Текст книги "Змей Горыныч"

Глава 15.

Воевода.

Тьма разрасталась, пока не поглотила всё вокруг. Ратмир падал в эту тьму, как в воду, летел и кружился в падении. Где-то вдалеке был ещё кусочек неба с пушистыми облаками, раненные и разъярённые богатыри и чародеи, земля, обильно политая кровью. Теперь на всё это Ратмир смотрел словно через какую-то трубу, и всё это становилось всё меньше и меньше, а тьма становилась всё больше, пока не осталась лишь одна мысль. Милана. Почему-то она плакала, ей было жаль его. Ратмир тянулся к ней всей душой, но и она была слишком далеко. А затем всё исчезло. Страх и отвага, боль и счастье, ненависть и любовь – целые океаны страстей вдруг стали ничем. Как же хорошо, как же вовремя было умереть сейчас, но он не ещё не умер. Что-то барабанило в его груди, настойчиво отбивая ритм. Сначала тихо и едва заметно, потом всё сильнее и уверенней, затем уже с неистовой силой. Сердце билось, кровь ударила в виски. Ратмир открыл глаза и почувствовал, как с болью грудь его поднимается и опускается при каждом вздохе. В нос ударил неприятный запах крови и сырой плоти. Ратмир увидел деревянный потолок на бревенчатых стенах, окна с плотно закрытыми ставнями и настежь открытый дверной проём, через который доносилось кудахтанье кур и яростный гогот гусей, каким они встречали каждого прохожего, который, по их мнению, представлял для них опасность. Богатырь был жив, в этом не было сомнения, как и в том, что он был уже не на поле боя, а в какой-то избе. Ратмир сделал над собой усилие, приподнялся на локтях и осмотрелся получше. Он лежал на лавке, рядом было множество таких же лавок, на которых лежали раненные витязи. Все они были без сознания, раны их были обмотаны повязками. Ратмир взглянул себе на грудь и увидел там такую же тугую повязку, которая и мешала ему дышать. Он принялся снимать её, и вскоре выбросил ткань на пол. Справа на груди появился уродливый красный шрам, вероятнее всего, такой же был теперь и на спине. Ратмир понимал, что ему пробили лёгкое, но из-за этого для него ещё большей было загадкой, почему он выжил. Рядом с ним лежал в ножнах меч, добытый им в бою, с изображённым на нём крестом с закругленными концами.

– Ратмир, – послышался вдруг знакомый голос. Но раньше этого голос звучал властно и уверенно, теперь же был еле слышен. Ратмир стал глазами искать сотника Олега и вскоре нашёл его на одной лавке в углу избы. Богатырь снова сделал над собой усилие и поднялся на ноги. Он чувствовал в себе силу, будто и не был ранен. Ратмир подошёл к воеводе и на мгновение ужаснулся увиденному. Олег теперь выглядел жалко, весь бледный, в окровавленных повязках, а вместо руки, уверенно держащей меч в бою, теперь был перевязанный окровавленными тряпками обрубок.

– Ты жив, слава Богу, – сказал он Ратмиру.

– Ты тоже жив, сотник, – отвечал ему богатырь.

– Да, ты спас мою жизнь, – отвечал он, – этого я никак от тебя не ожидал. Но ты лишь продлил мои мучения. Я не выживу, вашим новым сотником станет Гарольд, я уже распорядился.

– Этот рыжий скот будет повелевать нами? – возмутился вдруг Ратмир и сам удивился ноткам ненависти, прозвучавшим в его голосе.

– Он – хороший воин, – спокойно отвечал Олег, – но это всё временно. Вольга найдёт нового сотника, как только вы вернётесь в Новгород. Послушай, Ратмир. Мы все думали, что ты слабак, избалованный неженка, а ты оказался совсем не то. Ты убил двоих, мы думали, что и сам ты погиб. Но Филипп был прав, не нужно было нам брать тебя с собой в тот бой. Мы чуть не потеряли тебя.

– Мы победили? – спросил Ратмир, словно и не слышал его слов.

– Да, мы заставили их отступить, – отвечал сотник, – но сил преследовать их больше не было. Возможно, они ещё вернуться, но стены Змеиной Заставы крепки и смогут защитить вас.

