

– У тебя сейчас идёт стадия гнева, вот ты и ищешь виноватых во всём и в твоей текущей ситуации в частности. И виноватых этих ищешь, и обвиняешь весь мир в целом и каждого по отдельности не ты сам, а та часть твоей личности, которая наименее развита, твой внутренний ребёнок, обиженный на то, что закончилось лето и пора идти в детский сад, или пришёл вечер, и родители отправляют его спать. Но ты же взрослый, интеллектуально развитый, разумный человек. Ты ведь не позволишь этой неполноценной части твоей личности взять верх?

– Тебе хорошо говорить! Тебе-то, поди, больше двадцати четырёх дней жить осталось.

– Вот этого я не знаю, – спокойно ответил Пал Палыч.

– Как не знаешь? Всем шагомеры раздаёшь, а про себя не в курсе?

– Во-первых, с чего ты взял, что я раздаю шагомеры всем? Ты попросил, я просто помог тебе. Если ты думаешь, что все стремятся узнать дату своей смерти, ты здорово заблуждаешься. Это не заложено в природу человека. Обычный человек о своей смерти не думает. А если и думает, то уж, по крайней мере, не постоянно и определённости в этом вопросе не хочет. Любой человек глубоко в подсознании думает, что будет жить вечно, несмотря на то, что внешних подтверждений этому постулату он не видит, и знает, что их нет. И, ты меня извини, но я обычный человек, я день своей смерти знать не хочу, поэтому ни к чему мне никакой шагомер.

– То есть я ненормальный? – серьёзно спросил Андрей.

– Я не сказал «нормальный», я сказал «обычный», это разные вещи. Понятие нормы условно, как и всё, что придумал человек. Объективного критерия нет. Я сейчас говорю не об этом. Ты человек умный, и надо бы тебе уже понять, что пора заканчивать стадию поиска ответа на вопрос «кто виноват?» и перейти к вопросу «что делать?». Поверь, дальше будет проще, потому что это практичнее, а ты всегда был практиком.

– Так не осталось уже времени что-то нормальное начинать! – возбуждённо воскликнул Андрей. – Его слишком мало!

– Это тоже относительно. Если бы ты знал, что твой срок наступит, скажем, через сорок лет, ты прожил бы эти сорок лет и всё равно подошёл бы к сегодняшнему порогу в двадцать четыре дня. Ты не стар, не немощен, а до последнего момента всегда есть возможность что-то сделать. Каждую секунду на Земле умирает два человека. Получается, что до срока, который определён тебе, на Земле с жизнью расстанутся больше четырёх миллионов человек. Тебе суждено их пережить, и, поверь, большинство из них тебе бы позавидовало.

Тут Пап Палыч Огородников посмотрел на часы и присвистнул:

– Засиделся я с тобой Андрей Юрьевич, а у меня ещё дел полно на сегодня.

– Погоди! Номер телефона так и не оставишь? Найти-то тебя как, если нужно будет?

– Да не смогу я тебе помочь, даже если бы захотел. Сам ты должен разобраться. Твоя ведь жизнь, и, в моём понимании, жизнь долгая. Хорошего дня!

– Стой! Последний вопрос. А ты вообще настоящий человек? Я тут хотел для себя кое-что выяснить, и мне сказали, что тебя камеры наблюдения не фиксируют.

– Так не бывает, – уверенно сказал Палыч. – Если объект есть, нормальная техника должна его фиксировать. Может камеры бракованные?

С этими словами Пал Палыч Огородников встал с лавочки, пожал руку стоящему в растерянности Андрею, спокойно зашагал в сторону станции метро «Парк Культуры» и через пару минут скрылся в её вестибюле.

Андрей постоял ещё минуту, встряхнул головой и двинулся в сторону торговых палаток. Ему захотелось кваса.

