Текст книги "Законы Паркинсона"

Непрерывное присутствие посторонних значительно разряжало семейную атмосферу, и это при том, что муж и жена едва ли вообще возлагали друг на друга какие-то особенные надежды. Они были совсем не такими индивидуалистами, как их потомки, и о браке по любви даже не помышляли.

Известно, что в родовитых семьях браку предшествовало соглашение, которое могло включать все что угодно: от титулов до недвижимости, от гербов до капиталов. Двое молодых людей, интересы которых это затрагивало больше всего, сторонились семейных уз, если таковые были чреваты нищетой или бездетностью, но их индивидуальные вкусы, судя по всему, не отличались особой разборчивостью. Можно было не бояться нешуточных разногласий в религиозных или политических воззрениях, в отношении к музыке или к пище, а шансы оказаться замужем за убежденным трезвенником вообще отсутствовали. Девушка должна была уметь вести хозяйство – это подразумевалось само собой, как, впрочем, и то, что в богословии или лабиринтах законов ей разбираться не надо. Общественное положение мужчины обусловливалось не умением полемизировать – оно воспринималось как некая данность; о его личных качествах свидетельствовала семейная репутация: все знали, были ли его предки честными людьми или проходимцами, благотворителями или жмотами. В Индии существовала традиция, согласно которой браки устраивали родители жениха и невесты через посредников и молодые впервые встречались уже на свадьбе. В западных странах подобный обычай широкого распространения не получил, но и там к браку относились как к далеко не личному делу. Брачный союз мог быть заключен по массе причин, и меньше всего учитывались нежные чувства; молодоженам не на что было жаловаться, если они соответствовали друг другу по возрасту, общественному положению и здоровью. В отдельных вопросах (к примеру, в имущественных делах) наши предки были значительно разборчивее нас. Зато в чисто личных взаимоотношениях они, бесспорно, требовали друг от друга намного меньше.

На всеобщем прозаическом фоне супружеств, заключенных по расчету, иной раз выделялись пламенные любовные романы. В соответствии с куртуазными традициями Прованса, джентльмену едва ли не предписывалось безнадежное влечение к чужой жене. Но, даже не беря во внимание трубадуров (которые могут быстро надоесть), мы все-таки обнаруживаем сведения о юношах и девушках, не на шутку влюблявшихся друг в друга. Скажем, девушке приказывают выйти замуж за делового партнера ее отца, а она убегает с неотразимым приказчиком. Или же вспомним, например, историю смертельной вражды двух знатных семейств из Вероны, причем юноша из одного семейства влюблен в девушку из другого, что всем прочим приносит серьезнейшие неприятности. Сходные факты получали широкую огласку и вызывали всеобщее порицание. Гражданские власти совершенно справедливо старались пресечь действия, которые могли повлечь за собой междоусобицы, драки, смертоубийства и дуэли. Церкви также надлежало осуждать земные страсти, чтобы они не заменили собой любовь к Богу. «Не сотвори себе кумира», а ведь сделать своим божеством девушку – это так похоже на идолопоклонство! Следовательно, мнение всех здравомыслящих и серьезных людей склонялось в пользу обдуманно устроенного супружества и резко клеймило легкомысленные романы. Тем не менее все эти показные осуждения сопровождались живейшей заинтересованностью к любой скандальной истории, а за громко озвученным ужасом и хулением нередко можно было различить завистливые стенания. Выходки, в свое время заклейменные как бессмысленные и аморальные, все-таки (легко себе вообразить!) доставили людям бездну наслаждения. Безусловно, осуждали публично, а зависть держали при себе, но ведь нельзя же обвинять человека только за то, что он намеревается выяснить все мельчайшие детали дела, прежде чем высказать свое мнение во всеуслышание! Самые безрассудные и неосторожные поступки могут хотя бы послужить сюжетом увлекательного повествования: как, к примеру, французский роман, или же, допустим, легенды, встречающиеся в греческой и римской литературе, которые были созданы еще в дохристианские времена и по своим нравственным основам являются чудовищно языческими. К легендам такого рода относится, в частности, история Елены, Париса и Троянской войны. Возможно, истории этой и присуще прискорбное отсутствие приличия (хотя откуда древние могли почерпнуть правила хорошего тона?), зато она весьма увлекательна и, кроме всего прочего, имеет свою мораль. Мораль же эта такова: ни одна любовная история не губила столь жестоко не только всех, кто был к ней причастен, но еще и множество людей, лишь косвенно в нее втянутых. Издание «Илиады» почти оправдано тем, что эта книга может стать для молодежи примером того, как заслуженно карается безрассудство.

