Текст книги "Цепная реакция"

Луис привлекает меня к себе еще ближе, и я чувствую, что просто растворяюсь в нем. Наши рты открыты и отчаянно пробуют друг друга на вкус. Когда Луис хватает меня за задницу и прижимает, сильно и крепко, я чувствую, как мои внутренности превращаются в раскаленную лаву. Чувствую его каждой клеточкой, и совершенно очевидная реакция его тела на наши поцелуи заставляет мое собственное тело жаждать прикосновений Луиса так, что становится почти больно.

Мы оба дышим тяжело и часто. Кондиционера тут нет, и я чувствую, что начинаю потеть. Одним движением разрываю поцелуй, стягиваю с себя через голову платье и остаюсь в одних трусиках и лифчике.

Беру Луиса за руку и кладу его ладонь себе на грудь. Дыхание у него перехватывает, и горячий воздух вокруг нас, кажется, сейчас начнет искрить от электричества.

Его пальцы скользят по шелковистому атласу лифчика и по чувствительной коже между чашечками. Руки у Луиса умелые и движутся очень, очень медленно. Он явно дразнит меня, и я едва дышу, не в силах дождаться, когда он уже хотя бы сдвинет ткань в сторону.

До чего же сладкая пытка.

Наконец понимаю, что дольше этого ожидания не вынесу. Тянусь руками за спину и расстегиваю лифчик, позволяя ему упасть на пол. Ловлю себя на мысли, что мне хотелось бы увидеть выражение лица Луиса в этот момент.

– Твоя очередь, – поддразниваю я и тяну его за футболку. – Хочу прикоснуться к твоей коже.

Он опять отчего-то колеблется.

– Все нормально, – говорю я. – Не думай ни о чем. Мы просто наслаждаемся друг другом. Разве не этого ты хотел?

Видимо, решившись, Луис сбрасывает футболку и сразу же притягивает меня к себе. Чувствую, как грудь буквально расплющивается о его сильный стройный торс.

Луис гладит меня по спине, понемногу спускаясь ниже, чтобы снова подхватить под попу, а я закидываю руки ему на шею и обнимаю ногами за талию. Так, в полуподвешенном состоянии, придерживая сильными руками, Луис несет меня к ближайшей стене. Он вжимается в меня, вминая в стену, и наши тела инстинктивно трутся друг о друга, его жесткость – о мою мягкость. В какой-то момент мне хочется избавиться от остатков одежды, но в то же время я радуюсь, что мы не до конца разделись, потому что чувствую, что теряю контроль над собой. Точнее, уже потеряла и знаю, что Луиса постигла та же участь.

– Скажи, чтобы я остановился, – стонет он мне в губы.

Не скажу. Просто не могу сказать. Вместо этого крепче сжимаю ноги, призывая его продолжать, и Луис внемлет этому призыву.

В какой-то момент, когда все становится слишком эмоциональным, слишком интенсивным, прикусываю нижнюю губу. Мои ладони лежат на горячей груди Луиса, и я понимаю, что больше не могу сдерживаться. Обнимаю его, прижимаясь еще крепче – хотя куда уж крепче? – и то ли стону, то ли всхлипываю, уткнувшись лицом ему в шею. Весь мир взрывается у меня внутри, снова и снова, а потом я чувствую, как усиливается хватка Луиса, пока он наконец не обмякает в моих руках. Просто… просто обалденно.

– Это было классно, – еле слышным от слабости голосом говорю я, приходя в себя и восстанавливая дыхание. – Честно говоря, я всю неделю переживала. Но… получилась отличная фантазия, согласен?

Луис нежно перебирает мои волосы, пропуская прядки между пальцами.

– И даже больше, mi chava.

– Эй, Луис! – Из-за стен домика до нас доносится голос Марко. Тук-тук-тук. – Луис, ты тут?

21

ЛУИС

НИККИ ПРИКРЫВАЕТ НАГОТУ руками и приглушенно шипит:

– Это Марко. Что он тут забыл?

– Понятия не имею.

