Текст книги "Подкидыш"

Книга вторая
Белая роза

Глава 12

Ребенок родился первого сентября. Это был мальчик. Элеонора назвала его Ричардом в честь покровителя семьи и попросила лорда Ричарда быть крестным отцом младенца. К радости Элеоноры, герцог согласился, прислав в ответ очень теплое письмо и набор красивых серебряных ложек в подарок крестнику. Вместо себя герцог отправил на крестины из Фортингея доверенного человека, и Элеонора была очень довольна столь очевидным проявлением благосклонности лорда Ричарда. То, что мальчика нарекли Ричардом, казалось удивительным и символичным, ибо последнему ребенку герцогини Сесили тоже дали имя Ричард; к тому же Элеонора вспомнила, что первым ребенком Йорков была девочка Анна – тезка старшей дочери Морлэндов, а первого сына герцога окрестили Эдуардом, опять же как и наследника покойного Роберта. Называя своего младшего сына Ричардом, Элеонора словно замыкала цепочку совпадений, добавив к ней последнее звено.

Рождество в этом году было одновременно и радостным, и печальным. Печальным, естественно, потому, что это было первое Рождество в доме Морлэндов без Роберта. Элеонора прятала свое горе глубоко в душе и никогда ни с кем не делилась своими переживаниями, но её близким трудно было не заметить, как она страдает. Изабелла, всегда любившая отца больше всех, стала еще мрачнее и задумчивее, чем прежде, и только Гарри и Джон не утратили своей жизнерадостности. Мрачное настроение женщин усугубила смерть отца Сесили, мистера Шоу, который скончался восемнадцатого декабря, и еще одна, разумеется, гораздо меньшая, но все же болезненная потеря: как-то утром любимую кобылу Элеоноры, Лепиду, нашли лежащей в стойле. Белоснежная лошадка не дышала. Ей к этому времени было уже двадцать восемь лет, но почему-то всем казалось, что она проживет еще долго, и её смерть стала тяжелым ударом для Элеоноры.

Но были и хорошие новости: прежде всего – известие о том, что Сесили беременна и где-то к июлю тысяча четыреста пятьдесят девятого года подарит династии Морлэндов наследника; радовало и то, что маленький Ричард пребывал в добром здравии и рос крепким и сильным мальчуганом; приятно было также узнать, что герцог Йоркский вознамерился нанести Морлэндам краткий визит в январе, когда будет в этих краях. Другим маленьким, но приятным сюрпризом стало извещение о том, что давняя просьба Роберта, мечтавшего о собственном гербе, наконец-то удовлетворена. В полученном документе герб Морлэндов описывался следующим образом: «Бегущий серебристо-белый заяц в натуральную величину на черном поле». Элеонора была очень довольна и поспешила заказать новые ливреи с этим гербом для слуг, сожалея лишь о том, что ливреи еще не будут готовы ко времени приезда лорда Ричарда.

Герцог Йоркский выехал из дома в Пахарский Понедельник, отстояв заутреню в храме, и во вторник уже был в «Имении Морлэндов». Гость и хозяйка тепло поздоровались, внимательно оглядев друг друга, и каждый, похоже, отметил про себя произошедшие в другом перемены. С пристрастием всматриваясь в лицо Ричарда, Элеонора решила, что он кажется теперь немного постаревшим и утомленным; впрочем, он сохранил все свое обаяние и, по мнению Элеоноры, по-прежнему оставался самым красивым мужчиной, которого ей довелось увидеть в своей жизни. Он привез для всего семейства прекрасные подарки; среди них был серебряный кубок для малыша и пурпурный плащ для Элеоноры, отороченный мехом черно-бурой лисы, который доставляли в Англию откуда-то с Балтики; дар этот был настолько дорогим, что женщина чуть не расплакалась.

– Ну что мой крестник и тезка – как он там? Могу я его увидеть? – улыбаясь, спросил Ричард.

– Ну конечно же, ваша светлость. – Слезы Элеоноры моментально сменились смехом. – Стоило большого труда удержать его няньку от того, чтобы она не побежала с ним встречать вас на дорогу – чуть ли не на полпути от Фортингея.

Энис принесла младенца, одетого во все белое, и Ричард окинул его серьезным и опытным взглядом.

