Текст книги "Неповторимая"

О Господи, он опять здесь… Шона не знала, от чего ей хочется закричать: от ярости или досады. А может, ей следовало просто молиться…

Глава 10

Дэвид повернул голову.

– А, миледи! – негромко произнес он приглушенным голосом, прозвучавшим в темноте почти как шепот.

– Боже мой! – выдохнула она, еще не оправившись от потрясения. – Как ты сюда попал?

– Мне уже известно: ты хотела, чтобы я оказался в постели с братом и его женой.

Шона неловко помолчала.

– А что ты?

– Мы приятно побеседовали.

Шона опустила глаза и прикусила губу. Вероятно, это был глупый шаг с ее стороны. Она ухитрилась удивить его. И разозлить.

– Я полагала, ты пожелаешь увидеться с братом как можно раньше.

– И больше тебе ничего не пришло в голову? Раздражение в голосе Дэвида помешало Шоне задуматься над тем, что он имел в виду.

– Пожалуй, тебе следует прекратить будить людей среди ночи.

– Я не тревожу людей по ночам.

– Никого, кроме меня, – прошептала она. Ее пронзил взгляд зеленых глаз.

– Да, только тебя, – подтвердил он.

– Но…

– Что «но»?

– Как ты сумел войти сюда? Это невозможно…

– Ты так считаешь? Напрасно. Призраки и оборотни могут оказаться везде, где пожелают.

Оборотни…

Шона вскочила, подошла к камину и уставилась на Дэвида.

– Оборотни! Звери-оборотни! – повторила она. – По крайней мере в этом обличье вы совершили доброе дело, лорд Даглас. Вы каким-то образом вытащили Дэнни из шахты. За это я бесконечно благодарна вам.

Дэвид долго смотрел на нее, пронзая взглядом, и наконец пожал плечами.

– Это правда – я вытащил мальчишку. И теперь, полагаю, его ждет долгая и гораздо более легкая жизнь, поскольку ты взяла на себя ответственность и заявила, что больше не позволишь ему работать в шахте.

У Шоны возникло тревожное ощущение, что Дэвиду каким-то образом становится известным каждое ее слово.

– Я вправе сказать так и сделать. Фергюс заставляет своих детей работать до изнеможения, а сам…

Она устало оборвала себя. Эндрю Даглас здесь, Дэвид жив. Она лишь считалась хозяйкой поместья, имеющей право принимать решения.

– Ты вправе так поступить, – подтвердил Дэвид. И к удивлению Шоны, его голос смягчился. – Дэнни – славный мальчуган, миловидный и сообразительный. Он выжил только потому, что послушался меня и сделал то, что я велел ему. Он мог утонуть, но набрал побольше воздуха и поплыл так, как я сказал.

– Я не могла добраться до него, – объяснила Шона. Дэвид вдруг вскочил, гневно подступив к ней ближе.

– Что, черт возьми, ты делала в шахте?

Шона подбоченилась и тем не менее была вынуждена отступить, когда Дэвид остановился вплотную к ней.

– Я… я должна была спуститься туда. Я знала, что там остался ребенок…

– Похоже, страдания детей слишком легко сбивают тебя с пути и заставляют принимать нелепые решения, Шона. Тебе следовало бы выйти замуж, обзавестись своими детьми и исцелиться от безумной страсти заботиться обо всех и каждом.

– Слава Богу, что тебе, видимо, не хватило времени, чтобы жениться и произвести потомство! Из тебя получился бы на редкость бессердечный отец!

– Мне хорошо известно, что я не в состоянии спасти мир.

– Опасность угрожала единственному ребенку, а не миру.

– Ребенок уцелел. Ты не должна была спускаться в шахту.

– Но я не могла иначе! Поскольку я здесь хозяйка…

– Ты здесь не хозяйка.