Мое тело все еще под кайфом, и думать ясно не получается. Времени, чтобы привести себя в порядок, почти нет, а значит, велик шанс, что все увидят и поймут, чем мы тут занимались. Паршиво.

Тук-тук-тук.

– Пойду пошлю его куда подальше, – говорю я, поднимаю с пола одежду Никки и протягиваю ей. Смотрю, как Никки застегивает бюстгальтер и натягивает платье.

– Спасибо, – шепчет она и пытается проскользнуть мимо меня, но я беру ее за руку и заставляю посмотреть в глаза.

– Все в порядке же, да?

Знаю, что ничего тупее этой фразы в такой момент и придумать невозможно, но другие слова просто не идут на ум. На самом деле я хочу сказать ей очень-очень много чего, но не могу.

– Да, все в порядке, Луис. Просто… иди уже.

Она запирается в крошечной здешней ванной, а я, наскоро проверив, что на одежде не осталось никаких следов нашей встречи, открываю дверь.

– Какого хрена ты так долго? – рычит Марко.

«Черт. Придумай что-нибудь, быстро».

– Ходил отлить. А ты что тут делаешь? Я думал, ты не тусуешься с теми, кто с северной стороны.

– Может, и не тусуюсь. Делá-то мне с ними никто не мешает мутить.

Под «делами» он имеет в виду наркоту.

– Да ты совсем loco.

– И горжусь этим.

Марко заглядывает мне через плечо, изучает внутренности домика, но свет выключен, так что ничего толком он увидеть не может. Закрываю дверь и топаю к дому, надеясь так увести Марко подальше от Никки. Она не хочет, чтобы он узнал о том, что только что произошло между нами, это очевидно. Черт, а может, она и вовсе станет отрицать, что мы чем-то таким занимались. Или Никки уже настолько пьяная, что утром и не вспомнит ничего?

Мы заходим в дом.

– Отстой какой, – морщится Марко. – Пошли подрыгаемся. – Он расталкивает людей, и на нас уже начинают подозрительно коситься.

– Кто вообще позвал этих «мокрых спин»[50]50
  Мокрыми спинами называют нелегальных иммигрантов из Мексики, переплывших или перешедших вброд пограничную реку Рио-Гранде.


[Закрыть]? – кричит нам вслед Джастин Дуган. Он торчит на лужайке перед домом, вокруг него толпятся парни из футбольной команды, и все они уже явно основательно назюзюкались. Парни ржут и обмениваются с Дуганом поощрительными жестами – молодец, типа, что указал мексикашкам их место.

Мы с Марко замираем, переглядываемся и синхронно разворачиваемся к Дугану и его шайке.

– Как ты, блядь, только что нас назвал, а? – Марко готов к драке.

– Ты же слышал, – отвечает Дуган. – Иммигранты только и умеют, что дома нам отмывать да лужайки стричь.

– Серьезно? – Марко понемногу закипает. – А то пару недель назад, когда я трахал твою сестру у нее в комнате, она что-то ни о чем таком не упоминала. На самом деле я теперь точно знаю, что твоя сестренка обожает большие жирные буррито.

Вот черт. У Дугана от гнева раздуваются ноздри, а его приятели начинают понемногу придвигаться к нам.

– Ты труп, Дельгадо.

– Ты правда поимел его сестру? – бормочу я не разжимая губ, чтобы меня слышал только Марко.

Он ехидно ухмыляется и кивает.

– Проваливайте в свою Мексику, грязные свиньи, вам там самое место, – рычит Дуган и плюет в нас, видимо, для большей убедительности.

Не колеблясь ни мгновения, Марко заряжает Дугану в челюсть. Встаю рядом, готовясь к драке, потому что парочка дружков Джастина оттаскивает поверженного главаря наземь и принимается метелить Марко в четыре кулака. На то, чтобы мне тоже ввязаться в драку, много времени не нужно.