– Прекрасный, здоровый малыш, мадам, с крепенькими ручками и ножками и блестящими глазенками, – наконец провозгласил лорд Ричард. – Уж я-то знаю, достаточно перевидал их на своем веку. А ну-ка, няня, дайте мне его подержать. Давайте, давайте, не волнуйтесь, – добавил он, заметив колебания Энис, – я еще ни разу ни одного не уронил. – Ребенок охотно пошел к нему на руки и скоро уже заливался смехом, радостно размахивая ручонками. Одна из них случайно задела лорда Ричарда по подбородку, и герцог, притворившись, что ему ужасно больно, отдал малыша няньке.

– Как я посмотрю, он уже сейчас легко берет надо мной верх, – проговорил лорд Ричард, в притворной печали потирая подбородок. – Трудно даже вообразить, что будет, когда этот малыш подрастет. Думаю, что он станет таким же великаном, как мой Эдуард! Поверите ли, Элеонора, в парне почти шесть футов росту, а ему нет еще и семнадцати, и он продолжает расти. – Перебрасываясь такими шутливыми замечаниями, они вошли в главный зал, где было приготовлено угощение и ждали музыканты.

– Как поживают ваша сиятельная супруга и остальные дети? – вежливо осведомилась Элеонора.

– Слава Богу, хорошо, хотя я и боюсь, что младшим не хватает отцовской строгости. Увы, я редко бываю дома. Джордж и Маргарет стали какими-то дикими, несмотря на все усилия Сесили, а вот маленький Ричард весьма прилежен. – Герцог вздохнул, но глаза у него оставались веселыми. – Он пошел в меня, бедный ребенок. Все другие – золотоволосые и живые, как их мать, а Ричард маленький, темный и серьезный, как я.

– Я должна поблагодарить миледи за ту безграничную доброту, которую она проявила по отношению ко мне, когда мой муж был болен. Леди Сесили прислала нам тогда лекарство и такое доброе письмо, – сказала Элеонора.

Лорд Ричард накрыл своей ладонью её руку, лежавшую на его локте, и повел Элеонору к возвышению, где стоял накрытый для них стол.

– Мне жаль, что снадобье так мало помогло, – проговорил герцог.

– Хотя нам и не приходится спорить с Божьей волей, но иной раз трудно переносить такие утраты и оставаться бодрой и веселой. – Элеонора слабо улыбнулась и опустила глаза, чтобы скрыть непрошеные слезы.

– Скажите-ка мне, – поинтересовался лорд Ричард, когда гость и хозяйка уселись за стол, – как вам удается управляться с имением? На мой взгляд, все здесь в идеальном порядке.

– Это гораздо легче, чем нам казалось сначала, – ответила Элеонора. – Слуги прекрасно знают свое дело, и у меня опытный дворецкий и управляющий, которому, к тому же, вполне можно доверять. Я всегда интересовалась, что происходит в имении, так что на первых порах смогла помочь своему сыну Эдуарду, когда он взял бразды правления в свои руки. Но он и сам очень способный. Отец хорошо воспитал его, а Эдуард быстро учится и медленно забывает.

Ричард посмотрел на Эдуарда, сидевшего за этим же столом рядом со своей юной супругой.

– Я смотрю, он женился за то время, что я не имел от вас вестей?

– Да, прошлым летом, на Сесили Шоу.

– Она одна из самых хорошеньких и цветущих девушек, каких мне доводилось видеть.

– Мой сын Томас прозвал её Дэйзи, маргариткой, и это имя так к ней и приклеилось. Мне кажется, оно ей очень подходит. Сейчас она уже беременна, слава Богу.

Глаза Ричарда сверкнули.

– Так значит, госпожа Кэртни, вы скоро станете бабушкой?

– И надеюсь иметь множество внуков, – рассмеялась Элеонора. Потом, посерьезнев, спросила: – Но, милорд, а как ваши дела? До нас не доходило никаких свежих новостей с тех пор, как началась зима.

Лорд Ричард покачал головой.

– Новости сплошь дурные. Королева непримирима и намерена уничтожить нас. Раньше или позже, но дело дойдет до вооруженной схватки. Король меня любит и верит мне, но он полностью под влиянием королевы и делает все, что она хочет. Я буду тянуть время, пока сумею, но в конце концов... я не могу допустить, чтобы расправились с моей семьей. В конце концов, я буду воевать.

