Текст книги "Законы Паркинсона"

Типичные промахи, которые делают нынешние женщины, в какой-то степени являются итогом борьбы представительниц прекрасной половины человечества за свободу в начале нашего века, но, с другой стороны, они представляют собой плоды воспитания. Как правило, девочки учатся в школах и колледжах, где преподавание ведут наставницы, преимущественно (хотя имеются и исключения) не бывшие замужем. Так что с точки зрения формального образования их обучают жизни люди, в данном вопросе практически совсем несведущие. В подобных случаях учительница, сделавшая блестящую деловую карьеру, – ужасная угроза для мужчин, поскольку она восстает против их привилегий и ведет борьбу за равенство мужчин и женщин. Более благоразумный и лучше знающий жизнь преподаватель внушил бы девушкам, что в таком равенстве ничего хорошего нет и что самый лучший образ действий – полное внешнее повиновение, которое обычно и обеспечивает жене неограниченную власть. Если бы хоть одна школа учила этому, у всех ее выпускниц не было бы отбоя от претендентов на их руку и сердце, и уже одно это сделало бы пример достойным подражания. В этом смысле любопытно отметить, что несколько наиболее серьезных колледжей для девушек прибегли к услугам профессоров-мужчин. Во всяком случае, такой почин более прогрессивен, нежели традиция, согласно которой весь преподавательский состав колледжей совместного обучения укомплектован (а это еще бывает) старыми девами обоего пола. Если в войне между мужчинами и женщинами ожидается перемирие, то к нему приведет, возможно, то, что женщин выучат оставаться самими собой.

Автомобильность

До сей поры мы придерживались романтической традиции, принимая за аксиому, что брак соединяет преимущественно мужчину и женщину. Однако при всем том чисто хронологически змей укоренился в Эдеме задолго до появления первой супружеской четы. Не вызывает никакого сомнения, что в образе змея поэтическая символика укрывала автомобиль, и современному Адаму вменяется в обязанность приобрести машину раньше, чем думать о женитьбе. А точнее: не обзаведясь машиной, он вообще никогда не обзаведется женой. Данное биологическое явление логически объяснимо, но в нем наглядно сформулировано инстинктивное наследие Дикого Запада. Ковбоя, этого нетленного героя американской мифологии, невозможно отделить от его скакуна. Безлошадный ковбой – уже не ковбой. Без верного мустанга он просто прекращал свое существование. Вскочив в седло, он получал преимущество перед любым фермером. Спешившись, он уступал даже малому ребенку. С течением времени верховая лошадь превратилась в карету, карета – в автомобиль, но традиция пережила все: пеший мужчина совсем не мужчина.

Классическая работа по автомобильности («Яростные колесницы») была написана Джоном Китсом относительно давно (в 1953 году), и присовокупить к ней, видимо, нечего. Впервые автомобиль появился в том виде, в каком он нам знаком, с 1895 года. Это был «панхард» Левассера, от которого происходят все современные автомобили. Его не ахти какую схемку накропала шайка деревенских лудильщиков, чьи дилетантские устройства доныне пользуются известностью. На ранней стадии в автоиндустрию вступили мистер Генри Форд и мистер Р. Олдс, превратившие Детройт в то, чем он в настоящее время является. Массовое производство автомобилей началось примерно с 1903 года, и с той поры они сделались олицетворением нашего образа жизни. Все мы действуем автомашинально, хочется нам этого или нет. У нас нет никакого выбора. Ведь мы обретаемся в мире, где автомашинальность приобрела статус закона и никакой другой образ жизни просто немыслим. Так, жить без машины в Лос-Анджелесе вряд ли было бы возможно. Вообразим себе для большей наглядности, что Перри Мейсон располагает лишь велосипедом, а Пол Дрейк имеет в своем распоряжении только общественный транспорт. Делла Стрит, взяв телефонную трубку, сообщает Перри, что его клиент, Фрэнк Уиттеринг (который ошибочно обвинен в совершении убийства и в данный момент находится в бегах), застрял в мотеле в Диснейленде, а его подружка, Диана Дитерс, намеревается совершить самоубийство на другом конце города. «Спешим на помощь, – отвечает Перри. – Ничего не предпринимайте до тех пор, пока не прибуду я или мистер Дрейк». Швырнув трубку, он заявляет, что действовать надо немедленно. Ему во что бы то ни стало нужно переговорить с Фрэнком, пока того не сцапал прокурор. «А вы, Пол, берите эту девчонку, пока она не засунула голову в газовую духовку». – «Хорошо, Перри, – говорит Пол. – А как мне до нее добраться?» – «Спросите у Деллы, она в курсе», – бросает Перри, оседлав свой велосипед.

