Текст книги "Законы Паркинсона"

«Ни то, ни другое», – внушительно изрекает Торп, поясняя: а) что он мог бы приобрести двуколку и дешевле, но жадность ему не свойственна, б) что он имеет возможность хоть завтра продать ее на десять гиней дороже. Этот мужчина – классический прообраз автомучителя. Даже самый ординарный автомобиль подобным образом можно превратить в орудие словесной пытки. Повествованием о том, как доехать до кингстонского объезда, минуя светофоры в Мидлкоме, можно довести собеседника до предсмертных судорог. Встречаются еще и обладатели машин-ветеранов или автомобилей иностранных марок с претенциозным названием типа «Изотта-фраскини» или, к примеру, лимузина «Ламборгини-350», видоизмененного так, что он ни с каким другим не сходен; или, в конце концов, «мьюра» самого первого выпуска. Трескотня о своей лошади – это знамение более современной болтовни о лошадиных силах:

Дофин. …Я не променял бы своего коня ни на какое животное о четырех копытах. Когда я галопирую на нем, я рею над землей; я сокол; он мчится по воздуху; земля звенит, когда он коснется ее копытом. Самый дурной рог его копыт сравнится в гармонии со свирелью Гермеса.

Не составит труда это немножко видоизменить: «Я не променяю свой автомобиль ни на какую другую машину о четырех колесах. Когда я сижу за рулем, я рею над землей; я сокол; он мчится по воздуху; дорога поет под его шинами, и гудок его аналогичен органу!»

И в довершение всего является жрец, рассуждающий уже не об автомобиле, а о его нутре, о его мужских достоинствах и о его недугах.

– «Пантера-барракуда III» – классная тачка, что и говорить. Со своим четырехлитровым высокооборотным двенадцатицилиндровым V-образным двигателем и шестиступенчатой коробкой передач она запросто дает сто шестьдесят пять миль. И на подъеме кого угодно сделает как стоячего. Только для чего, спрашивается, они провалили свою же конструкцию этим идиотским расположением распредвала? Вы, наверное, и сами подметили? Нет? Да ведь это же проще пареной репы. В их первой модели 1965 года он принимался люфтить после пяти тысяч миль пробега. Правда, это они доработали, присовокупив еще один опорный подшипник. Но они не предусмотрели, что в итоге появится дрожание в дифференциале. Он трясется так сильно, что разбалтываются заклепки на роторе синхронпрерывателя. Они, понятное дело, медные, а значит, подвержены усталостным деформациям. Если их сменить, дифференциал сделается как новенький – и все в полном порядке, но двигатель-то размещен так, что до ротора не доберешься, пока не сместишь корпус распределителя. А для этого надо разобрать едва ли не весь мотор! И это еще не все. Вы, разумеется, помните, что снятый двигатель должен иметь опорные лапы. Ну а на «П-Б III» они дошли до того, что приварили (а не приболтили) лапы к раме. Любопытно, о чем они думали? В первой модели лапы крепились на болтах. Использовав же сварку, они сочли, что модернизировали всю конструкцию. Опорные подшипники переносят только определенную нагрузку, а двенадцатицилиндровый двигатель – это не какая-нибудь сигарета. Пока еще ничего страшного не произошло, но почем знать, что может случиться! В одно прекрасное время у них сам двигатель начнет люфтить на лапах, но только мне это не грозит. Отгадайте, что я сделал?

Вообразим, что этот нынешний Джон Торп обращается к застенчивой восемнадцатилетней девушке, которая ни разу в жизни не отваживалась заглянуть под капот автомобиля. Перебить собеседника она не смеет (поскольку слишком хорошо воспитана), но в то же время чувствует, что надо как-то показать, насколько ей все это интересно.

– Быть может, вы его прилепили синдетиконом?

– Ха-ха! Ну вы и скажете, Джейн. Нет, я заказал два стальных кронштейна и приболтил через них радиатор к раме – у меня-то движок не соскочит, можете не сомневаться! Вот и все – проще не бывает. Им бы ничего не стоило сделать это еще не заводе! Ну-ка, отгадайте, сколько я заплатил?

