Текст книги "Высота смертников"

– Хороший конь, – сказал Юлдашев, глядя на Иванкова коня, на то, как Иванок подсовывает ему охапку за охапкой.

Здесь отдыхали несколько часов. Так что можно было даже поспать. Иванок зарылся в стожок, привязал к руке повод, положил на ногу заряженную винтовку и мгновенно уснул. Но, как ему показалось, буквально через минуту его разбудил часовой:

– Иван Иваныч, пора. Винтовку не забудь.

Уж что-что, а винтовку он не забудет. Винтовка ему ещё как нужна! Лейтенант Гридякин сказал, что до Берлина им топать ещё целый год. А значит, и патронов надо много. В этот раз он набил ими все подсумки, карманы и насыпал ещё в вещмешок. Но, похоже, завязывать бой в задачу поиска не входило. И Иванок затосковал. Не то он мечтал увидеть в разведке. В отряде Курсанта было веселей.

Всю ночь они двигались лесным просёлком. Фронт порыкивал совсем рядом. Вскоре пошли по танковому следу. Впереди засинело открытое пространство. Ветер понёс оттуда, как в трубу, колючий снег. Конь обходил воронки, наполовину засыпанные снегом. Пересекли дорогу. Остановились в ольхах, в неглубоком овраге. Сгрудились. Игнат что-то сказал. Двое тут же спешились и побежали по оврагу в чёрную снежную круговерть. Через полчаса вернулись.

– Там она, – доложил разведчик, – возле дороги, в болотине. «Тридцатьчетвёрка», как и было сказано.

– Взорвана?

– Вроде нет. Всё цело. Внутрь не залезали. Люки закрыты наглухо. Свежих следов к ней от дороги нет. Угадывается стёжка. Ею, должно быть, пользовались до снегопада. Теперь её завалило снегом.

Не разведка, а чёрт знает что, вскоре пришёл к окончательному выводу Иванок. Он вдруг узнал, что задание в основном выполнено и что пора возвращаться. Оказывается, встречу с партизанами он попросту проспал.

Да, решил он, Игнат ему ещё не доверяет. А стрелять он умеет не только по мишеням.

На обратном пути вышли к деревне. Шоссе пересекали примерно в километре от неё. На обочине лежал обгорелый, чёрный остов грузовика. Труп человека. Юлдашев спешился, нагнулся.

– Наш. Похоже, из пленных. В одной гимнастёрке. Петлицы артиллериста. Документов нет.

– А тут след, командир.

След уводил в лес. И они пошли по нему.

– След свежий. – Юлдашев шёл спешившись.

– Стой.

– Что там?

– Стог или сарай.

Иванок остановил коня, приготовил винтовку. Затвор слегка приморозило. Он подёргал его туда-сюда. Смазку он протёр перед выходом на операцию, и потому затвор не прихватывало. Так что, если придётся стрелять, никакой заминки не будет.

К стогу ушли двое. Вернулся один.

– Там раненый. Большая потеря крови. Но живой. Одет в немецкую куртку. Под ней красноармейская гимнастёрка. Что будем делать?

– Перевяжите его. Заверните в плащ-палатку – и на коня.

Раненого вскоре принесли, положили поперёк седла коня Юлдашева. Тот несколько километров шёл пешком. Потом с коня слез один из разведчиков, уступив седло Юлдашеву. Так, по очереди, и менялись.

К утру они выбрались к проволочным заграждениям. Спешились. Юлдашев установил под сосной ручной пулемёт. Двое разведчиков срезали проволоку, так чтобы в проход могла пройти лошадь. Через несколько минут шли уже по густому ельнику и слушали, как совсем рядом стучит через каждые двадцать минут дежурный пулемёт.

Наступила очередь Иванка идти пешком. Он высвободил из стремян окоченевшие ноги, спрыгнул в снег и побежал, стараясь не отстать от Прутика.

– Крепче держись за стремя, – сказал ему из темноты незнакомый голос.

Вскоре они выехали на дорогу, где их встретил конный патруль. Патрульные взяли на изготовку.

– Полковая разведка! Лейтенант Васинцев! – крикнул Игнат и поднял руку. Белый его автомат висел на груди. Затем он произнёс пароль.

Начальник патруля ответил отзывом. И только после этого обязательного обмена и разведка, и патрульные обменялись улыбками и вольными фразами.

– Что, лейтенант, с потерями? – спросил старший патруля, узнавая некоторых разведчиков.