– Но тогда... если дойдет до этого, – проговорила Элеонора голосом низким и напряженным, – обращайтесь ко мне. Я пришлю столько людей, сколько сумею собрать. Я могу обещать двадцать человек, может быть, даже больше – и все золото, какое к тому времени будет у меня на руках. Я сделаю все, что в моих силах, милорд.

– Спасибо, – просто ответил герцог.

Позже, когда все уже расходились по своим комнатам, чтобы лечь спать, и лорд Ричард вместе с Элеонорой поднимался по лестнице в сопровождении своих слуг, почтительно отставших на несколько ступеней; он сказал:

– Я должен поблагодарить вас, Элеонора, за ваше гостеприимство и за ваше доброе отношение ко мне.

– Это честь для меня, милорд, принимать вас у себя, – ответила женщина. – А что касается доброго отношения, то пока мы видели его только с вашей стороны.

Они дошли до того места, где коридор разветвлялся, и остановились. Ричард взял руку Элеоноры и поцеловал – любезный жест, тем более трогательный, что исходил он от человека с душой воина.

– Впереди нас ждут смутные времена, – сказал герцог. – Мне понадобится помощь каждого друга, которого я смогу найти. Сталкиваясь лицом к лицу с врагами, очень приятно сознавать, что за спиной у тебя – надежный союзник.

– Как бы я хотела, чтобы Господь сделал меня мужчиной! Тогда я могла бы сражаться вместе с вами! – пылко заявила Элеонора. – Но я пришлю вам других мужчин вместо себя и буду молиться за всех вас.

– Я не забуду этого. Бог знает, встретимся ли мы с вами еще когда-нибудь. Если со мной что-то случится...

– Останется ваш сын, Эдуард, – поняла его Элеонора. – Я буду так же преданно служить ему.

– Да благословит вас за это Господь. Вокруг сплошное предательство, но я не сомневаюсь, что вы и ваша семья сохраните мне верность.

Элеонора тут же подумала о Роберте, о том, как он вынужден был предать своего лорда.

– Мы сохраним вам верность, – сказала она. На этом они расстались и разошлись по своим комнатам. Завтра герцогу придется уехать еще до рассвета, и времени поговорить у них больше не будет. Женщина лежала в своей постели, казавшейся теперь пустой, хотя она и делила её с Энис, а в голове у Элеоноры мелькали мысли, словно камешки в водовороте. В ушах у неё вновь и вновь звучали слова герцога: «Впереди нас ждут смутные времена» и «Бог знает, встретимся ли мы с вами еще когда-нибудь»; одновременно ей вспомнилось, как Роберт говорил: «Человек без чести – ничто» и «Ты уже не можешь отдать свою верность никому другому». Лорд Эдмунд умер, преданный всеми. Предательство – самый страшный из ударов. А она, Элеонора, – как поведет себя она?

В доме царила тишина. Все разошлись по своим комнатам. Элеонора встала, накинула поверх ночной рубашки плащ, неслышно выскользнула из спальни и прокралась по коридору к двери, за которой отдыхал герцог. В сердце женщины, казалось, засел обоюдоострый клинок, клинок любви и чести. Она долго смотрела на эту дверь, безвольно опустив руки. Ей чудилось, что дверь стала прозрачной и она, Элеонора, может видеть сквозь дубовые доски, видеть его, без сна лежащего в постели. «Бог знает, встретимся ли мы когда-нибудь еще...» Он был воином, чья жизнь состояла из нескончаемой череды разлук. А она была вдовой. Роберт теперь был мертв, а старая привязанность все еще жила в её душе. Рука Элеоноры потянулась к дверному засову, но прежде чем женщина успела дотронуться до него, дверь сама тихо отворилась. Глаза Элеоноры и Ричарда встретились.

– Я знала, что вы придете, – выдохнула она.

