Текст книги "Точная дата"

32. Понедельник 8 июня

Почти все черты нашего характера формируются в детстве. Потом на протяжении всей жизни они лишь оттачиваются, уточняются и, если уж и меняются, то не сильно. Почти то же самое можно сказать и про детские привязанности. Если ты помнишь, как твой сосед по парте взял однажды твою вину на себя, ты будешь уважать этого человека очень долго, по крайней мере до того момента, когда в википедии не напишут, что на самом деле он злодей и подлец. Да и тогда ещё у тебя останутся сомнения. Если же твой одноклассник всем на потеху поставил тебе на физкультуре подножку, и ты некрасиво упал, да так, что при этом все засмеялись, включая девочку, которая тебе нравилась, осадок останется навсегда, каким бы положительным этот человек потом ни стал.

Рабочая неделя Дорохова началась как обычно. По традиции именинник должен был угостить коллег «чем-нибудь к чаю», и Андрей ещё неделю назад заранее заказал доставку в офис двух тортов. Выслушав от Ольги Михайловны пространную речь с пожеланием карьерных успехов, Андрей сухо всех поблагодарил и, сославшись на занятость, углубился в работу, стараясь не замечать томных взглядов Лиды Кунц, которые та бросала через стеклянную перегородку. Шеф с поздравлениями не зашёл, сегодня он ездил по встречам с заказчиками, и это было даже хорошо, – Андрею нужно было сосредоточиться. Сегодня он планировал сделать две вещи, и для этого предстояло звонить Саше Дегтярёву.

Александр Васильевич Дегтярёв был одноклассником Андрея и занимал скромную должность начальника уголовного розыска управления полиции Веткинского муниципального округа. Ещё в школе Саша подавал большие надежды, и Андрей был уверен, что тот пробьёт себе дорогу. Он отлично учился и был неформальным лидером класса, за которым бегали девчонки, которого уважали пацаны и ценили учителя. Нельзя сказать, чтобы он был гением, каким, например, был Андрей в математике, просто Саша умел найти правильный подход к учителям, знал, где можно списать или заранее найти правильные ответы и беззастенчиво этими знаниями пользовался. Он был обаятелен и чертовски коммуникабелен. Он дружил со всеми, с кем нужно было дружить, Андрей давал ему списывать математику, другие ребята физику и химию, каким-то образом ему удалось воспользоваться шпаргалками даже на выпускных экзаменах, и в итоге Александр Дегтярёв вышел из школы с золотой медалью и безупречным аттестатом. По направлению районного отдела внутренних дел он поступил в высшую школу милиции, окончив которую надел лейтенантские погоны и пошёл работать в самое тёплое место, – в отдел по борьбе с экономическими преступлениями. Очень скоро Александр Васильевич (Сашей его больше никто уже не называл) стал ездить на новом «Вольво». Школьные товарищи поговаривали про Дегтярёва разное, ходили слухи, что он не совсем чист на руку, и не брезгует рассматривать экономические преступления с точки зрения, несколько отличной от охраняемого им закона. После довольно громкого коррупционного скандала, к которому проявила интерес даже московская прокуратура, из органов уволили его начальника, но самого Дегтярёва тогда не тронули, а перевели в уголовный розыск, даже с повышением в звании и должности. Александр Васильевич стал осторожнее, дела свои не афишировал, он продолжал ездить на чуть постаревшем «Вольво», и прекратил посещение дорогих ресторанов. Продолжая дружить с теми, с кем было выгодно, Дегтярёв уверенно двигался по карьерной лестнице, получая очередные звёздочки на погоны и занимая новые должности. Сегодня Александр Васильевич руководил уголовным розыском, и все без исключения коллеги прочили его на место начальника Веткинского управления полиции, который в этом году должен был выйти на пенсию по выслуге лет.

