Текст книги "Адвокат киллера"

Глава 15

После смерти родителей я жила в постоянном страхе.

Уже и не помню, откуда в голове взялись эти кровавые фантазии, но я думала, что маму и папу убили чудовища. Я пряталась в шкафу, когда меня оставляли в одиночестве. Боялась выходить вечером на улицу. И бабушка отчаянно, вновь и вновь, повторяла мне: никаких монстров не существует.

Но это, конечно же, было ложью.

Они существуют. Они ходят среди нас. Иногда они живут с нами под одной крышей.

Только зовутся они – людьми.

Чудом я умудряюсь выплюнуть тряпку. К счастью, запихнули ее не в самую глотку, и надежда разжалобить маньяка грустной историей остается, хотя вряд ли он сентиментальный человек.

Я переворачиваюсь на бок, ерзаю в попытке сесть, щурюсь. Надо рассмотреть водителя…

Автомобиль едет быстро, за стеклами воет ветер, я хватаюсь за любой шорох. Чудовище за рулем звуков не издает. Молчит. Слышно лишь его вдохи – тяжелые.

Мужчина закинул меня на заднее сиденье джипа, захлопнул дверь, а сам сел за руль и теперь везет меня черт знает куда и черт знает зачем!

– Кто вы? Скажите! – умоляю, сдерживая слезы.

Наконец выпрямляюсь и опираюсь спиной о кожаное сиденье, заглядываю в зеркало заднего вида. Однако в салоне темно. Ничего не видно. А еще… пахнет медикаментами.

– Ответьте, пожалуйста, хоть что-нибудь!

– Успокойся, малая, – с нажимом требует похититель.

Я вздрагиваю. Узнаю голос. Равнодушный и с шипящими нотами. Да, это он, точно он! Паника окутывает меня еще сильнее, сочится, как вода из разбитого сосуда по имени Эмилия, который скоро закопают в лесу под осиной.

– Глеб? – бормочу я. – Ты…

– Сиди молча, – сухо требует он. – Иначе снова заткну рот.

– Тряпку мог и постирать!

Страх перерастает в злость.

Глеб! Только его мне не хватало!

Стоило предположить, конечно, что он захочет меня прибить, но как этот несчастный кощей так быстро узнал, что случилось? Неужели Лео уже проснулся? Или он умудрился позвонить другу, приказал меня поймать и удерживать, пока к нему самому не вернется ясность сознания?

– Еще одно слово – и я остановлю машину. Вытащу тебя за шиворот. И вырублю. Сиди тихо, сказал!

– Куда ты меня везешь? Где…

Автомобиль притормаживает, съезжает к обочине трассы, которую окружают заросли деревьев. Я замолкаю. Одновременно соображаю, что мы выехали из города. Кроме леса – ничего. Домов в округе явно нет. И бежать некуда, даже если вырвусь.

Беловолосый медленно поворачивает голову, когда машина останавливается, и душа моя подпрыгивает, удирает в пятки из-за безумного взгляда парня. Глеб зол. Очень-очень зол…

Я втягиваю голову в плечи, вжимаюсь в сиденье и сглатываю пересохшим горлом.

Вот влипла!

Глеб отворачивается и снова давит на газ, а я гадаю, как вытащить из кармана телефон и написать Шестирко. Руки-то в наручниках. Хорошо еще хоть скованы спереди, а не сзади. Я пытаюсь дотянуться, но из-за моих движений железные кольца еще больше сдавливают запястья. До ноющей боли! Глеб чересчур туго их затянул.

Прижимаюсь лбом к ледяному стеклу. Кажется, я знаю, куда мы едем, и учитывая, что поблизости от этого места не будет ни людей, ни других домов – я пропала…

Глеб загоняет джип во двор, после чего тянет меня за ногу, доставая из машины, и закидывает на плечо. Я не брыкаюсь. Какой смысл? Уронит – мне же хуже. Разобью лоб о камни.