Само собой разумеется, что на Деллу можно положиться, и расписание уже у нее в руках. «Лучше всего немного проехать автобусом, он останавливается всего в двух кварталах от нас. Правда, один уже ушел, а следующий придет только через пятьдесят пять минут. В Глендейле нужно пересесть на другой автобус до Сан-Марино, если он ходит по субботам. Эта девушка живет на полпути между Пасадиной и Сьерра-Мадре – четыре мили у любую сторону.

– А туда ходит автобус из Сан-Марино?

– Вряд ли. Видимо, придется идти пешком».

Перри находится в более выигрышном положении – ему надо лишь немного поддуть спустившую заднюю шину. И вот он уже на полных парах несется вперед; преодолеть ему предстоит всего лишь каких-нибудь шестьдесят пять миль. Это все ему проще пареной репы, если бы не пришлось плестись на своих двоих в гору близ Буэна-парка. Здесь его задержали за бродяжничество, он потерял два часа на объяснения и прибыл в диснейлендовский мотель только под вечер. Фрэнк уже сидит в тюрьме, а Перри снова заключают под стражу – на сей раз за отсутствие фонаря на его велосипеде. А Пола Дрейка различные автобусы доставляют то в Бербанк, то в Торренс или в Санта-Монику, пока он, наконец, отчаянно не застревает где-то возле пляжа Редондо. О самоубийстве Дианы он узнает по радио. И лишь через много дней Перри Мейсону, возможно, удастся завершить расследование, подытожив его следующей фразой: «Так закончилось дело Детектива-безавтомобильщика». Отсутствие автомобиля до такой степени задерживает защитника, что новая драма разыгрывается при расследовании предшествующей – прокурор поспевает выиграть дело, пока адвокат добирается до зала суда. Таким образом, это дело было проиграно загодя, а точнее, в данном случае оно не успело даже начаться.

Автомобиль – это не просто средство передвижения, но и образ жизни. Начнем с того, что им вызваны к жизни нынешние предместья и «загороды», ставшие местом обитания большинства служащих. Подразделяются они на два вида: кто-то едет на автомобиле от дома прямиком до места службы, тогда как другие добираются на автомобиле только до ближайшей станции, а дальше едут поездом. Но в любом случае без автомобиля не обойтись. Безусловно, такой образ жизни возник еще в эпоху паровозов и экипажей, запряженных лошадьми. Однако именно автомобиль сделал достоянием миллионов то, что было участью лишь немногих избранных. И социальное расслоение этих миллионов находится в прямой зависимости, грубо говоря, от расстояния между домом и конторой. Более далекие загородные дома размещены в сельской местности, и их хозяева занимают достаточно высокое положение для того, чтобы начинать свой рабочий день позднее. Вот почему многим доводится каждый день проезжать от десяти до шестидесяти миль, преодолевая ту же дистанцию в обратном направлении после окончания работы. Этот образ жизни отражается и на административных затратах, и на объемности газет, на радиопрограммах и на придорожных рекламных плакатах. Но сейчас нас интересует другое, а именно: общественная жизнь двигается из города в предместья, что чревато последствиями, которые не всегда предусматриваются. И, вероятно, легче всего ускользает от внимания то обстоятельство, что этот образ жизни подрывает давние устои. Ведь с незапамятных времен так повелось, что человек живет среди соседей, занимающихся тем же (или почти тем же) делом, что и он сам.