– Не Дагласам решать, кто я такая, – зло отозвалась Шона. – Я – леди Мак-Гиннис, я унаследовала титул своего отца, и мне уже до смерти надоело спорить о своих правах с несносными мужчинами!

– Мне все равно, будь ты даже королевой. Пока я жив, больше ноги твоей не будет в шахте.

– Но ведь ты предпочел оставаться мертвым.

– Тебе известно, насколько я жив и здоров, – напомнил Дэвид.

Шона почувствовала, что прижимается спиной к холодной каменной стене комнаты в башне; отступать дальше некуда, а Дэвид склонился над ней, повторяя предостережение. Шона с трудом глотнула, почувствовав, как он запустил пальцы в ее волосы, заставляя ее поднять лицо. Она задрожала и принялась мысленно уверять себя, что дрожь вызвал холод камня. Она попыталась бесстрастно и с достоинством выдержать его пронзительный ледяной взгляд.

– Пять лет тебя считали погибшим. Поскольку и теперь предпочел оставаться мертвецом, ты лишен власти.

– Неужели?

– Мертвецы не способны ни принимать решения, ни ставить условия.

– Ну что же, миледи, смею вас уверить: я – тот труп, который способен и на то, и на другое, особенно когда дело касается вас.

Шона стиснула зубы, но поборола желание высвободиться из его рук.

– Если дела в поместье настолько заботят тебя, почему ты так долго медлил, прежде чем воскреснуть из мертвых? – яростно выпалила она.

Шона тут же пожалела о собственных словах, ибо лицо Дэвида стало непроницаемым, челюсти сжались, а жилы на мошной шее натянулись от напряжения.

– Меня удерживают обстоятельства, над которыми я не властен, – ровным тоном сообщил он, стискивая пальцы в волосах Шоны. – Не стоит напоминать мне о том, где я провел последние пять лет.

От этого тона по спине Шоны распространился холод, напоминая: Дэвид вернулся, чтобы потребовать собственность, принадлежащую ему по праву. И чтобы отомстить.

Шона вгляделась в его глаза, вспоминая, как он назвал место, где очутился по ее милости.

– Ты был в преисподней, – прошептала она.

– Да, – хрипло подтвердил Дэвид.

– Но я не знаю, как ты там очутился… в каком бы аду ты ни был! – с жаром воскликнула она. – Дэвид, ты не слушаешь, но ты должен понять: той ночью в конюшне был кто-то другой, а не один из моих родных. Видел бы ты их сегодня, Дэвид, всех до единого, когда…

– Я видел их.

– Ты не мог видеть все, что…

– Я видел гораздо больше, чем ты предполагаешь, – заверил Дэвид.

– Но на мою жизнь больше никто не покушался, – напомнила Шона.

– Да. Я стоял на страже каждую ночь, ожидая, когда кто-нибудь попытается проникнуть к тебе в спальню, несмотря на засов.

– Никто не причинит мне вреда. Никто, кроме…

– Ну? – сердито напомнил он, когда Шона помедлила. – Никто, кроме…

– Тебя! – заключила она.

Дэвид мрачно усмехнулся. Очевидно, ему и в голову не приходила мысль выпустить Шону.

– Какой бы вред я ни причинил вам, миледи, он будет ничтожным по сравнению с болью, на которую вы обрекли меня.

– Если бы можно было вернуться в прошлое, я изменила бы все, что случилось той ночью. Клянусь Богом, Дэвид!

К собственному ужасу, Шона вдруг почувствовала, что слезы жгут ей глаза. Она пыталась бороться с ними: она не имела права поддаться слабости, не в силах была признаться ему в том, что пережила после той ночи. Никогда.

– Если бы я могла, я бы отправилась в ад вместо вас, лорд Даглас! – зло прошипела она.

– В самом деле? – переспросил он, подняв бровь. – Рад слышать, и хотя я не намерен отправлять вас в ад, все же сегодня хотел бы заполучить постель. Кресло у камина отнюдь не орудие пытки, но и не удобное ложе.

