Текст книги "Анализ массовых манипуляций в России. Анализ задействования манипулятивных методик управления массами в исследовании деструктивности современной эпохи на примере России. Психоаналитический подход"

Сверх-Я, которое, таким образом, берет на себя власть, работу и даже методы родительской инстанции, является не только ее преемником, но и действительно законным прямым наследником. Оно и выходит прямо из нее, и мы скоро узнаем, каким путем. Но сначала остановимся на рассогласовании между ними. Кажется, что «Сверх-Я» односторонне перенимает лишь твердость и строгость родителей, их запрещающую и наказывающую функцию, в то время как их исполненная любви забота не находит места и продолжения. Если родители действительно придерживались строгого воспитания, то кажется вполне понятным, если и у ребенка развивается строгое «Сверх-Я», однако против ожидания опыт показывает, что «Сверх-Я» может быть таким же неумолимо строгим, даже если воспитание было мягким и добрым, если угроз и наказаний по возможности избегали. Позднее мы вернемся к этому противоречию, когда будем говорить о превращениях влечений при образовании «Сверх-Я».

О превращении родительского отношения в «Сверх-Я» я не могу сказать вам так, как хотелось бы, отчасти потому, что этот процесс так запутан, что его изложение не уместится в рамки введения, которое я хочу вам дать, а с другой стороны, потому, что мы сами не уверены, что полностью его поняли. Поэтому довольствуйтесь следующими разъяснениями. Основой этого процесса является так называемая идентификация (Identifizierung), т. е. уподобление «Я» чужому «Я», вследствие чего первое «Я» в определенных отношениях ведет себя, как другое, подражает ему, принимает его в известной степени в себя. Идентификацию не без успеха можно сравнить с оральным, каннибалистическим поглощением чужой личности. Идентификация – очень важная форма связи с другим лицом, вероятно, самая первоначальная, но не то же самое, что выбор объекта. Различие можно выразить примерно так: если мальчик идентифицирует себя с отцом, то он хочет быть, как отец; если он делает его объектом своего выбора, то он хочет обладать, владеть им; в первом случае его «Я» меняется по образу отца, во втором это не необходимо. Идентификация и выбор объекта в широком смысле независимы друг от друга; но можно идентифицировать себя именно с этим лицом, изменять «Я» в соответствии с ним, выбрав его, например, в качестве сексуального объекта. Говорят, что влияние сексуального объекта на Я особенно часто происходиту женщин и характерно для женственности. О наиболее поучительном отношении между идентификацией и выбором объекта я уже как-то говорил вам в предыдущих лекциях. Его легко наблюдать как у детей, так и у взрослых, как у нормальных, так и у больных людей. Если объект утрачен или от него вынуждены отказаться, то достаточно часто потерю возмещают тем, что идентифицируют себя с ним, восстанавливая в своем Я, так что здесь выбор объекта как бы регрессирует к идентификации.

Этими рассуждениями об идентификации я сам не вполне удовлетворен, но мне будет достаточно, если вы сможете признать, что введение в действие «Сверх-Я» может быть описано как удачный случай идентификации с родительской инстанцией. Решающим фактом для этой точки зрения является то, что это новообразование превосходящей инстанции в «Я» теснейшим образом связано с судьбой Эдипова комплекса, так что «Сверх-Я» является наследием этой столь значимой для детства эмоциональной связи. Мы понимаем, что с устранением Эдипова комплекса ребенок должен отказаться от интенсивной привязанности к объектам, которыми были его родители, а для компенсации этой утраты объектов в его «Я» очень усиливаются, вероятно, давно имевшиеся идентификации с родителями. Такие идентификации как следствия отказа от привязанности к объектам позднее достаточно часто повторяются в жизни ребенка, но эмоциональной ценности этого первого случая такой замены вполне соответствует то, что в результате этого в «Я» создается особое положение. Тщательное исследование показывает нам также, что «Сверх-Я» теряет в силе и завершенности развития, если преодоление Эдипова комплекса удается лишь отчасти. В процессе развития на «Сверх-Я» влияют также те лица, которые заместили родителей, т. е. воспитатели, учителя, идеальные примеры. Обычно оно все больше отдаляется от первоначальных индивидуальностей родителей, становясь, так сказать, все более безличностным. Но нельзя также забывать, что ребенок по-разному оценивает своих родителей на разных этапах жизни. К тому времени, когда Эдипов комплекс уступает место «Сверх-Я», они являют собой нечто совершенно замечательное, утрачивая очень многое впоследствии. И тогда тоже происходят идентификации с этими более поздними родителями, они даже обычно способствуют формированию характера, но это касается только «Я», на «Сверх-Я», которое было сформировано более ранним образом родителей, они уже не влияют.