Парень заносит меня в дом и по-скотски кидает на диван в гостиной. Словно я какой-то мешок! Выпрямляется надо мной во весь рост, напряженно разглядывает, склоняя голову набок. Как всегда, в белом. Пальто, штаны, шарф. Его раскрасить забыли? А вот взглядом серых глаз похож на снежного барса, который наблюдает за пойманной добычей. Внимательно. Алчно. Любое движение – и прокусит горло.

Сердце гулко ударяется о ребра. Пульс стремительно бьется в ожидании того, что этот бесцветный маньяк для меня приготовил.

Глеб очень близко. Я чувствую его запах: мята, шафран, но приятный аромат перебивает гребаный формалин. Купается он в нем, что ли?

– Ослабь долбаные наручники, – ною я. – Пожалуйста!

– Не надо было дергаться, – рявкает он.

– Ты на меня напал!

Глеб поднимает меня на ноги, вытаскивает из моего кармана телефон, убирает в свое пальто и – едва верю! – снимает наручники. Затем грубо толкает меня обратно на диван. Я валюсь на бок.

– Попытаешься сбежать или что-то учудить, – предупреждает он, – и я свяжу тебя ремнями. Да так, что выть на весь дом будешь. Поняла?

Я киваю, не поднимая взгляда. Чувствую слезы на веках. Ох, черт, только бы не разрыдаться, не перед этим подонком.

– Умница, – чеканит Глеб, опускается на корточки, берет меня за подбородок и выговаривает чуть ли не мне в губы: – А теперь ты будешь хорошей послушной девочкой и ответишь на вопросы. Ясно объясняюсь? – Он вытирает большими пальцами слезы на моих щеках. – И прекращай реветь. Угомонись. Я тебе еще ничего не сделал.

Угрюмая, я вновь бессловно киваю. Хотя наружу рвется крик. Ах, не сделал?! Вот как? То есть похитить девушку – нормальное времяпрепровождение? И вообще, чем я, собственно, недовольна?!

Чокнутый!

Продолжая сжимать мой подбородок, Глеб смотрит в глаза: фанатично, с острым желанием разоблачить, распылить до атомов – как один из своих экспериментов, – покопаться во внутренностях. Его зрачки расширены. Серебряные радужки заливает тьма. Белые волосы вихрятся чуть ниже ушей.

Я стараюсь не показывать страха. Глебу плевать на то, что я чувствую. Облейся я хоть водопадом слез, упади в ноги и истерично умоляй… этот снежный граф и бровью не дернет.

– Начнем с Лео, – заявляет он, облизывая губы. – Что ты ему подсыпала?

Глеб встает, смотрит сверху вниз. С некоторой суровостью ждет, что я скажу – но что говорить? Правду? Или лгать, что я не знаю, о чем речь?

– Обычное снотворное, – гнусавлю, обнимая свои колени.

– Кто тебя нанял?

– А?

– Кто ты такая? – с нажимом скрипит он.

– Я не понимаю…

Секунда – и он впритык на диване, хватает меня за шею, придавливает к шенилловой бежевой спинке. Я пробую отодрать от себя его жесткие руки. Безуспешно. Пальцы сдавливают горло яростнее, и я решаю, что куда безопаснее не отбиваться. Глеб наваливается плотнее.

– Или ты добровольно мне все рассказываешь в мельчайших деталях, или нас ждет о-о-очень долгая ночь из криков, пыток и унижений, и ты, опять же, расскажешь мне все в мельчайших деталях. Какой вариант тебе нравится больше, детка?

– Прошу, – хриплю, задыхаясь и стараясь разжать его пальцы, – я никому… не помогаю… ничего… не сделала… прошу тебя…

– Пока что, – хмыкает он.

– Клянусь, – едва выговариваю.

Он разжимает ладонь. Я хватаюсь за горло. Откашливаюсь. Глеб чуть не задушил меня!

– Ты хотела узнать имя убийцы, – усмехается он и возмущенно отбрасывает мои волосы, спрятавшие лицо за русой занавеской. – И как? Довольна открытием… великой тайны?

Я поворачиваю голову. Глеб сказал это как нечто ужасно забавное, но остался непроницаем. Лишь уголок губ приподнят.