К невероятному облегчению Шоны, Дэвид отпустил ее и направился к постели.

Взбив одну подушку, он бросил вторую Шоне. Она подхватила ее на лету, едва сдерживая гнев.

– Не будешь ли ты так любезен бросить мне и одеяло? – осведомилась она.

Не оборачиваясь, Дэвид небрежно швырнул ей одеяло. Оно накрыло Шону с головой. Шона гневно сбросила одеяло и, прежде чем сумела сдержаться, вскочила, готовая броситься на Дэвида.

Она спохватилась как раз вовремя, ибо он вновь обернулся. Шона застыла, стиснув кулаки за спиной и высоко вздернув подбородок.

– Жадный и ничтожный ублюдок! В замке полно комнат и кроватей, ты мог бы оказаться в любой из них!

Дэвид высоко поднял бровь. С улыбкой и сарказмом в голосе он повторил:

– Стало быть, жадный и ничтожный ублюдок?

– Вот именно! Ты мог бы выбрать любую из по меньшей мере десятка постелей, но предпочел злорадствовать, сбросив на пол меня!

На миг Дэвид опустил ресницы, а когда вновь поднял их, в его глазах плясал насмешливый блеск. Он играет с ней, подумалось Шоне. Как кошка с мышью. Он затеял нелепую игру.

– Говоришь, я сбросил тебя на пол? – пробормотал он, шагая в сторону Шоны.

Это были шаги хищника. Зловещие шаги, медленные, осторожные, рассчитанные. Они приводили Дэвида прямиком к Шоне. Но вдруг он шагнул в сторону.

– Пока, – произнес он негромко, оглядывая Шону с ног до головы, – я еще не валил тебя на пол, хотя над этим стоит задуматься! – сообщил он. Теперь Дэвид стоял за спиной Шоны. Она быстро повернулась к нему лицом, опасаясь его горячего дыхания сзади.

– Ты лишил меня моей постели. Моей, а не твоей. Это не твоя комната. Можно сказать, ты сбросил меня на пол, – негодующе заявила Шона. – Это одно и то же.

– Значит, вот как ты считаешь?

– Да.

– Но замок, как мы установили, принадлежит мне?

– Да, – неловко пробормотала Шона.

– Тогда любая постель в нем – моя, – заключил Дэвид.

– Но только когда ее не занимает кто-нибудь другой!

– Если я вышвырнул тебя из постели, позволь вернуть на место!

Шона задохнулась и чуть не вскрикнула, когда ее обхватили руки Дэвида. Его прикосновение не было грубым или жестоким: он просто поднял ее и бросил на кровать.

Она упала на подушку – ошеломленная и перепуганная, не решаясь пошевельнуться и вместе с тем опасаясь лежать неподвижно. Она вновь затаила дыхание, когда Дэвид вдруг оказался рядом, придавив ее колени мускулистой ногой и одной рукой удерживая ее. Опершись на локоть, Дэвид наблюдал за ней.

– Дражайшая леди Мак-Гиннис, поскольку я совершил такую непростительную грубость, сбросив вас на пол, прошу вас вернуться обратно в постель. Я не намерен подвергать вас такой пытке, как ночь, проведенная на полу.

В его зеленых глазах плясало пламя. Шона не знала, насмехается Дэвид над ней или с трудом сдерживает ярость. Она понимала только, что его близость тревожит и возбуждает ее. Она боялась шевелиться и даже дышать, чувствуя его всем своим существом. Дэвид обратился к ней любезным и сдержанным тоном, однако в нем ощущалось нетерпение – словно огонь, разгоревшийся в глазах, жег его целиком, а игре в кошки-мышки вскоре предстояло подойти к концу.

Она испустила прерывистый вздох, чтобы суметь ответить.

– Откровенно говоря, я бы предпочла спать на холодных камнях.