– А что Змей Горыныч? Он так и не появился? Вообще, сколько времени я пробыл в беспамятстве?

– Ты спал недолго, битва была вчера. Мы не видели никакого Змея Горыныча. Более того, мы взяли в плен троих колдунов. Двое умерли от ран, но один по имени Захар, жив. Все они сказали, что ничего не слышали ни про какого Горыныча. Но мы узнали много другого. Оказывается, вождь Усыня недавно умер. Не погиб в бою, а просто упокоился, как самый обычный смертный старик. Мстислав объявил себя новым вождём, но за ним пошли не многие. Появились и другие вожди, за ними тоже пошли колдуны. Клан Змея распался, его больше нет. Конечно, Мстислав считает своих колдунов кланом Змея, они даже оставили себе старое знамя, но они уже совсем не то, что раньше. Чтобы подтвердить своё право называться кланом Змея, они и решили вернуться на землю, которая когда-то была их родиной. Они и не рассчитывали встретить здесь такое сопротивление. Думаю, Мстислава теперь свергнут, если он не согласиться уйти обратно за Волгу. Им конец. Но есть и другие вожди, которые сейчас далеко, но которые что-то замышляют, и, вероятно, один из них и есть тот самый Змей Горыныч, не дающий тебе покоя. Но они уже на страшны, нашей земле, клана Змея окончательно уничтожен, он больше не возглавит восстание, он больше не побеспокоит нас, с ним покончено, и можно жить спокойно. Вернуться в Новгород, завести семью, растить детей и забыть весь этот ужас. Теперь нам ничто не угрожает, теперь нам не нужно быть жестокими и видеть в каждом врага. Теперь война окончательно завершилась, мы победили. Нужно как можно скорее сообщить об этом в Новгород.

– Закончилась? – не своим, полным злобы голосом произнёс Ратмир, – Ну уж нет, ничего не закончилась. Вы вытащили меня из храма, дали оружие, заставили убивать. «Ангел упавший в грязь». Да я теперь настоящий убийца, такой как же, как и все вы. Ненавижу, поскорее бы ты уже сдох.

Под конец он почувствовал, что на глазах у него наворачиваются горькие слёзы отчаяния и отвернулся. Ратмир не видел выражения лица Олега, но чувствовал странную злобу, поднимающуюся у него в груди. От собственной дерзости у него закружилась голова, но юному богатырю нравилось это ощущение, он чувствовал в себе силу и радовался немощи сотника. Ратмир вышел на улицу, щурясь на солнце и увидел вдали толпу богатырей. Все выжившие и не тяжело раненные из сотни Олега собрались теперь здесь.

– Монашек, чтоб я сдох, сукин ты сын, живой! – послышался задорный бас Гарольда.

– Неужто, Варяг, ты думал, что я сдохну раньше тебя? – бросил ему Ратмир, – да я ещё помочусь на твоей могиле.

И снова голова словно опьянела от неслыханной дерзости, которую он себе позволил. Ратмир знал, что скандинавы обижаются, когда их называют варягами, ведь у них там так много племён, у каждого своё название, своя история, а на Руси у всех у них была одна кличка, данная при этом чужеземцами. Гарольд вытаращил на него удивлённые глаза, но в следующий момент громко расхохотался, засмеялись и другие.

– Ратмир, – подбежал Айрат и крепко обнял его, причинив боль. Глаз богатыря был перевязан повязкой через голову, лицо было бледно, как мел.

– Этого не может быть, – разглядывал его Филипп, – твоя рана закрылась, за одну ночь. Это просто невозможно.

– Истинно, ибо невозможно, так говорил Тертуллиан, – усмехался Ратмир, цитируя отца церкви, – Мне бы сейчас вина.

– Бабу тебе нужно, – снова заговорил Гарольд, – найди себе вдову какого-нибудь многожёнца, подари что-нибудь, по Турлиана своего расскажи, и она твоя.

Ратмир застенчиво опустил взгляд, и скандинав тут же это заметил.

– А, смотри-ка, прикончил двоих, а всё строит из себя святошу. Неужто тебе бабу не хочется? Только не ври, после боя всем хочется, больше, чем вина.

– Посмотрим, – лишь отвечал Ратмир, глядя ему в глаза.

– Ладно, пойдём, – уводил его Филипп.

