Текст книги "Высота смертников"

– Эх, капитан… – стиснул зубы старший лейтенант Солодовников. – У этих власовцев и полицаев, между прочим, тоже матери и жёны есть. А кое у кого и дети малые. Сейчас они никакие не власовцы, а обыкновенные бойцы Красной армии. Они ж завтра к тебе в роту придут. Как ты с ними воевать будешь?

– Это вряд ли, – хмыкнул капитан.

– Что, вряд ли? Думаешь, не придут?

– Вы ж сейчас на пулемёты пойдёте. Мы туда уже сходили раз, знаем, чем это кончается. – Капитан махнул рукой. – Ладно, Солодовников, об этом я с твоим замполитом поговорю. Давай о деле.

– Твоё дело, капитан, второе. Ты ведь свой батальон в прорыв поведёшь?

– Так точно.

– А прорыв ещё надо сделать. – И старший лейтенант Солодовников демонстративно повернулся к своим взводным. – Ну что, лейтенанты? Орлы мои. Вон вас сколько! Да я бы с вами одними траншею взял! Если бы не пулемёты! А? У кого какие мысли есть? Быстро выкладывай. Воронцов, ты, я вижу, о чём-то задумался.

– Есть одна задумка, товарищ старший лейтенант. – Воронцов встал, отодвинул назад ящик. – Если подобрать четыре группы, которые ещё до начала атаки скрытно подберутся к пулемётным позициям на бросок гранаты, то и ракеты пускать не надо. Они должны будут забросать гранатами пулемётчиков в самый момент начала атаки, когда увидят нас возле проволоки. Раньше в траншею пусть не лезут. Даже там, где это возможно. Поднимут шум, начнётся переполох… Сорвут атаку. А так – разом, гранатами. Людей таких, я думаю, подберём.

– Да где ты, лейтенант, подберёшь таких людей? – Капитан засмеялся нервным смехом, закурил. Его уязвило, что младший по званию и должности распоряжался на его КП. Но, по неписаному закону войны, он, капитан, комбат, должен был терпеливо слушать ротного, потому что в бой в первом эшелоне идти ему. – Дело, конечно, ваше…

– А ты что, капитан, – снова повернулся к нему ротный, – думаешь отсидеться в своей траншейке? Если нас на скатах положат? Хрен ты отсидишься. Батя всех вперёд погонит. Так что зря ты заранее свою кашу к себе отгребаешь… А людей мы таких найдём. Давайте, быстро к своим взводам. Отберите по пять-шесть человек. Каждую разделите на две группы. Пусть ползут одновременно, одна за другой. Если попадёт под огонь одна, другая её должна заменить в нужный момент. Всё. Выполняйте!

Глава семнадцатая

Один из пулемётов через каждые двадцать минут отстукивал длинную очередь как раз напротив затаившегося в траншее внизу, за болотом, третьего взвода.

– Ну что, Чинко, справишься? – Воронцов ещё раз обошёл вокруг группы бойцов, осмотрел их снаряжение. – Подползите на бросок гранаты. Взрыватели вставите на месте. Но чтобы там не копошились. Подползите и замрите. Не бросайте гранату через кусты. Найдите для броска свободный коридор. Чтобы – никакого срыва. Ваша жизнь – в ваших руках.

– Да там всё пусто, товарищ лейтенант. Давно всё вырублено. – Сержант Чинко смотрел на него спокойным взглядом.

– Хочу, чтобы все знали: выполните приказ, сразу же после боя подам рапорт о вашем досрочном переводе в стрелковый полк. Кто погибнет… – Воронцов сделал паузу. – Семьям погибших сам напишу домой. Так и напишу: смертью храбрых…

Никто ему ничего не ответил.

– Спасибо, товарищ лейтенант, и на том, – сказал тихо Чинко. – Но теперь всё в руках Божиих. Надеюсь, что мы у Бога не самые последние негодяи. Пошли ребята.

Шестеро бойцов, один за другим, перекатились через бруствер и вскоре исчезли в пространстве ночи. Лишь когда на скате взмывала вверх осветительная ракета, расплёскивая свой мертвенно-белый свет, Воронцов видел удаляющиеся в сторону болота тени.

Всем шестерым он приказал поменять шинели на телогрейки. Пришлось раскулачить местных – забрали у них маскировочные халаты. Старенькие, уже порванные, замызганные, они всё же служили свою службу. На снегу, в десяти шагах, группа растаяла в темноте. И только очередная ракета обнаруживала ушедших на нейтральную полосу, отпечатывала на снегу их косые тени.