– Вы весьма любезны, но, боюсь, говорите так только потому, что вдруг решили проявить великодушие.

– Я не имею ничего против пола.

– А я не в состоянии сбросить вас туда: похоже, вы скрываете свои истинные чувства.

Зеленый огонь в его глазах продолжал угрожающе пылать, предвещая опасность. По-прежнему боясь сдвинуться с места, Шона мысленно поклялась держать себя в руках. Она не позволит водовороту чувств, охватившему ее, пересилить ее гордость, достоинство и смелость.

– Значит, на пол отправишься ты? – с надеждой осведомилась она.

– Ни в коем случае.

– Как же быть? – еле слышным шепотом спросила она.

– Мы оба будем спать в удобной постели.

– Здесь? Вдвоем?

– Миледи, вы щедро одарены проницательностью и умом.

Для сдержанности и хладнокровия это было уже чересчур. Она должна уйти. Во внезапном диком порыве Шона попыталась высвободиться. Но не сумела, ибо Дэвид обладал проворством тигра и, по-видимому, ожидал попытки бегства. Одним плавным движением он схватил ее за плечо, повернул и притиснул к себе спиной. Правая рука Шоны оказалась придавленной весом ее тела, а запястье левой надежно удерживали тиски пальцев Дэвида.

– По-моему, так будет достаточно удобно, – заметил он. Для него. У Дэвида имелось преимущество – одежда. А рубашка Шоны все более обнажала тело при каждом движении. Она чувствовала, как ткань его льняной рубашки дразнит ее кожу сквозь тонкую материю ночного одеяния… а еще более грубая ткань облегающих бриджей прижимается к телу ниже, там, где его ничто не скрывает. Сглотнув, Шона застыла как статуя. Она ощущала, как дыхание Дэвида обдает влажным жаром ее затылок и ухо. Он удерживал запястье Шоны чуть ниже ее груди, и казалось, его пальцы поглаживали кожу, хотя он лежал неподвижно. К своей величайшей досаде, Шона почувствовала, что ее затвердевшие соски приподнимают ткань рубашки, а кровь струится по жилам с лихорадочной быстротой.

Она холодела от ужаса, предчувствуя, что прикосновения Дэвида этим не ограничатся. И при этом боялась, что Дэвид больше не дотронется до нее.

– Я… я не прочь спать на полу, – запинаясь пробормотала она.

– Не слышу, – отозвался Дэвид. Шона затихла и вдруг взорвалась:

– Я буду спать на полу!

Она вновь предприняла отчаянную попытку освободиться.

– Вряд ли.

Шона вдруг ощутила, что ее тело вдавливается в мягкую перину, прижатое его весом. Она вновь стала его пленницей.

На короткую долю секунды встретившись с Дэвидом взглядом, Шона перестала дышать. А потом вопреки своей воле вздохнула и пошевелилась. От этого движения его пальцы провели по ее груди, мягко коснулись набухших сосков. Задохнувшись от взрыва ощущений, она снова зашевелилась – только затем, чтобы осознать: она оказала ему услугу, придвинувшись ближе. Теперь одежда Дэвида уже не казалась ей непреодолимым препятствием. Она чувствовала, как он возбужден, мускулистая грудь и плечи под льняной тканью словно объяты пламенем. Но глаза Дэвида оставались холодными, они ярко вспыхивали в темноте. Шона приоткрыла рот, но не успела произнести ни слова. Дэвид впился в ее губы жадными, причиняющими боль поцелуями.

Только теперь Шона поняла, как высоко сбилась ее рубашка – ладонь Дэвида оказалась прямо на темном треугольнике ее холма, пальцы торопливо перебирали завитки, поглаживали, раздвигали их, проникали все глубже. Ей хотелось оттолкнуть его. Где-то в глубине души она понимала, что близость может не иметь ничего общего с чувствами. Совсем недавно Дэвид советовал ей найти мужа и обзавестись детьми, намекая, что в мужья ей годится кто угодно, кроме него самого. Но душой и сердцем Шона любила Дэвида, лорда Дагласа, и желала только его одного всю жизнь. Потерять его – значило расстаться с мечтами и желаниями.