– А Филипп, кстати, тоже разделался с двумя, – рассказывал Айрат, когда они ушли уже достаточно далеко, – а всё скромничал. Я-то ни одного не убил, да ещё и глаз потерял.

– Мне просто повезло, – отвечал Филипп, – но здесь нечем хвалиться. Я молился, и Бог помог мне.

– Бог лишь в одном мог помочь тебе, – заговорил вдруг Ратмир, – если бы позволил умереть. Но он хочет, чтобы мы убивали, чтобы губили свои души. А может, Бога и вовсе нет? Мы просто копошимся здесь, как черви, истребляем друг друга, а потом сдохнем, и ничего от нас не останется. И был ли смысл убивать друг друга? Хотя, только это нам и остаётся в этой грязи.

– Эх, Ратмир, вижу ты очень расстроен, – с пониманием говорил Филипп, – мы все расстроены. Пойми, этот мир ужасен, он действительно грязный и мерзкий, как ты говоришь. Но это лишь испытание. Нужно прожить в этой грязи и не смешаться с ней, и тогда в конце времён мы воскреснем и будем с Богом. А те, кто смешаются с грязью, так в ней и останутся.

– И ты действительно веришь в это?

– Да, и ты должен верить, потому как ты – богатырь.

– Я должен верить только потому, что должен? А если я не могу? А если я не хочу? Что будет? Бог накажет меня? Что же он не наказывает, что же не даёт мне умереть, а всё мучает. Хочет посильнее извалять меня в грязи? Думает, что это смешно?

– Да уж, смешно, – усмехнулся Айрат.

– И что же он не наказывает меня? – продолжал Ратмир, – вот он я, в его руках целая Вселенная. Что же он не разделается со мной?

– Ратмир, я не узнаю тебя, – поднимал голос Филипп.

Ратмир и сам не узнавал себя, чувствовал, будто говорит не он, а кто-то чужой говорит его голосом. Каждое слово причиняло ему боль, но он всё равно говорил. Теперь же он вдруг замолчал и оглядел своих собеседников. Один с перевязанным глазом, лицо наполовину опухшее, может, и не выживет, а всё смеётся чем-то, радуется. Другое с полным сочувствия лицом излагает какие-то богословские истины. Потерял семью, потерял себя и уже давно должен был умереть, но всё боится, и оправдывает свой страх смерти религией. Обоих здесь не должно было быть, оба были словно живые мертвецы. Ратмир вдруг почувствовал невероятное отчуждение. Они никогда не поймут его, они даже говорят на разных языках, он не знает их, а они не знают его.

– Ты и не знал меня, – бросил Ратмир Филиппу и, повернувшись к нему спиной, пошёл прочь. Наконец-то он остался один, но какая-то чужеродная, неистовая ярость кипела внутри него, затуманивала разум. Он не понимал, что с ним происходит, и никто не мог объяснить ему, в чём дело, никто, кроме волхвов. Если они ещё на заставе, нужно было непременно их разыскать. Они должны Ратмиру, в своё время он хорошо выручил их, хоть и не все воспользовались его помощью. Но сейчас богатырь даже радовался тому, что не все чародеи покинули заставу. Ноги словно сами принесли его к знакомой избе. Почему-то Ратмир был уверен, что здесь кто-то есть, но сколько он ни стучал, ему не открывали. Он уже собирался уходить, но тут за спиной услышал деревянный скрип.

– Тебе чего? – спросил незнакомый голос.

– Мне нужны волхвы, – обернулся Ратмир, – нужно поговорить с ними.

– Волхвы уже давно все заставу покинули, ещё во время второго крещения, – отвечал полуслепой горбатый старик, – нешто ты не знаешь?

Ярость клокотала внутри Ратмира. Он достал из ножен свой меч, тот самый, которым зарезал двух чародеев и ткнул им в грудь старика. Тот в ужасе попятился, и богатырь вошёл в дом.

– Говори, где волхвы, – кричал Ратмир, словно в бреду, – или умрёшь.

– Не тронь его, – послышался рядом чей-то голос. Ратмир повернулся и увидел Доброслава. Рядом с ним был уже знакомый волхв с большой родинкой возле носа и пара молодых волхвов.

Ратмир убрал меч от старика, но не спрятал его в ножны.