– Дронов, поведёте первое отделение.

– Есть повести первое отделение! – ответил младший лейтенант.

К атаке всё было уже готово. Где-то позади, где сосредоточивались миномётчики и расчёты дивизионных пушек, храпели кони и натужно скрипела упряжь. Что-то там постукивало, позвякивало. Немецкий пулемёт отгрохотал дежурную очередь, замер на мгновение и снова повёл трассирующим жгутом по брустверу траншеи.

– Пулемёт у них «на колышек» пристрелян, – сказал один из местных бойцов. – Может и ночью голову снести, если неурочно высунешься.

– Артиллеристы, ёктыть, – в сердцах бранился младший лейтенант Нелюбин. – Ну не могут тише!

Вскоре от артиллеристов пришёл связной. От каждого взвода для того, чтобы справиться с орудиями без лошадей, надо было выделить по три человека.

Нелюбин выделил тех, кто был истощён более других. Степан, Золотарёв и ещё четверо из пополнения ушли через болото, к пулемёту. И теперь Нелюбин, да и весь взвод, молились за них.

– Знайте, ребятушки, – напутствовал их взводный, – наши жизни идёте выручать. Живы будем, детей наших научим молиться за вас. А нет, так скоро встренемся. Ступайте.

Степан полз в первой тройке. Следом за ним сопел, загребая снег руками и ногами, Золотарёв. Ракеты оставляли в небе электрическую вспышку и чёрный след копоти. Надо было успеть до очередной вспышки проползти хотя бы шагов пять-шесть. Возле колючки лежали трупы, наполовину заметённые снегом. Степан почувствовал толчок в подошву ботинка. Оглянулся. Торопливо подполз Золотарёв.

– Слышь, старшой. Смотри, сколько валенок кругом. Прикажи переобуться. Ноги отнимаются.

– После боя, Золотарёв. После боя…

– Старшой.

– Ну?

– А сейчас там нашим, в траншее, водку будут раздавать. Перед атакой. А нам – облом. Несправедливо.

– Я свою пайку после атаки тебе отдам.

– Правда, что ль? Вот за это спасибо.

Ракета отгорела, тьма снова легла на белое поле. Подползли к проволоке. Нижние ряды были срезаны и заведены к кольям. Штрафники тут же нырнули в приготовленные сапёрами лазы. Болото только-только начало замерзать. Ледок и кочки под их телами так и дышали. Степан пропустил Золотарёва вперёд, подождал вторую тройку.

– Шитов, давай назад. Скажи Нелюбину или ротному – я прислал. Передай ему: по болоту не пройти, лёд слабый. Только – ползком. Так что пусть ползут до проволоки и дальше метров тридцать-сорок, до крайних берёз. Если раньше поднимутся, потопят немцы роту в болоте. Понял? Давай.

До начала атаки оставалось не больше часа. Как раз чтобы добраться до немецкой траншеи. Вот только как туда добраться? Ракеты серебряными струйками выскальзывали из-за обрубленных стволов берёз и распластывались в чёрном небе ослепительными кометами. Чёрт бы их побрал. Степан заметил, что «фонари» вверху взлетают из одних и тех же мест и что пулемётчик в окопе сидит хитрый: стреляет бессистемно, то длинными, то короткими очередями. Пули не трассирующие, а обычные. Так что куда он палит через каждые двадцать минут, не понять. Взводный сказал, что ночью немцы занимают окопы по всей ширине. Возвращаются из ближнего тыла все: и миномётчики, и стрелки, и расчёты противотанковых орудий. Так что сейчас они там, в траншее, в блиндажах. Все. Полный штат у них там. Везде выставлены часовые и наблюдатели. Только и ждут, когда к ним полезут вверх из русской траншеи.

Когда миновали болото и выползли к берёзовым пенькам, двоим Степан приказал остаться:

– Ерёмченко, если мы не сможем, заходите с двух сторон и забрасывайте пулемёт гранатами. Другого приказа не будет. Ну, бывайте здоровы.

– Удачи, сержант.

Золотарёв полз впереди. За ним Зикун. Степан – замыкающим.

– Впереди – мины. Здесь наших сапёров не было. Так что прощупывайте перед собой каждый сантиметр.