Известно, что в старейших на нашей планете городах всегда были (а кое-где сохранились и до сих пор) кварталы, улицы и кафе, по традиции уготованные для безымянных газетчиков, эскулапов, швецов или живописцев. В Париже имеется Латинский квартал, в Лондоне – Харли-стрит, Флит-стрит, Сэвил-роу или Челси, в Нью-Йорке – Уолл-стрит и Гринич-Виллидж. Это все в прошлом (или в настоящем) районы, где обитали (или обитают) люди, которых объединяют общие интересы, завсегдатаи одних и тех же мест. Сотрудничество и конкуренция способствовали совершенствованию мастерства математиков, художников, лицедеев, музыкантов, ученых, жуликов, книготорговцев и адвокатов. Люди эти, как правило, трудились там же, где и жили, бывали в той же церкви и посещали те же концертные залы, неистово дискутировали за столиками тех же таверн или кафе. Их жизнь фактически и была жизнью города. Как несходно с этим то бытие, которое породили пригородные поезда: скажем, ветка от станции Ватерлоо до Уилда. Люди бедные – младшие клерки или поэты – обычно едут не дальше Кройдона. Те, кто побогаче, выходят из вагона в Сандерстеде или Уорлингеме. Купе первого класса пустеют в Окстеде, а настоящих толстосумов дожидается личный «роллс-ройс» с шофером где-то возле Иденбриджа. Однако данное пространственное расслоение зиждется не на профессиях, а на величине доходов. Безусловно, у всех состоятельных людей по меньшей мере один общий интерес обязательно сыщется. Но люди, живущие за пределами города, отличаются друг от друга во всех отношениях, роднит их только лишь размер заработка. По вечерам адвокаты, инженеры, профессора и оперные примадонны разъезжаются во всех направлениях, преодолевая расстояния, прямо пропорциональные их семейным ситуациям и доходам. Водворившись в понравившемся ему предместье, архитектор открывает, что его ближайшими соседями являются высококвалифицированный бухгалтер, букмекер, помощник директора банка и чиновник министерства торговли. Его коллеги архитекторы рассеяны вокруг Лондона во всевозможных направлениях и на различных расстояниях, и, если ему захочется с кем-нибудь из них провести вечер, ему придется проделать весьма сложный и петлистый путь по пригородным шоссе. С соседями он может разговаривать о садоводстве или играть в бридж, но все интеллектуальные стимулы в интересующей его сфере ему доведется выуживать скорее из специальных журналов, нежели извлекать посредством личного контакта. Жизнь в предместье разнится от городской жизни тем, что она разъединяет людей одной профессии.

Да, в определенном смысле автомобили убили город. Более того: в некотором смысле они убивают и сельскую местность. Жизнь в деревне затихает, когда все ее жители отправляются на ярмарку в ближайший городишко. Обычно такой городишко становится либо придатком большого города, либо обретает собственное значение. Предместья раздаются, занимая извечную сельскую местность, связывая промышленные центры, которые некогда имели определенные границы. Они расползаются и ширятся, абсолютно одинаковые, аморфные, безличные, и создается впечатление, что им не будет конца. Жизнь их обитателей имеет свои плюсы, свои чисто житейские удобства. Предместья сравнительно чище, спокойнее и тише, детский садик или школа находятся неподалеку. Ко всему прочему, там еще не привилась коррумпированность власть имущих, из-за которой в большом городе жизнь стала просто нестерпимой. Принимая во внимание эти преимущества, нужно признать, что предместья являют собой компромисс между жизнью городской и деревенской, но крайне чужды и той, и другой. Вот почему к предместьям никто не относится с тем патриотизмом, с которым жители во времена оны относились к своему городу или деревне. Во-первых, обитатели предместий слишком непоседливы, и у них напрочь отсутствует устойчивая привязанность к какому-либо определенному месту. Работая в Лондоне, Чикаго или Бостоне, они живут в Суррее, Индиане или Нью-Хемпшире. И если им и свойственно хранить верность чему-то менее громадному, чем вся их родная страна, то это автомобили той или иной марки, по отношению к которой они никогда не совершат предательства. Ибо от автомобиля зависит все их существование. Если у них есть хоть малейший шанс приехать на нем в город, они всенепременно так и сделают, невзирая на гигантские заторы на улицах и на катастрофичную нехватку стоянок. Тотальное умопомешательство на скорости в аккурат и приводит к глубокому застою. Автомобильная недвижимость – специфическая черта городской жизни, и люди оказываются в критическом положении, когда все в одни и те же часы пик устремляются в предместья. Расплодив предместья и угробив города, автомобиль на этом не остановился и произвел на свет продолжительные уик-энды и краткие отпуска, собственные катера и лыжные базы. Все эти забавы находятся в тесной связи с автомобильностью. Без машин они никогда не возникли бы, и без них же, родимых, долго не продержались.