Романтическая история, или роман, облекшийся в форму литературного произведения, преобразуется в печатную документацию хотя бы отчасти правдоподобных событий, средоточием которых является любовь – тема постоянная и (простят ли мне это утверждение?) с течением времени почти не меняющаяся. Обычно романист становится проповедником Евангелия любви романтической. Если герой, граф Нормантауэрский, отмахнувшись от всех аргументов здравого смысла, хочет жениться на миловидной дочке пастора, малоимущего, как церковная мышь, – вот благоприятный (хотя и не очень оригинальный) материал для романа. Но если герой внезапно в XXII главе одумается и решит, наоборот, предложить свою руку и сердце наследнице значительного состояния в Найтсбридже, в таких его действиях никакой романтики уже не просматривается. Герой и героиня романа должны быть готовы ради любви пожертвовать всем, да, абсолютно всем на свете. Такая установка появилась значительно раньше, нежели жанр романа. И Джейн Остин – первая великая английская романистка – вдоволь над этим посмеялась. В романе «Любовь и дружба», написанном ею в возрасте семнадцати лет, она прилежно разрабатывает тему «любви с первого взгляда». В этой книге Джейн Остин собрала все элементы романтической выдумки. Возвышенный герой отказывается от заблаговременно подготовленного и вполне респектабельного союза, конфликтует с отцом, кидается в авантюры, рискует жизнью, мгновенно влюбляется и тут же вступает в брак; и все из-за того, что его голова забита романтическим вздором. Кроме того, Джейн Остин предвидит одну из основных отличительных черт сентиментального романа – домашнюю прислугу. События первой главы разворачиваются в непритязательном коттедже в долине Эска. Конечно же, там имеется прислуга (во множественном числе), а внезапно нагрянувшего гостя, Эдварда, сопровождает его камердинер. Весь романтический колорит улетучился бы, доведись героине мыть посуду. Но ни одно, даже самое обнищавшее, аристократическое семейство XVIII столетия не опускалось до того, чтобы остаться без прислуги. Поэтому самые смелые новшества в беллетристике и драме XX века стали именоваться «кухонными трагедиями». С очевидной неохотой мы вынуждены были ввести в повествование кухонную раковину, чем окончательно изничтожили романтический дух. Что же касается Джейн Остин, то в ее время все эти нововведения еще не просматривались. Современники писательницы были романтиками, а сэр Вальтер Скотт сумел завоевать даже большую популярность, чем она. Однако Джейн Остин прекрасно понимала, что чтение романов оказывает на людей определенное влияние. Уже тогда они становились учебником жизни.