Толпа тоже собирается практически мгновенно. Я редко когда машу кулаками, но уж если приходится, даю таящемуся во мне зверю развернуться на полную катушку. Может, в словах Дугана про свиней и есть резон – если говорить о животных вообще. Любовь к драке течет в моих жилах вместе с кровью Фуэнтесов. В результате теперь меня крепко держат двое парней, а третий пинает в живот. Почему-то мне даже не больно… просто во мне растет, поднимается ярость, с каждым ударом делая меня сильнее. В конце концов я вырываюсь из их хватки и успеваю уложить обоих, прежде чем, еле поднявшись на ноги, оттащить от Марко напавшего на него футболиста. Дерусь с ним, повалив на землю и методично избивая, пока он не перестает даже пытаться мне ответить. Тут на меня налетает Дуган, и приходится разбираться еще и с ним. Пропускаю удар кулака, который едва не сворачивает мне челюсть, и отвечаю хуком справа, который окончательно заставляет Джастина угомониться.

Увлекшись, я не замечаю за оградой синие проблески полицейских машин и понимаю, что здесь копы, только когда меня грубо прижимают к земле. Один из полицейских упирается коленом мне в спину и надевает наручники. Выворачиваю голову и вижу, как еще двое полицейских вяжут Марко.

– Вставай, Луис, – приказывает один из офицеров.

Ха, а этот голос я знаю. Оборачиваюсь, чтобы проверить свою догадку. О черт… Это не кто иной, как офицер Рейес, мой сосед и парень, который флиртовал с mi’amá.

– Зараза… – мычу я. – Тебя только не хватало.

– Ты знаешь его, что ли? – спрашивает Рейеса его напарник.

– Угу. И знаю, что его матушка не обрадуется тому, что сын ввязался в драку.

Рейес напряженно смотрит на землю, но не на меня, а куда-то рядом. Перехватываю его взгляд и вижу на траве два пакетика, завернутых в синий целлофан.

– Что это? – спрашивает он меня. – Они у тебя из кармана выпали, пока дрался?

– Нет.

Рейес поднимает пакетики.

– Похоже на нюхло[51]51
  Нюхло – малоупотребительный термин для кокаина.


[Закрыть], – говорит один из копов, что держат Марко. – Вы двое сегодня что, поторговать сюда пришли? – Этот вопрос явно адресован нам обоим.

Марко мотает головой.

– Нет, сэр.

– Цезарь, клянусь, это не мое, – говорю я Рейесу.

Смотрю в собравшуюся вокруг толпу и вижу Никки. Она стоит, в ужасе прикрыв рот рукой. Когда наши глаза встречаются, девушка с отвращением отворачивается. Она мне не верит. А судя по выражению лица Рейеса, он тоже.

Офицер медленно выдыхает и разочарованно качает головой.

– Ладно. Вы двое, к патрульным машинам. Быстро!

Слышу приказ расставить ноги, чтобы Рейес смог меня обыскать.

– Оружие, наркотики, шприцы, Луис?

– Ничего нет, – отвечаю я.

– Ты под кайфом или пьян? – продолжает он, не отвлекаясь от обыска.

– Нет.

– Тогда почему дрался?

Пожимаю плечами.

– Видимо, просто захотелось.

Уверен, Рейес не проникнется историей про то, как какой-то pendejo назвал нас «мокрыми спинами». Он наверняка и сам считает мексиканцев людьми второго сорта.

– Подумай получше, потому что мне придется звонить твоей матери и объяснять, почему я упек тебя в обезьянник и подозреваю в распространении наркотиков, да не абы каких, а серьезной дряни. Я бы предпочел озвучить ей более приятную причину того, чего ради ты поперся через весь город, чтобы огрести себе проблем на задницу.

Неужто Рейес тоже думает, что нищие мексиканцы в северных кварталах только газоны стригут да дома моют?

– Я пришел сюда не за проблемами на задницу, – отвечаю я.

– Серьезно? Тогда почему ты здесь?

– Его пригласили, – слышу я голос Дерека. – Я пригласил.

– И кто ты, черт возьми, такой? – интересуется Рейес.

– Я здесь живу.

– Правда? Дай-ка взглянуть на твои документы.

