Текст книги "Магнолии были свежи"

– Мадаленна, пожалуйста, дай мне еще немного времени! Я не задержу тебя надолго, мне просто надо тебе сказать очень важную вещь.

Вместе с мольбой во взгляде появилось что-то новое, решительное и упертое. Мадаленна вспомнила его хвастливые рассказы о том, как он уговаривал всех и вся и решила сделать шаг назад. В конце концов, к тому времени, как он завершил бы свой монолог, мог прийти Фарбер, и тогда она поручила бы Джона заботам дворецкого.

– Хорошо, я слушаю.

– Может быть присядем? – он кивнул головой в сторону большого кресла.

– Лучше постоим. Я слушаю, Джон.

Мадаленна надеялась, что холод в ее голосе сделает свое дело, и он поймет, что ей не до пылких признаний и удалится восвояси, но Джон наотрез отказалась понимать намеки и снова попытался взять ее руку в свою.

– Мадаленна, – начал он. – Мы давно знаем друг друга. Еще тогда, когда нам с тобой было по десять лет мы с тобой дружили, так ведь?

Это была не дружба, скорее просто знакомство; они махали друг другу рукой и здоровались – этим все и ограничивалось, но Мадаленна сочла за лучшее не спорить. Она кивнула головой, и Джон просиял.

– Я всегда считал тебя самой умной девушкой, Мадаленна. И самой красивой.

А вот это была уже откровенная ложь. Мадаленна прекрасно знала, что об ее внешности говорили в школе, какими прозвищами ее награждали, и Джон ни разу не заступился за нее, ни разу не оборвал ее обидчиков, и даже несколько раз, она это видела, смеялся вместе с ними над очередной идиотской шуткой.

– Спасибо за комплимент, Джон, но я что-то не припомню, чтобы ты считал меня самой красивой. Если мне не изменяет память, вы с Эдди Маккинтошем смеялись над моими волосами.

– Это потому, – вымученно улыбнулся Джон. – Что я всегда стеснялся тебя, Мадаленна. Стеснялся своих чувств к тебе…

– О, вот как. Понимаю. Погоди, Джон, – она отпрянула от него; до нее внезапно дошел смысл последней фразы. – Что ты имеешь в виду под чувствами?

– Мадаленна, ты мой хороший друг…

– И ты, Джон, всегда был моим хорошим знакомым, – перебила его Мадаленна, не давая ему опомниться. – Я была рада нашему знакомству, и считала, что это то приятельство, которым стоит дорожить.

– О, я знал. – театрально усмехнулся Джон. – Я знал, что ты никогда не будешь чувствовать ничего, кроме этого дурацкого расположения, но я надеялся, что все может перемениться, и ты ощутишь то же самое, что и я.

– Ощущу что?

– Мадаленна, – он приблизился к ней, и она невольно отшатнулась. – Я люблю тебя. Люблю уже очень давно, но собрался с духом только сейчас. Думаешь почему я так глупо вел себя на скачках? Я видел, как на тебя смотрит этот дурак Майкл, видел, как тебе улыбается этот твой профессор. – он уже нес откровенную чушь. – Мадаленна, я действительно ревновал и не понимал, что я творю. Единственное оправдание моих поступков – это мои чувства.

Аньеза как-то пыталась поговорить с дочерью о правильном поведении со своими поклонниками, но Мадаленна каждый раз брыкалась и говорила, что ей это не нужно. Однако мама все равно успевала сказать хоть какие-то обрывки, и сейчас Мадаленна радовалась, что хоть что-то запомнила и сильно жалела, что не послушала остальное. Джон не открыл ей секрета. Она знала о том, что он относится к ней не к как другу, но всяческим образом старалась не обращать на это внимания и не поощрять подобного поведения – цветы она отдавала мистеру Смитону, конфеты делила пополам с ним же, а от прогулок под луной и вовсе отказывалась. Мадаленна знала, что не любит его и никогда не захочет полюбить. И несмотря на то, что признала она это относительно недавно, понимала свои чувства достаточно давно, ровно с того момента, как он впервые отвесил ей комплимент. Самым главным камнем преткновения было то, что Мадаленна не верила в его чувства. Она честно смотрела на себя в зеркало, знала свой характер и понимала, что воспылать к ней любовью очень и очень сложно. А Джон часто заглядывался на других девушек, и рассказы о его похождениях множились изо дня в день. Мадаленна удерживала его на расстоянии и старалась ничем не выказать несуществующего расположения – одна ее неосторожная улыбка чуть не дала ему права на поцелуй. Но Джон не сдавался – ухаживал за ней, был мил с Хильдой, и подозрения Мадаленны только усиливались. Жениться на наследнице огромного состояния – это действительно удача, да к тому же Бабушка, скрепя зубами, обещала отдать в пользование дом в Лондоне. Определенно, искус был велик.