Летом тысяча четыреста пятьдесят девятого года Томас, окончив курс наук в университете, приехал домой, чтобы немного отдохнуть перед тем, как перебраться в Лондон и поступить на службу в одну из тамошних адвокатских контор, продолжив таким образом изучение права. Молодой человек обнаружил, что в «Имении Морлэндов» многое изменилось с тех пор, как он в последний раз приезжал летом на свадьбу Эдуарда. Первым сюрпризом было увидеть всех домашних слуг в ливреях, щеголеватых коричневых ливреях с бело-черным гербом на спине и эмблемой семьи Морлэндов – зайцем и веточкой вереска – на груди. Теперь Эдуард и все остальные были настоящими джентльменами, не только по имени, но и по сути. Это нравилось Томасу, хотя вслух он и подшучивал над новым положением всего семейства.

Молодой человек был потрясен, увидев мать во всем черном, ибо прежде она всегда любила яркие цвета, живые оттенки красного и зеленого, голубого и желтого; но Томас решил, что траур ей даже идет, выгодно подчеркивая яркую голубизну глаз и молочную матовость кожи. Теперь Элеонора улыбалась не так часто, как прежде, заметил Томас, но, с другой стороны, она по-прежнему была полна энергии, твердой рукой управляя хозяйством, доводя иногда бедного Эдуарда до полного расстройства и подолгу приучая к седлу и выезжая огненно-красного жеребенка-однолетка, которому предстояло заменить добрую старую Лепиду.

– Мы, конечно, назовем его Лепидус, – сказала сыну Элеонора, когда Томас выразил свое восхищение этим полудиким созданием и только покачал головой при мысли, что Элеонора, возможно, переломает себе все кости, прежде чем укротит норовистого коня.

Ну и, конечно, в детской появилась пара новых малышей – брат Томаса Ричард, который в свои десять месяцев вполне самостоятельно ходил и болтал, как двухлетний, и племянник Томаса, первенец Эдуарда и Дэйзи. Ребенок по семейной традиции был наречен Эдуардом, но уже сейчас все звали его Недом, чтобы не путать с отцом. Младенец был довольно слабеньким, и родители тревожились за него так же сильно, как и любили.

– Он выглядит озабоченным, – вынес наконец свой вердикт Томас после того, как долго стоял, склонившись над колыбелью и внимательно разглядывая малыша. – Я думаю, это из-за того, что он уже чувствует весь груз ответственности, легший на его плечи.

– Какой еще ответственности? – подозрительно спросила Изабелла. В её тоне чувствовалась готовность немедля броситься на защиту Неда, ибо она очень привязалась к этим двум детям, а так как всегда имела склонность больше любить слабых, предпочтение все-таки отдавала своему племяннику, а не брату.

– Ну, за все это богатство, которое он унаследует в один прекрасный день, – ответил Томас, широким жестом обводя все вокруг и явно имея в виду и этот дом, и обширные земли Морлэндов. – Как-никак, ему суждено стать хозяином шести имений, членом гильдии оптовиков, джентльменом со своим собственным гербом. Кто знает, может быть, к тому времени, когда он вступит во владение всем этим, сюда добавится еще и графский титул. Неудивительно, что малыш выглядит таким задумчивым и озабоченным.

Дэйзи весело рассмеялась, обняв Изабеллу, с которой она в последнее время очень подружилась.

– Я думаю, что он просто шутит, Изабелла. Но даже если он говорит серьезно, крошка Нед к тому, времени вполне созреет для этого. Ему не о чем тревожиться – он будет величайшим джентльменом из всех живших на земле, все тревоги обойдут его стороной...

– И, конечно, он женится на принцессе, – закончил за неё Томас. – Хорошо, будем считать, что хотя бы в этом отношении его будущее обеспечено. Я так понял, что матушка собирается переключиться с торговли шерстью на продажу тканей, так что можно с уверенностью сказать, что Нед закончит свой путь земной еще большим богачом, чем сам милорд Сэлисбери.

– Она не могла дождаться смерти отца, чтобы начать осуществлять свои планы, – с неожиданной злобой выкрикнула Изабелла. – Он мешал ей. Я не удивлюсь...

– Изабелла! – предостерегающе одернула её Дэйзи. – Думай, что говоришь.

– О, Белла, неужели ты все никак не можешь отделаться от этой навязчивой идеи? – вздохнул Томас. Он взял сестру за руку и подвел к окну детской. На улице стоял ветреный солнечный денек; по голубому небу стремительно неслись белые облака. – Взгляни на мир, который тебя окружает, – сказал молодой человек сестре. – Он прекрасен – и гораздо лучше жить в нем, чем замыкаться в скорлупе собственной горечи и ненависти. Что ужасного сделала тебе наша матушка, чтобы заслужить такое отношение к себе?