После поступления в школу милиции Саша Дегтярёв постепенно, но довольно быстро отошёл от школьных знакомств. Он не поддерживал идею дружбы ради дружбы, если товарищеские отношения не приносили ему какой-нибудь выгоды. Конечно, он продолжал здороваться с одноклассниками, при встрече улыбался и с интересом расспрашивал их про жизнь, но про себя ничего не рассказывал, и уже на первый вечер встреч выпускников, который состоялся через пять лет после окончания школы, Дегтярёв не пришёл, как не приходил и на последующие. Некоторые одноклассники по старой дружбе на первых порах пытались обращаться к нему за помощью в решении своих незначительных вопросов, но Александр неизменно ссылался на разные сложности и в итоге так никому и не помог. Потом перестал с интересом расспрашивать бывших друзей о жизни, и случайно встречая кого-то на улице (город всё-таки мегаполисом не был), ограничивался сухим рукопожатием. Объяснение казалось очевидным, никто из старых товарищей не мог принести ему выгоды ни теперь, ни в перспективе. Информацию, которую он раньше получал от них при встрече, теперь можно было запросто добыть другим уже профессионально-оперативным путём, а продолжать отношения значило давать повод для лишних просьб, не приносящих никаких выгод ни сейчас, ни в будущем.

Сашу Дегтярёва Андрей Дорохов держал про запас, как одноразовое оружие большой мощности. В школе они друзьями не были, и в Дороховской компании Саша не состоял, предпочитая держаться в стороне и окружать себя верными почитателями. Тем не менее, оба подростка уважали друг друга, Саша Дорохова за блестящий математический ум, которым пользовался, без зазрения совести списывая даже самые сложные задачки, Андрей Дегтярёва, – за умение устроиться в жизни и в любой ситуации выйти сухим из воды. Андрей был уверен даже сейчас, что стоит ему обратиться к бывшему однокласснику, тот поможет, особенно, если эта помощь не потребует больших затрат и не повлечёт за собой прокурорскую проверку. Но именно поэтому Дорохов за помощью не обращался, считая, что момент, когда нужно использовать такую тяжёлую артиллерию, ещё не наступил. И какие бы неприятности не случались в жизни Андрея, этот момент не наступал, этот козырь Дорохов берёг в рукаве для больших ставок.

Но сегодня Андрей решился. Он понимал, что даже, несмотря на старое школьное знакомство, Дегтярёва придётся чем-то заинтересовать. Естество Андрея, всегда выполнявшего все нормы и правила, протестовало уже против самой идеи воспользоваться служебным положением знакомого в личных целях, но, анализируя ситуацию, он приходил к выводу, что другого выхода просто нет. Чем заинтересовать Александра Васильевича Дорохов нашёл почти сразу. Слушая по выходным городские сплетни, которые передавала ему бывшая жена, Андрей знал, что начальник Веткинского уголовного розыска оказывает некоторое покровительство местным скупщикам цветного металла, очень интересуется данным бизнесом и в целях его расширения ищет компании, занимающиеся его, металла, переработкой. У Андрея такой человек был, и человеком этим был Коля Захватов с огромными мощностями его металлургического холдинга. Коля находился на такой позиции, что вопрос о таких незначительных объемах как Веткинский пункт приема цветных металлов мог решить одним звонком. Конечно, вездесущий Саша Дегтярёв был в курсе такого знакомства Дорохова, но сам никогда бы к нему не обратился, зная ставшую притчей во языцех правильность одноклассника и его исключительную законопослушность даже в мелочах. Последний раз Андрей видел Дегтярёва около двух лет назад, тогда они сказали друг другу «Привет», крепко пожали руки и разошлись каждый в своём направлении. Поэтому, когда сегодня Андрей набрал никогда не пользованный до этого номер из записной книжки, собеседник на том конце звонка был искренне удивлён.

– Никак Андрей Дорохов, наш человек в большом консалтинге! – начинать разговор с шутки уже в школе было визитной карточкой Саши Дегтярёва.

– Привет, Саня, не отвлекаю? – Андрей не стал заискивающе обращаться по имени-отчеству, давая понять, что знает себе цену, и разговор состоится на равных.