Часть третья.
Торг

23. Среда 17 июня

Что бы там ни говорили, а не может быть так, чтобы прямо всё было потеряно. Андрей широко потянулся, соскочил с кровати и в охотку сделал тридцать отжиманий от пола, застеленного красивым ковролином. С самого детства его учили, что человек сам хозяин своей судьбы, а не наоборот. Не могли же родители и учителя просто обмануть его. Ведь в большинстве случаев они были правы, Волга действительно впадает в Каспийское море, это Андрей видел сам, а то, что дважды два равняется четырём, легко проверяется на калькуляторе. Как там Палыч вчера сказал? «До последнего момента всегда есть возможность что-то сделать». Может быть, он имел в виду что-то конкретное? И если это сделать, возможно, и сам финал можно будет уточнить, исправить или вообще отменить. Надо только что-то сделать. Что?

Как было сказано, люди склонны верить в чудо. Их воспитывали на сказках, в которых при появлении трудностей или сложных вопросов обязательно возникала добрая фея и решала все проблемы. Иногда это был добрый волшебник, или просто у героя сразу были, или чудесным образом появлялись какие-нибудь сверхспособности. Поэтому и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет человек в глубине души всё-таки считает, что какое-нибудь чудо обязательно произойдёт. Хотя, говоря по правде, вера эта в пятьдесят лет всё-таки меньше, чем в тридцать. Просто с возрастом ожидаемые чудеса представляются более материальными. И надежда основывается уже не на сказочных образах, а на вере в развитие науки и техники. Никто всерьёз не ждёт, что сможет проходить сквозь стены или исчезать в одном месте и тут же появляться в другом. Но, скажем, жить до двухсот лет – почему бы нет? При современных темпах развития медицины это не кажется таким уж нереальным или сказочным. Часто вера в чудо выражается в форме веры в Случай или Судьбу. Человек хочет верить, что этот Случай произойдёт именно с ним. В самом деле, ведь никто не застрахован от того, чтобы случайно не спасти из беды миллиардера, например, одолжив ему денег на проезд в маршрутке, потому что тот именно сегодня забыл в поместье свою банковскую карточку с миллиардами. И конечно, он проникнется к вам благодарностью за такое проявление простой человеческой доброты и сделает вас своим наследником, потому что в погоне за миллиардами завести собственных детей он не успел. Или увидит вас на овощном рынке в Выхино дочка Ротшильда и влюбится без памяти, потому что вы тот самый человек, которого она ждала всю жизнь. В том, что вы тот самый, вы даже не сомневаетесь. Ведь вы лучше всех, просто почему-то этого никто ещё не рассмотрел. А вот дочка Ротшильда рассмотрит. И верит человек в свой счастливый случай, и покупает лотерейные билеты, не задумываясь о том, что миллиардеры на маршрутках не ездят, дети Ротшильда по Выхино без дела не гуляют, а шанс погибнуть по дороге за лотерейным билетом гораздо выше, чем в эту лотерею выиграть. Но ведь это не невозможно, чудеса же случаются, так почему же им не случится с вами?

Андрей Юрьевич Дорохов был обыкновенным человеком. При всей своей правильности и математическом складе ума, при глубоком научном знании теории вероятности, он тоже верил в случайность, причём в случайность позитивную, хорошую.

Вчерашний разговор с Пал Палычем, особенно его последние слова, вселили в Дорохова надежду, что при каких-то действиях с его стороны судьбу можно изменить. Нужно было только понять, что именно следует сделать. Ну, уж в любом случае нужно прекратить ныть, злиться на весь мир и драться в электричках. Для поднятия настроения и жизненного тонуса Андрей решил сходить в элитный массажный салон, располагавшийся в квартале, где он жил ещё какую-то неделю назад. Раньше, проходя мимо него, Дорохов просто пропускал глазами броскую вывеску, – однажды посмотрев в интернете на ценник, он раз и навсегда решил для себя, что затраты себя не оправдают. А вот Коля Захватов несколько раз посещал этот салон, хвалил профессионализм массажисток и недвусмысленно намекал, что за дополнительную плату любая из работниц может предоставить дополнительные услуги определённого характера, выходящие за рамки обычного прейскуранта.

