Текст книги "Проводник. Возвращение Зари. Его единственная книга чернилами света написанная"

4 года

в той стороне пропащего света

Не промолвить мне смиренному внятных слов налету потребности насытить самолюбием своё сердце к объяснению тайных судорог злобы совершающих акт насилия духа доброго мальчика. Не перейти сразу к единому пониманию личности скрытого от взглядов людских героя, который тих и споко-о-о-ен был в малолетстве среди того колдовского зверья, что окутывало невидимыми сетями дьявольской хитрости для медленной в не врачебных болезнях смерти. Он видел эту хитрость, но не мог что-либо сделать. Он был бессилен – он мал был вначале его сущего. И только сердечко билось в груди маленькой тоненько. То-нень-ко.

Я проникну вглубь тела сознания прошлого времени и выведу из него на бумагу, а после и на монитор частичку правды, для которой не будет нужно верного доказательства, для которой не нужны будут объяснения. Их найти не удастся, ибо всё так запутано дьявольскими сетями, что трудно и найти чёткую картинку потустороннего бы-ти-я.

Итак: проникнув как можно дальше вглубь сознание, я приоткрою его изнутри, чтоб вы заглянули в его незримый мир под сияние пропащего света. Не говори ни с кем о том, что увидишь; не произноси тех звуков, что ранят сердце для волнения в скорой тревоге, ибо обитает в ней одна пустота под саваном тёмной материи космоса.

Пережив непонятные ему мгновения маленькой жизни, Серёжка не понимал, как он оказался посреди незнакомой местности, где ни что не указывало на приблизительный вид или тип родного селения. Всё вокруг казалось судорожным и диким.

Он осмотрелся вкруг себя внимательно.

– Где я?! – испуганно воскликнул и потёр нервно тыльную сторону левой руки, повторил тише, чуть ли не шёпотом – где я?

Сердечко в детской груди заколыхалось, точненько пойманный мышонок в пасти злобного котяры. В это время кожу погладил вдруг явившийся из незримого неоткуда ветерок. Был он едва ли по́нятым мальчику? Обратил ли он внимание на этот чудный казус? Понял ли он себя? Ветерок успокаивал его сердечко нежностью бархатного воздуха.

После пристального исследования, он обнаружил для вывода, что незнакомый лесок окружал его утвердительным кругом. А пустырь, где он сейчас находился, не был когда-то пустырём, а был прекрасной поляной, судя по оставшимся островкам ромашек и пожухлых трав в разных местах хаотично расположенных.

Проникнув взглядом в те островки цветущих дней, Серёжка вообразил для себя поразительное густое цветение различных полевых цветов, которые начинали свои многоцветные жизни с начало лета. И тут вдруг воображаемое цветение покачнулось тем же бархатным ветерком. Он нахмурился, и теперь снова эта сухая почва навалилась серыми песчинками потерянного времени на сердечко, чтобы страх внутри пред неизвестностью незнакомых мест был вечно явным. Нет, нет! Только бы не вечным! Пусть будет, Господи, секундой! Серёжка подумал, что нужно всё же искать какой-то путь, который привёл бы в родное селение; какую-то нужную дверь, за которой непременно будет чудное спасение от этой проклятой жизни. Невыносимой. Подлой.

Небо. На небе не было ни солнца, которое бы ласково грело; ни облаков, которые при солнечном жаре освежали бы посредством небесных теней животные кожи. Над головой нависло далёкое хмурое небо, а может даже серое, но по светлости солнечного дня отличалось только свойственной серостью без голубого цвета. Серёжку это небо каким-то образом даже привораживало к себе – не пугало. Небо, думал, такое необычное, неземное. Тут он ненароком вспомнил, как он прошёл сквозь «чёртовы ворота». Так он с друзьями называл железобетонный столб электропередачи с боковой наклонной опорой. Как так он прошёл через эти чёртовы ворота? Всегда обходил, а тут прошёл.

Страх вдруг увеличил в должной мере содрогание тела, когда он осознал, что никаких столбов держащих провода в долгом состоянии под жар лета и холод зимы нигде вокруг не было видно. Лишь ни кем непобеждённый горизонт по периметру отчётливо отмечал леса.