С тех пор, когда творила великая английская романистка, Романтика добилась статуса общепринятой установки. Более ранние теории супружества исподволь тускнели, и на первый план вышла идея романтической страсти. Правда, жанр многотомного романа, исчерпавший свою главную тему и частично сдавший позиции, мог бы, скорее всего, и вовсе зачахнуть. Однако сама Романтика от этого ничуть не пострадала; более того, она еще увереннее продолжила свое победоносное шествие. В XX веке газеты сделали беллетристику достоянием даже самых неимущих слоев населения, а вслед за тем неудержимым потоком хлынули кинофильмы, журналы для женщин, иллюстрированные каталоги, дешевые издания в бумажных обложках, книжки напрокат, радио, поп-музыка и телевидение. Следовательно, влияние романтических историй невообразимо увеличилось, и даже неграмотные смогли увидеть их, что называется, воочию. Супружество с благословения Церкви и Государства, традиций и законности было вытеснено Браком по Любви. Романтическая страсть, когда-то бывшая исключением, теперь стала правилом, и ее не только не травят, но чуть ли не вменяют в обязанность. Невесте и жениху надлежит испытывать друг к другу безумное влечение, и общество бывает шокировано, если кто-нибудь из них сознается, что при заключении брака он руководствовался какими-то другими соображениями. Кроме того, Романтика, осеняющая своим золотым сиянием свадебное торжество, в обязательном порядке должна светить супружеской чете всю оставшуюся жизнь. В романе, как и в волшебной сказке, жених и невеста счастливы вместе до самой смерти. Примерно то же самое нам внушают в финале кинофильма, а также демонстрируя этот фильм по телевидению. Долгий поцелуй в финале является решением, но не постановкой проблемы; окончанием, но не началом истории.

Необоснованность такой теории несомненна. Те, кто ожидает от супружества столь многого и питает надежду, что Романтике предстоит вечно и нерушимо скреплять этот союз, за превышение оптимизма будут, разумеется, проучены. Если мы воспитаны на беллетристике и драме, у нас сформировалось ясное представление о том, как следует вступать в брак. Предложение нужно делать на вершине горы, в час восхода солнца, или же на залитой лунным светом палубе яхты, под тропическим небом. Медовый месяц необходимо проводить в райском восторге в Лас-Вегасе или в Венеции, первое гнездышко надо вить в прелестном коттедже в Котсуолдсе или в Вермонте. Однако поддерживать Романтику на таком высоком уровне в течение полувека, конечно же, несколько затруднительно. Да, романтическую любовь можно воскресить, но почему-то частенько ее возрождает совершенно другой партнер. Именно здесь и скрывается извечное бессилие романтических идеалов. По теории, согласно которой любовь превыше всего, герою предписывается возмущенно отклонить обыденное предложение посвататься к леди Доротее или (в ее нынешнем олицетворении) к дочери директора фирмы. Вместо этого он должен громко заявить о своей любви к красавице Долорес, в которой течет буйная цыганская кровь и чьи криминальные родители обитают в самом помойном закутке блошиного рынка. Его родители об этом даже слышать не хотят. Старший брат напоминает ему о самых возмутительных несоответствиях. Директор фирмы недвусмысленно предупреждает, что такой брак загубит его карьеру. Президент клуба говорит, что все кандидатуры, за исключением его собственной, уже утверждены. Родня, товарищи по работе и бывшие одноклассники постоянно делают прозрачные намеки. Весь мир настроен против него: но это именно та самая ситуация, в которой проверяется на прочность подлинный героизм. «Я люблю ее», – простодушно объясняет он и женится на Долорес. Минуло семь лет, она ему до смерти надоела, и он увлекается Ольгой. Его коллеги приходят в смятение при мысли о предстоящем разводе, родственники давно уже смирились с Долорес, подарившей ему очаровательных двойняшек, и все в один голос твердят, что бросать семью преступно и очень глупо. «Я люблю ее», – объясняет он, повторяясь, хотя и в другом контексте, и вскоре заключает второй брак. Идеей, что любовь превыше всего, можно извинить и первый брак, и развод, и все последующие разводы. Встает вопрос, насколько столь непрочные отношения соответствуют понятию супружества?