Андрей зашёл в салон с видом человека, который может себе позволить не только пользоваться его услугами, но и при желании выкупить его целиком. Он заказал общий расслабляющий массаж и получил час истинного удовольствия под умелыми руками чудесной девушки по имени Катя. К удивлению массажистки, несмотря на её намёки, дополнительных услуг Дорохов заказывать не стал. Ему и так было хорошо. Продлевая пойманное ощущение текущего счастья, Андрей поехал в парк в Крылатское, где с удовольствием провёл несколько часов, катаясь на аттракционах с перерывом на нехитрый обед с холодным лимонадом.

Имея твёрдое желание сходить сегодня на тренировку, Андрей позвонил Коле Захватову, и договорился, что тот заберёт его не с работы, как обычно, а с автобусной остановки на Садовом Кольце. Коля удивился, но вопросов задавать не стал. Еще больше удивление товарища выросло, когда он увидел Андрея вечером в новой одежде и с запахом дорогого парфюма. Захватов знал толк в вещах и цену им определил сразу и безошибочно. На попытку задать вопрос Андрей сразу ответил, что всё расскажет после тренировки за «восстановлением баланса». На ринге Дорохов снова поставил обязательное условие не бить по голове, был предельно собран и на спарринге не пропустил ни одного удара в корпус, чем ещё больше удивил партнёра и порадовал тренера. В двадцать минут девятого товарищи уже сидели за своим традиционном столиком в пивном ресторане, и за один глоток уже выпили по полкружки светлого лагера.

– Знаешь, братан, – Андрей начал разговор, к которому мысленно готовился в течение сегодняшнего дня. – Почти наверняка я скоро умру.

Николай оторвался от кружки пива и внимательно посмотрел на приятеля.

– У тебя рак?

– Нет, инсульт.

– Ну, инсульта у тебя точно нет, – улыбнулся Коля. – Если бы был, мы бы сейчас с тобой не разговаривали.

– Так его не было пока, он будет ещё, через три недели.

– Подожди, инсульт – это совсем короткий приступ, – ответил Захватов с видом знатока. – Его нельзя точно диагностировать заранее, тем более так точно по времени.

– Ты сейчас меня послушай, я тебе всё расскажу. Только давай сразу договоримся, пока я говорю, не перебивать, не комментировать и вопросы не задавать.

Когда было нужно, Николай становился серьёзным и собранным, поэтому, согласившись, он волевым движением убрал с лица улыбку. В течение следующих двадцати минут Андрей Дорохов обстоятельно рассказал товарищу подробности последних восемнадцати дней своей жизни, начиная с встречи в пивном ресторане на Покровке и заканчивая сегодняшним днём. Рассказал, как медкомиссию проходил, как ушёл с работы, разобрался с деньгами, как сменил жильё, рассказал про поездки в Веткин и драку в электричке. Детально описал свои три встречи с Пал Палычем Огородниковым, попытку найти его по полицейским каналам и её отрицательные результаты. Рассказал про червонцы в отцовском гараже и смерть соседа Фиделя. Опустил, разве что, подробности последнего общения с Лидой Кунц, во избежание сальных шуточек, слышать которые он не хотел.

Николай Захватов внимательно выслушал друга, не перебивая и не задавая вопросов. После того, как Дорохов дал понять, что рассказ его окончен, он первым делом попросил показать шагомер. Андрей снял с руки пластиковый браслет и протянул его товарищу. Тот внимательно рассмотрел экран, на котором по стечению обстоятельств в этот момент на секунду появилась красивая комбинация в двадцать один день двадцать два часа ноль минут и ноль секунд, после чего обратный отчёт продолжился.

– Прикольно, – сказал Захватов, возвращая браслет товарищу.

– Да уж, обхохочешься, – саркастически хмыкнул Дорохов, застёгивая ремешок.

– Извини, братан, не то хотел сказать, – поспешно ответил Николай. – Не обижайся. Просто, по твоим словам, такая вещь серьёзная, а выглядит как китайская дешёвка. Что твой знакомый не мог тебе «Ролекс» по такому случаю подогнать?