Мальчик не знал, что делать в это мгновение, лишь застыл на месте, а ботиночки на шнурочках постепенно утопали в сыпучем песке пустыря чужого мира. Не его родного. Чужого. Сердечко забилось в детской груди не по-детски. Словно пойманная птичка в клетке билась и пищала от боли. Ей тут не место и воли нет для прекрасного пения природного благополучия. Она бьётся, бьётся о прутья из рифлёной стали, ломая пёстрые крылья. Зачем же жить в не воли? О чём же петь ей в клетке? Песен нет о неволи, если рождена была на воли. Лучше быстрая смерть! Судороги. Последний писк. И охотник выбрасывает безжизненное тело вон, не сознавая природу не его мира. Охотник жесток. Он обязательно для себя поймает другую птицу. Для него надо, чтоб птица пела лишь для него. Жесток он и бессердечен!

Немножко успокоившись, Серёжка направился в обратную сторону от момента появления его. Он удивился тому, как его ноги, пока он стоял под дюжиной здешних минут в раздумьях, постепенно ушли в песок по голень. И он даже не почувствовал этому уходу. Странности, однако! Теперь он старался долго не находиться на песке. Он лишь на островках из ромашек мог остановиться и отдохнуть, так как тяжело было двигаться по сыпучему песку пустыря.

Присутствовать продолжал тот самый ветерок. Ему было с ним не так одиноко продвигаться дальше и дальше. Он свободно обходил вокруг тела, как и ног, но почему-то даже не касался трав и ромашек в метре от мальчика. Такое ощущение было, что ветерок был точно броня от неизвестности, от невидимых стрел (ударов) врага рода человеческого. И это хорошие ощущения для доброго сердечка в этот тайный час. Тайный-тайный. А как же назвать его? Подумалось Серёжке в этот миг. И, ветерок будто почувствовав мысли маленького героя, просвистел ему в ухо: «Пилигрим, пилигрим-я»

– Ха-ха! Пилигрим! – воскликнул маленький герой и в это же время осёкся от странных движений песчинок в его сторону.

– Тише, тише, – засвистел ветерок-пилигрим, – не стоит тут кричать.

– Почему? – маленький герой прошептал, но, ответа не получив, двинулся дальше.

Видимо он понял, что нужно как можно меньше слов произносить и идти далее по намеченному пути. Пилигрим значит. Он шёл смело и только улыбался. Ему нравилось имя ветерка. Ботиночки запылились, и уже маленькому герою это не нравилось, но он не особо расстраивался, потому что имеются более важные дела, над которыми более стоит уделить внимания. Он быстро шёл по песку, игриво перескакивая иногда на частые островки полевых ромашек.

Добравшись до опушки леса, он по удивлению даже для себя наткнулся сразу на тропку. Она не выглядела опасной и вела свободной смелостью вглубь, где исчезала впоследствии внимательного обзора далеко в лесной местности. Там не пели птицы – было тихо. Но он на это даже не обратил ум для размышления, и как не обратил внимания на то, что земля тропки было немало втоптана. Он двинулся дальше.

Деревья не казались обычными, – листва по цвету походила на серость того же песка и свисала, точно увядшая, казалось ему, что она вот-вот упадёт. Не падала. Серёжка коснулся до ближайшей ветки по пути. Листва вмиг позеленела и окрепла, но внутри он ощутил упадок сил. Ветерок в это мгновение порывом вырвал ветвь из рук и утих, казалось, растворился. Маленький герой упал на колени больно и голову опустил на грудь. Секунду, две, три недвижим стал он, но приходить в себя начал с пятой секунды или шестой. И, после резво вскочив на ноги он, быстро пошёл далее с прочными волнениями в сердечке. Что же произошло в те четыре секунды можно лишь догадываться. И я не стану раскрывать это время, ибо оно для него, казалось, последним.