– Ты, – ни в коем случае. Все преступники нашего городка взяли паузу и ушли на перекур, чтобы мы побеседовать могли.

– Мне некоторая помощь нужна…

– Всё, что в моих силах в рамках Конституции, уголовного и уголовно-процессуального кодекса. Ты, кстати, с Захватовым продолжаешь общаться? – Школьный товарищ сразу обозначил свой интерес. Конечно, он знал, что Андрей с Николаем друзья, его интересовало всё, что могло принести прибыль, а эта информация могла.

– Да, продолжаю, я понял тебя, но сначала послушай. У нас же на Советской площади камеры видеонаблюдения установлены?

– Каждый метр просматривается. Безопасность городского руководства превыше всего!

– Меня интересует время с тринадцати тридцати до четырнадцати ноль-ноль. Я там с человеком одним встречался, мне нужно собрать о нём максимальную информацию. Предположительное имя моего собеседника, – Павел Павлович Огородников, хотя это не точно, он просто так представился. Около пятидесяти лет, светло-синяя джинсовая куртка. Улыбается широко, бабам такие нравятся. Тёмные волосы с проседью. На тыльной стороне правой ладони наколка «За ВДВ». Уехал на такси в сторону вокзала в районе половины второго. Уверен, что ты сможешь и номер пробить, и узнать, куда шофёр отвёз пассажира.

– Эк тебя разобрало. – Андрей явственно представил, как на другом конце трубки полицейский начальник улыбнулся. – Ладно, я посмотрю, что можно сделать.

– Саша, это нужно сделать максимально оперативно. В идеале сегодня.

– Что-то ты нервный какой-то. Он тебе не угрожал? Может, заявление напишешь, и официально в розыск объявим?

– Да нет, я по личному.

– Бабу не поделили?

– Хватит строить версии, начальник. Считай это моей персональной просьбой. Я в долгу не останусь.

Александр Васильевич Дегтярёв всё понимал. Удивительно, но его всегда правильный и законопослушный одноклассник, за которым с детства не водилось даже безбилетных проездов на автобусе, сегодня говорил с ним на одном языке. Ситуация не просто давала Дегтярёву выход на переработку металла с пункта приёмки, который формально принадлежал брату его жены. Здесь было что-то другое. Профессиональным чутьём сыщика Александр Васильевич чувствовал, что человек, которого разыскивает Дорохов, ему крайне важен, и причину этой важности нужно выяснить. Возможно, это даст рычаг влияния на бывшего одноклассника, у которого много знакомых в большом бизнесе. Дегтярёв понимал, что по мелочи Андрей бы никогда к нему не обратился, и значение сегодняшнего звонка не недооценивал.

– Что-нибудь ещё?

– Да, ещё один вопрос. Есть основания полагать, что в доме 22 в Зелёном переулке, где живёт моя бывшая жена, в 63-й квартире на первом этаже человек сегодня умер. Ты бы послал кого-нибудь проверить, и, если это так, я хотел бы знать ориентировочное время смерти и её причину.

– Что значит «есть основания полагать»? – голос на другом конце трубки стал серьёзным. – Откуда данные? Труп криминальный?

– Да нет, не думаю. Там мужик алкаш, просто всё время у него шумно, а сегодня тишина и соседи говорят, грохнуло что-то у него за стенкой, – и про постоянный шум, и про соседей Андрей соврал. – Сделай просто для меня, не хочу, чтобы труп разлагался и антисанитарию разносил.

– А если он спит просто? Мы же договаривались, в пределах уголовно-процессуального кодекса, а у меня ордера нет.

– Да там дверь, даже не уверен, что запирается. Пошли участкового, скажи – анонимный сигнал поступил, пусть проверит. Кстати, Николай Захватов любит шотландский виски двенадцатилетней выдержки.

Последняя фраза прозвучала убедительно, Александр Васильевич записал ещё пару уточняющих деталей, пообещав позвонить вечером по результатам, а Андрей вернулся к работе над проектом «Юг».