Пулемёт снова расколол ночную тишину. Второй дежурил правее, где-то напротив первого взвода. Значит, две другие группы двигались на ощупь. В траншее, перед выходом, им указали примерные ориентиры, и они поползли на них вслепую. Гранаты будут бросать, когда пулемёты заработают. Но это не значит, что пулемётчики на тех позициях спят. Не спят. Дежурят. Смотрят вниз. Слушают. Просто не обнаруживают себя. До поры до времени.

До траншеи осталось шагов сорок. Золотарёв, ползший первым, вдруг замер. Поднял руку. Мина, догадался Степан. Вряд ли форточник разбирается в немецких минах. Он подполз к нему. Спросил шёпотом:

– Где?

– Я её держу, старшой. – Шёпот Золотарёва дрожал.

– Тихо. Дай её мне. Отпускай. Не бойся.

– Пальцы прилипли. Не отдеру.

Степан нащупал ребристый цилиндр корпуса мины. А вот и взрыватель. Шпринг-минен. Самая паршивая сука из всех сук… Взрыватель не поворачивается. Или примёрз, или заржавел…

– Золотарёв, – зашептал Степан, – погрей мне руки. Надо взрыватель выкрутить.

– Брось ты его. Давай обползём её.

– Уже не могу. Надо выкручивать. А то рванёт.

Руки Золотарёва были тёплые. Снег под ними таял. И пальцы Степана вскоре отогрелись, стали послушными. Он начал расшатывать взрыватель, и тот вскоре поддался, пошёл, зашуршал…

Пулемёт расколол тишину, как всегда, внезапно. Но никто из них не вздрогнул и даже не оглянулся на его секущееся, клочковатое пламя. Ракета описала свою привычную траекторию и погасла. Но следом за ней взлетела другая. Ракеты взлетали из другого окопа. Иногда немец их пускал веером, в разные стороны, и тогда «фонари» неожиданно зависали на девять секунд не там, где их, возможно, кто-то ждал, а совсем в другом месте.

Степан пополз вверх. Теперь ползти стало труднее. Стаскивало вниз. С каждым метром подъём становился круче. Степан почувствовал, как испариной покрывается лоб. И всё же пробрались… Кажись, пробрались… Неужели пробрались?..

Когда погасла очередная ракета, Степан поднял руку и махнул дважды, что означало: залечь и не двигаться. Замерли. Ракеты передвигали вокруг них резкие, будто из картона вырезанные, тени. Каждый раз одинаковой конфигурации и по одному и тому же маршруту. Степан прикрыл глаза, чтобы не видеть их больше. Но это не помогло, чёрные горбатые тени, как и мгновение назад, ползали по искрящемуся снегу, и от них мурашки бегали по спине.

По траншее понесли долгожданную канистру. Последние два-три дня в роте только и говорили, что о «подъёмных». Некоторые шутники-мечтатели делали предположения, что будут наливать не по сто, как обычно перед боем, а по сто пятьдесят, и даже по двести граммов, – ввиду важности поставленной задачи.

– Давайте, ребята, у кого что есть. Подставляйте.

Под струю, от которой шибало морозным спиртовым запахом, подставляли кто котелок, кто кружку. Тут же пили, задыхались, закусывали кто горстью снега, кто припасённым сухарём, кашляли и крякали от удовольствия. Никто не разговаривал. Только местные покуривали, сбившись в просторных ячейках, и тихо перекидывались редким ненужным словом. Им сейчас не вылезать из траншеи, не бежать к болоту. Пусть эти, штрафные, теперь туда сбегают. А они уже два раза… Половина роты там лежит, под кольями. Никаких «подъёмных» не надо.

– Командиры взводов – к командиру роты, – передали по цепи.

Старший лейтенант Солодовников посмотрел на них из-под сдвинутых бровей. Он сидел в жарко натопленном блиндаже, не снимая шапки, весь перепоясанный ремнями, и от него, как и от лейтенантов, пахло морозом и окопом.

– Ну что, товарищи лейтенанты, кажись, не последние мы у бога сукины сыны. А? Прошли наши группы. Из второго взвода вернулся один боец, передал, что за проволочным заграждением – болото. Живое. Хвать его за душу… Не пройти. Ползти надо. А поэтому ползти придётся отсюда. Отсюда и до склона. На пузе надо, товарищи лейтенанты, болото переползать. Так что тихо пойдём. Если получится. И почему ни разведка, ни сапёры не сообщили, что болото не замёрзло? Если не получится, по моему сигналу поднимайте людей и – вперёд. Приказа на отход не будет. Сам из пулемёта всех положу. Вопросы есть?