– Джон, я боюсь, ты не совсем понимаешь, о чем говоришь. – примирительно начала Мадаленна; она пыталась вспомнить, что говорила Аньеза про мягкий отказ от предложения. – Я очень рада, что ты решился на такой ответственный шаг, но, боюсь, ты выбрал для этого неправильного человека.

– Мадаленна!

– Погоди, дай мне сказать. – она расправила платье и оперлась на перила. – Джон, я не та, кто тебе нужна. Ты не найдешь счастья со мной. Поверь, я знаю, о чем говорю.

Из всех вариантов отказа она выбрала самый сложный – честность.

– Я не понимаю, – возразил было Джон, но Мадаленна мотнула головой.

– Сейчас поймешь, только дай мне объяснить. Джон, ты был мне хорошим приятелем, мы прекрасно общались с тобой, но я никогда не думала о том, чтобы выйти замуж. – он растерянно смотрел на нее, и, несмотря на отсутствие сочувствия, она подумала, как можно смягчить удар. – Обстоятельства в моей семье не могут мне позволить все бросить и уйти в другую семью.

– Ты имеешь в виду сейчас? – оживился Джон, и Мадаленна поняла, что она вступила на ложный путь. – Ты хочешь сказать, что мне стоит подождать?

– Нет, Джон, я хочу сказать, что тебе стоит посмотреть на кого-то еще.

– Но мне нужна только ты! – воскликнул он и прижал ее руку к своей щеке. – Мадаленна, я влюблен в тебя!

«Или в мое наследство.»

– Джон, я полагаю, в тебе сейчас говорит твоя горячность.

– Ну да, – он беспечно кивнул. – Я молод, ты молода, что нам мешает стать счастливыми?

– Я не люблю тебя.

Мадаленна сказала это спокойно и только позже поняла, что должна была добавить своему голосу хоть сколько-то муки, страдания. Но тогда это было бы вранье, и вряд ли это звучало бы правдоподобно. Хотя, возможно, Джон смог бы проглотить эту ложь и не выглядел так несчастно. На какое-то время Мадаленна даже пожалела о своих словах, особенно когда он опустился на ступеньку и понурился. Но потом он вскинул голову, и злые огоньки мелькнули где-то глубоко. Она поняла, что была уязвлена только его гордость, и больше ничего. Значит, Мадаленна все сделала верно.

– Тогда кого ты любишь?

– Никого, Джон. Мне сейчас не до этого.

Но Джон не сдавался; его лицо подернулось судорогой, и злая улыбка растянулась на красивых губах. Он был очень красивым, этот Джон, отстраненно подумала Мадаленна, и мало к кому она относилась с таким равнодушием.

– Нет, ты кого-то любишь. – упрямо повторил он. – Наверное, это один из твоих профессоров, да? Ну, конечно, благородный рыцарь, который спас бедную лошадку… Очень романтично!

– Достаточно, Джон. – оборвала его Мадаленна. – Я сказала тебе правду, но если бы и любила, то не была бы обязана тебе об этом рассказывать. Это мое личное дело. Как ты заметил, я молода и могу быть с кем хочу.

– Но такими темпами останешься старой девой!

– Спасибо за комплимент, Джон. – сухо ответила она, хотя больше всего ей хотелось рассмеяться. – Меня это не пугает.

– И что ты будешь делать?

– Все, что захочу. К счастью, у меня на это есть право.

– Мадаленна, – после долгой паузы снова начал Джон. – Но ведь могут быть браки по дружбе, ты же сама знаешь!

«Но ведь ты мне даже и не друг!»

– Знаю, Джон, но я не хочу тебя обманывать.

– Но только подумай, – он все никак не унимался. – Как бы этому браку была бы рада твоя бабушка.