Неплохо бы в финале этой сцены принудить девушку со словами «Миллион долларов!» оглушить его бронзовой статуэткой, изображающей Венеру Милосскую. Но она просто безропотно сознается, что сведениями по этому поводу не располагает.

– Четырнадцать долларов и пятьдесят центов!

Как и Кэтрин Морленд, она не имеет ни малейшего понятия, дорого это или нет. Но, решив играть наверняка, восклицает:

– Быть этого не может! Кто бы мог подумать!

– Клянусь – ни цента больше. Получается, что за столь мизерную цену я приобрел новую машину. Разумеется, на будущий год я ее обменяю и, скорее всего, раздобуду «Пуму-косатку». Видели их новую модель типа Ф?

Никогда в жизни ей не доводилось слышать про «Пуму-косатку», и теперь она уже мечтает только об одном: как бы поскорее избавиться от докучливого собеседника. Давайте же во имя милосердия предоставим ей такую возможность. На сцене появляется – будем надеяться – оглушительный Автомохвастун, подслушавший последние слова.

– «Пума-косатка»? – вскипает он. – Да ни один нормальный человек не сядет на «П-К», даже ты, Джордж! Брось ваньку валять, дружище! Этот тип Ф так по-идиотски сляпан, что через год окажется на свалке. Слушай, Билл, вот здесь Джордж намеревается выбросить деньги – подумать только! – на «Пуму-косатку» типа Ф!

Пока мужчины кучкуются вокруг, Джейн украдкой ретируется. Ее бросает в дрожь, когда она представляет себе, что с ней случилось бы, выйди она замуж за Автомохвастуна. Она абсолютно права, предположив, что такая участь была бы воистину ужасна.

У домашнего очага

Два фактора доминируют в сфере проектирования, строительства и оборудования дома. Первый – это то, что ни один человек с мире (ни один мужчина и ни одна женщина) не несет никакой ответственности за окончательный результат. Когда хирург удаляет аппендикс, художник пишет картину, адвокат выигрывает или проигрывает процесс, каждый из них лично отвечает за успех или провал. Но дом является плодом объединенных усилий заказчиков, архитекторов, инженеров, электриков и декораторов. Ни один человек не наделяется правом единолично подписать завершенное полотно. Работа в основном делается чрезвычайно разнородной компанией, причем многие едва знают друг друга или хозяев, а отдельные вообще не догадываются о наличии остальных участников. И вот появляется дом, в котором нам доведется обитать, и очаг, на котором кто-то из нас будет стряпать. На первых порах может показаться, что та чудовищная неразвитость, которая наблюдается в квартирном строительстве, связана (хотя бы до некоторой степени) с этой повальной безответственностью. Более того, – и это горькая правда – без малого все достижения в сфере дизайна сводятся к нулю низким качеством производимых работ. История знает кратковременный и благодатный период (1890—1910), когда проекты XX века воплощались в жизнь рабочими конца XIX столетия. Но такие «марочные» дома встречаются крайне редко, и нам остается останавливать свой выбор на жилище либо добротно сооруженном, но скверно спланированном, либо кое-как слепленном по ультрасовременному проекту.

Второй доминирующий фактор – то, что мужчины создавали для женщин такое оборудование, к которому они (мужчины) в дальнейшем не намеревались иметь какого-либо отношения. Все последние достижения в этой сфере появились только потому, что мужчин поставили перед необходимостью (едва ли не в первый раз в истории) пользоваться теми хозяйственными механизмами, которые были ими самими изобретены. Мужчины ухаживали за садом и тогда, когда еще не переступали порога кухни, так появилась машинка для подстригания газона, а в настоящее время – моторная косилка, или автокосилка. Стоило их попросить вымыть посуду – и тотчас возникла самодействующая посудомойка. У женщин недоставало воображения, чтобы придумать для себя такие приспособления. А ленивые и в силу этого более хитрые мужчины выдавали очередную машинку, едва лишь возникала угроза, что их попросят прийти на помощь. С течением времени женщины принялись все более воинственно отстаивать свои права, а посему мужчины стали все более нехотя им помогать. И кто знает, возможно механизация домашних дел продвигалась бы вперед значительно быстрее, если бы женщины не старались выглядеть такими самостоятельными и независимыми. Навряд ли им было бы намного хуже, если бы они смотрелись немного более беспомощными и беззащитными. В нынешней обстановке женщинам приходится довольствоваться электроприборами вместо кухарок и горничных. В комфортабельном доме количество электрических моторов и моторчиков может приближаться к тридцати, и тут само собой напрашивается рациональное решение – собрать весь этот инвентарь и вокруг него возвести дом. Однако на практике сначала сооружается дом, и только потом его набивают всей этой механизацией – пылесос запихивают в шкафчик для обуви, кондиционер вывешивают за окно, а телевизионную антенну пристраивают к трубе, которая ни на что иное не годится.