Плотность между деревьев и кустарников была неприлично густой, но маленький герой пробирался предельно осторожно только бы не зацепить любую ветвь. Тропка уводила его всё глубже и глубже в неизвестность. Птиц, да и животных как прежде не было видно и слышно.

– Господи, – не по-детски и невероятно чисто произнёс он, – куда я попал, где я?

Ответа не последовало, потому что некому было отвечать в этом мире и никто его не ищет. Жутко очень видеть такую картину и не слышать вовсе ни чего. До дрожи жутко. Даже ветерок пилигрим исчез куда-то.

Душа маленького героя внутри трепетала, а сердечко поскорей желала пройти этот путь, чтоб оказаться дома.

Долгое проведение времени в пути привело Серёжку к заметной усталости, и он решил немного поседеть на тут сбоку лежащем куске поваленного дерева. Но внутренние волнения в маленькой груди не давали долго сидеть, и он продолжил путь сквозь эти пугающие ветви не земных деревьев. И далее странные растения, казавшиеся сухими стеблями, распространявшиеся по обе стороны тропы, точно воды океана, магнетизировались по соотношению к маленькому герою. Некоторые всё же кратковременно касались до кожи и превращались на мгновение в зелёный стебель прекрасного растения. Другие вокруг расположенные стебли уже неудержимо тянулись к этому зелёному стебельку и прилипали. И лишь тогда могли расправиться, когда зелёный стебель превращался в сыпучий прах. Жуткая картина не могла пройти без внимания, и маленькому герою приходилось чуть ли не бежать.

После не долгого времени для нас, а для маленького героя прилично долгого времени среди безжизненной листвы, что висла лоскутками блеклой ткани, показался просвет. Наконец лесной эпизод мрачной жизни деревьев и растительности был окончен на драматической нотке. Через минуту показались очертания знакомого дома. О! Это был его дом! Как хорошо, что всё закончилось и как хорошо, что я дома, где мама и папа.

– О, мой домик! – воскликнул маленький герой и…

И при этом порыве радости листва зашевелилась особой дрожью, а где-то в глубине стволы заскрипели, и маленький герой, глаза округлив и подбородок приподняв, пустился бежать со всех ног лошадиной прытью.

Взрослая серьёзность улетучилась, когда маленький герой увидел уже чётко родной дом, и на её смену пришла детская необходимость быть дальше ребёнком, быть миленьким мальчиком, ибо всему земному своё время. Своё время родиться и проживать на руках младенцем, потом взрослеть, начиная от первых слов и первого шага в настоящем прямиком в будущее, ну а затем быть стариком и после упокоиться с миром. О старчестве думал ли маленький мальчик? Нет. Думать он о том не думал, лишь продолжал в этот момент жить и бежать радостный к своему родному дому к любимым родителям.

Маленький герой, так сказать, влетел в дом, точно божий ветер. На кухне мама что-то готовила. И когда с грохотом показался он, она обернулась и направилась к мальчику, расставив руки на поясе и после наклонив своё лицо к радостному личику мальчика.

– Где, дрянь маленькая! – мама заорала, и изо рта шёл неприятный запах переваренного спирта. – Где был?

Мальчик осёкся, и радость спала с лица пеленой утренних туманов на смену будущим дождям. Эта женщина не была его мамой, хотя выглядела ею. Была ею. И голос был похожим. Она прежде ни когда не кричала на него и этого странного отвратительного запаха не была у неё.

Скверная женщина, походившая лицом на маму, схватила за правое ухо и маленького героя швырнула в сторону зала.

– Бегом бери букварь и читай, дрянь маленькая! Сколько ты меня будешь мучить? Чтоб ты был проклят трижды небом и землёй! Ух!

«Ух» было чем-то похожим на генератора преобразиться в лице. Лицо было старческим и изрубленным глубокими морщинами, точно чужие леса страшными рвами.

Маленький герой не верил тому, что происходило в этот момент. Это не может быть, это не может представлять действительность! В сердечке страх, а в озёрах его очей испуг средневековья. На его глазах лицо ласковое матери многократно менялось на лицо старой ведьмы, которая орёт, орёт во всю открытую «пасть».