Вопросов не оказалось.

– Выдвигаемся через десять минут. Сигнал – две коротких очереди из дежурного «максима». Всё лишнее оставить в траншее. Всё. Давайте к людям.

Воронцов бежал по траншее, спотыкался. За ним, в темноте наскакивая друг на друга, чертыхаясь и смеясь, бежали младшие лейтенанты. Для некоторых из них предстоящая атака станет первым боем. А для кого-то, может так случиться, и последним. Передал по цепи приказ. Приказ приняли молча. Никто вопросов не задавал. Начали торопливо перекладывать вещмешки, укутывать в запасные портянки, выданные как полотенца, котелки, гранаты, взрыватели – чтобы не гремели. Некоторые, кто уже побывал в боях, гранаты рассовывали по карманам. На спину, чтобы не мешали ползти, сдвигали подсумки.

Воронцов дрожащими пальцами потрогал в кармане шинели створку складня. Попытался вспомнить молитву курсанта Краснова, которую тот читал всегда перед боем. Нет, ничего не приходило на память, ни единого слова. Всё из прошлого будто потонуло в нарастающем гуле крови в висках: сейчас… сейчас… сейчас… Нет, к этому привыкнуть нельзя. Сколько раз он уже поднимался. Сколько раз шёл под пулями. Спокойно, спокойно… Теперь ты идёшь в бой офицером, заклинал он себя. Да и вставать не надо. Надо тихо ползти вперёд. А там… Он побежал по траншее, повторяя одну и ту же фразу:

– Кашлять в шапки! Кашлять в шапки! Кашлять в шапки!

– Да мы там, на горке той, откашляемся, товарищ лейтенант, – ответил боец из четвёртого отделения, которого Воронцов приметил ещё во время учебных атак – Пескарёв. Весёлый парень. Чем-то Степана напоминал. Степан, как в плену побывал, да в отряде Радовского послужил, будто позабыл свои шутки-прибаутки. А этого, видать, ничто не взяло. Воронцов знал, что Пескарёв и плен пережил, и в карательном отряде успел послужить. И, между прочим, где-то под Вязьмой партизан из лесов вычёсывал. Значит, и по его, Воронцова, следу ходил. Но с сержантом Чинко он компанию не водил. Что-то стояло между ними.

Простучали, отчётливо отстреливая каждый патрон, две короткие очереди.

– Ну, Сашка, пошли, – услышал Воронцов голос лейтенанта Гридякина.

– Пошли, Коля. – И сказал бойцу, который стоял рядом и напряжённо всматривался через бруствер, словно пытался увидеть свою судьбу: – Передать по цепи: ползком – вперёд!

– Вперёд!

– Вперёд!..

– Пошли, мужики! Вперёд!..

Взвод продвигался вперёд двумя колоннами на сокращённых интервалах. Впереди – лейтенанты. Сзади, замыкающими, – сержанты.

До кольев доползли быстро. Пролезли под проволоку. Дальше начиналось болото. Когда взлетали ракеты, Воронцов видел, как курились парком чёрные полыньи. Болото широкое, брода не видать ни справа, где продвигался четвёртый взвод, ни слева, в полосе взвода Нелюбина.

Всё пока шло хорошо. Немцы их до сих пор не обнаружили. Если даже сейчас проснутся пулемёты, ребята забросают их гранатами. А двух-трёх минут, пока немцы выскочат из блиндажей и займут свои ячейки, им вполне хватит, чтобы перебраться через болото.

Воронцов придерживал на руках пахнущий смазкой автомат. Противогазная сумка с дисками, подтянутая под мышку, легко тащилась по шершавому льду рядом. Иногда Воронцову казалось, что она ползёт сама по себе. А вот и берег. Воронцов привстал на колено, оглянулся. Ракета погасла. Скат погрузился во тьму. Воронцов махнул автоматом, торопя бойцов. Часть взвода ещё копошилась на середине болота, обтекая чёрные дымящиеся полыньи. Рядом тяжело дышал лейтенант Гридякин. Надо же, время от времени оглядывался на него Воронцов, тоже полез.

– Зачем вам это? – шёпотом спросил Воронцов, наклонившись к лицу Гридякина.

