Текст книги "Законы Паркинсона"

Бунтующая молодежь

В сентябре 1969 года около двухсот молодых людей захватили старый дом в самом центре Лондона близ Гайд-Парк-Корнер, откуда их в конечном итоге выдворила полиция. Этот инцидент не прошел незамеченным и привлек внимание широкой общественности, причем интерес к нему был проявлен значительно больший,чем когда та же группа молодежи несколько ранее захватила здание, принадлежащее чаринг-кросской больнице. Когда захватчики оттуда наконец-то ушли, здание находилось в таком состоянии, что вид его вызвал приступ рвоты у больничного служащего, а служащая полиции потеряла сознание, и ее пришлось уносить. Об обоих инцидентах сообщалось в прессе, и в ряде статей ведущие журналисты подняли вопрос о бунте молодых. Газета «Дейли мейл» (26 сентября 1969 г.) даже опубликовала интересный анализ возникшей проблемы с точки зрения того влияния, какое она оказывала на нашу столицу. Из данного сообщения следовало, что в то время в Лондоне действовали три основные группы бунтующей молодежи – хиппи, бритоголовые и ангелы преисподней. Количество их в Британии составляло шестьдесят тысяч, семь тысяч пятьсот и две тысячи соответственно. Эти группы, во многом несходные и недружелюбные по отношению друг к другу, объединяло одно – дух протеста. Присовокупив к общему количеству отдельные группы меньшего размера, можно прийти к заключению, что в Британии тогда насчитывалось около семидесяти пяти тысяч молодых бунтарей при населении в пятьдесят пять миллионов.

Эти цифры на 1969 г. весьма приблизительны, и не исключено, что с тех пор картина претерпевала изменения. Группы распадались, переформировывались, назывались по другому, кто-то взрослел, для кого-то наступал юношеский период. Тем не менее общее количество, скорее всего, не сократилось и не увеличилось. Однако общее количество, каково бы оно ни было, зачастую весьма обманчиво. На каждого хиппи всегда придется около десятка подростков, в той или иной степени подверженных его влиянию. Ангелы преисподней занимаются тем, от чего не оказалось бы много большее число молодых людей. Они одновременно и представляют молодежь, и воздействуют на нее. Отчеты об их авантюрах публикуются в прессе и вызывают восторг, их манеру одеваться копируют. Проявления насилия с их стороны не наталкиваются на действенный отпор тех, кто не входит в их ряды. Примечательно, что современная молодежь перестала подражать героям старшего поколения, даже космонавтам, и предпочитает следовать примеру своих собственных героев, эстрадных певцов и наркоманов. Вот почему проблема не в семидесяти пяти или ста тысячах борцов с условностями, но в значительно большем числе тех, кто перед их влиянием совершенно беззащитен. Проблема эта, каковы бы ни были ее истоки, известна как центральным, так и местным властям Германии, Франции и Голландии. Суть ее состоит в нежелании молодых стать полноправными членами общества – такого, как оно есть. В настоящее время данная тенденция наблюдается также в ряде стран от Америки до Японии.

Хотя проблема бунтующей молодежи и получила широкое распространение, назвать универсальной ее нельзя. В обществах аграрных до сих пор еще силен престиж возраста. К мятежу предрасположена в основном та молодежь, которая обитает в технически развитом и развивающемся обществе, где старики преимущество возраста уже утратили, а их традиционная мудрость воспринимается как пережиток. Этому способствуют два процесса. Индустриализация сначала ослабляет, а затем и совершенно уничтожает семью как общественную единицу. Семьи, состоящей из четырех поколений, больше нет; осталось лишь небольшое ядро из родителей и детей, как правило – с работающей матерью. Вероятно, для окончательной ликвидации семьи потребуется лет пятьдесят, но во многих местах это уже сделано. Во-вторых, общество развивается таким образом, что молодой человек, только что прошедший курс компьютеризации, обладает более высокой квалификацией, чем тот, кто старше его, но чей опыт сейчас считается ненужным. Вот почему, скажем, в американской организации, отправившей астронавтов на Луну, есть своя собственная иерархическая структура, зиждущаяся не на старшинстве, а на количестве дверей, в которые имеет право войти любой сотрудник. Наши битники и хиппи, выросшие на сугубо индустриальной почве, не имеют ни малейшего представления об электронике (или о чем-то еще), зато они хорошо усвоили идею, что старшие утратили свой авторитет.