На данной стадии нельзя избежать упоминания о Голливуде, поскольку кумиры экрана, так много совершившие для утверждения идеала Романтизма, немало сделали и для того, чтобы наглядно показать его неустойчивость и непостоянство. Любая финальная сцена в нимбе заката ослепительных тонов техниколора и в сопровождении вышнего хора – дань тому, что для самих идолов публики остается в сфере теоретической, но отнюдь не практической. «Отныне и навсегда» – для них означает примерно два года, и в конце концов это приводит к мысли, что голливудские нравы слишком уж вольны. Однако мысль эта, безусловно, весьма далека от истины. Кинозвезда, добившаяся своего завидного положения фанатической настойчивостью в самой изматывающей и непосильной работе, какую только может избрать человек, навсегда обручена с экраном. Вполне естественно, что о семейной жизни в обычном смысле слова не может быть и речи: она просто не вписывается в план съемок или рекламных встреч. Остаться же синим чулком или холостяком нельзя – это создает у публики неверные представления. Следовательно, вступить в брак все-таки желательно, да к тому же это хороший способ прекратить необоснованные претензии и домогательства посторонних. Так что подобные браки никогда ничего больше и не значили, да к тому же никто ничего иного от них и не ожидал. А если судьба распорядилась так, что брачными узами связали себя две кинозвезды, шансы на то, что они окажутся в одной и той же точке пространства в любой момент времени, совсем невелики. Брак подобного рода недоступен пониманию широких слоев населения. Тем не менее люди постепенно начинают осознавать, что Романтика,вознесенная на пьедестал и драматизированная, с постоянством ничего общего не имеет. Теория нерушимой преданности и верности, следующая из заключительной сцены кинофильма, противоречит газетным фельетонам о личной жизни исполнителей. Вот и получается, что Романтика, которая по идее должна цементировать семейную жизнь, замещая собой все давние устои, сегодня играет достаточно плачевную роль.

Вероятно, Романтика была бы более соблазнительна, если бы не оказалась до такой степени опутана коммерческими интересами. Нынешние приемы купли-продажи привели к тому, что вступать в брак людей понуждают во все более и более раннем возрасте. Влечение, внезапно вспыхнувшее на танцплощадке под завывания и стенания «Группы», как правило разрешается скоропалительным супружеством, из тех, которыми славен Лас-Вегас. В этом городе все работают заодно и комплексно – церковь для бракосочетаний, ювелиры, цветочные магазины, мотели, а возможно, и бассейн для плавания. Ранние браки стали обычным явлением, и многие относятся к ним с одобрением, полагая, что несложившиеся характеры лучше приноравливаются друг к другу, чем характеры уже сложившиеся. С другой стороны, можно возразить как минимум в одном отношении – ведь семейная жизнь, начавшаяся очень рано, и длиться будет (если, конечно, продлится) очень долго! Первый восторг, романтический импульс, должен оставаться неувядаемым на протяжении полувека. Но разве какое угодно чувство способно сохранить свой накал так долго? Мужчине, вне независимости от характера и интеллекта, предпочтительнее жениться лет в тридцать, выбрав девушку лет двадцати двух. Семейная жизнь только выигрывает, когда ей отдаешь лишь часть времени, а не все время без остатка. Это справедливо как в отношении всей семейной жизни, так и в отношении жизни каждодневной. Более позднее супружество позволяет людям предварительно обзавестись своими собственными увлечениями, которые не погаснут, будь это увлечение орнитологией или мексиканской культурой, шахматами или поэзией. Когда имеются личные интересы, супруги не так требовательны друг к другу. Каждый из них менее зависим от партнера, а дать ему может значительно больше. Здесь будущность гораздо перспективнее, чем в том случае, когда люди требуют друг от друга того, чего у них никогда не было.