Как только появился автомобиль, необходимой для дома пристройкой стал гараж. Раньше, когда пользовались каретами, нельзя было обойтись без каретника, сбруйной и конюшни – и все это размещалось поодаль от дома. Лошади притягивают мух, так что подобное разъединение было вполне оправданно. К тому же оно не создавало никаких неудобств: карету или верховую лошадь подавали к подъезду в точно указанное время. Экипаж ставили в каретник, привычно сохраняя определенное расстояние от дома; до известной степени это обыкновение поддерживала боязнь перед пожарами. С архитектурной точки зрения, гараж всегда был излишеством, о котором вспоминали в самый последний момент; и по сей день это почти всегда дает о себе знать; чтобы добраться до гаража, приходится со спринтерской скоростью одолевать расстояние в двадцать ярдов под проливным дождем. Современные архитекторы, бездумно подражая в этом смысле своим предшественникам, жившим в XIX столетии, все же упускают из виду эту деталь, бесспорно необходимую и полезную: porte-cochere33
  Въезд для карет (франц.).


[Закрыть], или, как его теперь именуют, въезд для машин. И если мы столь тщательно опекаем свой автомобиль, то никакого особенного альтруизма не будет, если мы так же побеспокоимся и об автомобиле нашего гостя. Остается лишь тешить себя надеждой, что в доме XX века на костюм вашей гостьи не будет падать снег, а ее авто (за неимением лучшего) не поставят на самый солнцепек. Но как бы страстно мы ни надеялись, наши чаяния вскоре пропадут даром. Логически думать в данном случае мы не умеем, и каждый новый дом оказывается не более чем вариацией того, что уже давным-давно имелось в наличии, и первостепенное его назначение – рекламировать изобретательность архитектора и льстить амбициям хозяина. Даже там, где гараж на плане прилегает к дому, двери между ними отчего-то нет, так что порой владельцу все-таки приходится пройтись под дождем. А наши гости, перед тем как отправиться восвояси, могут заметить, что автомобиль раскален, как духовка, или же сиденья в нем насквозь измочены, потому что кто-то позабыл поднять оконное стекло. Для самих себя (в качестве водителей) мы сделали чрезвычайно мало, а уж для других – и того меньше.

Предполагается, что во всякий довольно вместительный дом можно позвать компанию на коктейль. Положим, что места достаточно для шестидесяти человек, стало быть, на такое число нам и надо рассчитывать. Согласно этому наше радушие обязано распространиться, к примеру, на сорок автомобилей. Как они должны подъезжать, отъезжать и где их все поместить? Существуют такие дома, где транспортная проблема скрупулезно исследована, досконально обсуждена и блистательно решена. Однако гораздо более многочисленны дома, где проблему эту полностью проигнорировали, не стили на самотек. Подобные просчеты приводят к тому, что в самый разгар веселья слышатся отчаянные и все портящие призывы: «Владельца машины марки «Форд» номер 72384 убедительно просят…» и т. д. Или же мы замечаем, как взмыленный хозяин дома переходит от группы к группе, выясняя, кому принадлежит серый «Ягуар». «Сдается, на нем приехала Бренда – нет-нет, припоминаю, у нее сейчас «мини». – «Эй, кто-нибудь, скажите, ради Бога, чей это «Форд»? Льюису нужно укатить пораньше, а он не может пробиться… Слушай, Сэм, это не твой «Форд» в аллее? Нет? Но разве такое возможно, чтобы это была ничейная машина?» и т. д., и т. п. И вся эта суматоха и маета – следствие первоначальной погрешности в проектировании. Поскольку дело имеет касательство к предместью, без автомобиля тут не обойтись. Приспосабливаясь к тому, чтобы жить с ним рядом, мы должны и ему дать возможность жить вкупе с нами. Он лучше себя ведет, когда о нем заботятся, и, само собой, оскорбляется, если его надобности не учитываются. В домах будущего автомобиль – важный субъект, а гараж для него не времянка, а загодя внесенное в план крытое строение, где он мог бы рассчитывать на культурный отдых.