Проблема протеста среди молодежи впервые обозначилась в поколении, не успевшем попасть на вторую мировую войну. Это было так называемое «Поколение битников» (Beaten generation), родившихся в 1928—1929 годах, в числе которых, к примеру, английский драматург Джон Осборн. Члены данной возрастной группы лишились своих иллюзий во многом благодаря тому, что за «горячей» войной, развязанной Германией, сразу же последовала война «холодная» – между Россией и США. Их воззрения удачно отобразил американский романист Джек Керуак (он родился в 1922 году в Канаде), чья первая книга была издана в 1950 г. Сходное отношение к жизни показал и Марлон Брандо в фильме «Дикарь». К этому же поколению в Англии относились стиляги (Teddy Boys). Часть разочарованной последствиями второй мировой войны молодежи устремила свои взоры к социализму и ожидала спасения от Советской России. Однако и эта последняя иллюзия рухнула, сметенная крахом венгерского мятежа в 1956 году. Они посчитали венгерские события свидетельством того, что СССР ничем не лучше США и так же жесток в достижении своих целей. Более значительные книги увидели свет в 1957—1958 годах, и по типу русского «Спутника», космической ракеты 1959 года, возникло слово «битник», заменившее слово Beat. Следовательно, движение, отрицающее свое общество, сложилось около двенадцати лет назад. С тех пор названия стали другими, битников сменили моды (mods) и рокеры (rockers), на смену которым, в свою очередь, пришли хиппи и бритоголовые, боджи (bodgies) в Австралии и провос (provos) в Голландии.

Многие битники осели в Калифорнии, штате, ставшем символом американского прогресса и цивилизации. Переселенцы прибывали туда главным образом из других штатов, постепенно отрываясь от родных корней, и Калифорния явилась для них последним этапом в целой серии перемещений. Свободные от всяких семейных уз и обязательств, они продвигались все дальше и дальше на Запад в поисках солнца и тепла, в районы высших индустриальных достижений. Они постарались поскорее забыть сельскохозяйственные традиции своих прадедов из Новой Англии и Польши, а идеи, связанные с тяжелой промышленностью, остались у их дедов на Среднем Западе. Все самое новое, наилучшее, передовое и просвещенное они надеялись найти в Калифорнии. А если и есть какое-то место в Калифорнии, где сконцентрирована квинтэссенция просвещения, – так это, б е з условно, университет Беркли. Отрицать Беркли – значит отрицать Калифорнию. Отрицать Калифорнию – значит отрицать США. Отрицать США – значит отрицать весь западный мир, а может быть – и весь мир вообще. Как раз это-то и случилось. Группа студентов отреклась не только от того, о чем могло бы сожалеть старшее поколение, но и от самого объекта высшей национальной гордости. Из заселенного хиппи квартала Сан-Франциско движение протеста достигло Беркли, приобретая формы демонстраций, беспорядков и восстаний. Оттуда оно разнеслось по другим университетам, захватив даже такие далекие и непохожие друг от друга города, как Лондон, Франкфурт, Амстердам, Париж и Токио. Началось же это движение в главном академическом центре самого привлекательного города в самом преуспевающем штате ведущей страны мира.

