Текст книги "Змей Горыныч"

– О нет, лукавый полубог, ты не в праве меня заставлять, – воинственно поднялся на ноги Ратмир, – у всех есть выбор, и у меня он тоже есть. Я могу отказаться, я могу перейти этот мост, если захочу.

– Да, ты можешь это сделать, – согласился Симаргл, – но тогда никто не сможет защитить мир от упырей. Всё, что тебе близко и дорого – будет уничтожено ими.

– Я не Змей Горыныч, – произнёс Ратмир и тут с содроганием почувствовал тёплое дыхание позади себя. Богатырь обернулся и взглянул прямо в змеиные глаза. Он был здесь, трёхглавый зверь, точь-в-точь такой, как в его кошмарах. Существо тяжело дышало полной грудью, неистовая, необузданная сила исходила от зверя. Змей стал набирать воздух в грудь всеми шестью ноздрями. Ратмир знал, что это предвещает, но на этот раз не испугался и властно произнёс:

– Нельзя!

И зверь его послушал и выдохнул воздухом, а не огнём. Это мерзкое, неестественное во всех своих членах создание подчинялось ему.

– Сидеть! – приказал Ратмир, и Змей подогнул задние лапы и уселся прямо на Калиновом Мосту. Богатырь не смог сдержать своего смеха. Его самый страшный кошмар слушался его, как послушный пёс. Все страхи отступили и исчезли, открыв дорогу к невиданной, пьянящей власти.

– Он часть тебя, так же как и ты – часть его, – говорил за спиной Симаргл. Ратмир подошёл к зверю так близко, как только можно и протянул вперёд свою руку. И змеиная морда потянулась к его руке, позволила погладить себя. Ратмир пошёл дальше, он пробрался прямо между мерзкими змеиными шеями и вдруг уселся верхом на среднюю из них. Змей оставался покорным и здесь.

– Он не всегда будет подчиняться тебе, – говорил Симаргл, – иногда и ты будешь подчиняться ему. Но я научу тебя управляться с этой силой, я направлю тебя и помогу тебе.

– И что же мне теперь делать?

– Для начала произнеси клятву, – отвечал полубог, -повторяй. Я, Хранитель Тайны, по воле богов и Стража Времени наделённый властью Змея Горыныча клянусь, что буду свято хранить тайну дороги к Калинову Мосту, буду верно служить богам и людям, сделаю всё, что в моих силах, чтобы уничтожить племя упырей и Отца Поколения упырей. Клянусь, что никогда, покуда я несу свой дозор, я не ступлю на Калинов Мост и не посягну на власть богов и людей. Если же я нарушу свою клятву, пусть боги лишат меня моей силы и покарают меня так, как пожелают.

Ратмир повторил слово в слово всё, что велел ему Симаргл.

– И что дальше? – спросил он.

– Возвращайся на землю. Ты теперь волшебник. Волхвы и колдуны будут служить тебе. Покори их, дай им цель, дай им дом, стань их вождём. Пусть он помогут тебе в твоей битве с упырями.

– Что ж, прощай, Страж Времени, – улыбался Ратмир, сидя верхом на Змее.

– До скорой встречи, Хранитель Тайны, – отвечал Симаргл и впервые улыбнулся ответ.

И Змей Горыныч довольно заурчал, со всей силы оттолкнулся и спрыгнул с моста, унося с собой своего добродушного всадника.

Глава 19.

Поединок.

Змей уносил своего всадника через пространство с такой скоростью, что Ратмир видел лишь вереницу цветов, сменяющих друг друга в едином потоке. Они летели, нет, они падали. Внизу была видна земля, дождём превращённая в грязь, и в этой грязи лежало бездыханное тело богатыря. Змей со своим всадником летел прямо в это тело. Вблизи от земли Ратмир с силой зажмурился, но не почувствовал падение. Вместе этого он почувствовал невероятную тесноту и неистовое биение сердца в груди. Богатырь стал жадно глотать воздух, словно он не дышал целую вечность. Теперь он лежал в грязи, целый и невредимый внешне, но внутренне навсегда другой. Меч-Молния на валялся в грязи, он стоял воткнутым острием в землю. Самый могущественный клинок из всех, когда-либо созданных руками чародея. И он принадлежал Ратмиру. А меж тем буря уже стихла, дождь теперь не лил как из ведра, на небе появился просвет. Верный конь был рядом, от дождя он застыл как вкопанный и не смел пошевелиться. Ратмир спрятал Молнию в ножны и уселся верхом на коня. Теперь он знал, куда ему ехать, знал, что должен делать, сомнения больше не терзали его.