В классическом фолианте Спикторского «Экс-урбанисты» («Экс-горожане») дано описание того, с каким видом нужно вести «джип» к пригородной станции, чтобы все считали, что в это самое время «кадиллак» отвозит детей в школу. Тем самым автор обращает наше внимание на многоавтомобильную семью. Второй автомобиль – для жены – является только шагом на пути к третьему автомобилю – для отпрысков, а это уже ввергает нас в проблему, называемую «проблемой -надцатилетних». Данная проблема вызвана не столько Психологией Подростков, сколько указанным феноменом многоавтомобильничества. Родители нехотя приобретают автомобиль № 3, потому что рассчитывают свободно распоряжаться автомобилями № 1 и № 2. А как только приобретение сделано, подростки начинают вести свою собственную жизнь. Вследствие этого появляются проблемы уже не психологические, а транспортные. Чтобы в этом разобраться, давайте сопоставим наше общество с тем, в котором когда-то обретались наши предки. В их мире, как правило, главенствовали моральные установки среднего класса. При королеве Виктории и президенте Линкольне имелся длиннющий и постоянно увеличивающийся список действий, на которые налагался запрет, в особенности – по субботам. День Господень был расписан до мелочей, и в этом строгом расписании домашние молитвы и церковные службы сопровождались раз и навсегда введенными моционами и церемониалами. Цилиндры приподнимались в степенном приветствии, а церковные колокола звали прихожан к молитве. Изобильная трапеза в полдень предрекала сонливую послеобеденную безмятежность, а вечером подавался только холодный ужин, что было целиком и полностью оправданно: надо было дать прислуге возможность побывать на вечерней службе в церкви. По вечерам города и села не подавали никаких признаков жизни, и лишь изредка на пустынных улицах слышалось эхо чьих-то шагов. Тяжелые шторы прятали от чужого взгляда озаренные газовым светом горницы и палаты. Все – то есть в буквальном смысле слова все – было заслонено и закрыто.

Больше всего неудобств такое субботствование доставляло детям, которые маялись неимоверно. Мальчики должны были носить жесткие воротнички и нарядные воскресные костюмы, девочки – платья, с помощью крахмала превращенные в непрерывно шуршащую обузу. А тут еще канительные сборы в церковь, когда всем вручают молитвенники и деньги для подаяний. Проповеди были долгие и преисполненные богословских премудростей, скамейки – жесткие, а полы – холодные как лед. Однако религиозные обязанности на этом не заканчивались – послеобеденное время отводилось для занятий в воскресной школе, вклинивавшихся между двумя церковными службами. Игры на улице были строго-настрого запрещены, да и в любом случае двигаться в воскресном платье было совершенно невозможно. Дома оставалось играть только в Ноев ковчег, а чтение преследовало исключительно воспитательную цель. Неизвестно откуда появившиеся суровые установления, как правило, действуют на нервы, но выходило, что руководствоваться ими гораздо легче, чем представлялось. Запрет массовых игр так и не распространился (наперекор логике) на те забавы, о которых викторианская теология знать не знала и ведать не ведала, к примеру на запуск авиамоделей. В обществе, которое не могло обойтись без лошади и экипажа – другой раз это требовалось даже для поездки в церковь, – велосипедный спорт также избежал запрещения. Именно велосипед основательно пошатнул главные устои Викторианской Субботы. В силу того хотя бы, что на велосипеде можно было укатить в другой приход и даже в сопредельное графство, подальше от осуждающих взглядов родственников и соседей. Как знать, может, человек просто отправился в другую церковь. Но он мог с тем же успехом поехать ловить бабочек или писать пейзажи акварелью. Безусловно, время от времени его еще подкарауливали недружелюбные взоры из-за кружевных занавесок, но ведь все эти люди не имели ни малейшего понятия, кто он такой и откуда появился. Принеся с собой свободу анонимности, велосипед на веки вечные покончил со старыми моральными ценностями. Автомобиль только подсобил таким беглецам расширить круг своих возможностей, предоставив им возможность загорать, плавать или флиртовать где вздумается. И еще в большей степени, чем велосипед, автомобиль дал такую же свободу действий женщинам, которые теперь могли творить все, что им заблагорассудится, где угодно.