С тех пор студенческие демонстрации стали до такой степени рядовым явлением, что принимаются теперь как нечто совершенно обычное, естественная разрядка для скопившихся эмоций. Но мало кто понимает, что демонстрация, какова бы ни была ее конечная цель, есть отвержение всего, что воплощает в себе университет. Первый принцип учености, предложенный Сократом и разработанный Аристотелем, заключается в признании студентом недостаточности его знаний. Мы поступаем в университет, чтобы чему-то научиться. Наши взгляды (если таковые у нас имеются) должны подвергнуться проверке светом разума. Наше мировоззрение, по мере того как мы им обзаводимся, должно подкрепляться логически, т.е. фактами, которые мы готовы доказывать. Ни один ученый не будет ходить по улице с плакатом, выкрикивая лозунги. Почему? Да потому, что идиотские повторения, шум и угрозы академическому миру чужды. Утверждение не станет истиной только потому, что мы повторим его множество раз. Оно не приблизится к истине даже в том случае, если его поставить на голосование. Сообщите рабочему или школьному учителю, что земля плоская, и он наверняка скажет: «Вздор!» Сообщите то же самое ученому, и он, скорее всего, спросит: «С чего вы это взяли?» Он заинтересуется возможным ходом рассуждений. Сократ, основоположник академического мира, никогда ничего не утверждал и, ссылаясь на свое неведение, просто задавал вопросы. Мы же, числясь его учениками, в качестве главного доказательства применяем глотку. Наверняка всем доводилось видеть демонстрантов, несущих плакаты «Американские империалисты, руки прочь от Вьетнама!». Быть может, некоторые из них – студенты университетов. Если это действительно так, то приняты туда они были явно по ошибке и их надо немедленно отчислить – не за преступление против спокойствия и общественного порядка, но за преступление против науки, не приемлющей в качестве доказательства слепого повторения. Настоящий студент высказался бы следующим образом: «Насколько я вник в суть происходящего, я склонен сомневаться, что американцы смогут многого достичь, оставляя свои войска во Вьетнаме в их настоящем количестве». Ученым присуща масса недостатков, но они берегут свое главное кредо: «Лозунг, который провозглашен тысячу раз десятью тысячами, не является в большей степени истиной, чем противоположное воззрение, произнесенное шепотом одним человеком». Это первый шаг к неподдельной учености, и мы не добьемся никакого прогресса, пока этот шаг не сделаем.

Студенческая революция, произошедшая в университете Беркли в 1964 году, завершилась отставкой его президента, человека весьма заслуженного. Если же мы спросим себя, почему такое движение оказалось столь успешным и смогло распространиться, нам придется задать и другой, более масштабный вопрос: «Почему такое движение увеличивается и ширится?» Ответ мог бы быть таким: люди никогда не встают на борьбу с деспотизмом, но всегда – с властью ослабевающей и качающейся. Человеку не присуще ломиться в крепкую дверь, запертую на ключ и закрытую на засов. Удар обычно наносится в приоткрытую или неустойчивую дверь со сломанным замком. История любой революции начинается не с заговора восставших, а с сомнений и разлада между власть имущими. Упадок власти создает вакуум, который тут же заполняется протестом. Встретившись лицом к лицу с бунтующей молодежью, мы прежде всего должны спросить себя, каким комплексом вины, какими слабостями и пороками страдает старшее поколение. Безусловно, у него всегда наготове средства подавить или хотя бы сдержать этот бунт. Что может быть примитивнее? Первое оружие, и самое сильнодействующее, не обращать на бунтарей никакого внимания. Если бы теле– и радиокомментаторы договорились со всеми журналистами (договоренность взрослых людей со взрослыми людьми) не освещать молодежные демонстрации по всякому поводу, движение бы наверняка застопорилось. Второе оружие, помогающее первому, – это сила издевки. Третье – проникновение в ряды бунтующей молодежи и работа изнутри. Есть еще и другие средства, более жесткие. Если они не применяются, то лишь потому, что старшие чувствуют себя уязвимыми и виновными. Мы спрашиваем друг друга, кто виноват, не следовало бы ли нам посовещаться с бунтарями, не поделиться ли нам властью с теми, кто помоложе, не предоставить ли им право голоса с восемнадцати или с десяти лет. И не стоит удивляться тому, что движение это растет и ширится, ведь мы сами способствуем этому.

Движение протеста среди молодежи поощряется и культивируется теми, кто сам уже немолод. Причем в разных странах дела идут по-разному. В аграрных уважение к возрасту, как уже говорилось, сохраняется, а протест увеличивается вместе с индустриализацией. Что же не удовлетворяет молодежь в технически развитом обществе? Иначе говоря, какими факторами в нашем или в иных обществах в различные периоды обусловливается притягательная сила, объединяющая людей? Сила эта, прельщающая всех, в том числе и молодежь, создается неким внешним импульсом. Известно, что среди стран, где она достигала особенного могущества, было немало таких, которые отдали себя решению величайших задач за своими границами. Австрия и Польша стремились спасти Европу от угрозы ислама. Испания исследовала и развивала Новый Свет. Франция старалась захватить и сохранять европейское лидерство. Целью США была колонизация Северной Америки, точно так же как России – колонизация Азии. В Британии мы когда-то ставили перед собой задачу управлять Британской империей. В этих и многих других случаях старшее поколение просило молодежь: «Помогите нам осуществить то, что должно быть осуществлено. Миссия эта трудна и опасна. Без вашей помощи нам не обойтись». Именно в этом обращении и заключена объединяющая общество сила, и в этом большое преимущество коммунистических стран. В США власть имущие говорят молодежи: «Взгляните, как много мы можем вам предложить! У вас есть школы, колледжи, культура и спорт, цветное телевидение и путешествия. Чего вам не хватает?»