– Не надо искать эстетики в орудиях смерти. Поверь, тебе было бы всё равно, как выглядит топор, которым тебе должны отсечь голову, и если бы тебе сказали, что грязный и некрасивый топор убьёт тебя не до конца, красота – это последнее, чего бы ты требовал.

– Ну, тебя же не шагомер убьёт. Ладно, не кипятись, – Коля примирительно поднял свою кружку пива. – Давай подумаем.

Одной из черт, которые Андрей ценил в своём товарище, было его умение мгновенно переключаться на деловой лад. В случае необходимости Захватов моментально отбрасывал эмоции и погружался в самую суть вопроса.

– Так ты уверен, что Палыч твой говорит правду и угроза жизни реальна?

– Слишком много совпадений, в которые, как ты знаешь, я не верю.

– Если бы ты спросил меня, так я думаю, что всё это шутка чья-то глупая или развод от кого-то из недоброжелателей. Но я знаю, что ты зануда, поэтому давай исходить из того, что твоё предположение имеет основания. Надо Палыча твоего вычислить и пообщаться поплотнее.

– Говорю тебе, нет ничего на него у полиции, даже записи с камер не сохранились странным образом.

– Ну, это можно проверить. Сможешь назвать время, когда вы с ним вчера общались и точное место, где это было?

– С двенадцати до часа дня, вторая лавочка слева, если смотреть на главный вход в Парк культуры со стороны Садового Кольца, – уверенно ответил Дорохов.

– У меня есть свои источники, там тоже камеры проверим. Двадцать первый век шагает по планете, любой человек – звезда телеэкрана, особенно в Москве, где камер больше, чем в Голливуде и Мосфильме вместе взятых.

– А если камеры опять сбой дадут? – с сомнением спросил Андрей.

– Продумано и это. Если я тебя понял правильно, Палыч твой появляется регулярно?

– Ну да, – Андрей наморщил лоб. – Три раза. 31-го мая, 7-го и 16-го июня.

– Системы не видно. Первый раз через семь дней, второй – через девять. В общем, в любом случае, когда он появится в следующий раз, сразу дай мне знать, смс напиши или звонок короткий, после договоримся о деталях. И тяни время. Максимально тяни, я приеду, мы вместе побеседуем с ним по душам, и выведаем, откуда он всё так хорошо знает.

– Так он самбист, десантник. Меня в секунду скрутил.

– Ну, во-первых, я на ринге лет на десять дольше тебя, и занимаюсь больше и регулярнее, – Коля потёр костяшки пальцев на правой руке, ещё не успевшие отдохнуть от боксёрских бинтов и перчаток. – А во-вторых, нас будет двое.

Андрей был почти счастлив. Как в той сказке вдруг появился добрый волшебник и уже предлагал какие-то действия по спасению королевства от дракона. И пусть детали плана и его реализация были сомнительны, сам факт, что Андрей теперь не один со своей проблемой, уже придавал ему сил. Может быть, это имел в виду Огородников, когда говорил, что до последнего момента всегда есть возможность что-то сделать?

– Теперь дальше, – Коля Захватов уже оседлал своего конька и сейчас чувствовал себя руководителем какой-нибудь рабочей группы, которой поручено решение сложной профессиональной задачи. – Нужны врачи.

– Но я прошёл полную диспансеризацию всего двенадцать дней назад. Причём с упором на возможный инсульт. Ничего! Чисто! Здоров как космонавт.

– Это, конечно, хорошо, что ты космонавт, но врачи нужны другие, дополнительные. Светила нужны! Судя по тому, что мы по телевизору видим, политики и звёзды шоу-бизнеса по двести лет живут, поди, а почему? Потому что деньги есть, и вся медицина на них работает, а медицина сейчас о-го-го, наши деды позавидовали бы. Деньги у тебя теперь есть, а врачей я поищу.

– Да я думаю, не так всё просто, – неуверенно ответил Андрей. – Там небесная канцелярия уже.