Терпение Мадаленны лопнуло, и крепкая броня изо льда и камня треснула, и что-то горячее подняло наверх всю ее ярость и понесло за собой.

– Именно! – крикнула она. – И от этого только хуже!

Джон хотел что-то возразить в ответ, но от очередного спора ее спасли медленные шаги по лестнице. Джон быстро встал со ступеней и пересел обратно на диван, а Мадаленна постаралась придать лицу более-менее бесстрастное выражение. Послышался шелест платья, и Мадаленна увидела Аньезу. Она все еще была немного бледноватой и спускалась, держась рукой за перила, потому что ее немного мотало, но с лица ушла эта вымученная судорога боли, и Мадаленне стало немного легче. Одной проблемой меньше. Миссис Стоунбрук не сразу заметила Джона, и сначала поцеловала дочь в щеку.

– О, у нас гость, – улыбнулась Аньеза и подняла повыше воротник халата. – Может быть чаю?

– Спасибо, миссис Стоунбрук. – нагло улыбнулся Джон.

А Мадаленна чуть не задохнулась от подобного нахальства. И вот за этого «милого мальчика» Бабушка хотела выдать ее замуж! Да этого молодого человека с трудом можно было выгнать за порог, так основательно он обосновался в кресле. Аньеза недоуменно посмотрела на дочь, но у той на лице было написано все, что она испытывала к своему бывшему другу.

– Вообще-то, Джон уходит. – Мадаленна резко отодвинула кресло, и Джон чуть не упал. – Он приходил навестить нас.

– Я приходил поговорить о нечто важном, миссис Стоунбрук. – перебил ее Джон, и Аньеза нахмурилась. – О нечто личном.

– В таком случае, – мама подошла к входной двери. – Может быть мне стоит…

– Не уходи! – прошептала Мадаленна. – Не оставляй меня с ним.

– Может быть, тебе стоит прийти попозже? – Аньеза подмигнула ей. – Мадаленна очень устала после приема, мы неделю не могли спокойно посидеть и поговорить.

– Миссис Стоунбрук, тогда я бы хотел поговорить лично с вами! – воскликнул Джон и улыбнулся Мадаленне.

Но той было не до улыбок. Она все никак не могла понять, сама ли она сотворила такого монстра своими краткими улыбками и недолгими прогулками до города, или Джон всегда был таким, только вот она сама этого никак не замечала. Мадаленна могла поверить, что он действительно хотел на ней жениться, могла предположить, что она ему нравилась, но Джон ее не уважал – в этом сомнений не было, и от этого ее еще сильнее отвратило от мысли, что этот человек когда-то мог стать ее мужем.

Аньеза застыла около двери, пытаясь понять, как вежливо и настойчиво попросить непрошенного гостя уйти, когда раздалось вежливое покашливание, и в комнату вплыл Фарбер с конвертом в руках. Мадаленна внутренне возликовала.

– Мадам, прошу прощения, вам телеграмма от сэра Стоунбрука.

Мама побледнела, но Мадаленна едва не воскликнула от счастья. Говорят, что телеграммы обычно приносили плохие вести, но Мадаленна знала, что эта весточка будет исключением. Отец; он едет, и, значит, через несколько дней она сможет почувствовать знакомый запах шерстяного пиджака и табака, она сможет его обнять и помолчать. С отцом всегда молчалось хорошо. В тишине они рассказывали друг другу то, что не могли передать на словах. Мадаленне было жаль, искренне жаль, что она не упредила маму – Аньеза всегда жутко боялась телеграмм, но таковой была просьба отца. Совесть немного тыкала ее в бок, но она знала, что та сразу уймется, когда мама прочтет короткое предложение, а потом радостно посмотрит на нее. Так и произошло. Аньеза обняла Мадаленну, и снова английскую речь заменил ее родной напевный язык. Джон был лишним в этой семейной пасторали, и он сконфуженно попятился к выходу.

– Мадаленна, – начал он, но Фарбер предстал перед ним и загородил собой мать и дочь.

– Позволите вас проводить, сэр?

Джон хотел что-то сказать в ответ, но дворецкий распахнул дверь и застыл около, всем видом показывая, что гостю неплохо бы уйти. Джон потоптался на месте, а потом резко повернулся и вышел вон. Мадаленне было все равно. После него в воздухе остался висеть аромат кричащего одеколона, и она наморщила нос.

– Надо бы проветрить.