– Вот вы где, – проговорил он, – прячетесь. Сначала в избе меня заперли, а теперь дверь не открываете. Нет уж, так не пойдёт.

– Что тебе нужно? – спокойно спрашивал Доброслав, а молодые волхвы уже нахмурились и напряглись, готовясь разделаться с дерзким хамом.

– Мне нужны ответы, – заговорил Ратмир, чувствуя некоторую неловкость, – кроме вас мне некому помочь. Я совсем запутался. Сначала эти сны. А теперь – вот. Я убил двоих колдунов, меня ранили, я знаю, рана был смертельна, но я выжил.

– Дайте ему рубаху, – произнёс Доброслав, – не дело по заставе в одних штанах расхаживать. А теперь садись, богатырь, говори.

– Ратмир, – сказал Ратмир, усевшись на лавку, – меня зовут Ратмир. Ты, владыка, сказал, что во мне есть чародейская кровь. Я подумал, что ты чем-то поможешь мне разобраться в себе.

– Я вижу в тебе не только чародейскую кровь, – отвечал Доброслав, – я вижу в тебе силу, как у инициированного чародея. Да и оружие у тебя чародейское. Скажи, кто тебя инициировал?

– Меня никто не инициировал, – отвечал Ратмир, натягивая рубаху, – я взял этот меч в бою и убил двух колдунов. При этом я почувствовал что-то странное, будто я забрал их силу.

– На это способен лишь инициированный чародей, – настаивал на своём Доброслав, – без инициации ты просто не научен забирать силу через оружие. Колдуны годами учатся наводить порчу, как мог ты освоить это ремесло за пару дней?

– Мне и самому интересно.

– А может быть так, что в бою он сам себе инициировал? – спросил волхв с родинкой у носа гнусавым голосом, – такие случаи прежде бывали. Бывало, человек и не знает, что в нём чародейская кровь, а потом убьёт, и всё, он чародей.

– Добран, это было в древности, – скептически отвечал Доброслав, – тогда и чародеи были сильнее, и чар в мире было больше, теперь всё по-другому, ты и сам это знаешь.

– Знаю, – раздражённо отвечал Добран, – но как тогда это объяснить? Кто его инициировал?

– Если он самоинициировался, тогда я ничего не понимаю, – опустил руки Доброслав.

– Кто я теперь такой? – не сдавался Ратмир, – Скажите, что я теперь такое? Колдун ли я? Или что-то другое? Скажите, иначе я просто сойду с ума!

– Ты не колдун, – отвечал Доброслав, – колдуны – чистокровные чародеи, и очень гордятся этим. Но только колдуны могут убивать чародейским оружием, забирая силу у врага. Нам, волхвам, такое не подвластно. И это ещё одна загадка для меня.

– А может он волшебник? – предположил один молодой волхв.

– Что это значит? – ухватился за его слова Ратмир.

– Есть волхвы, есть колдуны, а есть волшебники, – отвечал Доброслав, – Первые служат людям, вторые служат себе, и лишь волшебники могут служить и себе и людям одновременно. Волхвы – знатоки светлых чар, тёмные чары мы знаем, но плохо. Колдуны, напротив, знают больше тёмные чары, а в светлых чарах мало что умеют. Но иногда в клане волхвов или в клане колдунов появляются волшебники – чародеи, которые в равной степени владеют и светлыми, и тёмными чарами. Они могут быть полукровками, как волхвы, но через волшебников кровь может очиститься, и, если они захотят, их потомки будут уже колдунами, чистокровными. А могут быть и чистокровными от рождения, но иметь детей от людских женщин, которые будут полукровками. В общем, без волшебников чары вообще не имели бы смысла. Говорят, было время, когда все чародеи были волшебниками, но это было очень давно. Доподлинно известно, что раньше волшебников было больше, и появлялись они часто. Но никто не рождается волшебником и не становится им сразу после инициации. Часто проходят годы и даже десятилетия после инициации, прежде чем чародей станет волшебником. Волшебники несут в себе равновесие чар, и потому почитаются и колдунами, и волхвами, могут быть вождями и тех, и других. Но ты никак не можешь быть волшебником.

– Что же я такое, и что позволило мне выжить?