Он знает…

Обо всем. Не только о снотворном. Значит, Лео уже успел ему рассказать, и значит… это Лео приказал ему меня схватить?

В комнате повисает тишина. Мы смотрим друг на друга. Глеб – презрительно. Я – панически, боясь шевельнуться. Секунды плывут одна за другой. Громоздкие. Вязкие. Я будто лишилась языка. И когда открываю рот для ответа, сама не знаю, что оттуда вырвется:

– Я никому не скажу, – сглатываю, сжимая подол халата.

Глеб смеется. Потом встает, достает из пальто сигареты, закуривает и расхаживает по комнате, по-прежнему посмеиваясь, точно я опять выдала безумно веселую шуточку.

Его смех ошпаривает. Сколько я наблюдала Глеба с момента знакомства, он особо-то не смеется. Видимо, ему радостно, только когда кто-то падает с лестницы и разбивает себе нос. Ну или когда он сам кого-то оскорбляет.

Я рассеянно слежу за парнем, трясусь в ознобе. Глеб то рассматривает стены, то снова затягивается сигаретой и выдыхает дым к потолку, а потом вдумчиво изучает меня с видом, словно и мне сейчас предложит закурить. Когда он цепляет взглядом – дольше приличного – мои голые ноги, выглядывающие из-под выреза халата, я вообще хочу провалиться под землю. Куда угодно! Хоть к демонам на чаепитие. Главное – подальше от этого сумасшедшего. От его взгляда! Который жгучим ядом проникает под кожу.

Все ощущения обостряются чрезвычайно: халат липнет к телу, дым щекочет нос, кажется, что даже моргнуть – громкое движение, за которым последует что-то страшное, ведь я не знаю, зачем Глеб меня похитил.

Возможно, сегодня он меня убьет.

Он… или Лео.

Я там, куда и собиралась вечером. На даче у моря. Узнала секрет и жду конца своей истории… Мне даже не пришлось ехать сюда, доставили первым классом, не считая вкуса вонючей тряпки и наручников на запястьях.

– Вот смотрю на тебя и поражаюсь. Конечно, любой в твоей ситуации будет слезно уверять, что ничего не скажет, лишь бы остаться в живых, но… чувство есть, да, вот прямо сильное чувство, что ты и правда не расскажешь, но по иной причине. Пусть боишься, а дело-то не в этом. Неужели, – Глеб ехидно зубоскалится, – он до того хорошо тебя трахает?

Я вспыхиваю от смущения.

Глеб тушит сигарету о статуэтку и подходит ближе, возвышается надо мной, берет за пряди на макушке и оттягивает, чтобы смотрела в глаза – я едва различаю его черты в полутьме. В гостиной слабо горит торшер. Белые вихры и пальто, лицо почти не отличается цветом от волос – все это придает Глебу жутковатый образ привидения.

Вдыхаю запах дыма и мяты, слегка отстраняюсь, но Глеб держит крепко, придирчиво рассматривает меня.

– Красивая, – многозначительно кивает он. – Жаль, безмозглая.

Я сжимаю зубы и бью его локтем в очень чувствительное место между ног, раз уж представилась возможность. Глеб с воем и шипением сгибается. Я спрыгиваю с дивана, бегу к входной двери…

Заперто!

Пока убираю задвижки, Глеб сковывает меня в кольцо своих рук, поднимает, но я легко умудряюсь выкрутиться, потому что он еще не отошел от моего удара и косится от боли – чем я и пользуюсь.

Врываюсь на кухню. Дверь ударяется о стену до звона вставных стекол. Хочу открыть окно и выскочить на улицу, но у самой цели – пальцы уже касаются пластмассовой ручки – Глеб вырастает за спиной, будто из пустоты, накидывается на меня, валит и припечатывает к полу всем телом.

– Я говорил, что сделаю, если попробуешь сбежать?! – рычит в ухо.

– Слезь с меня!

– Выкладывай, кто тебя подослал? – гаркает, придавливая мои запястья к ледяной плитке.

– Никто!

– То есть ты заботливо решила Лео усыпить, чтобы он, бедняжечка, поспал подольше? Говори правду, малая, или, клянусь, я тебя ремнем отхожу! Визжать будешь!