От автомобиля неотделима и проблема воспитания подростков. Если молодые люди стали вести себя ненадлежащим образом, то отнюдь не потому, что живут они в Пейтон-плейс, а потому, что у них есть возможность в любой момент оттуда улизнуть. Повергнутые в ужас родители стараются противопоставить подобным выходкам семейный уик-энд, уезжая с детьми купаться на берег ближайшего водоема. Но это сказывается лишь в том случае, если родители намерены принять участие во всех развлечениях подростков. Тем не менее и эта жертва способна только ненадолго отсрочить те автоморальные проблемы, которые рано или поздно все равно придется решать. Даже если родители неподдельно радуются во время прогулки под парусом с собственными детьми, не за горами тот час, когда их отпрыски предпочтут кататься на лодке самостоятельно. И такую возможность им предоставляет третий автомобиль, пробуждающий нескончаемые сложности, из-за которых нынешние романы нагоняют такую скуку. Мы еще обязательно вернемся к проблеме -надцатилетних в целом, а здесь хотим лишь попутно о ней упомянуть в связи с автомобильностью. Дело в том, что ближе всего к нашей теме именно те автомобили, которые мучают людей среднего возраста. В настоящее время образ пешего хождения (как способ перемещения в пространстве) настолько вышел в тираж, что в лучшем случае считается сумасбродством. Ходить пешком по полю для гольфа – позволительно, по полю аэродрома – в отдельных случаях необходимо, но в иных ситуациях данный метод почти не используется. Да, иногда случается ставить машину дальше от места назначения, чем она была в момент отбытия. Однако такие случаи крайне редки, и у нас вошло в обыкновение останавливать свой выбор на езде, но никак не на ходьбе. Так что нашему многострадальному телу приходится приноравливаться к этой автомоболезненной недвижности.

Облики автомобилей изображены на рекламных страницах американских журналов. Главным образом привлекают внимание объявления, описывающие автомобили как чудо из чудес. Сияющие, безупречные, комфортабельные, шикарные и чрезвычайно дорогостоящие машины стоят перед поражающими воображение виллами. Завороженные этим примером красивой жизни, мы перелистываем страничку. Тут нам преподносится предельно реалистично изображенная снедь, на что осмеливаются исключительно американцы. Виргинский окорок, окруженный ломтиками ананаса, блистает всеми красками техниколора. Бифштекс, опоясанный грибами, источает парок. Сливочный крем грудой вздымается на шоколадном торте. Это также пленяет нас, и мы соображаем, что достойны вкушать наилучшее. Представленное на следующей страничке бренди прославленной марки лишь подкрепляет эту мысль. Бутылка высится среди старинного серебра и отражается в полированном красном дереве. Непроизвольно поддаешься настроению, которое наступает в конце отличного обеда. С блаженным вздохом мы устремляемся к следующей рекламе, помещенной всемирно известным пароходным агентством. Из нее следует, что турне вокруг света можно устроить так, что Неаполь, Афины и Стамбул будут преподнесены счастливым путешественникам как на блюдечке. Не поднимаясь со своего шезлонга и оставляя палубу только для визита в ресторан, вы увидите все стародавние руины, все знаменитые и достойные созерцания пейзажи. Если же вы все-таки примете решение ступить на берег, к вашим услугам «кадиллак», которому надлежит доставить вас обратно на корабль тютелька в тютельку к началу вечерних развлечений. Все это в свою очередь тоже производит соответствующее впечатление, и мы вновь перевертываем страничку. Вот здесь-то нас и поджидает удар, потому что нашему взору являются модели превосходных дорогих нарядов. В изысканной меблировке мы лицезрим толпу сверхэлегантных людей – их туалеты просто сногсшибательны. Однако для того, чтобы форсить в этих платьях и костюмах, всем им пришлось довести свои фигуры до такой утонченности, за которой следует голодная смерть; они так недосягаемо стройны, что нам за ними ни в жизнь не поспеть. Никто из тех, кто вольготно попирал мягкие подушки таких автомашин, уплетал такие обеды, потягивал такое бренди и совершал такие вояжи на пароходе, ни за что не впихнется в эти одеяния! Вся серия реклам – это попросту тяга к неосуществимому. Опечаленные и сокрушенные, мы спешим узнать, чем же все закончится. Перелистнув еще одну страничку, мы видим «Курс скоростного похудания, или Как всласть пить и есть, не прибавляя в весе». Это заведомая абракадабра, но мы с облегчением вытираем выступивший на лбу холодный пот. Нам не дадут пропасть! Мы имеем возможность сберечь свой пирог и скушать его. Можно объедаться и возлежать на диване – и все равно быть стройным как тростинка! Окрыленные этой надеждой, мы приступаем к изучению последнего объявления, помещенного перед самой последней страницей с содержанием номера. «Не гложет ли вас смертельное беспокойство?» – вопрошает заглавие. Что ж, если как следует призадуматься, то, безусловно, гложет. Лекарства против тучности, вероятно, весьма недурственная штука, но вот как быть с побочными эффектами? Может статься, мы страшно рискуем? Не станем ли мы законченными наркоманами? Никак нет, последнее объявление сулит нам успокоительное средство, которое спасет нас от всех тревог и принесет нам мир и покой. Мы вновь возвращаемся к сияющему автомобилю и припоминаем, что наш собственный уже года два как изжил себя. Пора бы сменить его и приобрести такой, который был бы нам под стать. Остановить свой выбор на лимузине? Или на автомобиле с откидным верхом, который все же выглядит роскошнее?