В этот же момент колдуны переживали бурю в своём наскоро разбитом лагере, многие промокли, многие замёрзли. В пору было захватить какое-нибудь село и пережить холода там, но Мстислав запретил обижать хуторян. К тому же, чародеи были уже не так сильны, как прежде, а местные были не так дружелюбно к ним настроены. Стоило буре утихнуть, как вдали показалась шестёрка лошадей, из последних сил тащившая за собой через грязь огромную повозку. Повозка ехала прямо в лагерь колдунов и заставила всех насторожиться. Когда гости остановились совсем рядом, вперёд вышел Мстислав, держа руку на эфесе меча.

– Вы кто такие? – спрашивал вождь, – и чего здесь забыли?

– Я – Доброслав – верховный волхв на Змеиной Заставе, а это мои товарищи, тоже волхвы.

– И что привело тебя к нам, волхв?

– Я пришёл просить у вас защиты и предложить свою помощь. Знаю, вождь Усыня никогда не согласился бы на это, но я слышал, он мёртв, надеюсь, новый вождь не откажется от нашей помощи и не сочтёт нас предателями.

Мстислав кивнул, и верховный волхв продолжил:

– Новый воевода Змеиной Заставы казнит всех, кто противится его воле, не жалеет никого. Прежний воевода был куда милосерднее. Мы опасаемся за свои жизни и жизнь своих близких и хотим помочь вам захватить заставу.

– В таком случае, вы напрасно приехали, – отвечал вождь Мстислав, – мою люди больше не намерены захватывать заставу, а моя воля больше не закон для многих из них. Мы предоставим вам убежище, не прогоним вас, это всё, чем мы можем помочь вам, волхвы. Не просите нас напрасно отдавать свои жизни.

Мстислав выглядел уставшим, не смотря на свой грозный вид и внушающую всем страх репутацию. Казалось, он признал своё поражение, но от этого ещё больше озлобился. Колдуны раскололись, многие в открытую высказывали своё недовольство вождём. Одни жаждали возвращения за Волгу, другие требовали пойти на переговоры с христианами и получить разрешение хоть на каких, пусть даже на самых унизительных условиях остаться на новгородской земле. Совсем по-другому заговорил их гость Доброслав.

– Хуторяне не довольны новой данью, – твердил верховный волхв, – они ещё помнят те времена, когда платили малую дань, и каждый трудолюбивый земледелец мог жить, не нуждаясь. Но христиане увеличили размер дани, они внушают всем, что люди грешны, а те, кто работают на земле – грешны более других. Когда клан Змея ушёл с новгородской земли, стало только хуже. Теперь дань – это не только плата хуторян за их грехи, но и плата за один конкретный грех, за преступления против истинной веры, за восстание, которое они однажды осмелились поднять. Страданиями и тяжёлым трудом они должны искупить свою вину. Страдание стало новой верой этих людей. И всё же, они ещё не отчаялись, они ещё могут бороться. Они пойдут за вождём Мстиславом, они поднимут новое восстание.

– Ну а что дальше, волхв? – возражал ему Мстислав, – нас было куда больше в прошлый раз, и то восстание подавили. Нас всё равно разобьют, уничтожат, раздавят. Я не могу позволить, что чистая чародейская кровь окончательно исчезла.

Весь они спорили, и, казалось, только непогода заставляет их ещё держаться вместе, чтобы спрятаться от дождя. К счастью, на следующий день погода не многим стала лучше. Свинцовые тучи так же бороздили небо, время от времени выливаясь дождём на землю. Было невероятно пасмурно и грязно, и, казалось, это грязь проникает и в души чародеев.

Некоторые из них уже сцепились друг с другом, дело едва не дошло до драки. Колдуны, подогреваемые волхвами, продолжали спорить. И вот, появились уже те, кто заняли сторону волхвов.