И несмотря на то что Шона ненавидела Дэвида за обвинения против нее самой и ее родни… она по-прежнему желала его.

Она не сразу заметила, что он оторвался от ее губ и принялся целовать ее шею, задержавшись на лихорадочно пульсирующей жилке. Она попыталась заговорить, но Дэвид продолжал касаться ее, ласкать, погружая пальцы все глубже.

Ее губы выговорили «нет», но вслух она не издала ни звука, сходя с ума от желания, впитывая его прикосновения и запах…

Ей следовало запротестовать, следовало остановить его, отбиваться – дико и решительно. Давно пора прекратить происходящее, прервать смелые ласки, которые он расточал ей с такой щедростью. Он стремился отомстить ей, только и всего. Может, именно из мести он подверг ее таким мукам…

Каким прежде подвергала его она?

Ее рубашка распахнулась. Все жалкие препятствия, на которые так надеялась Шона, исчезли. Он подхватил ладонями ее груди и обвел языком одну, затем вторую. Он касался ее всем телом. Влажное прикосновение его языка разбудило жар, дремлющий где-то внизу живота, и он стал нарастать и угасать, словно волна, набегающая на берег, обдавая Шону, пока продолжались нестерпимые ласки чужих пальцев.

– Это месть? – сумела прошептать Шона.

Он негромко застонал и приподнялся. Не сводя с нее горящих страстью глаз, Дэвид произнес:

– В аду я мечтал о тебе, Шона, жаждал отмщения. Мне не терпелось увидеть тебя вновь, и вот ты здесь, а я вновь соблазнен совершенством твоего лица и тела – несмотря на то что я знаю: твоя красота способна быть такой же смертоносной, как пленяющая пляска огня!

– Я же говорила…

– Молчи! – велел он. – Ибо отмщение может стать сладким, моя дорогая.

Казалось, его тело обратилось в пламя, и это пламя струилось из его зеленых глаз, обжигая Шону. Его губы впились в нее в свирепом приказе, вначале причиняя боль своей страстью и пылом, потом вдруг смягчаясь, а затем вновь становясь требовательными, ищущими, словно вонзались в ее сердце. Наверное, это месть. Но Дэвид прав: при всей страсти его поцелуй оказался невыносимо сладким.

Его сильные ладони заскользили по ее телу, одновременно удерживая Шону на постели. Они перебирали спутанные волосы, касались нежной кожи ее щек, поглаживали плечи, спускались все ниже. Они воспламеняли Шону… Прижимали к его телу, в котором адское пламя уже разгорелось со всей силой, распространяя жар и пожирая все вокруг. Она чувствовала его страсть, сводящие с ума признаки возбуждения. Она едва могла дышать. Его губы заявляли о своих правах, язык двигался в такт со всплесками жара, которые будили и наполняли истомой ее тело. Это было невыносимо. Она прижала ладони к его груди, но Дэвид, казалось, не заметил их. Она попыталась возразить, но его губы мешали ей говорить и дышать.

Лишь спустя некоторое время Шона поняла, что Дэвид вновь отстранился от ее губ, спускаясь вниз по шее. Рубашка Шоны поднялась выше пояса; его грубые, мозолистые ладони скользили по обнаженной коже, подхватывали груди, дразнили и потирали соски, осыпая ее вспышками пламени и света, подобными солнечным лучам. Его губы и руки, казалось, были повсюду, их ласки усиливались. Наконец у Шоны вырвался хриплый шепот, но она сама не поняла, что пробормотала, а Дэвид не стал ее слушать. Он провел большим пальцем пылающую линию вниз по животу от пупка и вновь глубоко погрузился в нее. С ее губ слетел крик, и она уже не знала, отчего вскрикнула – от наслаждения или неожиданности, и не хотела знать. Она чувствовала, как он осторожно покусывает кожу на ее бедрах, обводит языком средоточие ее желания. Это продолжалось, пока Шона не уверилась, что вот-вот умрет, а затем удар языка пришелся точно в цель, она содрогнулась от взрыва ощущений и не сдержала протяжного крика.