Им не хватает цели. Люди желают примкнуть к марширующей колонне, которая, как им видится, к чему-то движется; и коммунисты прекрасно в этом разобрались. Они не сулят комфорт, они вербуют новобранцев для тяжелой миссии. Такое воззвание имеет громадную притягательную силу, в особенности для тех, кто заслуживает вербовки.

Если мы хотим снова завоевать преданность молодых, сбившихся с пути истинного, нам следует обозначить им какую-то цель вне того общества, в котором они будут жить. Одного социализма тут мало, да он и не имеет к этому прямого отношения. Цель наших реформаторов – сделать жизнь людей более благополучной и преуспевающей, особенно заботясь о больных и старых. Быть может, это и полезные побочные продукты общей кампании, но чего нам явно не хватает, так это самой кампании. К чему мы стремимся с точки зрения нематериальной? Ответ на данный вопрос есть у марксистов; он хоть и несколько устарел, но это все же лучше, чем ничего. А каков будет наш ответ? Пока мы его не дадим, молодежь нам привлечь не удастся. Причем совсем необязательно, чтобы несколько стран ставили перед собой одну и ту же задачу. Скорее всего, у большинства из них будут разные цели, по-своему значимые, даже если это, как у Израиля, простое выживание.

Для Британии такой целью, очевидно, должно стать расформирование Содружества и вступление в общеевропейское сообщество. Этот подвиг потребует больших усилий воображения, постижения, приспосабливаемости и умения. В первую очередь мы должны уяснить, что неуклюжие попытки подражать нашим партнерам (замещая мили километрами) тут совершенно ни при чем. Нам необходимо видоизменить подход к географии и истории, чтобы Европа, став реальностью, заменила нам некогда утраченное. Пример того, как это можно реализовать, подают нам скандинавы. Они уже создали группу из четырех стран, между которыми нет ни границ, ни надобности в паспортах. Не эта ли будущность готовится и для нас: возможность находиться в Голландии или Австрии и в то же самое время чувствовать себя дома? В миролюбивом и созидательном смысле нас ожидает завоевание миров. Пришло время взяться за дело.

О юморе

Среди того, что Великобритания привнесла в мировую цивилизацию, – английское чувство юмора, предполагающее, наряду с остальным, английское чувство меры. Серьезные люди наверняка станут отрицать значимость юмора, пренебрежительно вопрошая: какую пользу можно извлечь из простодушной шутки? И ошибутся. Шутка обычно преследует несколько целей, не только полезных, но и жизненно необходимых. Она помогает выучить урок, который иначе бы забылся, снять напряженность ситуации и тем самым предупредить кровопролитие. Она, наконец, помогает отличить важное от несущественного. В мире должно быть место юмору, и мы абсолютно правы, стараясь разобраться в его механизме и функциях. Неплохо бы, конечно, при этом помнить, что серьезным может быть каждый, но чтобы развлекать, необходим ум. В былые времена придворный паяц находился на государственной службе, напоминая власть имущим, что по любому вопросу может быть и иная точка зрения. Такое напоминание не утратило своей значимости и по сей день, так что паяц трудился не напрасно.

Все известные миру анекдоты подразделяются на четыре категории:

1) гомеровский анекдот;

2) анекдот, основанный на разочаровании;

3) анекдот, связанный с сексом;

4) анекдот, основанный на игре слов.