– Нельзя сдаваться, нужно бороться до самого конца, – распылялся юный колдун Светозар.

– Мы их не одолеем, – возражал ему колдун постарше – Всеволод, – нужно уходить с этой проклятой земли.

– Да, мы не можем их одолеть. Но мы можем действовать хитрее. На заставе живут теперь все христиане. Захватим их, но оставим им жизнь. Они будут нашими заложниками, и никто не посмеет на нас напасть, покуда будут уверены, что они живы. Сделаем заставу нашим новым домом, даже будет собирать и платить дань христианам, но такую дань, какую мы скажем.

– Ты хоть понимаешь, что долго мы так не протянем? – возражал теперь вождь Мстислав, – нас всё равно однажды выбьют оттуда, найдут способ или найдут того, кто не побоится запачкать руки в крови христиан.

– Какой-то всадник мчится прямо сюда, – послышался голос одного из колдунов, и чародеи на время прервали дискуссии. Действительно, по грязной дороге, верхом на коне кто-то ехал прямо к ним. Возможно, один из волхвов, а, возможно, и кто-то со Змеиной Заставы был прислан для переговоров. В любом случае, колдуны были озадачены, но ещё больше были озадачены волхвы, когда увидели уже знакомого им мальчишку с чародейским мечом, который не побоялся в одиночку явиться сюда.

– Кто ты такой? – спросил его вождь Мстислав.

– Я – Ратмир, волшебник, – отвечал всадник, слезая с коня.

– Это ложь, – вмешался Доброслав, – он – богатырь, он принёс богатырскую клятву и сражался против вас.

– Это правда? – нахмурился вождь.

– Это лишь половина правды, – спокойно отвечал Ратмир, – Я сражался против вас, но пришёл к вам с миром. Я – волшебник, и это значит, что я могу вам помочь, могу повести вас за собой, если вы захотите за мной пойти.

– Ты называешь себя волшебником, но как можешь ты это доказать?

Ратмир достал из ножен свой меч, и колдуны настороженно отступили.

– Это меч Сорочинского Мастера, взятый мной в бою, – говорил богатырь, – Это сильнейший из всех мечей, созданных мастером, он даёт мне силу и право объединять силу огня и силу воду. А также тому, кто сможет взять этот меч у меня в бою. Если кто-то желает, может попробовать это сделать и убедиться в моём праве говорить то, что я говорю.

Колдуны замерли в нерешительности. Безусловно, здесь было много тех, кто хотели бы бросить вызов Ратмиру, но все оставили это право одному, которые считался среди них самым сильным. Вождь же медлил, пытаясь понять, с чем он имеет дело, и не блефует ли этот дерзкий юнец. Он взглянул на Доброслава, и тот лишь одобрительно кивнул в ответ. А верховный волхв лучше знал этого мальчишку с уродливым шрамом на лице.

– Ты лжёшь, Ратмир, – заговорил, наконец, Мстислав, – и, если ты примешь мой вызов, я готов это доказать.

– Что ж, я принимаю твой вызов, – ко всеобщему удивлению отвечал Ратмир. Теперь Мстислав не мог отступить, даже если бы захотел, и, возможно, он уже успел пожалеть, что именно он, а не кто-то другой бросил вызов богатырю. Но в конце концов уверенность переборола сомнения, вождь решил, что несчастный просто сошёл с ума, и не ведает, что творит.

– Глупец, ты проиграешь, – говорил меж тем Ратмиру Доброслав, – перед тобой великий вождь Мстислав, названный брат вождя Усыни, чистокровный чародей, одолевший в поединке самого богатыря Вольгу. Тот лишь чудом остался жив.