Дерек достает удостоверение, и мой сосед несколько секунд его изучает. Хмыкает.

– С днем рождения.

– Спасибо.

– Уверен, ты в курсе, что алкоголь в Иллинойсе разрешено употреблять с двадцати одного года. Тебе восемнадцать. – Рейес притворно-сокрушенно цокает языком и качает головой. – Где твои родители?

– В Вегасе.

– А ты, стало быть, решил этим воспользоваться и, никого не спрашивая, устроить дома вечеринку по поводу дня рождения?

Дерек кивает.

– До сих пор это казалось хорошей идеей.

– Угу, я вижу. Отправляй всех по домам, закрывай дверь, поедешь с нами в участок. С твоими родителями мы свяжемся, – командует Рейес.

Дерек – единственный гринго, кто не побоялся выйти и вступиться за меня.

– Не надо тащить его в участок, Рейес, – говорю я. – Оставь парня в покое. У него все-таки день рождения.

Офицер качает головой.

– День рождения – не повод нарушать закон, Луис.

Меня подводят к задней двери одной из патрульных машин. Марко и Дерека – к другой. Двое напарников Рейеса увозят их в участок, а сам он разговаривает с Дуганом и его прихлебателями. Я вижу, что офицер все время делает какие-то пометки в блокноте. Наконец он вместе с еще одним напарником возвращается и садится в машину.

Рейес занимает сиденье водителя. Заводит двигатель, поворачивается ко мне.

– Ты сегодня нереально облажался.

– А то я сам не понял.

– Луис, послушай меня. Я забочусь о твоей матери. Новость, что ты подрался и что тебя застукали с наркотой, здорово ее огорчит.

– Я уже сказал: кокс не мой.

– Тогда чей? Заначка твоего приятеля?

Пожимаю плечами.

– Не знаю.

– Вот как мы поступим. Ночью, позвонив вашим родителям, я отпущу тебя и твоих друзей – потому что конкретно у вас я наркоты не нашел, а несколько свидетелей заявили, что на драку вас с Марко спровоцировали. Но отныне я буду следить за тобой, как ястреб за цыпленком. И если узнаю, что ты снова ввязался в драку или дилером подрабатываешь, – загребу в кутузку так быстро, что ты и глазом моргнуть не успеешь.

Вот дерьмо, этот парень и так уже пролез в жизнь mi’amá, а теперь еще и заботливого папашу будет из себя корчить. Я рос без отца всю жизнь и вроде нормально справлялся, зачем он мне теперь?

– Ты мне не отец, – напоминаю сквозь зубы.

– Ты прав. Но если был бы – запер бы в камере на ночь, чтобы ты хорошенько усвоил урок.

22

НИККИ

Я РАССЛАБИЛАСЬ И ПОТЕРЯЛА БДИТЕЛЬНОСТЬ. Это в мой план не входило. Сегодня, когда мы с Луисом были в домике у бассейна, я на какое-то время позволила себе поверить, что Луис и Марко – совершенно разные.

А потом увидела драку.

Но Луис и Марко не друг с другом дрались – они вместе сцепились с Джастином и парнями из футбольной команды. Кулаки Луиса просто летали, и хуже всего, что ему это, как мне показалось, даже нравилось. Драка словно утоляла в нем какую-то важную потребность.

Не знаю, кто начал первым. На самом деле это не так важно. Важно, что Луис не отказался в ней участвовать. И даже больше: он был единственным, кто до самого конца оставался на ногах, готовый принять вызов от любого, осмелившегося выступить против него. Луис не остановился, пока его копы не скрутили.

А потом я увидела наркотики. Прямо у его ног, на траве.

Я не могу встречаться с тем, кто ввязывается в драки и торгует наркотой. Марко когда-то тоже дрался чуть ли не с каждым, кто на него косо смотрел, из-за чего его даже исключали из школы. Директор Агирре, конечно, говорит на каждом углу о политике нулевой терпимости, однако, стоило нашему классу оказаться в девятом, он быстро сообразил, что если, как того требуют правила, после трех провинностей исключать ученика, то практически никого с южной стороны в школе не останется. Он, конечно, по-прежнему грозит нам отчислениями, но редко воплощает эту угрозу в жизнь.