Итак, не упуская из виду эти два фактора, возьмемся за исследование самого обычного жилого дома людей среднего достатка – начиная от входной двери и заканчивая чердаком. Если мы отворяем входную дверь зимой, через весь дом проносится порыв холодного ветра, потому как воспрепятствовать этому могла бы только вторая дверь, а ее-то и нет. Следовательно, мы тотчас попадаем в прихожую, где совсем некуда деть пальто. Правда, иной раз на стене встречаются крючки, но такой громоздкий скарб, как гардероб, вешалка для шляп или кушетка, покамест не находят себе замены. Вследствие этого в прихожей, где и без того тесно, совершенно негде повернуться, и мы немедленно отмечаем, что детскую коляску сюда уж никак не втиснешь. Коляска имеется, причем существует она не первый год и обязательно снова потребуется, но ни один архитектор или строитель о ней даже не слышал. И вот она заслоняет кухонную дверь или убирается в гараж, где из-за нее нельзя открыть дверцу автомобиля. А дверца с другой его стороны столь же надежно блокирована детскими велосипедами. Да, нужно быть ненормальным, чтобы изобрести в автомобиле двери, открывающиеся наружу! Но при всем том есть еще на свете чокнутые, есть и двухколесные и трехколесные велосипеды, постоянно мельтешащие под ногами. Мимоходом отметим, что номер или название дома скрупулезно замаскированы – в особенности по ночам, а почтовый ящик определенно маловат для газет и журналов, которые планируется выписывать. Возможно, в прихожей окажется особое углубление, предназначенное для коврика для ног, а может, и такового и не будет – тогда мы всенепременно об него споткнемся; и лампочку над крыльцом тоже то ли повесят, то ли нет.

С левой или с правой стороны от входа размещена гостиная, где незамедлительно бросается в глаза камин – зачастую пугающего вида, – предназначающийся для архитектурного оформления электрического или газового обогревателя. Мы тотчас понимаем, что это символ давным-давно ушедшего образа жизни. В зимнее время года вся жизнь дома протекала у камина, в котором горели поленья или брикеты торфа, тут было средоточие тепла, света, задушевных бесед. Дедушки и бабушки располагались в уголках за выступами, родители – по обе стороны камина, дети и собаки – напротив; дальние родственники устраивались подальше, а самые дальние – и вовсе далеко. Готовясь обнаружить свою непререкаемую власть или выказать свою мудрость, отец семейства должен был встать спиной к каминной решетке, заложив руки под фалды сюртука. Исключительно в такой позиции он мог лишить наследства сына-мота или выгнать из дому пренебрегшую добродетелью дочь. В давних семейных традициях всегда имелся определенный жизненный центр, власть и старшинство были в точности разделены и каждый знал свое место (в буквальном смысле слова). В Британии и Соединенных Штатах Америки (где уголь стоит дешево) традиция эта сохранилась дольше, нежели в Европе, где население исстари отдавало предпочтение закрытым печам. Каждый год английские фирмы тщетно предлагают для продажи в Европе электрические печки, в которых мелькающие алые блики создают искусственные эффекты огня в камине; эти предметы неплохо раскупают в туманном Альбионе, но они никого не умиляют в странах, где живой огонь знали лишь в средние века. Но конец открытому огню в Соединенном королевстве и США положила не любовь к центральному отоплению, а отсутствие домашней прислуги. Пока отыскивались люди, согласные носить тяжелые ведра с углем из погреба к камину, отыскивались и те, кто согласен был им за это платить. Но когда нельзя было это сделать чужими руками, оказалось, что носить уголь вверх на три лестничных пролета не так-то легко. Сейчас у всех у нас центральное отопление, и камин уже никому не нужен. Тем не менее он нередко остается в доме – бездействующий реликт старых времен.