– Я лишь хотела знать правду!

– На хрена лично тебе правда? Ты проводила время в его постели, и тебе нравилось, хотя изначально понимала, что Лео связан с убийцей. Разве тебя это останавливало? Черта с два! Ну и зачем было совать нос в остальное, если легла под него в первый же день? Ты обычная шалава. Либо…

– Сам ты шалава!

Я плюю ему в лицо.

Пока он вытирает нос рукавом, истерично добавляю:

– Все не так было! И вообще… мы лишь… лишь сегодня мы… – осекаюсь.

Он задумывается.

Я ерзаю, выбираясь из-под него, но бесполезно, ибо лежит Глеб на мне всем весом, а при попытке выползти вдавливает в пол. Его губа приподнимается, и я разглядываю чересчур заостренные клыки. Парень глубоко дышит, яростно смотрит мне в лицо, ноздри подрагивают. С отвращением ловлю себя на мысли, что он теплый, и одна радость – под ним не так холодно. Даже с учетом, что я лежу на плитке. Ей-богу, какие только бредни не лезут в мозг, когда мерзнешь до зубной чечетки!

– Ты такая красная, словно тебе пощечин надавали, – замечает парень, выгибая белую бровь. – Чего это? Он что… у тебя сегодня первый раз с ним был? Или… и вовсе первый раз?

Я округляю глаза. То ли удивленная проницательностью Глеба, то ли ошарашенная тем, насколько он любит лезть в чужую постель.

– Ты отвратителен!

Он сокрушенно закатывает глаза и бормочет:

– Твою-ю ма-а-ать…

– А?

– Откуда ты только свалилась на мою голову?! – рявкает в лицо, да так близко, что мы соприкасаемся носами.

Я не понимаю, что его злит. То, что Лео был у меня первым? Глеб думает, будто Шакала это ко мне привяжет, или что? Судя по реакции, именно так он и предполагает. Оттого бесится.

– Слушай, если ты похитил меня, чтобы убить, то не медли, не надо издеваться. Этот фарс с угрозами становится по-идиотски нудным, а ты начинаешь больше вызывать раздражение, чем страх. Но знаешь… если ты меня убьешь, Лео…

– Что Лео? Будет меня ненавидеть? Ты реально думаешь, что так уж дорога ему? Ты развлечение, детка. Однако ты права. Хватит.

Он встает, достает из пальто пистолет.

Ну нет, нет! Что, правда убить собрался?! Я покрываюсь холодным потом. Ползу спиной к стене.

– Уже не такая смелая? – ухмыляется он.

Откатываюсь под стол в надежде, что Глеб сглупит и нырнет следом, а я успею выползти с другой стороны и удрать за дверь. Но в следующую секунду чувствую стальную хватку на щиколотке. Одним движением Глеб вытягивает меня из-под стола, дергает за руку, тянет к себе и приставляет пистолет к виску. Ощущая прикосновение оружия к коже, я окончательно теряю самообладание, и слезы бегут по щекам.

– Подожди, – умоляю я. – Дай позвонить бабушке, пожалуйста, позволь мне с ней попрощаться!

Глеб втягивает воздух над моим виском. Его сердце быстро бьется, отдает дробью мне в лопатки. Мое тело приобретает невыносимую чувствительность, и любое движение, любой звук, каждое прикосновение – заставляют вздрагивать в ожидании выстрела. Я молюсь только о том, чтобы умирать было не больно, представляю, как отреагирует бабушка на мое исчезновение, – и начинаю всхлипывать. Сначала бандиты убили ее сына. Теперь внучку. Интересно, что мои отец и мать сделали таким, как Глеб и Лео? Видимо, я вот-вот смогу узнать у родителей сама… с минуты на минуту.

– Спрашиваю последний раз, – медленно выговаривает Глеб, – что… ты… вынюхивала? Зачем усыпила Лео? Может, ты сама хотела его убить?

Нервно качаю головой:

– Нет, честно, послушай…

Я подпрыгиваю от вибрации. Телефонный звонок. К сожалению, не мой. Звук из одежды Глеба.