Нужно заставить себя перестать думать о Луисе. Вернувшись домой после вечеринки, я падаю в кровать, но не могу заснуть – и не могу удержаться, чтобы не корить себя за мягкотелость и уязвимость. Я сорвала все свои запреты, но я знала, чтó делаю. А Луис не сказал, что связался с наркотой, и это все меняет.

Утром в воскресенье я просыпаюсь с надеждой, что Гренни наконец начала есть сама.

– Ну как там Гренни? – спрашиваю Сью, едва зайдя в приют.

– Так толком и не ест ничего. У бедняги явно депрессия.

Я бегу к отсеку старушки. Подхожу к дверце, и Гренни начинает принюхиваться.

– Привет, девочка, – говорю я, тянусь и подвожу ее к своим коленям. – Ты скучала по мне?

Бульдожка виляет хвостом мне в ответ. Какая же она худая. Слишком худая.

Глажу ее за ухом, и собака немедленно плюхается на спину. Вдоволь начесав ей животик, я беру из миски еду и принимаюсь кормить ее с рук. Слава богу, собака ест, хотя мне и приходится для этого подносить пищу прямо ей к носу.

– Хочешь, чтобы я забрала тебя домой?

Она отвечает – утыкается носом мне в ногу.

– Осталось уговорить родителей, чтобы они разрешили тебя взять, – говорю я ей.

Но когда возвращаюсь домой и рассказываю родителям о Гренни, оба выступают против.

– У тебя слишком много всего в жизни происходит, тебе некогда будет ею заниматься, – говорит мама.

Папа с ней согласен:

– И потом, когда ты уедешь в колледж, что будет с псом?

– Но она же старая совсем, и слепая, и живет в клетке! Вот если бы вы были слепыми стариками, захотели бы последние дни своей жизни провести в клетке? – спорю я.

Мама гладит меня по руке.

– Никки, это замечательно, что ты хочешь помочь собаке, но…

Я вздыхаю.

– Тогда… тогда, может, хотя бы познакомитесь с ней? А потом уже примете окончательное решение, хорошо? Уверена, она будет идеальным домашним псом. Вы только взглянете на нее и сразу же поймете, что я права.

Родители смотрят на меня с жалостью. Я знаю, о чем они думают: я пытаюсь позаботиться о животном, попавшем в беду, потому что мне самой хочется, чтобы обо мне кто-то заботился. Эта тема уже всплывала в разговорах, и я даже допускаю, что мама с папой правы. Но я не могу избавиться от этого чувства – чувства необъяснимой связи с собаками, которым не очень повезло в жизни, которые попадают к нам в приют… ведь они беспомощны. Да, я переживаю за аутсайдеров и невезунчиков, что ж поделаешь.

– Вот что я тебе скажу, – наконец решается отец. – В следующие выходные, если Гренни еще будет в приюте, мы с мамой поедем с ней знакомиться.

Широченная улыбка озаряет мое лицо. Я кидаюсь обнять родителей.

– Это потрясающе! Огромное спасибо!

– Но мы не даем тебе никаких обещаний, Никки.

– Я поняла, поняла.

Мне-то лучше знать. Как только мама с папой увидят Гренни, они непременно в нее влюбятся.

В понедельник все только и говорят, что о драке у Дерека дома, об арестах и о наркоте, которая валялась у ног Луиса. Не могу и метра по коридору пройти, чтобы не услышать хоть что-то о Луисе, Дереке или Марко.

На меня, правда, тоже косятся. Все в школе знают, что мы с Марко встречались, и кое-кто до сих пор от этого не отвык.

Старательно избегаю встречаться с Луисом даже взглядом, не реагирую, когда он зовет меня по имени, и весь ленч сижу в библиотеке и готовлюсь к экзамену по алгебре – тут ни Луис, ни Марко меня точно не найдут. Но на химии мы с Луисом все равно встретимся, я знаю – и заранее дергаюсь.