– Дрянь! Дрянь!

Маленький герой, подбежав к столу, где лежали множество тетрадей и тот букварь, который больше всех книг нравился, быстро взял его и раскрыл, начал читать. Раньше ему легко чтения удавалось, но сейчас на его горькое удивление, он начал заикаться, и выглядело чтение по слогам.

– Во-ва вы-ра-стил, – и слёзы неудержимо стали капать, – лык…

– Лук! – заорало лицо ведьмы. – Лук! Дрянь, ты этакая!

И, ударив мальчика по голове тяжёлой ладонью, она продолжала орать, а запах переваренного спирта добивал изнутри бесжалостно.

– Лук! Чтоб ты был проклят трижды небом и землёй!

Ладонь ещё раз ударила по затылку больно до помутнения в глазах, и переносица налетела неудобно на ребро букваря. Потекла кровь из носа на учебник. И она пришла ещё в большее бешенство. Мама пыталась просто убить не родного сына. В этот момент вошла в комнату бабушка.

– Прекрати! Прекрати! – повысив голос до строгого недовольства, бабушка остановила избиение, а может быть и убиение. – Я сама с ним посижу! Уходи!

– Ну и занимайся с этим выродком, которого по ошибке подсунули после рождения. У меня все четверо правильно родились с криком. А его принесли молчаливым. Пять лет молчал, хоть звук бы проронил какой. Ух, тварь! Дрянь проклятая!

– Замолчи и уходи!

Мальчик, забитый в угол, плакал не переставая. От подобного изливания слёз наступила судорожная икота. Маленький герой ещё долго не мог прийти в себя. А бабушка, пахнувшая свежим тестом, коровьим молоком и ещё чем-то, прижимала к себе и успокаивала, гладя по густым кудрям мальчика. Нежно-нежно. Ласково-ласкова.

– Ты проголодался? Может блинчики? – произнесла нежно бабушка.

– Я про-голодался. Я х-хочу оладушки со-со сметанкой.

– Давай тогда идём! Я тесто уже взбила и сметаны собрала.

– Х-хорошо!

На смену минутным слезам, которые казались долгими, наступила время радости и спокойствия.

Они направились на кухню, где стояла кастрюля с тестом, миской сметаны и пустой тарелкой.

Бабушка взяла вилкой жирный кусок сало и промазала чугунную сковородку. Она всегда смазывала таким методом поверхность, чтоб блинчики были до восхищенья румяны и до хруста вкусны. В это время вбежал в комнату старший брат. Он был третьим ребёнком и имел поразительно самолюбивый характер. Но в то время Серёжка не понимал этого и относился к нему с добрыми намерениями всё повторять за ним и любить также, как и других братьев. Сейчас он предложил сыграть в карты. Их он заранее приготовил и сказал, что блины ещё не скоро спекутся, а это время можно провести за игрой в дурочка. Но Серёжка не особо хотел идти, он хотел остаться с бабушкой и если что помочь выпекать пышные оладушки. Бабушка напротив сказала, что он должен немного отвлечь себя более интересным занятием. И маленький герой с неохотой согласился.

Они пошли в другую, отдельную комнату, где брат включил на стареньком магнитофоне музыку. Раскинул по шесть карт и положил перевёрнутую карту снизу колоды, чтоб обозначить и видеть до конца игры козырную масть. Маленький герой быстро вник в интерес карточной игры и вёл счёт в свою пользу. Наконец-то он хоть в чём-то был лучше. Но радость не была долгой, и он ошибся, накрыв карту другой мастью. Он вовремя не заметил, и с его стороны было верным ходом побить карту. Третий брат разозлился не на шутку и, имея характер гордого самолюбия, схватил рядом лежащий раскрытый раскладной ножик и вонзил лезвие в левую ножку в области колена внутренней части. Маленький герой вскрикнул и выронил карты из рук.

– Пышёл отсюда к своей бабушке. Всё равно играть не умеешь.

И толкнул в грудь.

Маленький герой вскочил, и, прикрывая ладонью ранку, направился быстро к выходу. Третий брат нагнал и схватил за шею левой рукой. Сжал больно и прижал ухо маленького героя к своему рту.