– Ты не понимаешь, ты просто ничего не понимаешь. Тебя столько лет не было дома! Ты никогда не видел, как она во всем противоречила ему и преуменьшала все его заслуги. Это она свела его в конце концов в могилу. А может быть, даже и столкнула его туда, этого никто не знает...

– Изабелла, ты не должна говорить таких вещей! – возмущенно воскликнула Дэйзи.

– Почему нет? Она же ведь так и не наказала мальчишку, который принес ему обед, разве не так? Вместо этого она постаралась побыстрее спровадить негодяя из дома, чтобы никто не задавал ему лишних вопросов. Она даже не поколотила его, хотя он и убил собственного хозяина.

Томас бросил вопросительный взгляд на свою невестку, которая только покачала головой, а потом твердо заговорил с Изабеллой.

– Все это вздор, и ты прекрасно это знаешь. Наш отец обожал её, а его смерть была трагической случайностью, в которой нет ничьей вины. Наша мать горько оплакивает его. Я думаю, тебе стоит пойти к мистеру Джеймсу и попросить его, чтобы он наложил на тебя епитимью за твои грешные мысли.

– Мне даже странно, что ты заступаешься за неё, – сердито отозвалась Изабелла. – Ты же видишь, как она ведет себя по отношению к Эдуарду. Она обращается с ним точно так же, как раньше обращалась с отцом, совершенно не считаясь с его мнением в деловых вопросах, а ведь глава семьи теперь он.

Дэйзи открыла рот, чтобы возразить, но вперед решительно выступил Томас.

– Ладно, ладно, девочки, хватит, давайте не будем целый день ссориться. Пойдемте погуляем. Белла, почему бы тебе не проводить меня на конюшню и не познакомить с новыми жеребятами? И я почти уверен, что и в соколиных клетках у тебя появилось пополнение, которым ты не прочь похвастаться. Пошли, пошли, день слишком хорош, чтобы сидеть дома... Весело тормоша сестру, он увлек её за собой, благо для неё соблазн показать ему своих лошадей и птиц был слишком велик, ибо Изабелла по-прежнему оставалась страстной любительницей охоты и теперь проводила в полях, пожалуй, даже больше времени, чем раньше, поскольку кроме этого заняться девушке было в общем-то нечем. Но в глубине души Томас продолжал беспокоиться за сестру; его тревожило её явно несправедливое отношение к матери, которую Изабелла так и не перестала подозревать в том, что та каким-то образом погубила её жениха. Ближе к вечеру, оставшись с матерью с глазу на глаз, Томас заговорил с ней о сестре.

– Что происходит с Изабеллой, матушка? – спросил он.

Элеонора вздохнула и отложила в сторону шитье.

– Не скрою, я просто не знаю, что с ней делать, – вздохнула она. – Ты же помнишь, Роберт был за то, чтобы отправить её в монастырь; тогда мы были бы уверены, что она ни в чем не нуждается и за ней хорошо присматривают.

– Может быть, это и правда лучший выход? – задумался Томас.

Элеонора покачала головой.

– Я все еще хочу выдать её замуж. Ей уже двадцать два, я знаю, но с хорошим приданым она не покажется слишком старой. А мне нужно войти в круг торговцев тканями. Хорошо бы подыскать ей какого-нибудь богатого мануфактурщика, лучше всего – бездетного вдовца. Я не могу просто так взять и подарить её монастырю.

– Вы старая хитрая язычница, матушка, – пошутил Томас.

Элеонора рассмеялась.

– А кроме того, в монашеской келье она не будет счастлива. Все, что её сейчас интересует в жизни, – это охота и прогулки верхом. Что она будет делать, оказавшись на всю оставшуюся жизнь запертой в стенах монастыря? Это будет просто жестоко по отношению к ней. Нет, нет, это не выход.

– Я смотрю, вы и впрямь беспокоитесь о ней, – заметил Томас.

Элеонора удивилась.