Работа шла тяжело, обычное лёгкое вдохновение от магических цифр и налоговых ставок сегодня оставило Андрея Юрьевича, и он трудился, спустя рукава. Однако, даже несмотря на то, что сделал сегодня меньше, чем запланировал на день, ровно в восемнадцать ноль-ноль он выключил компьютер и пошёл домой ждать звонка. Начальник уголовного розыска города Веткина позвонил в восемнадцать сорок пять.

– Старик, – Дегтярёв начал без предисловий, – ты хотел разыграть меня?

– Что случилось? – Андрей удивился такому началу разговора. – Не нашли человека?

– Какого человека?

– Ну, с которым я возле собора вчера беседовал, я же с утра говорил. Или камеры ваши на площади не работают?

– Наши камеры работают так же точно, как швейцарские часы в немецкой аптеке! Я лично записи смотрел, видел тебя. – Саша на том конце трубки даже немного повысил голос, заподозрив, что одноклассник плохо его слышит.

– И что? Собеседник не попал в кадр?

– Не попал. А знаешь почему? Не было там собеседника! НЕ БЫЛО! Ты стоял на площади один, и двадцать одну минуту с тринадцати тридцати пяти до тринадцати пятидесяти шести разговаривал по телефону. По телефону, понимаешь? А телефонного твоего собеседника ни одна камера не разглядит, как ни старайся. Видеозапись я тебе пришлю, сам посмотришь.

– Но я не говорил по телефону ни с кем. Тем более так долго. В истории вызовов должно было бы остаться.

– Вот тут ты прав. Мы телефонную компанию тоже пробили. Не было у тебя в это время ни входящих, ни исходящих звонков. В другое время в течение дня полно, кстати, с днём рождения, а в это время не было.

– Чёрте что получается? – в недоумении пробормотал Андрей.

– А получается, если верить технике, которая, между прочим, принимается в качестве доказательства в суде, что ты стоял, держал возле уха телефон и двадцать минут разговаривал с воображаемым собеседником, не совершая телефонного вызова и не отвечая ни него. А может и не разговаривал, а так, – губами шевелил, звук с такого расстояния записать нельзя. Может тебе отдохнуть нужно, старик? Могу недорого в наш ведомственный санаторий устроить.

– А по фамилии есть что-нибудь?

– Есть, но тоже шлак, пустая порода. Людей с сочетанием «Павел Павлович Огородников» в Москве и Московской области всего восемь. Но трое из них несовершеннолетние, двое – глубокие пенсионеры, один инвалид на одной ноге, один геолог последний месяц в тундре на вахте нефть ищет, и ещё один в следственном изоляторе Лефортово уже четыре месяца сидит. Геолог в десанте не служил, у сидельца особых примет в виде наколок и татуировок нет.

– А что с такси?

– И с такси не выходит. С часа до трёх ни одной машины от площади не отъезжало. Администрация в воскресенье не работает, а к собору люди пешком ходят по туристической лестнице, сам знаешь. Ездить просто некому, а заказов в службы в тот район не поступало.

Андрей был крайне озадачен, услышанное казалось ему абсурдом. Он мог бы даже начать сомневаться в своём душевном здоровье, если бы не был исключительным реалистом и практиком. Это просто какой-то сбой в их камерах полицейских, а фамилию Пал Палыч мог запросто любую назвать. А таксист просто взял заказ без оформления, так все делают, чтобы комиссию службе не платить.

– Хорошо, спасибо – Андрей постарался подобраться и продолжил разговор. – А что по адресу на Зелёном Переулке?

– Вот тут ты оказался прав. Есть там труп. Дед-алкоголик, как ты и сказал. Хотя, какой дед, пятьдесят один всего, как оказалось. Но криминала нет, просто сивуху меньше нужно пить. Следов проникновения нет, выпивал один.

– И какой диагноз?

– Алкогольное отравление. Да там и бутылка рядом была чуть отпитая. Раствор метилового спирта, почти моментальный пропуск на тот свет.

– Время смерти? – Андрей напрягался всё больше.