Изо всех сил тяну время и в результате появляюсь в классе миссис Питерсон вместе со звонком.

– Ты не сможешь вечно меня игнорировать, – шепчет Луис, стоя у меня за спиной, пока миссис Питерсон инструктирует нас, как правильно следует мыть пробирки.

– Смогу, – говорю я.

– Тогда что же было в субботу, в домике у бассейна, а?

Примерзаю к полу, вспоминая, как позволила себе отказаться от собственных правил – и это оказалось ошибкой. Стена между нами снова воздвигнута, куда крепче прежней.

– Я стараюсь забыть об этом.

– Старайся сколько угодно – не поможет. – Луис наклоняется ближе ко мне. – Я, кстати, тоже никак не могу забыть.

Его слова задевают что-то у меня внутри. Хочется сорваться, выплеснуть на него весь свой гнев и оттолкнуть как можно дальше.

– Знаешь, что паршивее всего, а? Всего через несколько минут после… после того, что было, ты набросился на Джастина Дугана с кулаками, да еще и наркоту у тебя нашли!

Луис отступает на шаг, в отчаянии запускает руку в волосы.

– Да, это было очень неприятно… А знаешь, что еще паршивее?

– И что же?

– То, что ты так отчаянно веришь во все гадости, которые обо мне говорят. Сторонника презумпции невиновности из тебя точно не выйдет.

– Мистер Фуэнтес, – обращается к нему миссис Питерсон, – хватит болтать. Вы разве не видите, что раковина нужна не только вам? Очередь уже выстроилась!

Луис смотрит прямо в глаза химичке и говорит:

– Знаете, миссис Пи, на самом деле я плевать на это хотел.

23

ЛУИС

Я БОЛЬШЕ НЕ ДЕРГАЮСЬ из-за выговоров – похоже, оставаться на час после уроков входит у меня в привычку, а раз так, надо с этим смириться. Вообще-то предыдущее наказание даже принесло пользу – я сделал часть домашки. Но проблема в том, что некоторые учителя, объявляя выговор, настаивают, чтобы ученик отрабатывал его не в столовой с остальными провинившимися, а у них в классе после уроков.

Поэтому я сижу сейчас на своем обычном месте в классе химии. Достаю домашку и собираюсь уже углубиться в матанализ, но понимаю, что надо мной нависла миссис Питерсон.

Поднимаю на нее глаза. Она смеривает меня злющим-злющим взглядом – я бы рассмеялся, если бы не опасался, что за это мне влепят очередной выговор.

– Здрасте, – говорю я.

– Здоровались уже. Что с тобой творится, Луис? – Она скрещивает руки на груди, и я практически кожей ощущаю гнев Надин Питерсон. Он грозит смести меня, как торнадо. – Ты прекрасно знаешь, что брань в моем классе запрещена. И знаешь, что устраивать личные разборки посреди урока – тоже совершенно неприемлемо.

– У меня сегодня паршивый день.

– Глядя на боевую раскраску твоего лица, могу сказать, что и выходные у тебя были так себе. Хочешь об этом поговорить? – спрашивает она и садится на стул Дерека, склонясь над лабораторным столом. Не могу отделаться от ощущения, что миссис Питерсон основательно тут устроилась и с места не сдвинется, пока я не исповедаюсь.

– Не особо.

– Ладно, не говори. Говорить буду я, а ты можешь пока послушать.

Поднимаю вверх ладонь, перебивая ее:

– Может, вам лучше поберечь силы?

– Я руководствуюсь принципом, что Фуэнтесам лекций мало не бывает. Спроси брата, он тебе растолкует мою философию. Знаешь, так случается: ты следуешь по великому пути и вдруг подходишь к развилке. Иногда ты выбираешь пойти прямо, и тогда все хорошо и замечательно. Но иногда другие тропинки кажутся тебе интереснее, и ты решаешь свернуть туда и все поменять в жизни.