В полку разведчиков знали в лицо почти все.

– Раненого везём, – уклончиво ответил Васинцев. Он ещё и сам не знал, кого они подобрали в стогу за линией фронта. – Где тут ближайшая дорога на Ивановский хутор?

– Вам нужен госпиталь? Тут рядом деревня, в ней медсанбат. Через десять минут будете на месте.

– Спасибо, ребята.

– Покурить не найдётся? – засмеялся патрульный. – А то вроде с разведчиками встретились, а не угостились…

Съехались. Заговорили. Запахло горьким табачным дымом. Патруль потянулся в поле, к лесу. Они – в обратную сторону.

Иванок с трудом держался в седле. Хотелось спать. И иногда он действительно засыпал. Прутик шёл след в след идущего впереди коня, уже никуда не спешили, и Иванок ещё сильнее начал клевать носом. Однажды ему даже приснился сон. То, что это был сон, он понял потом, когда, продрогнув и очнувшись, начал вспоминать, что же такое он только что видел? К нему приходил отец. Он видел отца. Отец шёл впереди. В той же потной гимнастёрке. Отец шёл быстро и не оглядывался, так что Иванок видел лишь его коротко стриженный затылок и мускулистую спину, туго обтянутую хлопчатобумажной материей. Иванку хотелось видеть его лицо. Отец шёл не оглядываясь. Но он знал, что следом за ним идёт и он, его сын, Иванок. И поэтому время от времени он делал взмах рукой. Жест означал, что Иванок должен следовать туда, вперёд, за ним.

Когда Иванок очнулся, только что пережитый сон ещё владел им. Он тут же с тревогой спросил, куда они едут.

– В деревню, – сказал Игнат. – Сдадим раненого в медсанбат. А потом – домой.

– Мы движемся на запад?

Игнатий вытащил из кармана компас, повертел его и сказал:

– Да, точно на запад.

Отец торопил его.

В деревне они сразу отыскали медсанбат. Сняли с коня раненого. Несли его втроём. Когда занесли в избу, где размещалась операционная, навстречу вышел старик в пенсне и указал на высокий стол, накрытый клеёнкой:

– Туда. Сколько дней он в таком состоянии?

– Мы нашли его в стогу сена. Недалеко от дороги, где ночью произошёл бой. Примерно часов семь-восемь назад. Больше ничего существенного сказать не могу. Когда придёт в себя, тут же прошу вас сообщить в штаб полка.

– Хорошо, хорошо. Перевязывали вы?

– Да.

– Как его фамилия?

– Документов при нём не обнаружили. Посмотрите на клапане нагрудного кармана.

– Рядовой Дюбин. Да, Дюбин Иван Афанасьевич. – Старик в пенсне и форме с петлицами военврача повернулся к медсестре: – Анечка, запишите в журнал – Дюбин Иван Афанасьевич, рядовой. Два проникающих. Пулевое и осколочное… Пульс очень слабый. Обморожений, кажется, нет.

Глава тринадцатая

Ещё не догорело самоходное штурмовое орудие у моста, как из штаба полка прибыла группа офицеров. С ними были и комбат-3 капитан Дроздов с начальником штаба капитаном Подосинниковым. Дроздов был человеком осторожным. Он со своим начштаба держался позади остальных и старался помалкивать даже тогда, когда начальник Особого отдела штаба полка лейтенант госбезопасности Гридякин начал задавать вопросы старшему лейтенанту Солодовникову и лейтенанту Могилевскому.

Взводного пошатывало, но никто этого не заметил. Только начальник штаба полка майор Соболев посмотрел на лейтенанта поверх круглых очков и спросил:

– Могилевский, вы что, пьяны?

Тот испуганно уставился на майора и кивнул:

– Немного выпил, товарищ майор. Чтобы согреться. Вот, товарищ сержант Воронцов, командир взвода, угостил.

– Чёрт знает что, а не рота… – сказал майор Соболев и посмотрел на ротного.

– Каких дали, – развёл руками старший лейтенант Солодовников. – Печатники… Мне их обучать было некогда.

– Ладно, с этим потом разберёмся. – Гридякин не спускал взгляда с Воронцова. – Вы, Солодовников, и вы, Могилевский, независимо друг от друга, напишите мне подробные донесения о том, что произошло сегодня утром на участке обороны вверенных вам подразделений.