– Твой меч очень необычный, – продолжал верховный волхв, – я узнаю этот знак на нём, крест Коловрата. И сталь знакомая. Такие мечи делали только в одном месте – на Сорочинской горе. Она так называлась, потому что волшебник, возглавлявший тамошних волхвов, именовал себя Сорочинским Мастером.

– Делали? – переспросил Ратмир.

– Да, уже не делают. Всех чародеев Сорочинской горы уничтожили богатыри. Как и всё их оружие. Так что такой меч в наше время – это больше редкость.

– А что ты скажешь на это, владыка?

Ратмир запустил руку в карман своих штанов и достал оттуда амулет на старой, перепачканной от времени верёвке.

– Тот же знак, – говорил богатырь, – он достался мне от отца.

Доброслав, не спрашивая разрешения, выхватил у Ратмира амулет и зажал его в руке. Затем волхв закрыл глаза и на время погрузился в себя. Когда он открыл глаза, то вернул оберег его владельцу.

– Я чувствую в нём сильные защитные чары, – произнёс он, – сомнений нет, что он с Сорочинской горы. Но такие обереги работают, лишь пока жив чародей, их изготовивший. Или, если… Кем был твой отец, юноша?

– Его звали Вышеславом. Я мало помню его.

– Я слышал, что все Сорочинские чародеи погибли вместе со своим Мастером. Но что, если кто-то из них спасся?

– Мой отец скончался три года назад, – отвечал Ратмир.

– Есть такие хитрые чары, которые позволяют сохранять силу оберега и после смерти чародея. Например, если он передаёт свою силу кому-то из родственников и передаёт ему амулет. Но твой отец не мог тебя инициировать. Значит, здесь что-то другое. Я уверен, что оберег действует, и очень хорошо. Правда, работать он начал только после твоей инициации. Он позволяет твоим ранам быстро исцеляться, защищает от злых чар, и защищает при этом только тебя, и того, кому, возможно, ты подаришь этот оберег. Всё это очень необычно.

– Что ж, спасибо за помощь, – поднялся с места Ратмир. Ему уже надоело смотреть на недоумение волхвов, к тому же, он узнал уже всё, что хотел узнать.

Но Доброслав задержал его.

– Думаю, не нужно тебе говорить, что если выдашь наш секрет, то мы выдадим твой. Ты нас не видел и с нами не говорил. Если что, нас вообще нет в городе. Мы договорились?

– Договорились, – бросил лишь волхву Ратмир и переступил через порог. Но как только он ушёл, прежняя уверенность покинула его. Неужели он больше не человек? Неужели он теперь станет врагом всех тех, кого до этого считал своими друзьями? Нет, в это невозможно было поверить, от этих мыслей стало невероятно тяжело на сердце. Ратмир уже принёс богатырскую клятву, и не мог нарушить её. Вечером ещё одна печальная новость встревожила его сердце. Сотник Олег Медведь скончался, его мучениям пришёл конец. Новым сотником стал Гарольд, сын Тормунда. Это не предвещало ничего хорошего.

Глава 16.

Айрат.

Ратмир проспал крепким сном всю ночь. Ничто не потревожило его, никакие кошмарные сновидения не донимали. Змей Горыныч словно отступил, устрашившись силы оберега. Ратмир больше не горел изнутри и впервые за долгое время выспался. Он чувствовал невероятную силу, будто бы обманул саму смерть. Амулет заживлял его раны, не позволяя ему погибнуть, а его меч по силе превосходил клинок каждого воина на заставе. Ратмир не знал, что ему делать с этой внезапно обретённой силой, но чувствовал странное, пугающее могущество. Он мог теперь одолеть даже Гарольда один на один, он – его худший ученик, как признавался некогда сам скандинав. Ратмир решил проверить это при первом же удобном случае, потренироваться с сотником. Богатырь зевнул и лениво потянулся на лавке. Он здоров, он силён, он могуч. С этой мыслью Ратмир поднялся на ноги и направился к умывальнику. Он был в самом лучшем расположении духа, рана его почти уже его не беспокоила. Напоминанием о ней был лишь красный струп. Ратмир умывался прохладной водой, и в этот момент ему казалось, что даже телом он стал крупнее, и у него значительно прибавилось физической силы. Возможно, так оно и было, ведь богатырь теперь с лёгкостью высоко поднимал щит и копьё в бою, умело орудовал мечом. Неподалёку показалась фигура Филиппа, казалось, богатырь был чем-то серьёзно опечален. Ратмир окликнул его. Ему не терпелось поделиться со своим другом радостными новостями о улучшении своего самочувствия. Но Филипп словно не слышал его и с печальным выражением лица думал о чём-то своём.