Ратмир ничего не отвечал, он понимал, что в этот момент все здесь против него, все здесь его враги, но главный враг уже с обнажённым клинком приближался к нему, нанося первый удар. Ратмир умело закрылся от него щитом, совсем так, как учил его Гарольд. За первым ударом последовал второй, затем ещё один. От всех них Ратмир умело и вовремя защищался. Затем богатырь ударил в ответ и попал по щиту врагу, и тут же едва не был ранен. Лишь в последний момент он успел отскочить назад и уйти от смертоносного удара в живот. Мстислав был сильнее, выносливее и быстрее, Ратмир чувствовал это, но не давал страху и сомнениям завладеть его умом. Богатырь внимательно следил за каждым движением противника, пытаясь угадать, куда будет нанесён следующий удар. Мстислав не спешил атаковать, лишь применял различные угрожающие приёмы, ложные атаки, иногда наносил удары по щиту врага и быстро уходил от ответных ударов. Ратмир никак не мог понять, как ему достать столь умелого воина и в глубине души уже пожалел о своей затее. Вольга был великим воином, и тот не смог справиться с Мстиславом. А вождь злобно и даже с некоторой насмешкой смотрел на него, двигаясь словно в грозном танце. Он бил всё в новые точки, и Ратмир едва успевал закрыться щитом, сам же он чувствовал, что ужасно не ловок, бил однотипно и в одну точку. В какой-то момент ему даже показалось, что Мстислав играет с ним. Изо всех сил Ратмир старался не опускать щит, хоть и чувствовал, что устаёт и теряет силы. Он силился вспомнить все уроки Гарольда и в душе проклинал себя за то, что так плохо учился. Ратмиру уже тяжело дышал и так же тяжело двигался, Мстислав же, не смотря на крупное сложение тела, двигался быстро и легко, без тени отдышки. Ещё удар, и Ратмир был отброшен назад, попятился и едва не упал. Но не успел он оправиться, как Мстислав атаковал снова. Ратмир замахнулся щитом, но тут почувствовал, что меч врага проходит прямо под его щитом. Он был обманут и вот острие клинка поразило его в бедро. Ратмир почувствовал острую боль и захромал назад. Из разрыва на кольчуге сочилась кровь, стекая по правой ноге. Ратмир был ранен, он проигрывал. В этот момент богатырь больше всего досадовал на Симаргла, обещавшего ему огромную силу. В ярости он отбросил свой щит в сторону, открывшись для удара. Мстислав усмехнулся и сделал тоже самое. Теперь оба они были без щитов. Вождь уверенной поступью надвигался, их мечи со звоном встретились друг с другом в воздухе. Всю свою силу, всю свои чародейскую мощь Ратмир вложил в этот удар, и звон стали усилился тысячекратно, отчего чародеи закрыли уши. Богатырь почувствовал, как какая-то сила, похожая на удар молнии, испытанный им накануне, отбросил его назад. Ратмир снова оказался на земле, но он был ещё жив. Он поднял голову и увидел, что вождь точно так лежит на земле, только неподвижно. Его собственный меч торчал у него из груди, поразив его прямо в сердце. «Сила молнии», – смекнул Ратмир, поднимаясь на ноги. Доброслав склонился над вождём, опустил ему ладонь на шею и в страхе произнёс:

– Он мёртв! Ратмир победил. Он – волшебник.

Колдуны зароптали, не знаю, что им дальше делать. Такого они ещё не встречали. На их глазах случилось нечто невероятное, мальчишка-полукровка одолел их опытного чистокровного вождя, пережившего множество битв. Ратмир же и вовсе не мог поверить в произошедшее, и если бы его попросили повторить этот удар током, то он бы ни за что не смог бы этого сделать. Колдун Всеволод первым достал меч, за ним последовали и остальные. Они окружили богатыря, готовые наброситься на него в любой момент.

– Я доказал вам, что я – волшебник, – заговорил Ратмир, чувствуя, как круг сжимается возле него, – теперь я хочу помочь вам захватить Змеиную Заставу. Мы возьмём её, не пролив ни единой капли чародейской крови, и будем жить там, как в собственном доме.

– Ты обещаешь нам это? – спрашивал Светозар.

– Клянусь именем Симаргла, – отвечал Ратмир.

– Что ж, – заключил Доброслав, – хоть это для меня и совсем не понятно, я вынужден признать, что ты, Ратмир, сын Вышеслава, являешься волшебником и обладаешь правом вести нас. Как верховный волхв Змеиной Заставы, я признаю тебя вождём.

И колдуны спрятали свои мечи в ножны, они жаждали услышать план нового вождя.

Глава 20.

Трёхглавый Змей.