Надеюсь, у вас уже сложилось впечатление, что понятие «Сверх-Я» описывает действительно структурное соотношение, а не просто персонифицирует абстракцию наподобие совести. Мы должны упомянуть еще одну важную функцию, которой мы наделяем это «Сверх-Я». Оно является также носителем «Я-идеала», с которым «Я» соизмеряет себя, к которому оно стремится, чье требование постоянного совершенствования оно старается выполнить. Несомненно, этот «Я-идеал» является отражением старого представления о родителях, выражением восхищения их совершенством, которое ребенок им тогда приписывал.

Знаю, что вы много слышали о чувстве неполноценности, которое характеризует как раз невротиков. Оно проявляется, в частности, в так называемой художественной литературе. Писатель, употребивший словосочетание «комплекс неполноценности», считает, что этим он удовлетворяет всем требованиям психоанализа и поднимает свое творение на более высокий психологический уровень. В действительности искусственное словосочетание «комплекс неполноценности» в психоанализе почти не употребляется. Он не является для нас чем-то простым, тем более элементарным. Сводить его к самовосприятию возможного недоразвития органов, как это любят делать представители школы так называемой индивидуальной психологии, кажется нам недальновидным заблуждением. Чувство неполноценности имеет глубоко эротические корни. Ребенок чувствует себя неполноценным, если замечает, что он нелюбим, и точно так же взрослый. Единственный орган, который может рассматриваться как неполноценный, это рудиментарный пенис, клитор девочки. Но по большей части чувство неполноценности происходит из отношения «Я» к своему «Сверх-Я», являясь, так же как чувство вины, выражением напряжения между ними. Чувство неполноценности и чувство вины вообще трудно отделить друг от друга. Возможно, было бы правильно видеть в первом эротическое дополнение к чувству моральной неполноценности. Этому вопросу разграничения понятий мы в психоанализе уделяли мало внимания.

Именно потому, что комплекс неполноценности стал так популярен, я позволю себе сделать здесь небольшое отступление. У одного исторического деятеля нашего времени, который здравствует и поныне, но отошел от дел, вследствие родовой травмы имело место некоторое недоразвитие одного члена. Очень известный писатель наших дней, охотнее всего пишущий биографии замечательных людей, занялся жизнью этого упомянутого мной человека. Но ведь трудно подавить в себе потребность углубления в психологию, когда пишешь биографию. Поэтому наш автор отважился на попытку построить все развитие характера своего героя на чувстве неполноценности, вызванном этим физическим дефектом. Но при этом он упустил один маленький, но немаловажный факт. Обычно матери, которым судьба дала больного или неполноценного ребенка, пытаются восполнить эту несправедливость чрезмерной любовью. В нашем случае гордая мать повела себя по-другому, она отказала ребенку в любви из-за его недостатка. Когда он стал могущественным человеком, то всеми своими действиями доказал, что так никогда и не простил свою мать. Если вы представите себе значение материнской любви для детской душевной жизни, вы, видимо, мысленно внесете поправки в теорию неполноценности биографа.