Самый давний и простой – это гомеровский анекдот. В нем говорится о невезении, постигшем кого-либо из-за физического либо морального изъяна: слепоты, глухоты, пьянства, трусости или неуклюжести. В таких анекдотах, как известно из Гомера, король или верховный жрец величаво входит в зал, спотыкается о коврик у двери и разбивает себе нос. Подобные шутки до сего времени практикуются на телевидении и повергают в восторг детей. Трусость также прекрасный предлог для анекдота, если, конечно же, трус притязает на звание смельчака, появляясь, скажем, в военной форме. К примеру, негра, поступившего на военную службу, спрашивают, не хотел бы он служить в кавалерии. «Никак нет, сэр, – отвечает он, – ведь когда труба протрубит отход, лошадь мне будет только помехой». Это юмор сугубо материального свойства, и мы представляем себе бегущего с поля боя трусливого солдата. Более утонченная форма – словесная. Много лет назад в одном из номеров «Панча» была помещена картинка, изображающая весьма влиятельную персону в безупречном вечернем костюме и белом галстуке, в накидке и цилиндре. На переднем плане разговаривают два таксиста, и один спрашивает другого: «Билл, ты когда-нибудь слышал про Бога?» Билл признает, что кое-что о Боге ему действительно известно, и тогда первый таксист кивает в сторону представительного джентльмена: «Ну так вон Его брат, Арчибальд». Подобное высказывание воспринимается как своего рода банановая кожура, на которой поскользнулся важный член аристократического клуба. Ту же шутку мы находим и в старом стишке:

 
Он всегда выделялся смиреньем,
Пока на тарелку с вареньем
Не сел с видом довольным
На празднике школьном.
Тут викарий изрек:
«…А теперь, детки, встаньте,
И мы произнесем благодарственную молитву».
 

Популярность такой анекдот обретет при соблюдении двух условий. Первое: король или епископ действительно должны быть особами уважаемыми. Падение какого-то мелкого клерка или обыкновенного алкоголика потрясающего эффекта иметь не будет. Второе: падение не должно приводить к увечью или летальному исходу. Высокое положение, которое человек занимает в обществе, и то, что он нелепо распростерся на пороге, несовместимы и забавны. А вот между королевским званием и смертью несовместимости нет. Если увечье смертельно, инцидент нас уже не смешит.

Анекдот второй категории основан на разочаровании, на контрасте между тем, что должно быть, и тем, что есть на самом деле. Гости прибывают на банкет, который состоялся накануне. Болельщики собираются на крикетный матч, а поле залито водой. Выражение их лиц вызывает хохот у тех, кто игрой не интересуется. Жених является в церковь в окружении многочисленных родственников, а невесты нет. Несущественно, похитили ее или она ждет в другой церкви, но разочарованный вид жениха забавляет мальчиков из хора и посторонних наблюдателей. В сцене из какого-то телевизионного спектакля новоиспеченного посла с церемониями встречают в аэропорту. Салютует старинная пушка, грохот, дым, и посол с протянутой рукой проходит мимо группы встречающих, в то время как те проделывают то же самое в противоположном направлении. Картина будет смотреться еще лучше, если ее дополнить деталями анекдота первого типа, в данном случае – парадной формой, орденами, шляпой с перьями и шпагой.

Анекдот третьей категории связан с сексом. Во всех человеческих обществах отношения между полами регулируются нормами и обычаями права. К примеру, брак, как правило, – это законное установление, в котором количество жен может варьироваться от одной до четырех. Предполагается, что все девушки до замужества целомудренны. В семье главенствуют мужья, а жены предпочитают подчиняться. Не исключены варианты, но общая схема остается та же. Как раз на вариантах и основываются анекдоты: у мужа, кроме жены, есть еще и любовница; у жены, кроме мужа, есть еще и приятель-молочник; муж – женоподобен, жена – неженственна. Анекдоты, основанные на объяснениях поздно возвратившегося домой мужа, так же многочисленны, как и о любовнике под кроватью. Пожилой адвокат, вернувшись домой, обнаруживает молодую жену в постели с другим. Его негодование представляется ей неуместным. «Меня удивляет, – говорит она, – что эта новость застала вас врасплох». – «О нет, дорогая, – отвечает обманутый муж, – это вас застали врасплох. Я же был удивлен». Следует отметить, что данная история содержит элементы анекдота четвертой категории, поскольку комизм ситуации здесь дополняется игрой слов: обыгрываются два значения глагола surprise – удивлять и заставать врасплох. В этом смысле чистым по форме, если не по содержанию, представляется анекдот о невесте, у которой перед свадьбой поинтересовались, какого рода церемонии ей больше по вкусу. «Тебе нравятся пышные свадьбы, – спрашивает жених, – или скромные?» Как следует подумав, девушка отвечает: «Мне сдается, маменьке с папенькой было бы приятнее, если бы у меня была пышная свадьба – для начала». Еще более незамысловатый анекдот о польском пилоте, проходящем психологический тест. «Представьте, – говорит ему врач, – что вы находитесь у штурвала самолета и видите внизу вихрь, который возник из-за вращения винта. О чем бы он вам напомнил?» – «О сексе», – без тени сомнения отвечает пилот. Психолог, свыкшийся с ответом «о пинте пива», был искренне озадачен. «О сексе? – повторил он. – Но почему?» – «А я всегда о нем думаю».