В летнюю пору сад возле храма Преображения превращался в настоящее чудо. Нигде в Новгороде Ратмир не испытывал такого покоя и умиротворения. В душе он радовался, что из монастырских келий перебрался сюда, хоть и совершенно не понимал причины такой перемены отношения к себе. Юный послушник наивно полагал, что духовенство заметило его таланты и личные достоинства, и потому новгородский архиепископ решил приблизить его к себе. Ратмир нравилось проводить в саду время в одиночестве, за рисованием или размышлениями. Но в тот день его одиночество нарушил отец Иоаким. Он подозвал Ратмира к себе, и тот смиренно оторвался от своих занятий. К своему удивлению художник увидел вместе с архиепископом самого воеводу Вольгу.

– Так, значит, это ты – Ратмир, сын Вышеслава? – спрашивал он.

– Я, владыка, – отвечал Ратмир.

– Видел твою картину. Ту, с трёхглавым змеем. Интересно, и откуда у тебя взялись столь странные фантазии.

– Это из моих снова. Змей не даёт мне покоя в них.

– Что ж, понимаю. Скажи мне, Ратмир, а почему ты хочешь стать монахом, почему решил уйти в монастырь?

– Потому же, почему и другие, владыка. За спасением. Я хочу спасти свою грешную и полную греховных помыслов душу. А спасти себя можно, лишь спасая других.

– Да, умно сказано, – отвечал Вольга, – ну, ступай, ещё увидимся.

И Ратмир, недоумевая, но приписывая эту встречу на счёт своим заслугам, ушёл обратно под своё дерево в саду. Воевода и архиепископ ещё о чём-то говорили, но он их не слышал.

– Это он – тот самый послушник, что напал на Путяту? – спрашивал Вольга.

– Он, воевода, – отвечал отец Иоаким, – отец Феодосий просил что-то с ним сделать, вот я и взял его к себе. Но это временно. Долго он здесь находится не сможет. Да и от дурных мыслей своих отделаться не хочет. Страдает от любви к женщине княжеского рода. Влюблён не по чину, и винит Путяту в том, что несчастен.

– Полагаешь, владыка, будут ещё покушения?

– Нет никаких сомнений в этом. Ты вот что, воевода, пристроил бы куда его, чтобы у него уж не было никакой возможности причинить вреда тысяцкому и церкви. Я хотел, было, миссионером его куда отправить, так ведь может вернуться.

– А ты хочешь, владыка, чтобы он не вернулся? Что ж, такое можно устроить. Отдам его к богатырям на самую опасную заставу. Там он долго не протянет.

– О Боже, Вольга, я не просил губить его.

– А что же тогда?

– Думай сам, но я не хочу об этом ничего знать. Как ты решишь, так и будет правильно.

– Понимаю, – призадумался Вольга, – думаю, ратное дело пойдёт ему на пользу и отобьёт желание нападать на тысяцких.

И вскоре Ратмир был отдан в сотню Олега Медведя. Он непременно должен был стать богатырям и не должен быть возвращаться в Новгород. Таков был замысел Вольги. Но от сотни Олега почти никого не осталось. Те, кто выжили, почти все как один стали упырями. Со Змеиной Заставы многие просто убегали, спасаясь от жестокости новых правителей. И всё же, многих здесь удерживали силой. Несмотря на это, однажды появились двое путников, которые не бежали с заставы, а вернулись на неё. Они вошли через задние ворота, один из них был совсем молод, другой был уже старик, и, тем не менее, первый шёл свободно, второй был связан. Так они дошли до самой центральной площади. Никто не остановил их, хоть десятки глаз и преследовали их на их пути, и многие вооружённые воины следовали за ними по пятам. Но вот появился и сам воевода. Такой же огромный и рыжебородый, с мечом в руке, в перепачканной кровью кольчуге.

– Монашек, – гаркнул он, – вернулся, сукин сын?

Ратмир обернулся, внешне он был спокоен и невозмутим, чего ещё никто не видел в его лице.

– Я привёл к вам волхва, – произнёс он, – он бежал с этой заставы.