– Милая, он приезжает. – Аньеза изо всех сил держалась степенно, но дочь знала, что той больше всего хотелось запрыгать на месте. – Слава богу! Я уж думала, его там съели какие-нибудь дикари.

– Мама, он же в Египте, а не в Африке. – Мадаленна улыбнулась и поправила нить жемчуга на шее матери.

– Хорошо, не дикари, а какие-нибудь злые духи. Помнишь, ту экспедицию в двадцатых? – мама нахмурилась и потерла лоб. – На пирамиде было написано не входить, а бедный археолог не послушался, и его настигло злое пророчество.

– Конечно. Конечно, во всем виновато злое пророчество, а не обычная лихорадка. Отличное объяснение.

– Лихорадка? – Аньеза взволнованно посмотрела на дочь, и Мадаленна поняла, что дала новый повод для тревоги. – А ведь и правда! Боги, а что если с ним что-то не так? – она заметалась по комнате, все сильнее сжимая голову. – Ведь он правда мог что-то там подхватить, а мне и не написать.

Мадаленна приобняла маму и подвела ее к дивану. У миссис Стоунбрук только закончился очередной приступ мигрени, и вовсе не хотелось снова видеть ее обессиленной, лежащей на кровати, и такой бледной-бледной, что становилось страшно.

– Мама, все нормально. – тихо сказала Мадаленна. – С отцом все в порядке. Он скоро будет здесь, и ты сама в этом убедишься. Все хорошо.

– Но ты же знаешь своего отца. – возразила Аньеза. – Он мог заболеть и вбить себе в голову не волновать меня.

– В этот раз все нормально.

– Откуда такая уверенность?

Аньеза внимательно посмотрела на дочь, и та отвернулась к стене – на персиковом камне был высечен красивый барельеф.

– Он мне написал еще недели две тому назад. – наконец после молчания проговорила Мадаленна.

– Это не новость. – отмахнулась Аньеза, и ее дочь изумленно уставилась на нее. – Ну что ты так на меня смотришь? Разумеется, я это поняла. Ты ходила вся счастливая, улыбающаяся.

– Не обижаешься? – Мадаленна приткнулась к плечу матери. – Просто папа не хотел волновать тебя раньше времени, вдруг что-нибудь не получилось бы…

– Не волнуйся, мой дорогой репейник, – улыбнулась миссис Стоунбрук. – Ваши секреты с отцом всегда неприкасаемые. Главное, что он все-таки приезжает.

– А…

Мадаленна осеклась и замолчала. Но Аньеза все поняла.

– Нет, Хильде мы ничего не скажем. Он сам должен ей написать.

– Хорошо.

Какое-то время они сидели молча, прислушиваясь к звукам с кухни. Оттуда тянуло пастушьим пирогом, и Мадаленна невзначай вспомнила, как мистере Гилберт восторгался прекрасными запахами ее творений. Да, в который раз сказала себе Мадаленна, он был не чужим.

– Милая, а что делал Джон? Он хотел с тобой о чем-то поговорить?

– Хотел. – Мадаленна растянулась на коленях матери. – О свадьбе.

– Как? Уже? – мама рассеянно погладила дочь по плечу. – И ты…

– Я отказала.

Аньеза промолчала, и Мадаленна выпрямилась. Под сердцем неприятно заныло, и тревога начала стремительно расползаться по ней. Только бы мама не стала советовать подумать. Она откажется, она сбежит из дома, уедет в Америку, но не станет жить с этим человеком в одном доме, не станет делить с ним постель и рожать детей. Нет, ни разу он не прикоснется к ней, ни разу!

– Мама!

– Милая, успокойся, я согласна с тобой. – миссис Стоунбрук обняла дочь и подула на разгоряченный лоб. – Джон милый парень, но тебе нужен кто-то другой. – она задумчиво расплела косу и разгладила бант. – Кто-то, кого ты сможешь уважать так же как своего отца. Эдвард поставил слишком высокую планку для всех твоих будущих избранников, да?

Мадаленна кивнула. В глубине души она действительно искала того, на кого сможет смотреть если не с обожанием, то с уважением и восхищением. Кого-то очень умного, нравственного, доброго и с очаровательной улыбкой. Прекрасной улыбкой. Такой теплой, душевной, такой, чтобы ей самой хотелось улыбаться только от одного взгляда на этого человека. Добрый, милый рыцарь. Но такого не было в ее окружении, и каждый день Мадаленна старалась вести себя соответствующе, чтобы судьба наконец смилостивилась и послала ей такое счастье.