Автомоболезненные симптомы представляют собой не столько угрозу нашему здоровью, сколько неминуемую и устойчивую угрозу нашему карману – мы осуждены на эти расходы, поскольку прекрасно осведомлены, что в нашем обществе другой образ жизни невообразим. Кроме того, мы уже привыкли относиться к автомобилю как к средству самовыражения, как к продолжению нашей личности. Для жены автомобиль № 2 – нечто значительно большее, чем средство для поездки в школу или в магазин, точно так же, как шляпка, к примеру, не просто устройство для сохранения прически. Женщина выбирает его столь же скрупулезно, как свои туалеты, учитывая моду, стиль и форму. Автомобиль – это наряд, который носят поверх ондатровой или норковой шубы, и он тонко подчеркивает в поведении своего владельца нюансы самоуверенности, неприступности или высокомерия. Машина № 1 занимает в семье место возлюбленной мужа, и ее ухоженная пышность служит мерилом его влечения. А автомобиль № 2 – мужчина, очередной воздыхатель жены. В этих случаях матримониальная неверность как-то более благопристойна и все приличия соблюдены. И если в первые годы брака автомобиль № 2 иной раз смахивает на старого приятеля или отвергнутого суженого, то это лишь память о студенчестве. Но автомобиль, заменяющий старого друга, ведет себя гораздо более радикально. Он проявляет не только индивидуальные качества, но и нюансы расположения духа. Например, если в магазине заломили слишком большую цену, автомобиль срывается с места, презрительно пофыркивая. Если ему доведется обойти машину светского конкурента, он проносится мимо с хладнокровным видом, будто бы знать не знает и ведать не ведает о ее существовании. Когда его задерживают за превышение скорости, он, вторя своему владельцу, напускает на себя честный вид. «Простите, но при чем здесь я?» – как бы говорит он, широко открывая глаза и таким тоном, что усомниться в его невиновности было бы верхом непорядочности. Он, конечно же, никаких правил дорожного движения не нарушал, более того – стоял как вкопанный или даже полегоньку катился назад.

И наконец, автомобиль служит темой для беседы, по меньшей мере для тех, кому говорить совершенно не о чем. Разговоры такого рода, безусловно, пошли от пустословия наших пращуров о лошадях и экипажах. В числе литературных прилипал с большой дороги, наиболее докучливых и неотвязных, – дофин из пьесы Шекспира «Генрих V» (акт III, сцена VII).

Дофин. …Настоящий конь Персея. Он весь – воздух и огонь, а тяжелые стихии – земля и вода – обнаруживаются в нем, только когда он терпеливо стоит, готовый принять в седло всадника. Да, это конь, а все прочие пред ним – одры.

Коннетабль. Воистину, принц, это самый первейший, самый красивый конь в мире.

Дофин. Он король скакунов; его ржание звучит как повеление короля, и его осанка внушает уважение.

Герцог Орлеанский. Полно, кузен.

Дофин. …Однажды я сочинил в его честь сонет, который начинается так: «Природы диво…»

Смилостивившись над нами, Шекспир избавил нас от конного сонета, но в дальнейшем сыскались певцы кареты и упряжи. Зная об этом, Джейн Остин сотворила дураковатого Джона Торпа, эпизодический, но хорошо запоминающийся персонаж в романе «Аббатство Нортэнгер».

«Что скажете о моей двуколке, мисс Морленд? – так приступает он к беседе, намереваясь спросить девушку, сколько, по ее мнению, стоит его экипаж. – Видите, подвеска на рессорах; сиденье, корпус, отделение для оружия, подножка, фонари, серебряные украшения – все, вплоть до мелочей, на месте; а какая кузнечная работа – все как новенькое, да нет, даже еще лучше…»

Немедленно доложив, что экипаж обошелся ему в пятьдесят гиней, Джон явно надеется на то, что Кэтрин надлежащим образом на это среагирует. Но она обманывает его ожидания, поскольку не имеет ни малейшего представления о том, дорого это или нет.