– А ты чем так расстроен? – спрашивал Ратмир, – Что-то случилось? Я проспал что-то важное.

– Да, кое-что ты проспал. – отвечал Филипп, – Айрат, видимо, тронулся умом. Ночью он совершил нечто совершенно глупое и мне не понятное. Зачем-то пробрался к избе, где был заточён Всеволод Хрящ и отпустил его. Представляешь? Олег скончался, и застава осталась без воеводы. Видимо, Айрат хотел сделать воеводой снова Всеволода. Но при этом он ни с кем не посоветовался, даже со мной. Действовал тайно и только по своему усмотрению. Но он не смог осуществить задуманное. Талмат и Госта почему-то не спали ночью и схватили его. И отвели к Гарольду. Наш сотник пришёл в бешенство, и тут же объявил себя новым воеводой заставы. А Айрата и Всеволода приказал заточить в погребе. Сегодня, в полдень он решил учинить над ними суд, и сдаётся мне, новый воевода будет беспощаден.

– В каком смысле? – недоумевал Ратмир, – уж не хочешь ли ты сказать, что он прикончит Айрата? Неужели ты допустишь это?

– Посмотрим, нужно дождаться суда. Не думаю, что Гарольд решиться его казнить. Это будет прямым нарушением богатырской клятвы. Никто из богатырей не может отнять жизнь у христианина или причинить ему тяжёлые увечья. Он должен сначала добиться отлучения Айрата от церкви, а на это есть право лишь у отца Иоакима.

Ратмир, прищурившись, взглянул на солнце, и с тревогой для себя обнаружил, что уже скоро полдень.

– Я поговорю с Айратом, – решительно произнёс он, – Где его держат?

– Оставь эти глупости, Ратмир, – устало отвечал ему Филипп.

Но Ратмир и не думал отступать. Он знал, где держали в заточении Всеволода Хряща, возможно, там же находился и Айрат. Нужно было поговорить с ним, нужно было всё выяснить ещё до суда. Ещё издали Ратмир приметил возле избы Талмата и Госту. Печенеги караулили здесь кого-то, сомнений не было, их пленник был очень важен для Гарольда. Ратмир шёл прямо на них, не замедляя шагу, пока ладонь Талмата не прикоснулась к его груди и силой остановила богатыря.

– Ты куда собрался? – строго спросил он.

– Мне нужно поговорить с Айратом, – отвечал лишь Ратмир, грубо отстраняя руку печенега.

– К нему не велено никого пускать. Так что лучше топай отсюда.

Последние слова кольнули Ратмира прямо в сердце, и, опустив руку на эфес своего чародейского меча, он решительно произнёс:

– Я поговорю с ним. Против вашей воли или нет.

– О, а Монашек совсем страх потерял, – усмехнулся Госта, доставая из ножен свой меч. Ратмир сделал тоже самое. Он был уверен, что не погибнет сегодня, но очень хотел попробовать свои силы, испытать свои возможности в схватке с этим искусными воинами. Но тут кто-то сзади схватил его за руку. Ратмир обернулся и увидел разгневанного Филиппа.

– Ты с ума сошёл? – неистовствовал он, – Или тебе жить надоело? Решил таким дурацким способом покончить с собой? Ты хоть понимаешь, как глупо сейчас выглядишь?

И действительно, к Ратмиру вдруг пришло осознание, что, не смотря на всё то, что он пережил, в глазах окружающих он был всё ещё слабым, хоть и очень удачливым чудаком. В этот момент ему больше всего хотелось рассказать Филиппу про свою внезапно обретённую чародейскую силу, но богатырь понимал, что его друг – верный христианин не поймёт его и не одобрит. Пришлось спрятать меч в ножны и под дружные усмешки печенегов отступить. А вскоре появился и сам Гарольд в компании Эдварда Хромого и ещё пары богатырей. Воевода велел вести пленников на суд. Богатыри и все жители заставы стали стягиваться на центральной площади. Ратмир и Филипп пришли сюда в числе первых. Они видели, как рядом со связанным Всеволодом Хрящом вели так же связанного славного богатыря Айрата. Вид у последнего был ещё хуже, чем вчера: лицо было наполовину бледным как мрамор, наполовину красным и распухшим. Больше всего оно распухло вокруг отсутствующего глаза, закрытого тряпкой. Всем своим видом Айрат вызывал глубокое сочувствие, было видно, что он очень страдает от своей раны, и в это мгновение Ратмир был бы рад отдать ему своё оберег, лишь бы тот исцелился.