Но вернемся к «Сверх-Я». Мы наделили его самонаблюдением, совестью и функцией идеала. Из наших рассуждений о его возникновении получается, что оно обусловлено чрезвычайно важным биологическим, а также определяющим судьбу психологическим фактом, а именно длительной зависимостью ребенка от своих родителей и Эдиповым комплексом, которые опять-таки внутренне связаны между собой. «Сверх-Я» является для нас представителем всех моральных ограничений, поборником стремления к совершенствованию короче, тем, что нам стало психологически доступно из так называемого более возвышенного в человеческой жизни. Поскольку оно само восходит к влиянию родителей, воспитателей и им подобных, мы узнаем еще больше о его значении, если обратимся к этим его источникам. Как правило, родители и аналогичные им авторитеты в воспитании ребенка следуют предписаниям собственного «Сверх-Я». Как бы ни расходилось их «Я» со «Сверх-Я», в воспитании ребенка они строги и взыскательны. Они забыли трудности своего собственного детства, довольны, что могут наконец полностью идентифицировать себя со своими родителями, которые в свое время налагали на них тяжелые ограничения. Таким образом, «Сверх-Я» ребенка строится, собственно, не по примеру родителей, а по родительскому «Сверх-Я»; оно наполняется тем же содержанием, становится носителем традиции, всех тех сохранившихся во времени ценностей, которые продолжают существовать на этом пути через поколения. Вы легко угадаете, какую важную помощь для понимания социального поведения человека, например, для понимания беспризорности, или даже практические советы по воспитанию можно извлечь из представления о «Сверх-Я». Видимо, так называемые материалистические воззрения на историю грешат недооценкой этого фактора. Они отделываются от него замечанием, что «идеологии» людей суть не что иное, как результат и надстройка действующих экономических отношений. Это правда, но очень вероятно – не вся правда. Человечество никогда не живет полностью в настоящем, в идеологиях «Сверх-Я» продолжает жить прошлое, традиция расы и народа, которые лишь медленно поддаются влияниям современности, новым изменениям, и пока оно действует через «Сверх-Я», оно играет значительную, независимую от экономических отношений роль в человеческой жизни».

Фрейд также более подробно рассматривает такое свойство психики, как сопротивление, отмечая, что «вся психоаналитическая теория, собственно, построена на признании сопротивления, которое оказывает нам пациент при попытке сделать сознательным его бессознательное».

Рассматривая признаки возникновения сопротивления, Фрейд отмечает, что этому предшествуют ассоциативные мысли, которые или остаются необъяснимыми, или в своей возможной интерпретации уводят в сторону от правильного ответа. Косвенным свидетельством начала сопротивления, по мнению Фрейда, может служить тот факт, что индивид начинает испытывать стыд, когда приближаются к его разгадке. Хотя Фрейд и допускал, что подобное вполне может отсутствовать.

Фрейд, отмечая бессознательный характер сопротивления, считал, что сопротивление может быть выражением «Сверх-Я», которое или само осуществило это вытеснение, или с помощью «Я», которое в данном случае послушно ему. А если сопротивление не осознается, то это значит, что или «Я» и «Сверх-Я» могут работать бессознательно, или же, по мнению Фрейда, в отдельных ситуациях некоторые части «Я» и «Сверх-Я» сами являются бессознательными. «Это значит, – поясняет Фрейд[46]46
  www.psychol-ok.ru


[Закрыть], – что личность ничего не знает об их содержании и ей требуется усилие, чтобы сделать их для себя сознательными».

Далее Фрейд приводит значение слова «бессознательный». «Бессознательным, – пишет он[47]47
  www.psychol-ok.ru


[Закрыть], – мы называем психический процесс, существование которого мы должны предположить, поскольку мы выводим его из его воздействий, ничего не зная о нем. Далее, мы имеем к нему такое же отношение, как и к психическому процессу другого человека, только он-то является нашим собственным. Если выразиться еще конкретнее, то следует изменить предложение следующим образом: мы называем процесс бессознательным, когда мы предполагаем, что он активизировался сейчас, хотя сейчас мы ничего о нем не знаем. Это ограничение заставляет задуматься о том, что большинство сознательных процессов сознательны только короткое время; очень скоро они становятся латентными, но легко могут вновь стать сознательными».

Далее Фрейд допускает, что эти процессы могут стать бессознательными. Разгадать бессознательность становится возможным, по мнению Фрейда, с помощью ошибочных действий, на примере, например, оговорок. Когда создается некое «речевое намерение».