Анекдот четвертой категории построен на игре слов, на двусмысленном, необычном или неверном их использовании, например, при неправильном переводе, произношении или написании. На неверном использовании слов основан анекдот об иностранце, которого как-то спросили, есть ли у него дети. «К сожалению, – ответил он, – моя жена неродовита». Заметив, что сказал что-то не то, он тут же поправился: «Я имею в виду, моя жена безродная». Почувствовав опять, что его слова произвели, мягко говоря, странное впечатление, он сделал еще одну попытку: «Я хочу сказать, – произнес он с отчаянием в голосе, – что моя жена беспородная». О докторе Спунере рассказывают, что когда он делал выговор студентам, то менял местами слоги: «Вы запустили все мои понятия» вместо «Вы пропустили все мои занятия». Что же касается каламбура, то его лучшим образчиком может послужить анекдот об анархисте на бое быков в Испании, где этот подлец бросил на арену бомбу. Бык ее проглотил, а зрители взорвались криком: «abominablie!» Игра слов здесь в том, что слово abominabie (страшно, ужасно, чудовищно) по звучанию походит на английскую фразу «A bomb in a bull» (бомба в быке). Такого рода юмор мы обнаруживаем и в старом силлогизме: «Кошка четвероногая. У стола четыре ноги, следовательно, стол – это кошка». Во всех этих примерах юмор носит лингвистический характер, зиждется на значении слов, их правильном и неправильном использовании.

Хотя четыре категории анекдотов действительно существуют, немного подумав, можно прийти к заключению, что между ними есть много общего. Если их как следует проанализировать, то станет очевидным, что это все вариации на одну и ту же тему: контраст между ожидаемым и действительным. У них одна и та же основа – чувство меры, пропорции и авторитета. Пропорция – это соотношение между частями и целым. Первыми ее открыли греки, назвав золотой серединой. Говорят, что они предложили нескольким людям разделить палку на неравные части. Полученное таким образом в результате выборов среднее значение является общепринятым соотношением между частью и целым. Но каков бы ни был их метод, определенное ими идеальное соотношение до сих пор лежит в основе лучших произведений архитектуры.

Греки считали, что именно в пропорции заключен секрет физического совершенства, красоты, искусства и достойного поведения. А над диспропорцией, неправильным соотношением или огромными размерами они насмехались. На эстраде еще и теперь можно встретить номера, когда крохотный человечек в громадной шляпе выходит на сцену в сопровождении гиганта в маленькой шапочке. Не менее важным для греков был авторитет, подчиняющийся их чувству пропорции. Великие люди у них были очень влиятельны, но отнюдь не величественны. Если бы властелин Японии или Сиама споткнулся о коврик у двери, это было бы воспринято вполне серьезно, как плохая примета, знак будущего несчастья, но совсем не как повод для веселья. Если же взять другую крайность, общество всеобщего равноправия, то неудачное происшествие так же вряд ли будет воспринято как развлечение. Юмор появляется, когда высокую персону почитают, но не обожествляют, воспринимают как потомка богов, если хотите, но не как само воплощение божества. Почтение к правителям должно также распространяться на законы и обычаи, манеры и этикет, которыми обычно обставляет себя власть. И тут вновь решающее значение приобретает чувство меры. Если карой за нарушение этикета является смерть, то его правила не могут служить предлогом для смеха. А если этикетом вообще пренебрегают, нарушение его тоже никогда и никого не рассмешит. Источник юмора – это правило, которого придерживаются все, но не под страхом смертной казни.