– О бое доносить? – спросил ротный, хладнокровно глядя в глаза лейтенанту госбезопасности.

– И о бое тоже. Само собой.

– Ну, разумеется, – поморщился ротный. – Если б не сержант со своими окруженцами, сейчас бы мы с вами договаривались во второй нашей линии.

– А мы с вами, товарищ старший лейтенант, не договариваться пришли, а выяснить истинные причины и следствия того, что произошло здесь утром. А именно: прорыв группы товарища Воронцова, бегство и оставление позиций взвода лейтенанта Могилевского и затем отражение атаки противника. – Майор Соболев посмотрел на Воронцова. – Что это за форма на вас?

– Моя форма, – ответил Воронцов, – курсантская.

– Вижу, что курсантская. И давно вы её носите?

– Уже год.

– И что, так и не стали лейтенантом? Сейчас, чтобы получить кубари, трёх месяцев достаточно.

– Возможно, приказ о присвоении мне звания «лейтенант» уже давно подписан. Но я не имел возможности… Я, товарищ майор, после боёв в октябре прошлого года под Юхновом и Медынью, находился в партизанском отряде майора Жабо. Затем, вместе с моими товарищами, выполнял задание по проводке обозов в окружённую группировку Тридцать третьей армии. Попал в окружение. Был ранен. Вышел только теперь.

– На вас петлицы Подольского пехотно-пулемётного училища. – Гридякин внимательно рассматривал ветхую шинель Воронцова. – В составе какой роты вы вступили в бой, когда и где?

– В бой вступил на рассвете шестого октября тысяча девятьсот сорок первого года на участке река Изверь, населённые пункты, Воронки – Дерново – Чернышёвка в составе Шестой роты Подольского пехотно-пулемётного училища. Командир роты старший лейтенант Мамчич. Командир взвода лейтенант Ботвинский. Последний бой имели в районе моста через реку Шаню. Затем одиночный отход на восток, по направлению на Подольск.

Воронцов закончил доклад, опустил руку. Наступила тишина. Офицеры молчали. В заднем ряду переглядывались, тихо переговаривались. То, о чём говорил этот сержант из курсантов, было невероятным. И только лейтенант госбезопасности Гридякин, снова и снова окидывая взглядом курсанта, был спокоен, как будто уже что-то знал, о чём остальные могли только догадываться. Он посмотрел на майора Соболева. Тот едва заметно кивнул.

– Ладно. Разберёмся, – сказал Гридякин. – Подольск тут рядом. К тому же и место знакомое. А сейчас, товарищ сержант, прикажите личному составу своего взвода, всем вышедшим, сдать оружие для дальнейшего следования в тыл.

– Послушайте, – совсем не по-уставному обратился к офицерам старший лейтенант Солодовников, – они с ног валятся. Голодные. Старшина вон термоса приволок. Пусть поедят, а потом поведёте их куда надо. А, товарищ майор, – наконец сообразил ротный, – пускай хорошенько подрубают. Тем более, заслужили.

– Хорошо, Солодовников. Кормите людей. Дело нужное. И не забудьте о донесениях.

Майор Соболев позвал к себе комбата, ротного, ещё какого-то офицера, видимо, из артдивизиона или миномётной батареи, и они ушли по траншее вправо, в первое отделение, где уже вовсю гремели котелками. Там они долго смотрели в стереотрубу, установленную наблюдателями. Офицер из оперативного отдела штаба что-то зарисовывал на листке, прикреплённом к планшету. Видимо, рисовал схему. Вскоре оттуда прибежал связной и сказал:

– Товарищ сержант, вас к себе майор Соболев требует.

– Иди, иди, Сашка, – шепнул Воронцову Нелюбин, – Соболев человек рассудительный. Поговори с ним. Он, если что, бате доложит. А тот в обиду не даст.

Воронцов зачерпнул из котелка ещё пару ложек густого пахучего варева, сунул в карман недоеденный кусок хлеба и пошёл в первое отделение. Бойцы, сидя в своих ячейках, сосредоточенно работали ложками, переговаривались. Это были уже другие лица. Из разговора с ротным он понял, что атака, которую они только что отбили, стала для них первым боем. Несмотря на то, что лейтенант у них, мягко говоря, не орёл, взвод дрался хорошо. Воронцов протиснулся мимо пулемётчиков, возле которых собралась целая толпа. Среди них выделялся один – коренастый, невысокого роста младший сержант лет двадцати семи. Он что-то рассказывал своим товарищам. Те внимательно слушали. Когда Воронцов проходил мимо, пулемётчик умолк. Молчаливыми взглядами проводили его и остальные.