– Согласно заключению судмедэксперта (заметь, для тебя специально оперативно сделали) смерть наступила в период между четырьмя и пятью часами утра. Чуткие у вас соседи, если в такую рань услышали, как он грохнулся.

«Палыч говорил, четыре пятнадцать, – вспомнил Андрей, – Сходится».

– В общем, – продолжил Дегтярёв, – Твоя бывшая жена может спать спокойно, – разлагаться, смердеть и разводить антисанитарию ваш сосед больше не будет. Квартира, кстати, неплохая, хламом только набита, но, если очистить и ремонт сделать вполне себе. Ты не знаешь, наследники у него были?

– Не знаю. Спасибо, Саша, я перешлю тебе номер Захватова, а его предупрежу, что ты позвонишь.

– Да номер-то у меня и без тебя есть, – усмехнулся Дегтярёв на том конце трубки, – забыл, где работаю? А вот позвонив и предупредив, доброе дело сделаешь. И подумай насчёт ведомственного санатория, старик, сделаю недорого.

Андрей положил трубку и подошёл к окну. Взяв с подоконника бутылку коньяка, он налил себе почти полный стакан и выпил залпом, как делал это в армии. Нужно было думать, но думать не хотелось. Мир вокруг совершенно не вписывался в картину, которая была выстроена в голове Андрея. Через пятнадцать минут он вдруг ощутил в себе страшную усталость, сказалось напряжение последних двух дней и выпитые натощак двести граммов коньяка.

Андрей подошел к шкафу, приподнял зимний свитер, и, достав из-под него «шагомер» Пал Палыча, надел его на левую руку рядом с часами. Уже почти проваливаясь в сон, Андрей Юрьевич Дорохов посмотрел на маленький монитор – на электронном табло светилась надпись «31 день 22 часа 56 минут, 14 секунд», «13 секунд», «12 секунд», «11 секунд»…

Часть вторая.
Гнев

31. Вторник 9 июня

Во вторник Андрей проснулся с мыслью о том, что точно умрёт. И не когда-то в отдалённом будущем, а ровно через месяц. Точнее, как показывал шагомер, через тридцать один день одиннадцать часов и одиннадцать минут. Ему было страшно. К нему вплотную подобрался один из основных человеческих страхов, лежащий в основе всех остальных людских фобий, – страх смерти.

Как и у любого человека, отношение к смерти, своё индивидуальное отношение, формировалось у Дорохова с детства.

Родители отца до его рождения не дожили, а вот дедушка по материнской линии умер, когда Андрею только исполнилось три года. Это случилось летом, которое маленький Андрюша проводил у бабушки с дедушкой в Тамбовской области. Мальчик тогда активно познавал мир, и уход из жизни деда, который всё равно постоянно болел, совершенно не взволновал его. Гораздо больше мальчика интересовал вопрос, почему все оделись в чёрное, и главное, – почему в доме завесили чёрной тканью все зеркала, это было непривычно и неудобно. Про деда ему тогда сказали, что тот просто уснул, на похороны ребёнка брать не стали, а когда через несколько дней Андрюша поинтересовался, где всё-таки дедушка, ему сказали, что тот уехал и такое объяснение мальчика вполне устроило.

Годам к пяти у Андрея начало развиваться абстрактное мышление, он стал интересоваться такими категориями, как пространство и время, пришло понимание конечности некоторых вещей и явлений. Он начал задавать вопросы, касающиеся конца в принципе, и смерти, в частности. Из ответов родителей он понял, что жизнь не бесконечна. При этом сам себя Андрей всё равно считал неуязвимым, но страшно стало за маму и папу, за то, что они могут не дожить до того времени, когда изобретут таблетки, приняв которые, не умрёшь никогда. В том, что такие таблетки изобретут, маленький Андрюша не сомневался ни на секунду, и эта уверенность в тот период детства послужила ему нормальным психологическим щитом. Переживания за родителей были сильными, и иногда, когда он был уверен, что его никто не видит, Андрей даже плакал по этому поводу, заранее прощаясь с мамой и папой, и примеряя на себя роль сироты. Тогда же у Андрея ненадолго появился страх темноты, путь по тёмному коридору до выключателя, дотянуться до которого пока можно было только с табуретки, представлялся мальчику полным опасностей и злодеев. Но страх этот закончился ровно в тот момент, когда Андрей дорос до кнопки выключателя, и тащить табуретку через весь коридор больше не требовалось, Страх же смерти просто отошёл на второй план.