– Ты, Сашка, знай занимайся своим делом, а я буду заниматься своим.

В чёрное небо взлетели сразу три ракеты, за ними ещё три. И тотчас ударили сразу три пулемёта. Трассеры уходили в сторону болота, где ещё копошились отставшие. И сразу же захлопали вверху гранаты.

– Вперёд! – заревел где-то совсем рядом ротный. – Живей, ребята! Хвать её в душу!

– Вперё-о-о-о!..

– А-а-а-а!..

Скат сразу ожил и хлынул вверх. Никто пока не стрелял. Немецкая траншея молчала. Но вот внезапно ожил один из пулемётов. Длинными очередями он расстреливал почти в упор карабкающихся по склону людей. Больше всего доставалось первому взводу. Значит, там разведчики не сработали. Либо ошиблись с направлением, либо далеко залегли и не добросили гранаты. Защёлкали винтовочные выстрелы, застучали немецкие автоматы. Вал встречного огня усиливался с каждой минутой. Но тут из-за болота ударили прямой наводкой орудия поддержки и миномёты. Мгновенными вспышками им ответили немецкие орудия прямой наводки, замаскированные на горе. Артиллеристы схватились в кинжальной дуэли.

Воронцов карабкался вверх, падал, делал короткую очередь, тут же откатывался в сторону, вскакивал и карабкался дальше.

– Вперёд! Встать! Всем – вперёд! – кричал он, оглядываясь на взвод.

В какое-то мгновение справа, шагах в десяти, он увидел своего замполита Саенко. Тот поднимал залёгших бойцов, тыкал их стволом автомата.

– Саенко! Дронов! Поднимайте всех! Вперёд!

Откуда-то сбоку выкатилась белая тень с оскаленным от крика лицом и винтовкой с примкнутым штыком.

– Чинко? Живой! Молодец! Где ребята?

– Все убиты!

– А ну давай – пару гранат туда! – И Воронцов указал автоматом в сторону бруствера, над которым колыхались каски и откуда стреляли автоматы.

Через мгновение туда полетело несколько гранат. Воронцов зубами выдернул чеку, разжал пальцы, отпустив на свободу скобу взрывателя. Лёгкий щелчок он скорее почувствовал, чем услышал. На ходу бросил ребристое тяжёлое тельце Ф-1, стараясь перекинуть его через бруствер. Взрыва он не услышал и не увидел. Мины миномётов усиления рвались уже в глубине обороны немцев. Там что-то вспыхнуло и загорелось, и на фоне пожара очертания горы стали ещё чернее. Чёрные каски вверху над абсолютно чёрным бруствером стали редеть. Неужели они отходят? Значит, получилось…

Левее уже началась свалка в траншее. Ворвались либо нелюбинцы, либо первый взвод. Теперь им, третьему и четвёртому, станет легче. Немцы наверняка переместились туда, чтобы выбить ворвавшихся из своих окопов.

Штрафников четвёртого взвода, залёгшего на склоне, длинными очередями поливал пулемёт. Цепь копошилась на месте. Кричали и выли раненые. Матерились лейтенанты. Ракеты взлетали в небо гроздьями. Огненные хлопки орудийных выстрелов чередовались со взрывами снарядов и мин. Артиллеристы добивали ПТО прямой наводки, которые немцы имели по всему периметру траншей.

И в это время сзади, за болотом, за траншеей, в которой штрафники несколько минут назад ждали сигнала атаки, загудело, завыло, и десятки огненных трасс, пронзая чёрное небо, устремились вверх. Ревущие кометы перелетали через гребень высоты, завершали там свою заданную траекторию и рвались в глубине немецкой передовой линии. От неожиданности взвод залёг. Исчезли и каски над бруствером вверху.

– «Катюши»!

– Это же наши долбают!

– Вперёд! – закричал Воронцов. – Последний бросок – бегом!

– А-а-а! – закричали справа и слева.

Рядом с Воронцовым карабкался лейтенант Гридякин. Он тоже что-то кричал и стрелял вверх из своего автомата. Воронцов ухватился за высокий пень, подтянулся, упёрся в него ногой и прыгнул вперёд. Мимо, обгоняя его, пронеслась трасса разноцветных пуль и рассыпалась среди изрубленных деревьев, где виднелись мелькающие фигурки – немцы. Они отходят!