– Скажешь бабушке, воще, выродка, закопаю заживо. Понял!?

– Да, да!

И вытолкнул, будто не нужный хлам, дверь после закрыв. Маленький герой от неожиданного толчка полетел на пол, ударившись дополнительно коленями о пол и головой о твёрдую спинку дивана. И при этом скинув что-то звонкое на пол. На этот шум прибежала бабушка.

– Что случилась? – обратилась взволнованная к маленькому герою, но поняв, что это рук третьего брата, открыла дверь.

– Ты что наделал?

– Что, что? Я ни чего не делал?

– Почему он на пол упал?

– Откуда ж я знаю? Ноги не держат, вот и упал.

– Ну, смотри мне…

Пригрозила бабушка какой-то тайной расправой и дверь закрыла. Маленький герой ещё не поднялся на ноги, а продолжал быть ошарашен подобными действиями противного братца. Он ни когда не́ был таким гадким. Он всегда был милый и приветливым братом. Не, так не может быть, так не нужно жить! И дожди горьких слёз снова оросили поля детских щёчек – они просверкали при свете пропащих дней. Не должно так быть!

– Ну что ты? Опять глаза на мокром месте?

Бабушка опустилась на колени и обняла маленького героя.

– Я, я не хочу тут быть. Как же так получается? Вроде вокруг всё похожее, всё моё, а всё не так. Все какие-то другие тут, все какие-то злые тут. Что я плохого сделал?

– Ну, полно, полно плакать. Давай покушаешь со мною оладушек, и я провожу тебя туда, где только добрые люди.

– Давай.

Маленький герой поднялся на ноги, но в левой ноге ранка о себе давала знать, и мальчик начал прихрамывать. Он ещё не знал, что в будущем эта ранка закупорит вену, которая будет время от времени болеть, а однажды повредив физически колено, после тяжёлых трудов и некоего конфликта его колено будет всегда болеть и хромота будет его уродством.

Оладушки у бабушки были как всегда вкусные. Он быстро насытился.

– Очень вкусно, бабушка.

Она не ответила, а ласково улыбнулась.

– Когда идём? – спросил мальчик, посмотрев пронзительно в потухшие глаза бабушки.

– Да, прямо сейчас и пошли!

Она взяла руку мальчика и направилась к выходу.

Дорожка так же вела через лесок, но по пути встречались красивые цветы, и листва была не такой вялой обвисшей. Она приветливо касалась путников, а ветерок снова вдруг появившийся, ласкал кожу и волос мальчика едва покачивал.

– О, тут так приятно. Ни то что, когда я шёл один вначале.

– К себе в родной дом всегда приятно идти. И вокруг кажется только приятным ощущением радости.

– О, бабушка, ты заговорила по-умному! – мальчик заулыбался.

– О, а я вижу улыбку на милом личико?

Маленький герой засмеялся, и ветерок был весел в это время, а на сердце великая радость, сравнимая с Божьей благодатью.

– Сережка, что бы не происходило впереди, просто верь мне.

Маленький герой вопросительно посмотрел на бабушку. Она не ответила на этот взгляд, а начала читать 22 псалом. В голове мальчика они звучали ясно, и мысленно повторял он за ней.

Госпо́дь пасе́тъ мя́, и ничто́же мя́ лиши́тъ.

На мѣ́сте зла́чнѣ, та́мо всели́ мя, на водѣ́ поко́йнѣ воспита́ мя.

Ду́шу мою́ обрати́, наста́ви мя́ на стези́ пра́вды, и́мене ра́ди своего́.

А́ще бо и пойду́ посредѣ́ сѣ́ни сме́ртныя, не убою́ся зла́, я́ко ты́ со мно́ю еси́: же́злъ тво́й и па́лица твоя́, та́ мя́ утѣ́шиста.

Угото́валъ еси́ предо мно́ю трапе́зу сопроти́въ стужа́ющымъ мнѣ́: ума́стилъ еси́ еле́омъ главу́ мою́, и ча́ша твоя́ упоява́ющи мя́, я́ко держа́вна.