Он помедлил настолько, чтобы успеть расстегнуть пуговицы на черных бриджах, а затем вновь завладел ее ртом, пленил губы, язык и дыхание, не позволяя вырваться ни единому слову. Крупная дрожь прошла по ее телу при очередном вторжении, ибо он погрузил в нее свое пылающее копье – твердое, дерзкое, нетерпеливое. Она могла бы вскрикнуть вновь от неожиданно пронзивших ее ощущений, но поцелуй поглотил все звуки. Этот поцелуй возбуждал ее и сводил с ума.

Внезапно Шона обнаружила, что смиряется с его требованием, а затем сама спешит утолить свою жажду. Она невыносимо желала его – забыв о нем и о себе, о времени, месте, прошлом, настоящем и всех доводах рассудка. Она изнывала от голода и боли, она изгибалась и приподнималась навстречу каждому его удару, наслаждаясь каждой секундой прикосновений.

Он был по-прежнему одет, только бриджи расстегнуты. Он заполнял ее, а ее плоть казалась невероятно уязвимой для прикосновения грубой ткани, и все ее чувства сосредоточились на том месте, где соприкасалась обнаженная кожа, где он вонзался в нее с ошеломляющим нетерпением, жестко, дико, требуя все, что она только могла отдать. Она прижималась к нему, чувствуя себя так, словно попала в смерч. Его удары не прекращались, желание не утихало, требования росли. Те самые сила и мощь, которые переполняли ее, казалось, возбуждали в ней желание получить еще больше и достичь изнеможения. Его тело окатила волна напряжения и жара, а затем в нее словно выплеснулся поток солнечного света, мгновенно вознося ее на вершину. Это ощущение оказалось невыразимо прекрасным, в нем смешались все яркие, сочные оттенки свирепого пламени, которое бушевало в ней. Она плыла в ласковых и теплых волнах, содрогаясь в стремительно затихающих конвульсиях, пока не очнулась.

Дэвид зашевелился, словно осознал свой вес в тот же миг, как Шона начала чувствовать его тяжесть. Он улегся рядом и отвернулся. Он был полностью одет. Шона слышала, как он застегнул бриджи и вытянулся, заложив руки за голову и уставившись в потолок.

– О Боже! – вдруг воскликнула она, осознав, что произошло. Несмотря на цветы и подарки, он по-прежнему обвинял в преступлении Шону и ее родных.

Он явился сюда, чтобы отомстить. То, что случилось, не что иное, как отмщение.

– Будь ты проклят! – выкрикнула Шона, рванувшись с постели.

Но попытка не удалась.

Схватив за плечи, Дэвид бросил ее на матрас.

– Куда это ты собралась? – раздраженно спросил он.

– Уйти!

– Почему?

– Потому… потому… – Она осеклась. – Черт бы тебя побрал! – вновь выкрикнула она, обрушив кулак на его грудь. Уставившись прямо в глаза Дэвиду, она зло прошептала: – Я не соблазняла вас, лорд Дэвид Даглас!

– Ты соблазнила меня всем своим существом, леди Мак-Гиннис! – Он обвел ее взглядом. – Впредь я не намерен спать в чертовски неудобном кресле, и я не позволю тебе насмерть простудиться на полу.

Она дрожала, пытаясь бороться, несмотря на то что для борьбы у нее уже не осталось сил.

– Не смей!

– Разве я причинил тебе боль? – Он не понимал, сколько душевных мук доставил ей. – Скажи да, дорогая, и окажешься лгуньей. Самое худшее, что могло случиться, – кто-нибудь из нас громко вскрикнул от наслаждения и выдал нас обоих.