В настоящее время гостиная перестала быть пространством вокруг камина. Она представляет собой крошечный театрик, центром которого является телевизор. Стулья расставляются, как в кино, и их прибирают только к прибытию гостей, а верхнее освещение заменяют несколько торшеров – на тот случай, если какому-нибудь оригиналу вздумается почитать. Однако архитектура остается индифферентной к унылым обстоятельствам нашего существования. Вряд ли где-либо обнаружишь альков, куда можно пристроить мерцающий экран. Телевизор, как и радиоприемник, остается излишеством, препятствием в жизни семьи, которая как и прежде (теоретически) скапливается вокруг камина. Нет ни одного плана гостиной, где бы телевизор (или по крайней мере экран) занимал полноправное место, в былые времена принадлежавшее камину. Заметив это, оглянемся окрест и посмотрим, как наше реальное бытие сказывается (или не сказывается) на меблировке. Мы откроем, что на стенах отсутствует планка для картин – декораторы викторианской эпохи полагали (и совершенно верно), что на стены надо будет что-нибудь вешать. С тех пор наши нужды не претерпели никаких изменений, только нынче приходится буравить штукатурку и бетон дрелью, а затем забивать деревянные клинья, портя стены и предвкушая потенциальные острые ощущения, если сверло натолкнется на спрятанную электропроводку. И ни один строитель никогда не попробовал одолеть это неудобство элементарным способом: берется деревянная планка и заделывается вровень с поверхностью стены на определенном расстоянии от потолка. В плане комнаты также нет и карнизов для штор, которые приходится пристраивать позже, – а значит, вновь что-то приколачивать, буравить, сызнова разводить грязь и кавардак. Но если архитектор не предусмотрел подвеску портьер, то электрик, напротив, не упустил из виду надобность в торшерах, пылесосах и телевизорах, но в последнюю минуту все испортил, разместив бесчисленные и непередаваемо разношерстные розетки вровень с полом, где их легче всего повредить. Похожие изъяны повстречаются нам и во всех прочих комнатах, но говорить о них мы больше не будем.

Столовая, то есть помещение, где обедают, как правило находится рядом с кухней. Нередко в общей стене есть окошко для подачи блюд; устройство чрезвычайно полезное, если, как было заведено в эдвардианскую эпоху, по ту сторону мельтешит домашняя прислуга. Однако там, где хозяйке приходится полагаться лишь на собственные силы, ей в значительно большей степени пригодилась бы дверь – а так надо каждый раз идти в обход через прихожую. Все это принуждает ее использовать столик на колесиках – в таком случае хотя бы одна рука свободна, и можно отворять и затворять нескончаемые двери. Столик преданно служит хозяйке, но вот куда его деть, когда надобность в нем отпадает? Он стоит где-либо на кухне, мешая открывать дверцу шкафа, или же попадает в такое место, где все об него спотыкаются. Но если вместо окошка все-таки проделана дверь, а в руках у вас поднос, отворять ее доводится задним местом и нет никакой возможности утаить от гостей кухонный кавардак. В столовой надобно иметь место для скатерок, салфеток, столешников, вин, штопоров, пепельниц, свечей и столовой посуды. Такого хранилища в наличии нет, и по необходимости, которую архитектору следовало бы принять во внимание, в столовую водворяется громоздкий сервант. Он нарушает пропорции комнаты, каковы бы они ни были, и препятствует движению людей вокруг стола. Общая площадь пола за исключением места, захваченного сервантом, дает нам ясное представление о форме и размерах стола. Стол может быть длинным, круглым или овальным (только не квадратным!), а вокруг него располагаются шесть или двенадцать стульев. В безукоризненной столовой (полной антитезе типичной столовой) план составлен заблаговременно с учетом определенного числа стульев.