И ми́лость твоя́ пожене́тъ мя́ вся́ дни́ живота́ моего́, и е́же всели́тимися въ до́мъ Госпо́день въ долготу́ дні́й

По завершении чтении псалма бабушка, чуть замедлив шаг, переступила в бок, чтоб оказаться позади маленького героя.

– Закрой глаза, внучок, и лети, а твой ветер-пилигрим будет твоим помощником.

Маленький герой хотел спросить, как бабушка узнала про его ветерка-пилигрима. Но не спросил он об этом. Он не узнал маленький человечек об удивительном маленьком ветре, который был сродни его организма. Маленький герой летел, казалось, в пропасть. Он не открыл глаза, веря всем сердечком бабушке, которая была добра, чиста душой и светла сознанием. Он маленький человечек верил, и ни какая доля сомнения не могла проникнуть в его разум долины Божьих территорий. Он летел и слышал только пение убиенных во чреве младенцев, а ветерок-пилигрим усиливал вокруг его тела вращение, постепенно возрастая в силе, и вдруг. Вдруг тело увлажнилась, и в следующую секунду маленький герой ощутил толчок. Резкое торможение, и адреналин выказал стремление изнутри протиснуть тысячу игл сквозь кожу конечностей, чтоб стошнить. Ветер-пилигрим исчез, как будто потратив силы на стремление остановить маленького мальчика.

Маленький герой выпал на школьную площадку, где в это время проходил урок физкультуры его 5-го класса. Он не понимал, что же случилась? Он не понимал, что ему было всего 7 лет, а сейчас его друзья поднимают с земли 11-ти летним пацаном.

* * *

– Ну и-и-и?.

Донёсся скверный голос за спиной Матвея. Тот ковырял кассету в магнитофоне – вечно плёнка заедало, потроха сучьи. И при неожиданном голосе содрогнулся и обернулся. Напротив него стоял силуэт старой сгорбленной женщины в чёрной накидке. Лицо из под капюшона едва просматривалось. Но кое-что можно было разглядеть. Глубокие морщины, точно лесные рвы, отвратительно прорезали видимую часть лба и щеку. И когда она продолжила разговор, показались гнилые зубы, через один ломаные разными сторонами, и запах, запах тухлых яиц.

– Правильно сделал, что воткнул ножичек в тело. Глубоко ли было запущено лезвие?

Матвей не много ошарашенный громким появлением подобного вида кошмара, стоял в оцепенении всего лишь несколько секунд, и когда прорвал неясность, ведущую в окаменение времени, ответил уверенный в себя.

– Не знаю, воткнул и всё на этом. А вы сдержите своё слово?

– Я ли, – засмеялось мерзкое лицо, – я всегда слово держу. Подойди.

Старая женщина в чёрной рясе правой рукой поманила парня к себе. Смуглость ладони не отличалась с остальною отвратительной кожей рук. Длинные ногти походили на сабельки игрушечных солдатиков. Они не особо страшили Матвея, и он подошёл, не страшась всему виду посетительницы правдивых кошмаров проводника.

– Да будет по твоему желанию. Отличник в учёбе и известный врач.

Сказав убедительно, она ногтем указательного пальца провела определённый знак кельтской руны «Феу» на лбу Матвея. Ноготь, точно лезвие, прорезала кожу, выпустив линии крови. Затем линии крови зажглись жёлтым огнём и затем исчезли под кожей черепа, по пути заживляя ранку.

– А теперь дай мне его, тот ножечек.

Матей направился к постели, пошарил под подушкой, вынул оттуда чёрный перочинный ножик, рукоять которого имела форму готового к прыжку волка.

– Вот на, берите, – протянул ножик и добавил про себя – поскорее бы свалить с этой семейки.

– Что ты там говоришь про семейку?

– Ничего.

– Ты думаешь, легко переживёшь предательство?

– Мне плевать! – самолюбие брало за глотку благородство.

– Правильно! – засмеялась колдунья, растворяясь в воздухе