– И к чему это иносказание?

– К тому, что не нужно сворачивать с пути и менять свою жизнь, Луис. Я знаю твою семью еще с тех времен, когда тебе было одиннадцать. Ты умный, как Алекс, у тебя есть напористость и энергия, как у Карлоса, а еще – мальчишеское обаяние, благодаря которому ты буквально влюбляешь в себя людей, Луис. Но ты можешь лишиться всего этого, вот так, – она щелкает пальцами.

– Иногда нет выбора, по какой тропинке пойти. Порой приходится подчиняться чужой силе, – отвечаю я.

Миссис Питерсон вздыхает.

– Я знаю, это нелегко. Алекс начал с совершенно разрушительного пути, но каким-то образом сумел выправиться. Ты тоже сможешь, уверена. – Она грозит мне пальцем – возвращается к своей привычной роли суровой училки. – И если ты снова будешь ругаться на моем уроке, я тебя лично отволоку к Агирре в кабинет.

– Вы же не такая злая, какой пытаетесь казаться, – говорю я. – В вашей политике нулевой терпимости очень много пробелов.

Химичка фыркает и встает со стула.

– Это все беременность. Вот рожу наконец ребенка и вернусь в школу еще злее, чем когда-либо.

– Жду с нетерпением, – саркастично замечаю я.

Отработав наказание, еду в «Брикстоун».

– Ты опоздал, – морщится Фрэн, когда я прохожу мимо нее в вестибюле клуба.

– Знаю. Училка химии заставила остаться после уроков. Это больше не повторится.

– Надеюсь, что так. Я не потерплю сотрудников, которые не уважают свое и чужое время. – Она щурится и шагает ближе. – Что у тебя с лицом?

О черт. Можно было бы соврать и сказать, что я, типа, упал с лестницы, но сомневаюсь, что мне поверят. А значит, придется признаваться.

– Я подрался.

Фрэн манит меня за собой и ведет в свой кабинет.

– Присаживайся, – велит она, указывая на кресло для посетителей. Потом складывает руки на столешнице и наклоняется ко мне. – За свою карьеру я наняла и уволила гораздо больше сотрудников, чем мне бы хотелось. Я знаю, что ты здесь новичок, но сегодня ты мало того что опоздал, так еще и явился с синяками на лице. Моим гостям вряд ли захочется, чтобы их обслуживал малолетний правонарушитель. Таких, как ты, я уже видела не раз, и никто из них не смог выкарабкаться – они катились по наклонной, и все становилось только хуже. Я давала им шанс за шансом, но в конечном счете, признáюсь, это ни разу не сработало. Хотелось бы сегодня не огорчать тебя, но инстинкты говорят мне, что нам придется расстаться.

– У меня была плохая неделя. Дайте мне, пожалуйста, еще один шанс, – прошу я, но Фрэн Ремингтон уже встала и идет к двери.

– Мне жаль, что так получилось. Чек на зарплату пришлю почтой. – Фрэн смотрит на часы, намекая, что мое время истекло. – И желаю тебе всего наилучшего в будущих начинаниях. Билл! – кричит она. – Мистер Фуэнтес больше у нас не работает. Пожалуйста, проводите его к выходу из клуба.

Сначала она меня увольняет, а теперь еще и вышибалу зовет, чтобы вышвырнуть пинком под зад. Мало тебе синяков? Вот, получай еще и оскорбление.

Иду следом за Биллом к двери.

– Не в тебе дело, – говорит он, когда я снимаю бейджик со своим именем и сажусь в маленький автомобильчик здешней охраны, также известный как гольф-карт. – Просто у нас уже случались неприятности с бывшими сотрудниками, когда после увольнения они оставались в клубе и устраивали тут погром.

– Без проблем, Билл. Ты просто делаешь свою работ у.