– Ничего, дорогая, – улыбнулась Аньеза. – Твой славный рыцарь где-то неподалеку бродит и пытается найти свое копье.

– Какой-то рассеянный рыцарь.

– По-моему, кто-то слишком привередлив. – рассмеялась мама и осторожно подвинула Мадаленну. – Вот что, надо бы нам выпить чаю. С плюшками! Пойду посмотрю, что там делает Полли.

Мама ушла в кухню, и Мадаленна почувствовала, что она снова надушилась «Шанель». Аньеза душилась ими только во время приезда отца. Догадалась или уже заранее чувствовала, что он в дороге? Бабушка Мария всегда говорила, что между супругами устанавливалась особая связь, позволявшая чувствовать боль другого, все переживания и волнения. Когда-то ей казалось, что все это чепуха, но сейчас она могла допустить, что бабушка не врала. В ее садовом уголке зажглись оранжевые фонари, и на секунду Мадаленне показалась знакомая фигура в сером костюме, аккуратно рассматрившая ее уголок. От усталости мысли путались, липли одна к другой, и она успела подумать, как была бы рада увидеть его снова там. А потом усталость взяла свое; она закинула ноги на спинку дивана и закрыла глаза. Может быть и правда, что ее рыцарь бродил где-нибудь неподалеку.

«Тогда пусть он мне приснится.» – заключила Мадаленна, и когда Аньеза вернулась в гостиную, она уже спала, и тысячи мечей носились вокруг ее головы, а рядом стоял кто-то добрый и светлый и защищал ее. Мадаленна спала, и на этот раз ее брови не были сведены в одну суровую линию.

* * *

Мадаленна опаздывала. Она заснула не в своей постели, а на диване в гостиной, и спалось ей так крепко и хорошо, что даже бой «вечных» часов не смог ее разбудить. Она слышала какой-то шум, но только накрылась пледом и решила, что это все сон. Когда раздалось вежливое восклицание Фарбера, Мадаленна быстро села и не сразу смогла понять, где она находится, и почему в ее комнате стоит дворецкий. Постепенно со сна предметы стали проявляться, и Мадаленна что-то сдавленно пробормотала.

– Прошу прощения, мисс, хотел уточнить, вы собираетесь сегодня в университет?

Мадаленна пробормотала в ответ невнятное ругательство вперемешку с благодарностью и бегом поднялась по лестнице. Ей нужно было всего две минуты на сборы, семь минут на дорогу до остановки, и тогда… Хоть бы она вовремя смогла бы добраться до университета! То, что первой парой – занятие мистера Гилберта, Мадаленна старалась даже и не вспоминать, молясь о том, чтобы добрая Полли налила ей воды для умывания, и чтобы брюки смогли застегнуться на все пуговицы. Плед волочился за ней, путался в ногах, и Фарбер едва успел подхватить ее, когда она чуть не свалилась с последней ступеньки.

– Спасибо, Фарбер. – она пожала ему руку и подбежала к двери своей комнаты; дворецкий деликатно остановился на пороге. – Что-то еще?

– Мисс, я хотел сказать, что ваша Бабушка получила сегодня телеграмму. – Фарбер огляделся и перешел на шепот. – Она узнала, что ваш отец приезжает, но не могу сказать, что это обрадовало Старую Мадам.

– Вот как? Она рвет и мечет?

– Нет, мисс, в том то и дело. Она молчит и только редко кивает. Мы даже думали, не начался ли припадок.

– Она что-то говорила о нас? – судя по звукам Мадаленна старательно боролась с одеждой. – Спрашивала о телеграмме?

– Только спросила, не получала ли Хозяйка писем, но мы сказали, что нет.

Что и говорить, если бы не Фарбер, житье в этом доме было бы совсем невыносимым.

– Хорошо, Фарбер, – выглянула Мадаленна из комнаты; она была почти одета, только штанины путались под каблуками ботинок. – Спасибо большое.