После семи лет в голове Андрея появилось уже вполне осознанное понимание неизбежности конца жизни как такового. Но время в детстве текло так медленно, и казалось, что конец этот находится так далеко, что жить до него почти вечно, а к тому времени, по словам бабушки, жить уже просто надоест. Андрей не совсем понимал, как может надоесть жить, но бабушку он уважал, и к её мнению прислушивался.

Подростком Андрей Дорохов уже почти не думал о смерти, он учился, и отвлекаться на глупые и бесполезные мысли времени не было. Тогда и умерла бабушка. В сравнении со временем, когда ушёл дед, здесь Андрей абсолютно чётко понимал смысл произошедшего. Лежащая в гробу женщина была очень похожа на его бабушку, но это была не она. Андрею вообще казалось, что это не человек, а точно сделанная кукла. Да и не так уж точно, просто похоже. Бабушка всегда хитро прищуривала глаза, как будто вот-вот собиралась вывести их с братом на чистую воду, здесь же был просто какой-то бесчувственный манекен. После этого случая Андрею ещё несколько раз приходилось бывать на похоронах, но образ того, что в землю опускают не человека, а манекен, остался у него навсегда.

И вот теперь таким манекеном через месяц предстояло стать ему. Точнее не ему, он кончится, а манекен появится сам собой, события просто совпадут по времени. Андрей поморщился. Нет, уж лучше как-нибудь по-другому, просто исчезнуть, например, как отец.

Смерть отца Андрей не застал. Сообщение от брата настигло его в командировке на Дальнем Востоке. В тот сезон были сложности с авиабилетами, да и серьёзный проект, которым он занимался, был в стадии сдачи, поэтому на похороны Андрей прилететь просто не смог. Отца кремировали и похоронили радом с тестем и тёщей в Тамбовской области, справедливо и практично решив, что поскольку там живёт много родственников, за могилой всегда будет присмотр. Таким образом, учитывая, что смерти отца Андрей не видел, как и не видел его мёртвым, тот для него просто исчез. Вот так вот был, и нет, дематериализовался, пропал, как в детских сказках пропадают предметы по взмаху палочки волшебника. Конечно, остались воспоминания, до сих пор не проходило дня, чтобы Андрей хотя бы один раз не вспоминал отца, часто тот ему снился. Но смерти не было. Был просто уход из жизни. Бог забрал.

Андрей вспомнил, что ему пора одеваться на работу и посмотрел на часы – восемь ноль одна. На циферблате рядом, – «Тридцать один день десять часов сорок минут». «Нет, это чёрт знает что! – подумал он. – Почему я должен умереть? Я не хочу умирать! Почему именно я? Ну ведь есть же десятки, даже сотни тысяч людей, без которых Земля будет чище, а жизнь лучше! А чья жизнь будет лучше? Тех, кто останется? А почему они должны остаться?» Ну, он-то должен точно, он живёт правильно. А правильно ли? Ну, в общем, да. Он не воровал, не убивал, не прелюбодействует направо и налево, как это делают многие окружающие его люди. Но они-то живы, и будут дальше жить! А он уступит место манекену, который к тому же начнёт гнить и разлагаться.