Она задохнулась от возмущения, готовая броситься на него. Но Дэвид не дал ей такой возможности, притянув ближе.

– У тебя есть все шансы отвергнуть меня, – объяснил он.

– Ошибаешься! Ты никогда не давал мне никаких шансов.

Дэвид уставился на нее в темноте, провел ладонью по ее щеке и коснулся большим пальцем нижней губы.

– А может, я не осмеливался дать тебе хотя бы один шанс! – тихо прошептал он.

– Так нельзя… это не может продолжаться, – решительно заявила Шона.

Дэвид покачал головой и нахмурился.

– Ты считаешь, можно забыть о том, что произошло?

– Ты не понимаешь…

– И не желаю понимать.

– Но ты забываешь о последствиях! – выпалила она.

– На этот раз – нет. Сейчас меня не застанут врасплох. Шона опустила ресницы, но не сумела сдержаться.

– Я говорю не о тебе! – заявила она.

– Тогда о чем же?

Истина, которой Шона не могла поделиться, заставила ее уклониться от ответа.

– Ни о чем.

– Черт возьми, что с тобой? Она яростно помотала головой.

– Ничего.

– Ничего… – пробормотал Дэвид. – Ничто не изменит того, что один из твоих родственников виновен, и я узнаю, кто именно. Проводя ночи на полу, ты ничего не добьешься. И даже если я буду бодрствовать на подоконнике, ничто и ни для кого не изменится.

В мерцающем отблеске огня Шона увидела, как он устремил на нее взгляд, полный гнева, страсти и решимости. Она задрожала, желая, чтобы Дэвид не обратил внимания на ее испуг.

– Если ты намерен и впредь обвинять моих родных и ждать моей помощи, тебе будет лучше сообщить мне, что происходит. Чем ты занимаешься?

Он улыбнулся.

– Тебе известно, что до сих пор я проводил с тобой каждую ночь.

– Да, я видела цветы и цепочку. – Она вглядывалась в его лицо, по которому плясали тени. – Но зачем ты это сделал? – еле слышно продолжала она. – Из мести?

Зубы Дэвида сверкнули в улыбке.

– Вот именно, – отозвался он. Шона мрачно взглянула на него.

– Пять лет назад я… не хотела соблазнить тебя. Может, это не совсем так, но я не собиралась…

– Ты собиралась именно соблазнить меня, просто не предполагала, что зайдешь так далеко, – напрямик заявил он.

Она покачала головой, отодвинулась подальше и повернулась к нему спиной.

– Я не хотела заманить тебя в ад, в котором ты оказался. Я боюсь твоего отмщения…

– Потому, что мое отмщение, миледи, заставляет вас хотеть меня – так, как я хотел вас, пока не начался пожар.

От этого хриплого голоса жар волной прошелся по телу Шоны. Она с трудом проглотила вставший в горле ком, борясь с подступающими слезами. Нельзя, чтобы он узнал, как она хотела его. Как тосковала без него, как вожделела. Как мечтала оказаться с ним рядом.

– Пожалуй, лорд Даглас, – прошептала она в ответ, – я не позволю вам с такой легкостью добиться мести. Нет, я не хотела вас – не стремилась соблазнить несколько минут назад и не сделаю этого впредь…

– Вот как? – спросил он.

В его голосе прозвучали странная нежность и нетерпение.

Но прикосновения по-прежнему были решительными и властными, когда он повернул Шону лицом к себе и внезапно прижал к подушке в темноте.

– Значит, я сам соблазню тебя, – хриплым шепотом пообещал он. – Я хочу тебя – еще много раз…

Он и вправду желал ее. И соблазнил. Умело и быстро, на этот раз избавившись от одежды. А затем заснул обнаженным рядом с ней, крепко прижимая ее к себе всю ночь.