– Хм, волхв, это хорошо. Позову Госту, чтобы не медлил, и тут же прикончил эту собаку. Но ты же не думаешь, мальчик, что это спасёт тебя от наказания за твоё позорное бегство? Куда ты хотел уйти, в Новгород? Думал, Вольга станет тебя слушать? Ха-ха. За волхва, конечно, благодарствую, но будь добр, положи и свою юную головку на пенёк, не сочти уж за труд. Госта сделает своё дело быстро. Ты давно должен был уже сдохнуть, но всё ещё живёшь, нарушая этим все законы жизнь.

– Жизнь гораздо многообразнее, чем ты её видишь, – отвечал ему Ратмир, – помимо зла в ней и есть и добро. Но прежде, чем покончишь со мной, скажи, как вам это удалось? Вы так похожи на людей, что даже сейчас, зная, что ты вурдалак, я никак не могу найти в тебе признаков этой заразы.

– Да, христиане всегда так близоруки, – хрипло захохотал Гарольд, – они бы никогда не заметили упыря, даже будь он их богатырём. А знаешь, в чём секрет? Я – христианин. Да, даже оставаясь упырём, я оставался верен Христу, и вера наша не запрещает мне этого. Мой вождь научил меня сохранять человеческий облик и не боятся солнца, научил, как сохранять свой разум. Так скажи мне, чем же я отличаюсь от того прежнего Гарольда, которым я был раньше? Чем я отличаюсь от Филиппа или Айрата? Я такой же, как они, и они сами это признали, даже когда я уже пил кровь, даже когда я казнил Айрата. Даже тогда Филипп признал, что я прав. Да, я грешен, но я умею раскаиваться. Я остаюсь богатырём, и мне проститься даже то, что я вурдалак. Так что, если думал, что обличил меня в чём-то мальчик, то ты очень ошибаешься. Я ничем не изменил себе и своей вере. Я лишь продлил свой век, научился обманывать смерть за счёт других. Но разве милосердный Бог не простит меня за это? А если и не простит, если мне всё равно гореть в аду, то, чёрт побери, разве быть вурдалаком – это не спасение. Нет, ты не подумай, я верю в спасение своей души, я должен в это верить, но всегда нужно допускать, а вдруг как раз моя душонка и не будет прощена. Хоть я и сражался, умирал и убивал за Христа. Но вдруг окажется, что даже моё богатырство не искупило моих грехов. В таком случае у меня будет ещё один шанс доказать Богу, что я заслуживаю спасение. Именно поэтому я вурдалак. А ты, проклятый святоша, надеялся, что я покаюсь перед тобой? О, я умею каяться, и в нужный момент сделаю это, хоть перед Вольгой, хоть перед архиепископом, и буду прощён. Да, в этом не сомневайся. И прощённым я приеду в Новгород, и прощённым я покажу людям, что можно обмануть нашу жалкую судьбу, нашу жалкую жизнь, столь короткую, что мы не успеваем искупить и половину моих грехов. И люди примут мою веру, станут упырями, пойдут за мной, и всё равно останутся христианами. И никто во век нас не распознает, поскольку мы и есть истинные христиане.

– Гарольд – ты чудовище, – бросил ему Ратмир.

– О да, – усмехнулся лишь скандинав, – но даже это будет мне прощено, поскольку, покуда я не буду прощён, я буду грешить, буду пить кровь, и ничто меня не остановит. Ничто и никто. Других остановит естественная смерть, и потому Бог не идёт с такими грешниками на сделку, они всё равно однажды попадают в его власть. Но я – другое дело. Я не оставлю Богу выбора. Либо он простит меня, либо я буду уничтожать род человеческий, пока не изничтожу его весь. Ведь я бессмертен.