– Не двигайся, – приказывает он. – Только попробуй дернуться!

Я замираю. Ведь отчетливо понимаю: кинься я вновь к двери – последует выстрел.

Глеб принимает вызов. В доме мертвая тишина, и я различаю женский голос собеседницы: она говорит очень быстро. Успеваю заметить и другое. Тембр Глеба. Он мягкий. Этот высокомерный павлин никогда не обращался ко мне подобным голосом, чистым и легким, со мной он держится очень жестоко. С первого взгляда заклеймил врагом.

– Хорошо, я понял. Еду, – вздыхает парень и убирает телефон в карман. Дергает за талию меня к себе и подталкивает к двери: – Двигайся давай!

Мы возвращаемся в гостиную. Глеб подбирает с ковра наручники и защелкивает кольцо на моем правом запястье, тянет меня за локоть к лестнице. Я не успеваю ахнуть, как он опускает меня на колени, пристегивает второе кольцо наручников к перилам.

– Значит, так. Будешь сидеть, пока не приедет Лео, – говорит Глеб, грозя мне пальцем. – Когда он проснется, я не знаю. Через три часа или через двадцать три… это твои проблемы. Я приеду с ним. – Он наклоняется, запускает ладонь в мои волосы, дергает. – Но учти, если он проявит слабость… Я сам с тобой разделаюсь. Не надейся, что я тебе поверил.

Глеб хмыкает, встает и выключает торшер, оставляя меня одну в густой темноте.

Глава 16

Тишина дома. Свист ледяного ветра за окном. И все те, кого я когда-либо любила, – в мыслях.

Глеб ушел около часа назад, похитив остатки осени. Рядом со мной окно, и я вижу, как о стекло бьются первые снежинки. Снег у нас в крае выпадает не раньше середины декабря, а сегодня, словно даруя мне возможность последний раз взглянуть на красоту зимы, снегопад явился тридцатого ноября. За короткое время мир утонул в молочном цвете. Я два раза приподнималась, чтобы выглянуть в окно. Двор занесло снегом. Никого. Ничего. Пустота. И горьковатый вкус смерти на губах.

Чувство такое, будто я уже лежу в сырой могиле, глубоко под землей, в темноте и одиночестве, и ни крики, ни мольбы меня не спасут, никто не услышит, никто не придет. Никто… кроме неминуемой гибели.

Утыкаюсь лицом в колени. Дрожу. Лодыжки мерзнут, покрываясь гусиной кожей, ведь на мне по-прежнему только махровый халат Лео, который еще и пахнет им самим.

Хвойный лес. Горький шоколад… И кофе.

Сердце стягивается в узел от воспоминаний и падает в пропасть при мысли о том, с какой бесконтрольной силой я столкнулась, как легко она меня уничтожит в любой момент, когда я не то что убежать – пискнуть не успею.

Возможно, надо радоваться, что Глеб оставил меня на расправу Лео, но я боюсь даже взглянуть в глаза адвоката. Какой смысл? Что говорить? Лео не может оставить меня в живых. Глеб ясно дал это понять и хочет, чтобы Шакал сам избавился от меня, ведь я не проблема Глеба. Зачем ему марать руки? Много чести, как говорится, для какой-то жалкой девчонки из захолустья.

В очередной раз дергаюсь. Наручники сдавливают запястье так, что хочется визжать. Вся рука затекла. И я проклинаю себя за то, что не ношу шпилек в прическе (будто у меня вообще есть прическа, ага). А если бы носила, то что? Я не умею вскрывать замки!

Ну и допустим, я освобожусь. А дальше? Глеб забрал телефон. Поблизости нет других домов или автобусных остановок. К тому же валит снег. Выбегу и замерзну насмерть!

Господи, только я могла вляпаться в настолько беспросветный звездец!

Что страшнее? Посмотреть в глаза Лео? Возвращение Глеба? Или смерть от холода?