Но вот настал черед подойти к самой важной проблеме: к домашнему очагу. Кухня является рабочим местом домашней хозяйки, местом, где она имеет возможность в полной мере проявить и богатство воображения, и домовитую бережливость, все свое умение и искусство. Это – поле битвы, на котором она обязана либо победить, либо потерпеть поражение. Представим себе, что мы там очутились именно в то мгновение, когда нагруженная сумками хозяйка возвратилась из магазина. Она входит через заднюю дверь, и мы тотчас подмечаем первый изъян планировки кухни. Ведь нашему времени присуща одна особенность – обилие оберточной бумаги. Ради гигиены и барышей бумажных фабрик абсолютно все на свете – начиная с хлеба (питательность которого ничтожна) до яиц (неизвестно когда отложенных арестантками птицеферм) – обязательно должно подвергнуться упаковке в картон или бумагу, в целлофан или фольгу. За день скапливается такой ворох бумаги, что смотреть жутко. Но оказывается, что никто не соизволил подумать, куда все это девать. Запихнув бумагу в мешочек, подвешенный за дверью, а покупки – в холодильник или в шкаф, хозяйка поворачивается к тому, что является средоточием ее бытия: к Раковине… Лет пятьдесят назад под этим понятием подразумевалось удлиненное корыто из желтоватой обливной глины, пристроенное под краном достаточно низко для того, чтобы можно было наполнить ведро водой. По бокам раковины имелись желобки (сейчас их можно увидеть на белых тарелках, экспортируемых исключительно в Канаду), и в ней был сток и затычка. Когда наступала пора мыть посуду, в первую очередь ставили чайник, а вслед за тем наливали кипяток пополам с холодной водой в облезлый эмалированный тазик, установленный в раковине. Но те времена уже давным-давно канули в Лету. Победный Марш Прогресса произвел на свет второй кран (из которого идет горячая вода) и до неузнаваемости изменил внешний вид и форму раковины. Поначалу она сделалась белее и глубже, потом засверкала нержавеющей сталью, неровные деревянные доски для мокрой посуды трансформировались в глянцевый металл или яркую пластмассу, а старые деревянные сушилки были заменены на новые – из металла и пластика. Но вот что странно – давнишний тазик (нынче тоже пластмассовый) остался в полной неприкосновенности; небольшой тазик, помещенный в глубокую раковину. Неясно зачем? Однако двойные раковины в домах все еще исключение, а пластмассовые тазики – повсеместное явление. Но и в двойной раковине кое-чего недостает – как и встарь, хозяйке приходится вставлять конический продырявленный ковшик, чтобы скидывать туда остатки еды с тарелок и заварку из чайника. В противном случае сток может засориться – проектировщик раковины должен был бы это предусмотреть. Но почему никто не попытался сделать раковину завершенной, чтобы она не испытывала потребность в различных пластмассовых аварийных устройствах? Отчего бы при проектировании раковины не предусмотреть столь нужную сеточку? Правда, в настоящее время в продаже появилась сеточка для помоев, но как нестерпимо долго она пробивала себе дорогу! За всю историю домашнего хозяйства редко доводилось сталкиваться с подобным игнорированием вещи, которая многим людям так необходима и отнимает у них так много времени.