«По происшедшей ошибке в речи мы со всей определенностью догадываемся о нем, но оно не осуществилось, т. е. оно было бессознательным, – заключает Фрейд[48]48
  www.psychol-ok.ru


[Закрыть]. – Если мы по прошествии какого-то времени приводим его говорившему и тот сможет признать его знакомым, то, значит, оно было бессознательным лишь какое-то время, если же он будет отрицать его как чуждое ему, то, значит, оно длительное время было бессознательным».

Таким образом, Фрейд находит нечто, что является бессознательным и находится в латентном (скрытом от сознания) состоянии. Фрейд также выводит два вида бессознательного, отличие между которыми заключается в том, что одно легко превращается в сознательное, а другое – с трудом (причем это может и вообще не произойти).

Бессознательное, которое, являясь латентным, легко становится сознательным, Фрейд предлагает назвать предсознательным. Тогда как другое остается, по его мнению, бессознательным. Таким образом, появляется три термина: сознательный, предсознательный и бессознательный. (Фрейд поясняет, что термин «предсознательный» тоже бессознателен.)

Далее Фрейд поясняет, что обширная часть душевной жизни индивида скрыта от «Я», поэтому протекающие там процессы следует признать бессознательными. При этом он «вслед за Ницше и по примеру Г. Гроддека» вводит понятие «Оно».

«Это безличное местоимение, – пишет Фрейд[49]49
  www.psychol-ok.ru


[Закрыть], – кажется особенно подходящим для выражения основного характера этой области души, ее чуждости «Я». «Сверх-Я», «Я» и «Оно» – вот три царства, сферы, области, на которые мы разложим психический аппарат личности, взаимодействиями которых мы займемся в дальнейшем».

Фрейд отмечает[50]50
  www.psychol-ok.ru


[Закрыть], что «Оно» – это «темная, недоступная часть нашей личности; то немногое, что вам о ней известно, мы узнали, изучая работу сновидения и образование невротических симптомов, и большинство этих сведений носят негативный характер, допуская описание только в качестве противоположности «Я». Мы приближаемся к (пониманию) «Оно» при помощи сравнения, называя его хаосом, котлом, полным бурлящих возбуждений. Мы представляем себе, что у своего предела оно открыто соматическому, вбирая оттуда в себя инстинктивные потребности, которые находят в нем свое психическое выражение, но мы не можем сказать, в каком субстрате. Благодаря влечениям оно наполняется энергией, но не имеет организации, не обнаруживает общей воли, а только стремление удовлетворить инстинктивные потребности при сохранении принципа удовольствия. Для процессов в «Я» не существует логических законов мышления, прежде всего тезиса о противоречии. Противоположные импульсы существуют друг подле друга, не отменяя друг друга и не удаляясь друг от друга, в лучшем случае для разрядки энергии под давлением экономического принуждения объединяясь в компромиссные образования. В «Я» нет ничего, что можно было бы отождествить с отрицанием, и мы с удивлением видим также исключение из известного философского положения, что пространство и время являются необходимыми формами наших психических актов. В «Я» нет ничего, что соответствовало бы представлению о времени, никакого признания течения во времени и, что в высшей степени странно и ждет своего объяснения философами, нет никакого изменения психического процесса с течением времени. Импульсивные желания, которые никогда не переступают через «Оно», а также впечатления, которые благодаря вытеснению опустились в «Оно», виртуально бессмертны, спустя десятилетия они ведут себя так, словно возникли заново. Признать в них прошлое, суметь обесценить их и лишить заряда энергии можно только в том случае, если путем аналитической работы они станут осознанными, и на этом в немалой степени основывается терапевтическое действие аналитического лечения».

Желая еще более внести ясность в отношении такой структуры психики, как «Я», Фрейд отмечает, что «Я» не знакомы никакие оценки добра и зла, оно индифферентно к морали и движет им исключительно принцип удовольствия. Прослеживая связь между «Я» и «Я», Фрейд допускает, что «Я» представляет «Я» перед внешним миром, а отличается от него «стремлением к синтезу своих содержаний, к обобщению и унификации своих психических процессов, которое совершенно отсутствует у «Я». Когда мы в будущем поведем разговор о влечениях в душевной жизни, нам, вероятно, удастся найти источник этой существенной характерной черты «Я». Она единственная дает ту высокую степень организации, которой «Я» обязано лучшими своими достижениями. Развитие идет от восприятия влечений к овладению ими, но последнее достигается только тем, что психическое выражение влечений включается в более широкую систему, входит в какую-то взаимосвязь. Пользуясь популярными выражениями, можно сказать, что «Я» в душевной жизни представляет здравый смысл и благоразумие, а «Я» – неукротимые страсти».