Но реален ли на самом деле более поздний брак? Нужно признать, что ему приходится выдерживать натиск мощных коммерческих усилий. Романтическая литература и музыка при содействии театра и танцев внушают нам, что половое самовыражение является нашей насущной потребностью. Правда, с такой установкой не согласна мораль, осуждающая сексуальную жизнь вне брака. Однако ее отчаянные призывы заглушает громогласная и красочная реклама, сокрушительным потоком обрушивающаяся на обывателей и специально рассчитанная на то, чтобы доказать, что с финансовой стороны ранний брак вполне осуществим, с общественной точки зрения – крайне желателен, да и вообще представляет собой мудрый поступок. Некоторые торговцы хозяйственными товарами или мебелью открыто предпочитают иметь дело с молоденькими, наивными и влюбленными клиентами. Любая реклама, любая радиопрограмма доказывает преимущества узаконенного секса. Любовь превыше всего, с этим согласны даже авторы реклам. Но незаконная любовь подрывает торговлю! Даже хозяин отеля отдает предпочтение молодоженам и медовому месяцу, а не «диким» парочкам, сбежавшим на уик-энд. Хотя более всего, безусловно, все же преуспевает торговля, которая, опираясь на брак и увеличивающуюся семью, дерет невообразимые проценты под видом продажи в рассрочку, торговли недвижимостью и еженедельных счетов за продукты, рецепты, пеленки и погремушки. Ни для кого не секрет, что существуют журналы, потворствующие прихотям холостяков (или же тех мужчин, которым удобно считать себя таковыми, чтобы с чистой совестью их читать). Однако более солидные коммерческие державы обычно вкладывают средства в высоконравственные сделки. Быть может, Лас-Вегас и нельзя назвать самым пуританским городом в мире, но с точки зрения статистики он занимает одно из первых мест по религиозности. Прямая связь морали и торговли – это не теория, а непреложный факт.

Романтическая идея зачастую оказывается слишком преувеличенной, и относиться к ней нужно с опаской, поскольку известно, что есть люди, превращающие ее в средство наживы. Вот почему, намереваясь вступить в брак, мы должны учитывать такие факторы, как возраст, здоровье, семейные обстоятельства, происхождение и круг общения, характер, воспитанность, образование и природный ум. Но ведь в довершение всего остается еще и понятие любви. Более того, из произведений литературы и искусства мы знаем, что состояние влюбленности кардинальным образом отличается от всех прочих человеческих взаимоотношений. Это очередное заблуждение, хотя любовь, бесспорно, чувство очень важное. Однако практически нам нужно решить следующую задачу: без какого количества любви мы не сможем обойтись и действительно ли она существует. «Я люблю Майка, – говорит себе юная девушка, – но влюблена ли я в него по-настоящему?» Если девушка наделена способностью к кому-то привязаться, то за свою недолгую жизнь она уже любила и родителей, и младших сестренок, и дядюшку Питера, и многих одноклассников, не говоря уже о пуделе, двух пони, нескольких котятах и черепашке. Начитавшись всяческих книжек, она пришла к выводу, что ее любовь к Майку обязательно перейдет в высшую стадию, а значит, ей надо будет переключиться на более высокую скорость – естественно, не без протестующего скрежета в сердечной «коробке передач». Как она ошибается, нетерпеливо ожидая, когда же прозвучит этот притягательный сигнал смены скоростей! Совсем необязательно выискивать четкое различие между влюбленностью, которую вы испытывали вечером во вторник, и любовью, которая может к вам нагрянуть в среду утром. Существует только одна любовь, но она неодинакова по силе и наиболее часто достигает своего апогея при появлении возможности сближения. Для романа нужно совмещение двух ясно различимых чувств. Одно из этих чувств – любовь, такая же, какую вызывает у нас школьная подруга или пудель, разве что чуть-чуть сильнее; другое – физическое влечение, которое мы можем испытывать к постороннему человеку. Физическая сторона никаких затруднений не представляет – для нас совершенно очевидно, есть это чувство или же его нет и в помине. Однако любовь меняется по определенной шкале, и у человека нет никаких точных методов для определения наивысшей точки ее кипения. Вот он и гадает – любовь это или все-таки не любовь?