– Начнём с тебя, Хрящ, – заговорил Гарольд, – сегодня ночью ты пытался поднять восстание против христианских богатырей, а, значит, и против самой христианской веры. Это тяжёлое преступление, скажешь ли что-нибудь в своё оправдание.

– Хочешь, чтобы я оправдывался перед тобой? – злобно бросил ему Всеволод, – Меня поставил здесь воеводой новгородский воевода Вольга. Я правлю здесь по закону, и мне решать, как здесь править.

– Любая застава имеет право низложить своего воеводу, если он не справляется, и выбрать нового.

– Олега никто не выбирал, как и тебя, вы – заговорщики.

Возможно, эти слова и задели Гарольда, но внешне он оставался спокоен, так как был слепо уверен в своём превосходстве.

– Настоящий заговорщик – это ты, Хрящ, – произнёс он, – пустил на заставу волхвов, предал христианскую веру, заведя себе много жён….

– Я пустил на заставу местных, чтобы усилить её, это никем не запрещено. Волхвы они, или нет, мне не ведомо. Ни ты, никто из твоих людей не видели, как они справляют свои ритуалы, и никто не знает, для каких целей стоят идолы на площади. А что касается моих женщин. Ты можешь доказать, что они мои жёны? Я не венчался с ними в церкви, у меня нет от них детей, я просто взял над ними опеку.

– Довольно! – рявкнул Гарольд, – твои воины струсили на поле боя с колдунами. А сегодня ты хотел тайно, ночью напасть на нас, используя помощь предателя из числа нашей сотни. Ты виновен, таково моё решение воеводы.

– И что ты сделаешь, воевода? – не сдавался Всеволод, – Твоя вера слаба, в ней слишком много правил. То ли дело, вера наших отцов. Правила не позволяют тебе наказать меня, я – христианин. Но я же исповедую и веру наших предков, верую в духов и богов, верую, что после смерти стану тем, кем был при жизни и перед смертью. Я умру воеводой, и этого ты мне тоже запретить не вправе. Так что кончай валять дурака, и если уж не можешь отпустить меня, то пусть меня вернут обратно в заточение.

– Ну уж нет, – сквозь зубы прорычал Гарольд, – так просто ты не отделаешься. Ты – нехристь, и я, как законный воевода Змеиной Заставы, признаю тебя врагом христианской веры и предателем, и приговариваю к смерти. Госта исполнит мой приговор.

– Ты много на себя берёшь, варяг, – злился Всеволод, но богатыри уже под руки тащили его к большому пню.

– Вольга этого не одобрит! – кричал Хрящ, когда его голову положили на пень, а Госта занёс над его шеей острый топор с длинной ручкой.

– Будьте вы про….

Но Всеволод не договорил, топор оборвался его на полуслове, и буйная голова в один момент отделилась от тела. Ратмир вдруг снова почувствовал подкатывающую тошноту. Настолько глупой, нелепой показалась ему человеческая жизнь, которую можно прервать лишь отделением одной части тела от другой. Голову Всеволода тут же убрали в мешок, его кровоточащее тело оттащили в сторону и бросили на землю. При определённом угле зрения можно было посчитать, что здесь просто лежит человек, но, если присмотреться, у него напрочь отсутствовала голова, а там, где она должна быть, лишь лужа крови. Сцена казни бывшего воеводы никого не оставила равнодушным. Народ заставы возмутился, не ожидая такой развязки, послышались недовольные вопли, то там, то здесь возникали стычки с богатырями.

– Теперь ты, Айрат, – невозмутимо продолжал Гарольд, – скажешь, почему пошёл на предательство, почему поддержал эту собаку?