Отойдя от раковины и осмотревшись по сторонам, нельзя не прийти к заключению, что викторианская кухня, оснащенная моечной, кладовкой и ледником, плитой и котлом для воды, стенными шкафами и угольным погребком, по меньшей мере, полностью соответствовала своему предназначению. А в нынешней кухне все навыворот: плита и кипятильник, холодильник и машина для мойки посуды – все эти разномастные предметы впихнуты в помещение, никогда не имевшее определенного плана. Надобность в кухонном инвентаре еще можно было предугадать, но форму и размер его составных частей предвидеть было совершенно невозможно: предметы постоянно преображались. Вот почему кухня не только не спланирована загодя – она всегда обставлена кое-как, и в ней господствует непроходящий беспорядок. Кухонными шкафчиками она оборудована, но по своей емкости шкафчики эти не идут ни в какое сравнение с кладовками, которыми пользовались наши родители. Холодильник – нужная вещь, но в него войдет лишь мизерная доля тех продуктов, которые держались бы в леднике, если бы таковой тут имелся. Для пылесоса и гладильной доски место не предусмотрено, а о том, как спастись от жары и кухонного чада, если потребуется, никто даже не задумывался. Давайте посмотрим правде в глаза: кухня находится в состоянии поистине ужасающего хаоса, и если приходится завтракать где-нибудь в углу, то дело хуже некуда. Если же в наличии имеется еще и третья комната (которую называют либо маленькой столовой, либо – кабинетом), она, как правило, оказывается самой жаркой или самой ледяной во всем доме и почти всегда пустует, за исключением тех редких случаев, когда кто-то из домочадцев удерет туда от телевизора. В США ниже первого этажа нередко сооружают подвал, где кроме отопительного котла есть мастерская и комната для игр – в первой забавляются мужчины, во второй – дети. В Британии зачастую отсутствует и то, и другое, вследствие чего инструменты и игрушки раскиданы по всему дому. Во всем, что относится к комнатам для игр, Америка до сей поры удерживает первое место в мире.

Основная проблема в комнатах первого этажа – поддержание надлежащего порядка. Не вызывает никакого сомнения, что небрежность сводит к нулю все труды декораторов, все старания, потраченные на выбор обоев или ткани для штор, – гость все равно увидит один лишь кавардак. Наиболее стесненные в средствах викторианцы все же находили выход из положения: у них была особая гостиная, порог которой переступали только в торжественных случаях – к примеру, если дом посещал сам викарий. Гостиная постоянно содержалась в исключительном порядке, как того требовали общепринятые нормы, но этот ледяной и почти всегда пустующий храм отнимал у людей столь нужное им место, уменьшая полезную жилую площадь и без того тесного дома. Хотя таких промахов мы больше не совершаем, нам приходится за него расплачиваться: кухонный беспорядок распространяется по всем смежным комнатам. В одном и том же месте мы и работаем, и разговариваем, принимаем гостей и строчим письма, делаем уроки и развлекаемся, играем на рояле и проводим шахматные турниры. Все это объединяется в непрерывный процесс, и при каждой смене рода деятельности сор и бедлам от прежних занятий остается в наследство вновь прибывающим. Многие так и живут в условиях неискоренимого хаоса, теряя драгоценное время на поиски ножниц или поваренной книги, карандаша или ленточки. В доме у них, как в рундуке у боцмана: все под рукой и ничего нельзя найти.

Рано или поздно Большая Энциклопедия Аккуратности обязательно будет написана. В нее войдут статьи о теории и практике, библиография, примечания, приложения и алфавитный указатель. Там, со ссылками на исторические примеры, будет растолковано, что поддерживать порядок гораздо легче, когда достаточно места, когда имеются чердаки и стенные шкафы, пристройки и подвалы. А с помощью анализа конкретных ситуаций и материалов обстоятельных интервью будут приведены доказательства того, что наиболее квалифицированные рабочие не начинали работать, не подметя пол вокруг своего рабочего места и не разложив весь свой инструментарий в привычном порядке. Разумеется, можно возразить, что идеальный порядок появляется именно в ограниченном пространстве. Когда приходится жить в палатке или в кубрике, никуда не деться от наведения буквально корабельного порядка. И что бы ни потребовалось (от авторучки до автомата), все за несколько секунд находишь в абсолютной темноте. Это наводит на мысль, что аккуратность – неизменная попутчица деловитости и проворства. Но так ли это на самом деле? Кое-какие виды деятельности тесно связаны с постоянным ажиотажем и кавардаком. За кулисами театра и в павильонах телестудии вечно сам черт ногу сломит. Нужно еще иметь в виду, что у английского столяра или ученого-экспериментатора нет ничего общего, к примеру, с китайским резчиком по дереву. Китаец занимается вырезанием самых замысловатых фигурок прямо на шумной улице, где снуют разносчики с лотками, играет детвора, толкутся собаки и домашняя птица. И кантонская джонка, ни в коем случае не копирующая блеск английского линкора, при всем том приносит своим хозяевам доход и удачно пристает к берегу. Дело в том, что аккуратность сама по себе практически не так уж и нужна, она просто благотворно действует на человека, принося ему эстетическое и психологическое удовлетворение.