– Вурдалаки не бессмертны, – проговорил Ратмир не своим голосом, похожим больше на рык. Глаза его вдруг позеленели. Гарольд в недоумении отшатнулся назад. Что за фокусы? Ратмир чувствовал во всём своём теле страшный, невероятный жар, как в прежние времена в кошмарных сновидениях, но теперь он не пытался остановить этот жар, не сдерживал его, а наоборот усиливал по собственной воли, рискуя сгореть изнутри. И от он богатырь действительно стал гореть изнутри, он чувствовал страшную боль, но не останавливало его. Он уже привык к боли, он познал боль и больше не страшился её. В ответ на пожар внутри, кожа Ратмир вдруг начала грубеть и покрывать чешуёй. Он стал невероятно отвратителен сам себе, настолько отвратителен, что из живота к горлу уже подкатила тошнота. Ратмир чувствовал, как из спины его вылезли две змеиные шеи, они шевелились и извивались в нём, как паразиты. В ужасе богатырь повалился на четвереньки от отрыгнул, но вместо рвоты изо рта его вырвался язык пламени, и не рот это уже был, а ужасная зубастая пасть.

– Дьявол меня подери, – в ужасе попятился Гарольд, – Талмат, Госта, Эдвард. Все сюда, зовите всех.

Змей Горыныч выпрямился и оглянулся. Шесть глаз теперь было у него, и шесть ушей позволяли слышать и видеть всё, что происходило вокруг. Никто не мог подобраться к нему сзади, чешуя его, чёрная сверху и белая снизу была прочней любой брони, а светлое, едва заметное свечение вокруг него было его чародейской аурой. Население заставы бросилось в рассыпную, принялось прятаться по избам. Лишь те, кто уже были обращены в упырей, стали стягиваться на площади. А их было пока ещё не больше сотни. Змей Горыныч был окружён, но тут он шаркнул когтистой лапой, то самой, в которой держал меч, и стал медленно отрываться от земли. Это был его первый полёт, ещё неуклюжий и неуверенный, Змея шатало в разные стороны, не было крыльев, чтобы уравновесить полёт. И всё же, он взмыл в воздух достаточно высоко, набрал полную грудь воздуха и выпустил струю пламени прямо на воеводу. В последнее мгновение словно из ниоткуда возник Талмат и закрыл щитом себя и Гарольда. Пламя попало на щит, но почти не задело тех, кто за ним, нанесло им лишь незначительные ожоги, которые тут же затянулись. Змей Горыныч тем временем уже испускал огонь изо всех своих трёх пастей во все стороны, и его пламя поджигало упырей, бывших некогда людьми, и, корчась от боли, они бросились в рассыпную, стали прятаться, кто куда. В этот момент Доброслав уже избавился от плохо завязанных верёвок и бросился бежать. Никто не преградил ему путь, никто словно и заметил волхва. Все взгляды были устремлены на Змея Горыныча. В него бросали копья, в него пускали стрелы и камни, но всё было ему ни по чём. Змей же отвечал огнём и доставал врагом своим чародейским мечом. Он видел Талмата, видела Гарольда и Эдварда, но никак не находил глазами Госту, проливавшего благородную кровь. Ни один из шести глаз не увидел бесшумно ползущего по одной из соломенных крыш печенега с топором в руках. Лишь в последний момент он был обнаружен, но было уже поздно. Госта уже перепрыгнул на спину к Змею, обхватив крепкими ногами одну из его шей. Даже ретивый конь не мог бы сбросить с себя такого всадника, и как не извивался скользкий Змей, ему это тоже не удавалось. А тем временем Госта уже замахнулся своим топором и нанёс сильный удар по шее зверя. И чешуя Змея под всеобщее ликование окрасилась в красный цвет. Он был уязвим, его можно было ранить. Госта снова и снова наносил удары, пока змеиная плоть не поддалась, и огромная шея, обрубленная под собственным весом, ни рухнула на землю и тут же не исчезла. Змей зарычал от страшной боли, и рык его смешался с ликованием упырей.