– Конечно же. Неужели ты поверил её басням о том, что я убила её жениха? Стыдись, Томас, ты-то должен соображать. Разумеется, я хочу, чтобы она была счастлива – если только это возможно и не противоречит нашему долгу.

Томас кивнул.

– Кстати, о долге... – начал он.

– Какие-нибудь новости? – быстро перебила его Элеонора. – Ты все-таки был ближе к центру событий, чем я здесь, в этой глуши. – Томас был таким же рьяным йоркистом, как и сама Элеонора, чему не приходилось удивляться, учитывая, что с пеленок он был её любимчиком и вырос целиком под её влиянием.

– Надвигается гроза. Вы, наверное, еще не знаете, что наш лорд Ричард перевез всю свою семью в Ладлоу. Там же и два его старших сына.

– Я слышала, что они покинули Фортингей, но это все, что мне известно. Так что же случилось?

– Королева собирает армию и на этот раз твердо решила покончить с ним. Он не доверяет бастионам Фортингея, поэтому перебрался в Ладлоу, где в случае чего можно отсидеться. Прошел слух, что королева собирает полки в Коветри, и я ничуть не сомневаюсь, что и из Ладлоу скоро раздастся призыв к оружию.

Элеонора вскочила на ноги.

– Значит, время пришло? Значит, наконец-то война?

– Похоже на то.

– Тогда надо послать в Ладлоу людей! Я обещала герцогу, правда, он сказал, что предварительно известит меня, но – Господи, хоть бы не опоздать!

– Еще не поздно, успокойтесь, матушка. Это только начало. Он известит вас, когда ему понадобится ваша помощь, не беспокойтесь.

– И все равно, нам нужно немедленно браться за дело. О скольких вещах придется думать сразу – об одежде, оружии, провианте. Надо будет поговорить с людьми. Мы должны быть готовы выступить по первому призыву герцога.

– Мы? – спросил Томас, не в силах удержаться от смеха, несмотря на серьезность момента. – Матушка, я готов поспорить на две ваши булавки, что вы и сами собираетесь отправиться на войну!

– Если бы я не имела несчастья родиться женщиной, – мрачно ответила Элеонора, – я бы, конечно, была там, с мечом в руке.

– Тогда возблагодарим Создателя за то, что он сделал вас женщиной, – улыбнулся Томас. – Иначе что бы мы делали без вас? Нет уж, матушка, оставайтесь дома, будете здесь за всем присматривать. Когда герцог призовет нас, отряд поведу я!

Элеонора несколько секунд пристально смотрела на Томаса, а потом крепко обняла его.

– Вот это мой сын! Мой истинный сын! – воскликнула она. Потом выпрямилась во весь рост и заговорила уже деловым голосом: – Ладно, давай обсудим, что именно нам надо сделать.

Письмо от герцога пришло в августе. Привез его специальный гонец, который заодно сообщил Морлэндам и последние новости о том, что граф Сэлисбери уже выступил с весьма значительным отрядом йоркширцев и даже имел стычку с войсками королевы; в этом бою солдатам Маргариты не поздоровилось. Итак, военные действия начались. Сын Сэлисбери, Уорвик, вел из Кале часть тамошнего гарнизона, а герцог Йоркский в коротенькой записке просил Элеонору «прислать всех, кого можно».

– Мы ждали этого, – сказала Элеонора гонцу. – Все будет готово к завтрашнему утру. Надеюсь, вы останетесь и отдохнете?

– Благодарю вас, мадам, – ответил тот, не скрывая волнения. – Я уеду утром вместе с вашими людьми и заодно покажу им дорогу. – Похоже, он был рад тому, что ему не придется возвращаться в одиночку – в центральных графствах страны было неспокойно.

Этим вечером вся семья собралась в зале – накануне отъезда у каждого оказались свои причины, чтобы побыть с родными, и Элеонора, к своему удивлению, открыла в своих детях много нового, такого, о чем она прежде и не подозревала. Прежде всего, к ней подошел молодой Гарри, который теперь делил свое время между уроками в «Имении Морлэндов» и присмотром за делами в поместье Шоу. Гарри уже успел переговорить с Томасом, героем дня, и теперь отчаянно рвался в Ладлоу.

– Но тебе только пятнадцать, – воскликнула Элеонора, захваченная врасплох. – Твое место – в классной комнате!