– Скажу, – отвечал Айрат, который выглядел ещё более измученным, чем прежде, – Я не хотел быть предателем. Я не знал своего народа, плохо помнил его язык. Колдуны похитили меня ещё ребёнком и сделали рабом. Вы – богатыри, стали для меня семьёй, Новгород стал для меня родиной. Но недавно всё изменилось. Мы сражались в Пичаево, и я, спасая жизнь Ратмиру, смертельно ранил одного местного. И, умирая, он запел песню на своём языке, и я узнал эту песню, вспомнил её. Этой песней мои соплеменники провожали мёртвых на тот свет. Но убитый мой сам по себе спел эту заупокойную песню. С тех пор я не знал покоя. Гарольд, опомнись. Зачем губить местных людишек? Всеволод мог жить с ними в мире, почему бы и нам не попробовать? Мы боялись, что они перейдут на сторону клана Змея, поднимут восстание. Но клана Змея больше нет, а то, что от него осталось, не причинит нам большого вреда. Убийствами и жестокостью мы лишь настроим людей против себя. Всеволод смог бы всех примирить, он был хорошим воеводой, но вот вы обезглавили его, даже не подумав о его многочисленной семье. Кто теперь о них позаботится? Опомнись, Гарольд, так же нельзя, мы же – христиане. И эти люди одной с нами веры.

Наконец, Айрат умолк. Было видно, что в свою речь он вложил все свои оставшиеся силы и теперь окончательно ослаб. Гарольд задумчиво почесал свою рыжую бороду и, наконец, заговорил:

– Всё это ты мог сказать нам, не вытаскивая Всеволода из заточения. Теперь же он мёртв, а воевода на заставе – я. И я приговариваю предателя к смерти.

– Гарольд, нет! – послышался вдруг голос Филиппа, – у тебя нет такой власти. Он – христианин.

– Уже нет, он предал христианскую веру.

– Это не тебе решать, – не сдавался Филипп, но его не подпускали к воеводе.

– Хочешь присоединиться к нему? – бросил ему в лицо Гарольд. А Айрата тем временем уже укладывали на пенёк. Филипп отвернулся, чтобы не смотреть и вдруг быстром шагом пошёл прочь.

– Ты куда? – схватил его за руку Ратмир, – неужели ты позволишь ему?

– А что я могу сделать? – раздражённо отвечал Филипп, – ты сам всё слышал. Айрат предал нас.

– Но он же твой друг.

– Уже нет. Послушай, Ратмир, мою семью уничтожили печенеги. Возможно, среди них был отец и дядьки Талмата и Госты. Получается, я должен их ненавидеть? Нет, он мои единоверцы, они богатыри, они проливали кровь за спасение людей. Здесь мы забываем о своём происхождении, о своём прошлом. Здесь мы в первую очередь слуги Господа. А Айрат забыл об этом, стал думать о своих соплеменниках, давно забывших его, давно ему чужих.

– Тук!

Холод прокатился по телу Ратмира. Он застыл в ужасе и по страшному, в один миг побледневшему лицу Филиппа мог прочитать всё. И всё же Ратмир обернулся, отказываясь верить своим глазам. Голова Айрата катилась по земле, как какая-то игрушка. Безголовое тело лежало на земле, и ноги его ещё едва шевелились, словно подавая признаки жизни. В одночасье Ратмир так же побледнел и почувствовал подбирающуюся к горлу тошноту. Бедный Айрат. Ратмир совсем недавно спас ему жизнь, но на самом деле обрёк его на ещё более ужасный конец. Богатырь пал от рук тех, кого считал своими друзьями, пал раненный и беспомощный, одинокий и оставленный целым миром. Ратмир вцепился зубами в свою руку и прокусил её до крови. И всё же какая-то неистовая ярость внутри него не давала ему потерять рассудок. Он был силён, он был могуч, он сможет свергнуть Гарольда. Только не нужно торопиться. В таком деле меньше всего нужна спешка. Нужно как следует всё продумать, нужно подготовить план, опираясь не только на свою силу. Гарольд ещё пожалеет о смерти Айрата и Всеволода, они теперь станут героями для новых заговорщиков, которые объединяться вокруг Ратмира и обязательно отомстят. Эти мысли успокаивали и вселяли надежду. И только благодаря им Ратмир не потерял в тот момент самообладания.