Андрей машинально завязывал галстук и надевал пиджак, мозг его лихорадочно работал. Куда он идёт? Зачем? Остаётся ещё почти пять рабочих недель, двадцать три рабочих дня, принимая во внимание дополнительный выходной двенадцатого июня на День России. Двадцать три дня из тридцати одного, – семьдесят процентов оставшейся жизни он должен посвятить расчету налоговых ставок, бессмысленным комбинациям цифр и нагромождению букв. А сколько из прожитой жизни он им уже посвятил? В процентном отношении, пожалуй, столько же. Стоит ли вообще заниматься проектом «Юг», если он точно не сможет довести его до конца, а значит, не будет результата, не будет премии, а будут только потраченные часы, минуты и секунды. Да и зачем ему премия эта, если потратить её он всё равно не успеет? Шеф, конечно, расстроится, но незаменимых нет, раскошелится, и найдёт специалиста такого же уровня, просто дороже. И почему он вообще должен думать о шефе? Тот много о нём думал? Он вообще кроме своего банковского счёта ничего не ценит, все люди для него инструмент для заработка, наёмные консультанты. А ведь он ровесник Андрея и проживёт ещё лет тридцать-тридцать пять как минимум. Хотя, до недавнего времени Андрей тоже так думал. Надо у Пал Палыча спросить при случае, может шефу тоже года три осталось, чем чёрт не шутит? Хотя, в текущей ситуации рядом с месяцем и три года кажутся почти вечностью. Дорохов злился, хотя, по сути, в его жизни по сравнению со вчерашним днём ничего не изменилось и дополнительных причин для злости не появилось.

Андрей поймал себя на мысли, что, сам того не заметив, он оделся, вышел на улицу и, пройдя привычным маршрутом, уже почти подходил к зданию офиса. Он посмотрел на часы, – 8:17. И мысленно выругался за автоматизм, до которого себя довёл. Он, как всегда, пришёл на работу за сорок минут до начала рабочего дня, причём, сделал это совершенно автоматически, голова в этом походе участия не принимала. Андрей не стал заходить в здание, он вышел на площадку перед входом, достал сигарету и закурил.

Как там говорил Коля Захватов, «позакрывал бы дела некоторые, с работы уволился, да для себя пожил». Пожалуй, в этом что-то есть. А какие дела вообще надо закрывать? И надо ли? Ведь там ему будет всё равно на любые дела, закрыты они или нет, а здесь, ну вспомнят его недобрым словом раз, ну другой, и всё. Если совсем напортачит, о нём забудут не через неделю, а через месяц. И всё. Всё. Человек склонен думать только о себе, так устроено природой, а история про Царствие Небесное надёжных документальных подтверждений не имеет.

Итак, дождаться начала рабочего дня и написать заявление на увольнение. Но по закону Андрею нужно будет отработать ещё две недели, чтобы передать дела и должность тому, кого хозяин поставит на его место. Две недели из пяти, – нет уж, дудки! Не будет он тратить оставшуюся жизнь на спасение проекта «Юг» для шефа, который этого не достоин. Почему не достоин? Да потому что жадный, как Плюшкин, людей не ценит, но главное, – потому что жить остаётся, в то время как Андрею уготован инсульт геморрагический. Правда, если две недели не отрабатывать, уволят за прогул. Да и пусть увольняют! Ни в крематории, ни на кладбище чистая трудовая книжка не нужна. Но ведь тогда можно и заявление не писать, время не тратить, а просто идти домой и думать, как провести оставшиеся (Андрей посмотрел на шагомер) семьсот пятьдесят четыре часа.