А на самом-то деле любовь можно измерить гораздо точнее, чем представляется многим из нас. Она поддается измерению в понятиях человеческого несовершенства. Чтобы как следует это уяснить, допустим, что придирчивый взгляд молодого человека сопоставляет каждую встреченную девушку с идеалом, завладевшим его воображением: с богиней его грез, которую мы обозначим через Х. Отчасти ему нравятся многие девушки (по крайней мере дюжина), но почти в каждой из них он отыскивает какой-нибудь недостаток, который либо может быть устранен, либо никакому исправлению не поддается. Адель миловидна, но ужасная верзила; Бетти забавна, но неимоверно толста; Кэрола прекрасно сложена, но голос у нее отвратительный; Диана прелестна, но цвет ее лица не выдерживает никакой критики; Этель умница, но совсем не умеет одеваться; Фрэнсис настоящая красавица, но как лед холодна; у Джорджины множество поклонников, но она остра на язык; Элен очень хороша, но робка неимоверно… Перед этим молодым человеком встает вопрос: как сделать так, чтобы хоть одна из девушек могла потягаться на равных с X? Можно ли уговорить Бетти сесть на диету? Согласится ли Кэрола брать уроки техники речи? Можно ли принудить Диану какое-то время питаться салатом, а Джорджину – прослушать курс этики поведения? Ясно одно: в любом случае до уровня X они никогда не поднимутся. Точнее говоря, молодой человек ни одну из них по-настоящему не любит. Почему? Да потому, что по-настоящему любить девушку он не сможет до тех пор, пока будет замечать ее недостатки.

Для сравнения вновь вернемся к богине его грез, к Х. У нее струящиеся белокурые волосы, ласковые васильковые глаза, нежная белая кожа и прекрасная фигура. Она умна и очаровательна, отзывчива и внимательна, отличная спортсменка и добрая душа. Любая девушка, которая ему встречается, в чем-то X уступает. Но вот в один прекрасный день он знакомится с Маргарет – смуглой, сероглазой и кудрявой брюнеткой невысокого роста; она скорее задумчива, чем болтлива, в ней больше чуткости, чем веселости. Наш молодой человек находит, что Маргарет – просто чудо из чудес, и сообщает об этом своей сестре. «Но ведь у Маргарет веснушки, а ты их терпеть не можешь!» – «Действительно, я их не выносил, но теперь, когда ее повстречал, мне жалко всех девушек, у которых веснушек нет». Подобное умозаключение свидетельствует о том, что его любовь окрепла настолько, что теперь он готов без сожаления расстаться с прелестями холостяцкой жизни. Он любит Маргарет такой, как она есть, а не такой, какой она могла бы быть или могла бы со временем стать. И самое важное – то, что ей удалось сбросить с пьедестала воображаемую богиню Х. Если раньше он отверг Бетти за полноту, а Джорджину – за язвительность, то сейчас он делает Маргарет своим эталоном совершенства, которым и меряет достоинства остальных девушек. По сравнению с Маргарет Адель выглядит еще более долговязой, а Бетти – еще более толстой, Кэрола – слишком крикливой, а Диана – слишком прыщавой, Этель – чересчур вульгарной, а Фрэнсис – чересчур скучной. Однако, отбрасывая все сопоставления, ни у одной девушки нет таких изумительных рук. Маргарет совершенно не похожа на X, и богиней ее назвать нельзя. Все, что его в ней очаровало, поражает своей неожиданностью – и тихая, полная товарищеского внимания неразговорчивость, и неожиданная, как солнечный лучик, улыбка. Самое большое достоинство Маргарет в том, что она Маргарет, и молодой человек любит ее именно такой, до последней веснушки. Принимая все это во внимание и не упуская из виду еще и элемент физического влечения, мы можем констатировать, что наш герой по-настоящему влюблен. Но любит ли его Маргарет? Как знать… И все же предположим, что они поженились. Как правило, на этом все романы и заканчиваются. Однако в реальной жизни все обстоит совсем по-иному – с этого судьбоносные события только начинаются.