Что подразумевается под аккуратностью? Это означает, что все вещи не бросаются в глаза и вместе с тем находятся под рукой. Это означает, что у любой вещи есть свое место и каждая использованная вещь помещается туда естественным образом, а не вследствие неожиданного аврала. Порядок во многом зависит от присутствия ящиков, шкафов и прочих подсобных помещений, и если таковых не имеется, то многие вещи в буквальном смысле слова не находят себе места. Не только детская коляска и столик на колесах, но и чемоданы и клюшки для гольфа могут стать бесприютными странниками. Такая же участь грозит складным стульям и большим пластмассовым игрушкам. А поскольку места у них как не было, так и нет, требования убрать их на место теряют всякий смысл. Архитектор, настолько сокративший подсобные помещения, может попробовать оправдаться тем, что ему, дескать, удалось выгадать несколько лишних метров для гостиной. Но какой от этого прок, если половина жилой комнаты преобразуется в кладовку? Эстетическое впечатление, производимое на нас домом, зависит от порядка не меньше, чем от красоты; а порядок, в свою очередь, находится в прямой зависимости от площади подсобных помещений. Возможно, есть доля истины в утверждении, что ни в одном доме лишних шкафов нет. Что же тогда говорить о домах, начисто их (шкафов) лишенных? Ежели, не приведи Господь, мы окажется обитателями именно такого, «бесшкафного», дома, то должны будем сделать выбор: постоянный беспорядок или жестокое уничтожение. Тем не менее я не хочу сказать, что площадь стенных шкафов сама по себе обеспечивает порядок. Судя по всему, некоторые люди живут гораздо счастливее среди полнейшего бедлама. Вместе с тем, возникает вопрос о порядке в самих шкафах. Если все рассовано по разным углам, это еще вовсе не означает, что необходимую вещь можно будет отыскать.

А теперь мы поднимемся наверх – разумеется, если нам это будет позволено. Правда, современное жилище довольно часто полностью помещается на одном этаже; скорее всего, это естественная реакция на дефицит приемлемых участков. Предстоит еще осмыслить, какое воздействие это может оказать на психику детей. Быть может, и впрямь в доме без лестницы вырастут нечестолюбивые люди? Быть может, правы и те, кто уверяет, что из-за отсутствия перил, по которым можно съезжать, молодежь лишится храбрости. Лишь одно не вызывает никакого сомнения: первое в жизни карабканье по лестнице для большинства карапузов – громадная победа. Впрочем, столь же бесспорно и то, что именно по этой причине двухэтажные дома по сей день – скорее правило, нежели исключение. А средоточие второго этажа в Британии представляет собой единственная ванная комната и (вероятно) отдельный туалет. Существуют страны, где своя ванная комната есть при каждой спальне, но Британия, к сожалению, к их числу не относится. Невзирая на то, что мы являемся жителями грязнейшей в мире страны, мы совершенно спокойно ждем своей очереди вымыться. И когда наша очередь в конце концов подходит, мы обнаруживаем ванну – своеобразный сантехнедоносок, который принял, по всем признакам, постоянную и навсегда застывшую форму. В США ванны попадаются значительно чаще, чем в Британии, но тут выигрыш в чистоте уменьшается из-за утрат в величине. Американская ванна сотворена на основе какой-то пуританской традиции, потому как в ней можно только сидеть, но не лежать. Опрятность не может служить оправданием для чрезмерной роскоши! Но создатель английских и американских ванн о существовании мыла не подозревал изначально. По его представлениям, людям вполне хватит ванны, и они, чистюли этакие, не имеют никакого права требовать чего-то еще! Но мыло однако же нам потребовалось, и это обстоятельство вызвало к жизни всевозможные мыльницы и полочки для губок, которые примащиваются к ванне более-менее изобретательно и сноровисто. Тем не менее все подобные сооружения зачастую оказывались никуда не годными. Понадобились усилия целых поколений, чтобы породить ванны, рассчитанные на применение мыла. А вот в сфере душа до сей поры колоссальное количество нерешенных проблем. Обычно краны размещены так, что регулировать температуру воды может только тот, кто уже стоит под душем, и ему достается незавидная роль подопытной морской свинки в собственных экспериментах. А если из душа течет кипяток, то вы даже завернуть эту штуковину второпях не сумеете. Правда, американцы придумали стеклянные загородки вокруг душа, которые как минимум предупреждают наводнение в ванной. Но шкафчик с зеркалом, где мы храним шампуни и крем для бритья, и посейчас торчит на стене, привинченной болтами. Сдается, можно было предугадать, что шкафчик такой потребуется, но мало кто додумывается встроить его в стену.