После того как меня с таким пафосом препровождают из «Брикстоуна», решаю пойти домой и не спеша все обдумать. Как, черт возьми, я теперь объясню mi’amá, что меня уволили? Как будто мало того, что она не разговаривает со мной – с субботы, когда забрала меня из полиции. Ага, а еще, если вспомнить, Чуи сказал, что я уже в «Мексиканской крови», Никки думает, что я торгую наркотой, Питерсон торчит над душой, коп подбивает клинья к mi’amá, а вот теперь до кучи меня уволили.

Адова неделька получается.

Рядом со мной тормозит большой черный внедорожник. Чуи.

– Салют, Фуэнтес. Садись в машину.

Еще будучи ребенком, я уже знал, что от Чуи лучше держаться подальше. Как-то подслушал разговор Алекса и Пако: брат говорил, что Чуи – психованный ублюдок, который сейчас притворяется твоим лучшим другом, а через минуту спокойно приставит тебе дуло к виску. Теперь Чуи стал старше, у него обветренная кожа и совершенно пустые глаза. Mi’amá просила меня не подходить к Сото, но я его не боюсь и хочу знать, что у него на уме. Сам не понимаю, то ли я таким крутым стал, то ли совсем сдурел.

Забираюсь в машину. Пока мы едем, я наслаждаюсь вычищенными кожаными сиденьями и классной аудиосистемой.

– А куда мы?

– На склад. – Чуи выдувает сигаретный дым, и тот повисает плотным облаком, но постепенно рассеивается. – Бывал там когда-нибудь?

– Нет.

– Значит, пора, амиго.

Мы едем дальше по городу. В какой-то момент замечаю, как он косится в зеркало заднего вида, потом оглядывается вокруг – видимо, проверяет, не следят ли за нами. В следующую секунду машина быстро сворачивает на узенькую улочку: с одной стороны тянется железная дорога, с другой – промзона. Затем вокруг появляются деревья, и через несколько минут мы подъезжаем к складу. На огромной вывеске на фасаде здания значится: «Квинтеро. Перевозка грузов». Да, это место всегда было притоном «Мексиканской крови», но в последнее время подзаглохло. Теперь, когда Чуи вернулся, склад снова оживленно гудит.

Оглядываюсь вокруг, разбираясь в ситуации и недоумевая, почему Сото так спокойно мне доверяет.

– Пошли, – командует Чуи. – Нам с тобой надо кое-что перетереть.

У входа болтаются какие-то парни. Сото подает им сигнал – условный жест банды, – и парни, ответив тем же, расступаются и пропускают нас внутрь.

Чуи ведет меня в боковую комнату. Здесь стоит огромный кожаный диван и такой же огромный плоский телевизор.

– Садись, – приказывает он, доставая очередную сигарету и закуривая.

Хочу знать, какого хрена ему от меня нужно, без вранья и ерунды.

– Я лучше постою.

Чуи пожимает плечами, плюхается на диван и закидывает ноги на стоящий перед ним кофейный столик.

– Я хочу, чтобы мы с тобой подружились, Луис. Я присматривал за тобой с тех пор, как ты уехал из Фейерфилда. Ты же умный парень, Луис. Точно умнее, чем большинство здешних pendejos.

– Ты подставил моего брата и бросил его умирать. Как друг я тебе и даром не сдался, Чуи. Ты хочешь сделать из меня пешку в своих делах.

– Мы все пешки, Луис. Суть в том, что ты нужен «Крови», и тебе уже пора принять решение. Всем нам когда-то приходится принимать трудные решения.

– Ты хочешь, чтобы я заменил Алекса?

– Если тебе проще так думать – да, разумеется. «Мексиканская кровь» возвращается в Фейерфилд. И либо ты будешь с нами, либо против нас. Алекс знал, каковы ставки, и был достаточно умен, чтобы взвесить шансы и присоединиться к нам. Он понимал, что ему грозит, если он не станет частью нашего братства. Но Алекса с нами больше нет. Значит, это бремя придется нести тебе.

– Бремя? О чем это ты?

Чуи вытаскивает из-за пояса джинсов «глок», с громким стуком кладет его на столик. Смотрит на меня – серьезно, неумолимо.

– Ты же хочешь, чтобы твоя семья жила в безопасности, правда?