– Это командир ихний, – услышал Воронцов голос пулемётчика.

– Наш-то совсем спёкся…

– Ротный на него взъелся…

Бойцы видят всё, подумал Воронцов. Но их судьбу решают другие люди. Как решится его судьба и судьба тех, кого он вывел сегодня на позиции этого взвода? Им повезло, что взвод разбежался, а не встретили их пулемётным огнём и гранатами. Завтра они уже не побегут. Надо поговорить с майором Соболевым. Старший лейтенант Солодовников ничего плохого в донесении о действиях взвода не напишет. Он уже намекнул. Могилевский тоже. Остаётся младший политрук… Что напишет младший политрук, у которого, как видно, застарелый конфликт с ротным, угадать невозможно. Надо поговорить с майором.

– Товарищ майор, сержант Воронцов прибыл по вашему приказанию.

– Да не козыряй, не светись лишний раз, сержант. – Майор Соболев снова с любопытством оглядел Воронцова с головы до ног. – Вижу, вижу курсантскую выправку. И в бою действовали умело. Андрей Ильич нам уже рассказал, как вы людьми управляли и сами вели огонь. – Начштаба кивнул на ротного.

Воронцов успел заметить: глаза у всех, кроме младшего политрука, потеплели.

– Ты скажи нам вот что, сержант. Когда вы прорывались, не заметили, нет ли у них там ПТО крупного калибра?

– Вы имеете в виду восьмидесятивосьмимиллиметровые зенитные орудия?

– Да. И вообще, что у них там есть?

– Два ПТО мы при выходе уничтожили. Одну тридцатисемимиллиметровку – разведчики, другую – танкисты, прямым попаданием. Других орудий мы не наблюдали. Во время отражения атаки против танка действовало ещё одно орудие, тоже небольшого калибра. Судя по тому, что стрелять оно начало позже начала атаки, по всей вероятности, его подвели с другого участка.

– Так, так, говори, говори, сержант. А миномёты откуда вели огонь?

– Миномёты у них используются не так, как у нас, товарищ майор. У них миномёты установлены прямо в траншеях. Миномётные расчёты находятся рядом с пехотой. Такое впечатление, что их пехота стреляет из всего. И из миномётов, и из ПТО.

– Да, надо признать, огонь они ведут согласованно. А откуда вышла самоходка? Её вы не видели, когда прорывались?

– Слава богу, нет.

– Это да. Ваши танкисты, сержант, её в другим месте прищучили. А скажи-ка, почему вы вброд не пошли? Там же, рядом с мостом, вон, видишь, колея – брод есть.

– Брод может быть заминирован. А если бы мы потеряли танк…

– Ну да, – вздохнул, улыбаясь одними глазами, начштаба полка, – если бы вы остались без танка, от вас бы не разбежался взвод лейтенанта, как его, Андрей Ильич?..

– Да Могилевский, печатник… – в сердцах уточнил старший лейтенант Солодовников.

– Что ж вы их всё время печатниками называете? Хорошие бойцы. Воевали в ополчении.

– Воевать-то вроде воевали. А потом – опять в печатники вернулись. Теперь – снова на фронт.

– Вот именно. По призыву родины, на усиление Седьмой роты Третьего батальона… – Майор Соболев улыбался только одними глазами, губы его даже не дрогнули. – Ничего, ничего, Андрей Ильич, завтра твои орлы уже так бегать не будут. Посмотри, как они кашу мечут! А! Симфония! И полная согласованность действий!

Офицеры засмеялись. Как, каким образом заговорить с ним, терялся в мыслях Воронцов.

– Что ещё имеете доложить? – спросил майор Соболев, и по тому, как был задан вопрос, Воронцов понял, что разговор окончен и в нём больше не нуждаются.

– Больше ничего, товарищ майор. Разрешите идти?

– Что, сержант, и никаких просьб и заявлений?

То, что угнетало Воронцова, видимо, читалось на его лице.

– Мне нужен подробный ваш доклад о выходе. Маршрут, состав группы, или, как вы говорите, взвода, с чем и с кем в дороге столкнулись, что видели, что слышали. Подробно – всё, что касается противника. С вами вышли двое гражданских?