– Но, матушка, через месяц мне исполнится шестнадцать, я уже взрослый мужчина. А так как Эдуард поехать не может – ему надо оставаться дома и управлять поместьем, – то в Ладлоу следует быть мне. Гонец рассказывал, что у них в армии есть даже двенадцатилетние мальчишки – только подумайте, мальчишки! Кто-то ведь должен достойно представлять семейство Морлэндов – Томас не может ехать один. Что, если он падет на поле брани?

Элеонора вздрогнула и перекрестилась.

– Не смей! – резко ответила она. Ей не хотелось даже думать об этом. – Ты слишком молод, Гарри. От тебя будет гораздо больше проку, если ты закончишь свою учебу и еще потренируешься на мечах. А теперь молчи, ни слова больше. Вон идут другие.

Гарри подчинился, хотя и не изменил своего решения, твердо намереваясь возобновить свои уговоры при первой же возможности. Элеонора же поднялась на ноги, чтобы встретить Хелен и Джона Батлера, приехавших по такому случаю в гости. Джону предстояло утром отправиться в поход вместе с людьми Морлэндов, а Хелен должна была жить в доме матери до возвращения мужа. Красавица была готова расплакаться, но одновременно очень гордилась тем, что Джон отправляется на войну отстаивать дело Йорков, да еще в сопровождении личного телохранителя и мальчишки-оруженосца. Будучи городской жительницей, Хелен, конечно, слышала больше про-йоркстистских разговоров, чем обитатели «Имения Морлэндов», и для неё герцог был бесспорно прав.

Изабелла, наоборот, была настроена весьма скептически.

– Все это похоже на какой-то горячечный бред, – поделилась она по секрету с Хелен.

– Ты не говорила бы так, если бы была мужчиной, – возмущенно возразила та. – Ты бы тоже рвалась поехать с ними. Но как говорится, зелен виноград. – С тех пор, как в семье Морлэндов появилась Дэйзи и быстро подружилась с Изабеллой, сестры несколько охладели друг к другу, и то, что Изабелла противоречила сейчас общему мнению, отчасти объяснялось её желанием досадить Хелен.

– Наш отец не поехал бы, – заявила теперь Изабелла.

Хелен бросила на неё победоносный взгляд.

– Вот тут-то ты и ошибаешься. Наш отец сражался при Сэнт-Элбансе, о чем ты предпочла забыть.

– Он делал это против своей воли, – упорно стояла на своем Изабелла. – И потом жалел об этом. Если бы он был сейчас жив, то ни за что не поехал бы в Ладлоу.

– Как ты можешь говорить такое! – перебила её Дейзи. – Он ведь сражался за Йорка, что бы там не чувствовал в душе.

– Ты же не слышала, что он сказал на смертном одре, – огрызнулась Изабелла.

– Ты тоже не слышала, – ответила Дэйзи.

– Я-то как раз слышала. Все знают... – начала Изабелла, но на плечо ей легла чья-то рука, и девушка замолчала на полуслове.

– Я бы на твоем месте попридержал язык, Белла, – сказал стоявший рядом Томас. – Мать может услышать.

– Услышать что? – спросила Элеонора, до которой донеслись последние слова сына, поскольку в комнате именно в этот момент случайно стихли все голоса.

– Изабелла говорила, что завтра отправилась бы с нами, переодевшись мальчишкой, если бы была уверена, что это сойдет ей с рук, – пытаясь выручить сестру, соврал Томас, напомнив о её девичьих проказах, и вызвал тем общий смех.

Но Изабелла не нуждалась ни в чьей помощи и дерзко заявила:

– Ничего подобного я не говорила. Я сказала, что, по-моему, вся эта война не стоит и выеденного яйца.

– Никто не спрашивает твоего мнения, Изабелла, – резко одернула её Элеонора.

– Но все-таки, матушка... – обеспокоенно начал Эдуард.

Элеонора попыталась остановить сына, уловив в его голосе нотки несогласия.

– Ты не можешь ехать, Эдуард. Ты нужен здесь.

– Правда? – криво усмехнулся он. – Хорошо, но так или иначе, полностью ли вы отдаете себе отчет в том, что делаете? Поднять оружие на государя! Если победит королева...