Но воспитание и выработанная годами привычка следовать правилам взяли своё, и без пятнадцати девять Андрей присоединился к потоку людей, вливающемуся в стеклянные двери-вертушки, впоследствии сочащемуся через турникеты и порционно развозимому лифтами по положенным этажам. Дорохов прошёл на своё место под удивленные взгляды некоторых уже пришедших коллег, – такое позднее появление на работе случилось с ним в первый раз. Более того, сегодня он даже ни с кем не здоровался и на приветствия не отвечал. Подойдя к своему рабочему столу, Андрей не стал включать компьютер, он быстро просмотрел выдвижные ящики, лишний раз убедившись, что забирать ничего не нужно, – личных вещей он на работе не хранил. Взяв со стола чистый лист бумаги, Андрей Юрьевич начал быстро писать заявление об увольнении. От скорости письма, а также от почти утраченного навыка писать от руки, – пальцы гораздо охотнее и быстрее справлялись с клавиатурой компьютера, – строчки вышли неровными, но Дорохова это не заботило, и переписывать он не стал. Также, не говоря никому ни слова, он прошёл в приёмную шефа и положил заявление на стол секретарше-Светочке, которая надула губы, обидевшись на то, что не услышала дежурного комплимента. Продолжая хранить молчание, Андрей развернулся и пошёл к своему уже бывшему рабочему месту, чтобы забрать оставленную на тумбочке сумку-планшет. Телефон на столе настоятельно трезвонил. Дорохов поднял трубку и узнал, что «Алексей Алексеевич очень просит Андрея Юрьевича зайти к нему в кабинет, а если это сложно, Алексей Алексеевич может подойти сам». Такого прогиба от хозяина Андрей не ждал, и, решив не унижать своего шефа до конца, всё-таки вернулся в приёмную и зашёл в знакомый кабинет.

– Это шутка? – без приветствия и предисловий спросил начальник, указав на стол, на котором лежало заявление Андрея об увольнении.

– Нет, не шутка. – Андрей даже не стал говорить армейское «никак нет», что в другой ситуации порадовало бы начальника. – Это осознанное решение, оно окончательное, и мне не хотелось бы тратить своё, да и ваше время на ненужные разговоры.

– Ненужные? А то, что ты проект бросаешь на полпути, замены себе не найдя, тоже, по-твоему, ненужный разговор?

– Для меня, да. Это больше не моя проблема.

– Согласен, проблема моя, но порядочные люди так не поступают!

– Считайте меня непорядочным, – Андрей уже начал жалеть, что проявил вежливость и зашёл к шефу.

– Непорядочным? – продолжал кипятиться Селиванов, – О тебе бы никогда такого не сказал. Ты даже хлеб в столовой бесплатно не берёшь, когда есть такая возможность, и никто не видит. Да его все берут, даже я сам.

– Всё когда-то случается в первый раз.

– Ты давай заканчивай острить! – начальник откровенно злился. – Существует трудовой кодекс, так что ты уж будь любезен положенные две недели отработать, и замену себе найти.

– Нет, извините, у меня уже есть другие планы.

– Да я тебя за прогул уволю!

– Как угодно.

– Ты что не понимаешь, что это крест на твоей карьере? «Селиванов и Партнёры» – фирма очень уважаемая, и с увольнением по статье ты нигде в нашем бизнесе работу себе больше не найдёшь, уж я об этом позабочусь, будь уверен.

– Как угодно, – повторил Дорохов.

Шеф замолчал. Он ожидал любого ответа, но к тому, что его традиционный метод кнута не сработает, готов не был.

– Подожди, Андрей, – сказал Алексей Алексеевич, заметно сбавив тон. – Что у тебя случилось?

– Я не намерен это обсуждать, у меня нет на это ни времени, ни желания.

– Ну, что-то же произошло, это точно. Может, на диспансеризации что-то сказали, так ты не верь, чушь всё это. Видел я твои результаты, всё у тебя хорошо со здоровьем.

Андрей про себя усмехнулся, что, разгорячившись ситуацией, шеф только что признался, в том, что каким-то образом получил результаты его, Андрея, медицинского обследования, несмотря на законодательство о защите персональных данных и врачебную тайну. Но вслух Дорохов ничего говорить не стал и лишь поднялся со стула, обозначая, что разговор окончен.

– Нет, ты всё-таки подожди. Ты сказал «у меня другие планы», тебе конкуренты место лучше предложили? Так ты не торопись, всё можно обсудить. Ну, хочешь, я зарплату тебе прибавлю.

Андрей не удивился, что хозяин пошёл испытанным способом, который никогда его не подводил, и в действенности которого он не сомневался. Но на этот раз метод не сработал, Дорохов отказался, из последних сил стараясь сохранять спокойный тон, а не просто развернутся и уйти, хлопнув дверью, что уже давно пора было сделать.