– Да, я их зачислил в танковый экипаж. Оба – хорошие механики. – Воронцов отвечал чётко, ловя любую возможность сказать начальнику штаба стрелкового полка, да и всем офицерам, как храбро действовал взвод во время прорыва, потеряв только двоих и при этом нанеся противнику десятикратное поражение.

Их разместили в тесной землянке в двух километрах от передовой. Выставили часового. И сразу же начали водить на допросы. Допрашивали их два младших лейтенанта, прибывших из штаба дивизии, и начальник Особого отдела полка лейтенант госбезопасности Гридякин. Танкистов от них сразу отделили, забрали в бригаду. В танковой бригаде особист имелся свой.

Младшего лейтенанта Нелюбина и Воронцова водили в другую землянку. С ними разбирался сам Гридякин.

– Все ваши показания вроде бы и подтверждаются и показаниями других бойцов и сержантов, и проверкой, которую мы успели провести. Из штаба партизанского полка тоже пришло на вас подтверждение и положительная характеристика. Но где вы, Александр Григорьевич, были с апреля по октябрь? И ещё: вот вы тут утверждаете, что вас освободил конвой якобы по той причине, что вас опознала одна женщина, жительница деревни Прудки Медынского района.

– Девушка, товарищ лейтенант госбезопасности. Меня опознала Бороницына Зинаида Петровна, сестра Стрельцовой Пелагеи Петровны, у которой я прятался после того, как немцы прорвались на нашем участке и Шестая рота погибла.

– Шестая рота не погибла! – Гридякин стукнул ладонью по столу. – Шестая рота в количестве… Вот, вот, документы, полученные из училища! И тут написано, чёрным по белому, что Шестая курсантская рота вышла на позиции Малоярославецкого участка Можайской линии обороны в составе… Ну, неважно, в каком составе.

– Может, кто и вышел. Мне было приказано возглавить группу и держать оборону на левом крыле, потому что возникла угроза обхода позиций на Извери. И мы выполнили приказ. Мы продержались столько, сколько было приказано… Ни минутой меньше. Оборона наша на той позиции представляла собой одиночные и парные окопы. Все они к тому моменту, когда мы их покинули, были разрушены.

– Об этом в документах, которые на наш запрос выслали из архива, ничего нет…

– Ну и что теперь?

– А теперь, Александр Григорьевич, вам ничего не остаётся, как просто выложить всю правду.

– Я вам уже сказал всё, что было. Всю правду.

Затем Гридякин снова начал спрашивать имена и должности преподавателей Подольского пехотно-пулемётного училища, командиров рот и взводов. И когда Воронцов назвал фамилию своего взводного, Гридякин буквально подскочил на стуле.

– Ботвинский?! Борька?! Да мы с ним с одного курса! Земляки!

– Так вы тоже подольский?

– А ты что, не понял? На-ка, покури. – И Гридякин положил на дощатый стол перед Воронцовым помятую коробку «Герцеговины флор».

– Да я не курю. Спасибо.

– И не пьёшь?

– Вот выпить бы выпил.

Младшие лейтенанты быстро оформили дела бойцов и сержантов. А Нелюбина и Воронцова всё продолжали водить в землянку к Гридякину. Лейтенант уже не предлагал Воронцову покурить. Вынул из синей картонной папки листок и сказал:

– Вы вот показали, что постоянно двигались к фронту в поисках подходящего места для успешного перехода. Так?

– Так.

– А вот что в своём донесении пишет лейтенант Горичкин Иван Тимофеевич. Вы фактически воспрепятствовали ему после падения самолёта уничтожить то, что могло находиться в исправном состоянии, а именно: бортовую радиостанцию, пулемёт ШКАС, другое вооружение. Всё это, как можно предположить, попало в руки к противнику, так как падение самолёта произошло на оккупированной территории. Частично эти факты подтверждает и летающий стрелок, сержант Калюжный Фёдор Иванович.

– В боевой обстановке, товарищ лейтенант госбезопасности, действуют другие законы.

– Что? Какие такие особенные законы могут действовать в боевой обстановке, кроме устава и присяги?!

Воронцов опустил голову. Лучше не задираться, вспомнил он совет старшего лейтенанта Солодовникова. Ротный похлопал его по плечу и сказал:

– Ну, взводный, с богом. Подписывай там протокол и возвращайся. Винтовка твоя будет цела. Такие орлы мне нужны. Я так понял, теперь вами будет заниматься Гридякин. Он мужик ничего, но ты и сам не задирайся.