Я пытаюсь вообразить лицо Лео, как он приставляет к моему лбу пистолет… мне тяжело это представить. Зато Глеба я вижу куда ярче! Вижу, как без тени сомнения он душит меня шершавой веревкой, скалясь клыками и сверкая бешеными серыми глазами, – и это до того жуткое зрелище, что меня начинает тошнить. Глотаю слюну. Сдерживаю поступательные позывы желудка. Меня всегда тошнит при стрессе, поэтому лучше не нагнетать.

На кухне раздается скрип.

Я замираю, вслушиваясь. Тиканье часов у камина. Вой ветра. И шуршание занавесок… по-прежнему из кухни. Кто там? Мыши? Или я все-таки успела приоткрыть окно, когда убегала от Глеба, и в дом забираются капризы погоды?

Теория рушится, когда я отчетливо различаю чьи-то шаги.

Какого черта? Глеб передумал? Решил прибить меня до прихода Лео? Хотя… зачем ему лезть через окно?

Шаги приближаются.

– Кто здесь? – не выдерживаю я.

И очень зря. В темноте различаю фигуру мужчины. Она выплывает из кухни на мой писклявый зов. Это не тот мрачный эльфийский король, которого я в ужасе ожидала увидеть. Глеб выше. И плечи не такие объемные.

Тогда кто это?

А вдруг он попросил кого-нибудь прибить меня, пока Лео не вернется? Глеб сумасшедший! От него можно ожидать чего угодно!

Фигура подкрадывается. Резко опускается передо мной, словно хочет вцепиться в горло и сожрать. Я зажмуриваюсь. И кричу.

– Тише, эй, тише, солнце, – успокаивает голос над ухом.

Человек берет меня к себе на колени, щупает запястье в наручниках и достает тонкий предмет, похожий на иглу, из внутреннего кармана пальто.

Я свожу в фокус мужское лицо, которое вмиг оказывается очень близко.

– Виктор? – восклицаю.

Не сразу узнаю его без шляпы. Но сатанинские глаза сложно не запомнить: этот пытливый взгляд из памяти и бензопилой не вырежешь.

– Все хорошо. Спокойно. Я рядом.

– Но… как же вы… ты… как?!

Ковыряясь в замке наручников, он шепчет:

– Проследил за белобрысым, потом ждал, пока он сгинет. Погоди, сейчас освобожу тебя… еще чуть-чуть погоди, солнышко.

– Ждал? Вы видели, что меня похитили, увезли за город, затащили в дом и, возможно, собирались башку прострелить, и просто… ждали?!

– Я бросился за тобой, как только смог. Я видел, как он засунул тебя в машину, но пока добежал до своей, потерял след. Потом отследил по камерам, что Глеб рванул за город. Понял, что в этот дом. И то… лишь потому, что знал о его существовании. Чисто интуитивное предположение.

Одежда Виктора пахнет морозом, шея – свежим грейпфрутом и мхом, а ладони – собакой. На его плечах снежинки, в которые я утыкаюсь носом, на эмоциях обнимаю своего спасителя, чувствую, как с его русых волос на мое лицо сыплется мокрый снег.

– Когда я приехал, он пристегивал тебя наручниками к лестнице, и я не стал вламываться, извини, потому что убивать он тебя явно не собирался. Потом…

Я вновь кричу:

– Минутой раньше он мне чуть мозги не вышиб!

Господи, ну хоть бы солгал, что только приехал, звучало бы поприличнее!

– Радость моя, я этого не видел, – вздыхает Шестирко. – Надеялся, что всю историю о том, какого хрена у вас тут произошло, поведаешь мне именно ты. Глеб еще и во дворе почти час копошился, я следил, думал, что он что-нибудь важное делать начнет…

– Начал?! Я тут час сижу! Рука опухла, как гусеница, из нее вот-вот кость вылупится!

– Увы, ничего компрометирующего.

Наручники с громким стуком падают на пол. Я растираю запястье.

– Почему ты в халате? – удивляется мужчина, и его резкий поворот головы вновь напоминает повадки рептилий.

Виктор набрасывает мне на плечи свое пальто, берет мои ладони в свои, тянет на ноги. Я пошатываюсь.

– Неудачное свидание, – отвечаю, опуская голову. – Худшее… и последнее в жизни.