– Наша королева – не королева, а жена короля, который вовсе даже не король, – сердито воскликнула Элеонора. – И она никогда не победит.

– Матушка, наш повелитель, король Генрих, уже шестой под этим именем, был законно коронован и венчан, и независимо от того, нравится он нам или нет, вооруженное сопротивление ему является государственной изменой. Если королева победит, мы будем опозорены. Мы лишимся всего и, возможно, даже погибнем.

– Его предки не думали об этом, когда крали корону у законного государя. Теперь же, законный государь вознамерился вернуть её себе. Йорк победит, и справедливость восторжествует, потому что Господь на нашей стороне.

– И все равно это остается государственной изменой, – упорствовал Эдуард. – Король Генрих – сын предыдущего монарха, и одно это дает ему право на престол...

– Право? У него нет вообще никаких прав на трон, который самым бессовестным образом узурпировал его дед, так что вернуть корону законному владельцу – никакая не измена. Завтра утром люди Морлэндов отправятся в Ладлоу, и поведут их двое моих сыновей, – проговорила Элеонора, обняв за плечи Томаса и Гарри, который чуть не подпрыгнул от радости, довольный тем, что оскорбленное достоинство матери заставило её переменить решение и снизойти к мольбам сына. – Отныне всем и каждому будет ясно: этот дом стоит за Йорка, что бы там ни случилось.

– Хорошо сказано, матушка! – воскликнул Томас, хлопая в ладоши и разряжая повисшее в комнате напряжение веселым смехом. – Ладно, Эдуард, твой здравый смысл и осторожность уже высказались за тебя, и мы их вежливо выслушали, но теперь пусть они отдохнут. А если говорить правду, ты вон весь аж позеленел от зависти, переживая, что мы с Гарри отправляемся на войну, а ты нет.

Эдуарду оставалось только сделать хорошую мину при плохой игре.

– Дэйзи и слышать об этом не хочет, – сказал он полушутя-полусерьезно. – Придется братцу Джону одному отдуваться за двух женатых мужиков.

С этой минуты беседа стала веселой и даже чуть хвастливой; все принялись громко рассуждать о том, что каждый из них будет делать, встретившись с неприятелем лицом к лицу. Говорили в основном мужчины, а женщины наблюдали за ними: Элеонора—с гордостью, Изабелла – угрюмо, а Дэйзи и Хелен – с явным одобрением.

Когда все начали расходиться по своим комнатам, к Элеоноре приблизилась Энис и попросила о милости. Племянник Энис, четырнадцатилетний парень, всей душой рвался в бой, и нянька умоляла разрешить мальчишке отправиться с отрядом в качестве оруженосца Томаса и Гарри.

– А его мать согласна? – спросила Элеонора. Энис скорчила веселую гримасу.

– Не думаю, чтобы какая-нибудь мать и впрямь хотела бы послать своего сына на войну, но, говоря по правде, Колин такой сорванец, что одной ей с ним не справиться, хотя в общем-то он хороший парень, но его отец тоже уходит...

– Очень хорошо, – прервала её Элеонора. – Он может ехать.

Как странно иметь такую власть, думала она, поднимаясь в свою спальню. Можно даже решать, жить или умереть чужому ребенку.

Тронуться в путь предстояло на рассвете. Как только пробило три, капеллан отслужил в часовне мессу и обратился к людям, отправляющимся в Ладлоу, со словами напутствия. Причастившись, все воины разошлись по домам, чтобы попрощаться со своими женами и семьями, а потом вновь собрались во дворе перед домом. Все обитатели поместья высыпали на улицу, чтобы пожелать им удачи. Элеонора, знавшая всех воинов в лицо по именам, прошла по рядам; для каждого солдата нашла она доброе слово, каждого благословила, а люди склоняли перед ней головы; они шли сражаться не столько за Йорка, сколько за неё, ибо боготворили её, как королеву. Их было во дворе двадцать пять человек, двадцать два из них – в ливреях Морлэндов; эта группа мужчин в коричневых плащах, с ярко выделявшимися на спинах черно-белыми гербами, казалась в предрассветных сумерках одним большим теплым пятном. К этому отряду присоединились еще трое: слуга и оруженосец Джона Батлера и молодой Колин, которому предстояло двигаться со штандартом в руках впереди колонны.