Фрейд отмечает, что на самом деле «Я» значительно слабее «Я», так как является всего лишь его частью. «В динамическом отношении, – пишет основатель психоанализа, – оно слабо, свою энергию оно заимствовало у «Я», и мы имеем некоторое представление относительно методов, можно даже сказать, лазеек, благодаря которым оно продолжает отнимать энергию у «Я». Таким путем осуществляется, например, также идентификация с сохранившимися или оставленными объектами. Привязанность к объектам исходит из инстинктивных притязаний «Я». «Я» сначала их регистрирует. Но, идентифицируясь с объектом, оно предлагает себя «Я» вместо объекта, желая направить либидо «Я» на себя. Мы уже знаем, что в процессе жизни «Я» принимает в себя большое число остатков бывшей привязанности к объектам. В общем, «Я» должно проводить в жизнь намерения «Я», оно выполняет свою задачу, изыскивая обстоятельства, при которых эти намерения могут быть осуществлены наилучшим образом. Отношение «Я» к «Я» можно сравнить с отношением наездника к своей лошади. Лошадь дает энергию для движения, наездник обладает преимуществом определять цель и направление движения сильного животного. Но между «Я» и «Я» слишком часто имеет место далеко не идеальное взаимоотношение, когда наездник вынужден направлять скакуна туда, куда тому вздумается.

От одной части «Я» «Я» отделилось благодаря сопротивлениям вытеснения. Но вытеснение не продолжается в «Я». Вытесненное сливается с остальным «Я».

Поговорка предостерегает от служения двум господам. Бедному «Я» еще тяжелее, оно служит трем строгим властелинам, стараясь привести их притязания и требования в согласие между собой. Эти притязания все время расходятся, часто кажутся несовместимыми: неудивительно, что «Я» часто не справляется со своей задачей. Тремя тиранами являются: внешний мир, «сверх-Я» и «Я». Если понаблюдать за усилиями «Я», направленными на то, чтобы служить им одновременно, а точнее, подчиняться им одновременно, вряд ли мы станем сожалеть о том, что представили это «Я» в персонифицированном виде как некое существо. «Я» чувствует себя стесненным с трех сторон, ему грозят три опасности, на которые оно, будучи в стесненном положении, реагирует появлением страха. Благодаря своему происхождению из опыта системы восприятия, оно призвано представлять требования внешнего мира, но оно хочет быть и верным слугой «Я», пребывать с ним в согласии, предлагая ему себя в качестве объекта, привлекать его либидо на себя. В своем стремлении посредничать между Оно и реальностью оно часто вынуждено одевать бессознательные… требования «Я» в свои предсознательные… рационализации, затушевывать конфликты «Я» с реальностью, с дипломатической неискренностью разыгрывать оглядку на реальность, даже если «Я» упорствует и не сдается. С другой стороны, за ним на каждом шагу наблюдает строгое «Сверх-Я», которое предписывает ему определенные нормы поведения, невзирая на трудности со стороны «Я» и внешнего мира, и наказывает его в случае непослушания напряженным чувством неполноценности и сознания вины. Так «Я», движимое «Я», стесненное «Сверх-Я», отталкиваемое реальностью, прилагает все усилия для выполнения своей экономической задачи установления гармонии между силами и влияниями, которые действуют в нем и на него, и мы понимаем, почему так часто не можем подавить восклицания: жизнь нелегка! Если Я вынуждено признать свою слабость, в нем возникает страх, реальный страх перед внешним миром, страх совести перед «Сверх-Я», невротический страх перед силой страстей в «Я».

Однако Фрейд предостерегал об введении излишних границ «Я», «Я» и «Сверх-Я», допуская, что они в иных случаях могут и переходить друг в друга и, что уж точно, не иметь каких-то четких границ и параметров.