– Так его, Госта! – кричал Гарольд. А печенег тем временем уже замахнулся топором на другую шею, чтобы проделать тот же приём со второй головой Змея. Но тут Горыныч вдруг резко рванул вверх. Госту отбросило назад, но крепкие ноги позволили удержаться. Змей набирал высоту, летел всё быстрее и быстрее. Госта не успевал сосредоточиться для удара и вскоре обнаружил, что находится среди хмурых дождевых облаков. Слабые электрические разряды с треском разгуливали здесь. Госта увидел, как все эти маленькие разряды под воздействием неведомой силы вдруг начинают стягиваться друг с другом. Теперь Змей не летел, и печенег мог нанести свой удар. Однако же огромной разряд тока помешал ему, ударив прямо в грудь. И Госта полетел вниз ещё быстрее и стремительнее, чем поднимался вверх. Его тело рухнуло на землю, и все услышали хруст костей, а тех, кто находились рядом, даже окатило струёй крови. И всё же, несмотря на это, Госта, превращённый в страшного уродца, вдруг начал подниматься на ноги. Кости его были переломаны, тело неестественно изогнуто, голова сплюснута, лицо превратилось в непонятное месиво, где только и можно было различить две носовые щёлки и два глаза, один из которых теперь находился где-то на лбу, а другой оказался даже ниже носа. Переломанными пальцами он пытался дотянуться до своего топора, но тут же в тревоге поднял изуродованное подобие головы к небу. Две струи пламени сразу из двух пастей направились на него.

– Брат! – закричал Талмат, но было уже поздно. Госта сгорал с такой скоростью, что уже ничего не могло ему помочь. У Змея ещё оставалось две ужасных головы. Он снижался для новой атаки. И снова пламя доставало упырей, и снова с криком они разбегались в стороны и прятались, а иные и вовсе сгорали дотла. Но тут из укрытия вырвался Эдвард Хромой. В руке он держал длинную цепь, которой монотонно размахивал.

– Будь осторожен, – крикнул лишь ему Гарольд, но скандинав с каштановой бородой даже и не думал о осторожности. Он набросил на шею Змей тяжёлую металлическую цепь и испытал на себе огонь всех двух пастей. Гарольд успел закрыть его сверху щитом, и вместе они потянули за цепь. Змея сопротивлялся и извергал огонь, но вся же тянулся к земле. Всё его неестественное кошмарное тело извивалось каждым своим членом. И вот по левой его шее ударила сталь богатырского меча. На этот раз ударил Гарольд. И снова кровь запачкала чёрную чешую. Ещё удар. Змей извивался и вырывался изо всех сил, но обгоревший Эдвард тянул его к земле. Острое лезвие ещё несколько раз скользнуло по змеиной плоти, и ещё одна голова свалилась на землю и так же обратилась в прах. Но тут вдруг чародейский клинок в когтистой лапе Змея поразил Эдварда в живот, пробил его тело насквозь и поднял над землей. Гарольд пытался удержать друга, но змеиный хвост сбил его с ног. Теперь Эдвард был игрушкой в руках монстра, который смотрел на него оставшимися двумя своими змеиными глазами, испуская зловоние из пасти.

– Будь ты проклят, мерзка тварь, – произнёс Эдвард, глядя прямо в змеиную морду. А в следующее мгновение эта морда испустила струю пламени и поджарила упыря с человеческим лицом. Когда обгоревшая головешка, бывшая некогда живой, упала на землю, Змей почувствовал на своей шее нового всадника. На этот раз это был Талмата, который решил последовать примеру младшего брата и провернуть тот же трюк. У Змея были лишь считаные мгновения. Он чувствовал, что не успеет извернуться, не успеет взлететь вверх, силы отставляли его. Изо всех сил рванул он к реке, чувствуя удары на собственной шее. После очередного такого удара Змей вместе со всадником погрузился в воду. Упыри тоже направились к задним воротам, они готовились встретить зверя, как только он вынырнет и добить его. Здесь им уже не страшен был его огонь, вода могла защитить их. Но Змей не выныривал. Упыри подошли совсем близко, погрузились сапогами в прибрежную грязь и вдруг в ужасе почувствовали, что не могут пошевелиться. Они примёрзли к грязи, их сапоги покрылись льдом, тонкая корка льда покрыла и речку. И тут Змей вынырнул. Последняя голова его была на месте, хоть была и ранена, а всадник превратился в обледеневшую статью, занёсшую меч для удара. Змей дёрнул шеей, и обледеневший Талмат рухнул на землю и рассыпался на мелкие осколки. Упыри, замёрзшие в грязи, пытались отбиваться, но теперь не могли скрыться и защититься от ужасного, испепеляющего пламени. Лишь Гарольд оказался смышлёнее других и, стоя вдали от реки, сохранил свою подвижность. Но и он не скрывался теперь, а стоял на месте, словно ожидая приближения Змея.