Гридякин закурил. Лист с донесением лейтенанта Горичкина с лёгким шорохом дрожал в его руке. Интересно, что там наклепал на него этот летун?

– Вытащили, называется, командира из пекла… Да за одно это… Мы ж не бросили его, товарищ лейтенант!

– Ну, то, что вы его не бросили, он тоже признаёт. Даже фельдшера нашли… Немца. – Гридякин цеплялся за каждый факт. Но в голосе его не было той ожесточённости, с какой гнал их капитан к оврагу в октябре прошлого года.

Об этом, как и многом другом, Воронцов помалкивал. О многом молчал и Нелюбин. Слава богу, недолго допрашивали Степана.

– Не знаю, Александр Григорьевич, чем вы приглянулись майору Соболеву и старшему лейтенанту Солодовникову… Они за вас ходатайствуют. Ну, с Солодовниковым всё понятно. Тот, вероятно, почувствовал родственную душу. Авантюрист и капитан сорвиголова. Правда, до капитана ещё не дослужился. А вам почему до сих пор лейтенанта не присвоили?

– Не до того было. Вышел бы к Подольску, к своим, может, уже и присвоили бы.

– А почему ж не вышел?

Воронцов внимательно посмотрел на лейтенанта и сказал:

– Напарника хорошего не было, товарищ лейтенант госбезопасности. Вот с вами бы точно вышел.

Гридякин докурил «Герцеговину флор», придавил в глиняной пепельнице окурок и хмыкнул:

– Чувство юмора – хорошее чувство. Оно прежде всего свидетельствует о достаточном самообладании и несломленности духа. Ну что ж, дрались вы во время прорыва и потом, когда противник неожиданно атаковал позиции третьего взвода, судя по донесениям, действительно хорошо. Произвели, так сказать впечатление… Из штаба полка уже дважды звонили. И старший лейтенант Солодовников заходил. Грязи тут натащил… Глиной всё перемазал. И где он глиной измазался, когда мороз уже несколько недель не отпускает?

– В окопах. Ходы сообщения отрывают. Позиции всё время надо менять, потому что противник ведёт наблюдение и засекает огневые точки. А у них там снайпер работает…

– А вот ты говоришь, что ранен был, там, на Извери, в октябре прошлого года?

– Да. Вот сюда. – И Воронцов расстегнул гимнастёрку и задрал рукав. Коричневое пятно, похожее на крупную родинку, темнело на мышце.

– Сквозное, что ли?

– А что, и это подозрительно?

– Да нет. Рана как рана. А скажи, кто тебя перевязывал?

– Старший сержант Гаврилов, помкомвзвода. А потом, когда вернулись из-под Юхнова снова в Воронки, военфельдшер лейтенант Петров.

– Точно, Ванька Петров! Я его тоже хорошо помню! В санчасти работал.

– Да не вру я, товарищ лейтенант госбезопасности! Почему вы мне не верите?

– Верю. Я тебе, Воронцов, верю. Но существует приказ, по которому военнослужащие, покинувшие позиции, а равно бросившие вверенное им родиной оружие…

– Какой приказ?

– Утверждённый заместителем Наркома обороны генералом армии Жуковым, номер двести девяносто восемь от двадцать шестого сентября тысяча девятьсот сорок второго года. И в этом приказе сказано… Вот, пункт первый: «Штрафные роты имеют целью дать возможность рядовым бойцам и младшим командирам всех родов войск, провинившимся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, кровью искупить свою вину перед Родиной отважной борьбой с врагом на трудном участке боевых действий». Так-то, брат…

В висках у Воронцова загудело забытым шумом. Показалось, что начало кривить набок рот. Он ухватился за подбородок – нет, рот был на месте. Гридякин стоял у окна и искоса поглядывал на Воронцова. И Воронцов, взяв себя в руки, спросил:

– Что ж нам теперь будет? Трибунал?

– Что, страшно?

Воронцов ничего не ответил. Гридякин снова закурил:

– Может, трибунал. А может, и так оформят. Приказом по армии. Полк срочно формирует штрафную роту. Приказ такой пришёл. Из штаба дивизии. Участок боевых действий, как видишь, у нас трудный. Самое место, чтобы кровью искупить… Сформируют из вас отдельную штрафроту, выдадут оружие – и вперёд! Кому на месяц, кому на два, а кому и на все три.