Английский юмор традиционно опирается на отдельные случаи игнорирования авторитета власть имущих. Давнишние номера «Панча» пестрят анекдотами об ошибках, допускаемых нуворишами, которые проявляют свою необразованность на охоте, на скачках в Эскоте или во время Хенлейнской регаты. Источник юмора оперетт Гилберта и Салливана тот же самый. В «Иоланте» подвергается осмеянию палата лордов, когда пэры в мантиях появляются на сцене, чтобы привести доказательства важности своего статуса. Это вызывает смех у публики, которая к пэрам относится с уважением. В «Пинефоре» звучит немало шуток по поводу морского министра, совершенно не разбирающегося в морском деле. Это вновь сделано в расчете на аудиторию, считающую флот оплотом могущества, процветания и влияния Великобритании. Такого рода шутки можно встретить и в «Пиратах из Пензенса». В «Суде присяжных» высмеивается судопроизводство. Во всех этих, а также и прочих случаях под прицелом оказывается беспрекословно принимаемый авторитет. Вреда в том нет никакого, и люди, предрасположенные воспринимать себя чересчур всерьез, в итоге сами же над собой и смеются.

Говорят, что у одного знаменитого дипломата был свой опыт обращения с молодыми сотрудниками, имевшими привычку входить к нему в кабинет со слишком уж серьезным и важным видом. Когда кто-то из них шел к выходу, великий человек произносил: «Не забывайте о правиле номер шесть». На это всегда следовал ответ: «Конечно, сэр. Обязательно, сэр». В дверях молодой коллега останавливался и спрашивал: «Прошу прощения, сэр. В чем состоит правило номер шесть?»

Дальнейший разговор был таким:

– Правило номер шесть гласит: не относитесь к себе слишком уж серьезно.

– Конечно, сэр. Премного благодарен, сэр. А каковы остальные правила?

– Их нет.

В анекдотах, насмехающихся над власть имущими, зачастую речь идет об армии, флоте или церкви. Со времен первой мировой войны популярен анекдот о том, как молодой офицер занимался обучением своего взвода на скалах Дувра. Солдаты строем подходят к краю утеса, а растерявшийся офицер никак не может вспомнить слова команды. На помощь ему приходит сержант: «Скажите же им что-нибудь, сэр, хотя бы “прощайте”». К тому же периоду относится и известная работа Г. М. Бейтмена, на которой изображен гвардеец, уронивший винтовку.

В большинстве флотских анекдотов обыгрываются сигналы. Например, в одном из них эсминец, приближаясь к месту стоянки, запутался в противолодочных заграждениях, столкнулся с кораблем поддержки, зацепил буксир и, в конце концов, бросил якорь в месте, предназначенном для авианосцев. Все не отрывали глаз от флагманского корабля в ожидании, какая реакция на это последует. Сигнал, поданный сильным прожектором, состоял из одного слова «ну». После непродолжительной паузы, показавшейся всем бесконечной, последовало окончание: «и ну». Аналогичную историю рассказывают про летчиков. Немецкий бомбардировщик над территорией Англии, отстав от своего соединения, потерял ориентировку, вследствие чего приземлился на аэродроме в Уилтшире, приняв Бристольский залив за Ла-Манш. Покинув самолет, экипаж двинулся к контрольной башне. В этот момент шестое чувство подсказало пилоту, что здесь что-то не так. Быть может, ему в глаза бросился британский флаг. Как бы то ни было, но свое решение он изменил и повел экипаж обратно к самолету. Включив мотор, он вырулил по взлетной полосе, поднялся в воздух и благополучно вернулся к своим. Сообщение об этом инциденте тут же разлетелось по всем авиационным частям с комментарием министерства авиации: «Так не годится». Нельзя не признать, что причины для негодования у министерства были.

Клерикальные анекдоты восходят к истории про яйцо и младшего священника. Рисунок в «Панче» изображает этого озадаченного, дрожащего простака, которому за завтраком у епископа подали тухлое яйцо. Епископ, персона весьма внушительного вида, сурово на него посмотрев, спрашивает: «С вашим яйцом все в порядке, мистер Грин?» В ответ звучит классическая фраза: «Местами, милорд, оно просто превосходно». Припоминается еще один церковный анекдот про епископа, остановившегося в гостинице. Прислугу заблаговременно проинструктировали относительно того, как обращаться к высокому лицу, причем самым тщательным образом подготовили мальчика-слугу, в обязанности которого входило принести в спальню епископа его ботинки. Мальчик должен был постучать и на вопрос епископа, кто там, ответить: «Это мальчик, святой отец». Когда же настал ответственный момент, он от волнения перепутал все, чему его научили, и сказал: «Это отец небесный, мой мальчик». И перепуганный епископ спрятался под кровать.