Пора, однако же, немножко отвлечься и вспомнить об электропроводке. В Америке нам особенно часто доводится слышать о воинствующем индивидуализме, а на деле сталкиваться с мирной сговорчивостью. Тем не менее воинствующие индивидуалисты имеются и там, и у нас. Я нисколько не сомневаюсь, что все они, за небольшим исключением, электрики. Самые новомодные картины или песни частенько очень трудно отличить друг от друга, тогда как всякий электрический выключатель представляет собой единственное в своем роде произведение искусства. Давайте вообразим для наглядности, что европеец, пребывающий в гостеприимном американском доме, решает отдохнуть в отведенной ему спальне. Разумеется, дело происходит вечером. Пожелав спокойной ночи хозяину, который отправляется прогулять собаку, гость без каких-либо затруднений отыскивает свою комнату, напевая себе под нос (а почему бы и нет?) веселенькую мелодию. Поскольку в комнате темно, он пробует нащупать выключатель, ожидая обнаружить его возле двери, приблизительно на высоте плеча и с той стороны, где дверь отворяется. Однако никакого выключателя ему найти не удается – ни на ощупь, ни при свете из коридора. Мало-помалу гость продвигается вглубь комнаты, но внезапно дверь сама собой закрывается, и он оказывается в кромешной темноте. От страха он забывает о выключателе и панически ищет дверь. На сей раз он умудряется оставить дверь чуть-чуть приоткрытой и пускается на разведку в другую сторону. Выключателя здесь тоже нет, но зато он нежданно-негаданно наталкивается на что-то, напоминающее старинную китайскую вазу, и конвульсивно сжимает в объятиях холодный фарфор, ощущая на своей шее прикосновение какой-то слишком уж шелковистой бахромы. Эта штуковина оказывается торшером, и ей бы следовало иметь рядом с лампочкой выключатель, однако там даже взяться не за что. Разведка продолжается, сопровождаемая толчками и ударами, которые на какое-то время прерываются, в силу того что путешественник наскакивает на спинку кровати. И тут ему приходит в голову, что над изголовьем должна быть лампочка для чтения. И действительно, лампочка такая имеется, только… без выключателя. Гость решает начать все заново, но теперь он проникает в ванную комнату, где, безусловно, еще темнее, но по крайней мере не так много вещей попадается под ноги. Поскольку зеркало там обязательно должно быть освещено, нужно набраться терпения и все будет тип-топ. Методическое прощупывание выявляет в ванной комнате все что полагается и еще кое-какие предметы роскоши, которые нам и не снились, – одним словом, все, кроме выключателя. Присев на край ванны, гость на ощупь исследует чрезвычайно интересную серию кранов и рычажков. Вот один, вроде бы не такой, как остальные; возможно, это и есть вожделенный выключатель? От слабого прикосновения к этому рычажку на гостя в мгновение ока низвергается настоящий тропический ливень. Скинув промокший пиджак и выжимая волосы, повергнутый в трепет гость трезвонит, как ему представляется, в звонок для прислуги. Комната тут же освещается лампой дневного света, пристроенной над зеркалом.