Шестирко поднимает меня на руки, из-за чего я выкатываю глаза, и несет к дивану, усаживает точно беспомощную девочку, заботливо интересуется, как я себя чувствую, не навредил ли мне Глеб, не изнасиловал ли. На последнем вопросе я открываю рот. Но не отвечаю. Молчу до тех пор, пока Виктор не прижимает меня к себе. Я напрягаюсь. Мозг проводит ассоциацию с Глебом: когда он чуть не раздавил меня на кухне. Однако образ быстро затухает. Виктор гладит меня по макушке, шепчет утешительное, разве что за ухо не треплет, – и спустя минуту слезы из моих глаз начинают катиться неудержимыми реками.

Шестирко больше ничего не спрашивает, похлопывает по спине. Оттого, что он молчит, и оттого, что я не знаю, как рассказать ему правду, – слезы текут и текут бесконечным потоком. Я не могу прийти в себя. Виктор пару раз помогает мне вытирать лицо рукавом его же пальто. Боюсь, чтобы отстирать ткань от всех соплей, которые из меня вытекают, потребуется недельная химчистка.

И хоть рядом с Виктором спокойнее, его появление больше пугает, чем радует. Когда Глеб узнает, кто меня спас, теория получит подтверждение. Я крыса! Которая целенаправленно вошла к Лео в доверие. Шпионка! Подставная кукла!

– Он убьет меня, – выговариваю я. – Или не он. Но кто-то точно убьет. Теперь я не смогу даже выйти на улицу без угрозы быть зарезанной…

Виктор смотрит сочувственно. Янтароглазый. Настороженный. И всклокоченный, будто пробирался через дымоход. Затем выдает скорее утверждение, чем вопрос:

– Ты узнала, кто убийца. Не отрицай.

Невесело усмехаюсь, глядя на свои трясущиеся руки. Пока я изливаю душу, Виктор включает торшер, так что я наконец-то могу хоть что-то разглядеть и щупаю покраснения на коже. Завтра будут синяки.

– Да, – шепчу, сильно нервничая. – Можете пообещать кое-что?

Виктор кивает, внимательно рассматривает мое опухшее лицо.

– Пусть моя бабушка не узнает, что случилось, если… если случится. Пожалуйста.

– Эми, с тобой ничего не случится. – Он берет меня за плечи, пронзает взглядом желтых радужек, словно в него вселился демон. – Я обещаю. Все будет хорошо.

– Вы не понимаете, – сокрушаюсь я. – Когда умерли мои родители, ее жизнь истлела. Она жила, как и раньше, – давала уроки на фортепиано, готовила, убирала, ходила на собрания в школе, но выглядела при этом как манекен. Она жила ради меня. Пожалуйста, не дайте ей узнать правду… ее это убьет.

Слова льются водопадом. Не знаю, зачем я это говорю, но кажется, что сейчас это важно и обязательно нужно кому-то рассказать.

– Успокойся, – настаивает Виктор, хмурясь и вытирая мою щеку. – Не надо, слышишь?

– Вам легко говорить!

– Он не сможет больше причинить вреда. Тем более тебе. Этот маньяк будет гнить в тюрьме до конца времен.

– Конца времен… – глупо смеюсь в истерике. – Вы любите такие дурацкие высокие слова, да? И истории убийств для вас как что-то прекрасное? То, что заставляет вас жить, раскрывать их – смысл жизни, ведь так вы это ощущаете, верно? А я вот не доживу до этого конца времен.

– Эмилия…

Я поднимаю глаза, и Виктор спрашивает шепотом:

– Кто он? – Поджимаю губы. – Имя. Ты знаешь имя? – не унимается он.

– Я…

– Он вот-вот убьет человека.

– Вы не понимаете, – сиплю, закрывая лицо.

Виктор берет мои ладони, сжимает и склоняется.

– Я понимаю. Просто скажи как есть. И мы найдем решение. Вместе. Обещаю.

Я втягиваю воздух, перевожу на Шестирко взгляд и шепчу ответ:

– Глеб… он тот… кто вам нужен.