Но тут же, из-за бруствера, до которого оставалось шагов семь-восемь, полыхнула другая, встречная, пронеслась над плечом, так что Воронцова инстинктивно поманило к земле. Хлопнул под ногами запал ручной гранаты. Воронцов перескочил её и через минуту перевалился через бруствер. Сзади его толкнули. Он упал вниз головой. Почувствовал под собой чьё-то тело. Оно было ещё живым, пахло потом и свежей перевязкой. Воронцов вскочил на ноги. На дне траншеи, привалившись спиной к плетню, которым были укреплены боковые стенки окопа, сидел немец и смотрел на него. Он тяжело, с хрипами, дышал, прижимая к забинтованной груди руки. Немец смотрел на него спокойным взглядом человека, готового ко всему. И в это время на Воронцова откуда-то из боковой ячейки прыгнул другой немец, сбил с ног и начал душить. Воронцов напрягся, с силой оттолкнул его ногами. На того тут же навалились двое – Чинко и Гридякин.

– Пулемёт! – закричал Воронцов. – Где пулемётчик? Саенко! Дронов! Живо своих пулемётчиков! – И он указал в сторону вырубленного снарядами березняка, где немцы, видимо, отступившие во время внезапной атаки штрафников, перегруппировывались и уже развёртывались в цепь.

А в самой траншее ещё шла драка. Сапёрные лопаты и приклады рубили и проламывали каски. Кололи штыками. Ползали на четвереньках, волоча за собой перебитые руки и ноги. Кричали нечеловеческими голосами. Матерились.

Два «максима» без щитков тут же установили по флангам и ударили по березняку. Но оттуда уже летели гранаты. Один из пулемётов сразу же потонул в разрывах. Другой продолжал кромсать накатывающуюся на траншею цепь. Раненые и убитые падали в снег. Живые тут же отползали назад, в сторону березняка. А остальные продолжали с криком бежать вперёд. Встречный огонь был слабым. Штрафники, ворвавшиеся в первую траншею, ещё не опомнились. У кого заклинило патрон в патроннике, забитом снегом и землёй во время броска к траншее и рукопашной. Кто не успел перезарядить и копошился, пытаясь дрожащими руками загнать в магазин новую обойму.

– Огонь! – кричали лейтенанты.

Гридякин заменил диск и стрелял длинными очередями.

Остановить контратакующих перед траншеей взводу всё-таки не удалось. Снова началась рукопашная. Несколько штрафников выскочили из траншеи и прыгнули вниз.

– Назад! – Воронцов перекинул автомат, выпустил очередь поверх голов.

Вернулись они назад или покатились дальше, вниз, Воронцов уже не видел. Чёрная тень перемахнула через колья плетня, на мгновение закрыв перед ним всё. Он наугад сбоку ударил её прикладом. Тень рухнула рядом. Скользнул по плечу штык и воткнулся в противоположный плетень. Воронцов выхватил из-за сапога нож и бил им до тех пор, пока не почувствовал, что тело обмякло и уже не сопротивляется.

– Саенку закололи, – услышал он над собой голос лейтенанта Гридякина.

– Где сержанты? – спросил Воронцов, осмотревшись и поняв, что и на этот раз отбились. – Дронов, ко мне! – закричал он.

Подбежал младший лейтенант Дронов.

– Что с Саенко?

– Убит, – ответил Дронов. – Наповал.

– Обойди правый фланг, проверь стык. Узнай, что там в четвёртом? Я – на левый. Если кто убит из сержантов, назначь новых. Уточните наши потери.

– Что делать с ранеными, товарищ младший лейтенант? – спросил сержант Чинко.

Что делать с ранеными? Ротный ничего не сказал.

– Всех перевязать. Кто может идти, пусть идут своим ходом. Тяжёлых пока сложите в блиндаже. И вот что, Чинко, посмотри там пулемёт. Не сильно ты его изуродовал?

– Ребята уже смотрят. Вроде работает. Патронов навалом.

– Это хорошо.

Подбежал Гридякин:

– Ну что, Сашка? Почему сидим тут? Ждём, когда нас контратакуют? Надо дальше наступать!

– Приказа не было. Иду к ротному.

– Понял. Скажи, что мне делать?

– Младшего лейтенант Саенко убили. Если сейчас пойдём дальше, я стану в середине, а вы с Дроновым по флангам. А пока проверь пулемёты.

– Есть, товарищ младший лейтенант! – Гридякин улыбнулся. Лоб его был разбит, но кровь уже присохла.