Она заглянула в комнату мамы, но та мирно спала, подложив голову под подушку, и Мадаленна осторожно закрыла дверь. Кивнув Фарберу, она спустилась по лестнице и пустилась бегом к покоям Бабушки. Когда за дверью раздался голос Хильды, она остановилась, перевела дыхание и медленно вошла в гостиную. Бабушка сидела на своем обычном месте, но чашка чая была нетронутой, а в руках она брезгливо сжимала телеграмму. Она бы и не заметила прихода внучки, но Мадаленна скрипнула стулом, и Хильда выпала из сомнамбулического состояния. Острый взгляд заставил Мадаленну остановиться с пальто в руках.

– Доброе утро, Бабушка.

– Ты опаздываешь. – отрезала Хильда. – И вид у тебя какой-то непричесанный. Это что, мода сейчас такая?

– Да, называется «легкая небрежность».

Мадаленна ожидала взрыва, но Бабушка только мотнула головой и отпила чаю. Телеграмма из ее рук выпала на скатерть, и Хильда нехотя пододвинула ее в сторону внучки.

– Твой отец скоро приезжает.

Это было испытание. Нужно было не сильно обрадоваться, чтобы не получить упрек за «излишнюю эмоциональность», и при этом не быть слишком равнодушной, чтобы не возбудить подозрений. Мадаленна приподняла брови и помяла в руках пальто. Эффект был произведен, и подозрительности во взгляде поуменьшилось.

– Вот как? Это хорошо.

– Ничего хорошего. – мрачно отозвалась Бабушка. – О таких вещах предупреждают заранее, а не пишут за два дня.

– Телеграммы всегда приходят неожиданно.

– По-моему, тебе пора. – махнула рукой Хильда. – Ты с матерью будете мне нужны позже. Нужно будет готовить дом.

– Я постараюсь.

– Мне не нужны твои старания. Мне нужно, чтобы ты была вовремя на месте. И я не собираюсь тебе это повторять.

– Зачем повторять? – Мадаленна накинула на себя пальто и открыла дверь. – Просто пошлите телеграмму.

* * *

Когда Мадаленна соскочила с автобуса, в кампусе еще бурлила толпа. Кто-то смеялся, кто-то показывал другим свои заметки, и Мадаленне сразу стало хорошо. Здесь она всегда чувствовала себя как дома, и страстное желание пожить в Лондоне снова появилось в ней. Она обожала Портсмут, и понимала, что не сможет прожить без своего мистера Смитона, но даже садовник говорил ей уезжать из родного дома. И сейчас, с вестью о приезде отца, эта возможность засияла еще сильнее. Мадаленна вдохнула приятный воздух, отдающий бензином и дымом – близился октябрь, – и посильнее укуталась в пальто. По ее расчетам до начала занятий оставалось совсем немного, но если она еще чуть-чуть поднапряжется, то сможет вбежать под каменные арки и добраться до аудитории ровно за минуту. Мадаленна улыбнулась, и в этот момент фигура в черном пальто обогнула ее и нырнула под своды.

* * *

Эту фигуру она заметила еще на остановке. Они поравнялись на Катбору-стрит, через несколько секунд фигура ее обогнала, но потом Мадаленна сделала рывок и оказалась впереди, а черное пальто так и осталось стоять, ожидая когда красный свет сменится зеленым. И вот сейчас эта личность проскользнула мимо нее и исчезла в темноте. Подобного Мадаленна стерпеть не могла, и, подпоясавшись, она вбежала в тусклый коридор и обнаружила, что тот был абсолютно пуст. Возможно, ей просто показалось. На больших часах значилось тридцать минут восьмого, и она с облегчением присела на подоконник, как вдруг прямо за ней раздался знакомый голос:

– Честно говоря, по началу я хотел дать вам фору, но вы так быстро пробежали мимо меня, что я понял – это и ненужно.

Мистер Гилберт; это был он – в черном пальто, с пачкой бумаг, он улыбался ей, и в этой улыбке не было ничего от строгого и требовательного преподавателя. Это был ее хороший знакомый, и Мадаленна невольно улыбнулась в ответ. День был отличным, и даже если бы она сочла за нужное сурово свести брови, ничего не получилось. Отец приезжал, она почти слышала его голос, чувствовала его одеколон, и за одно это она была готова обнять весь мир.

– Здравствуйте, сэр.

Она подошла к нему и неуверенно протянула руку, но когда поняла неуместность своего жеста, было уже поздно, и Эйдин держал ее руку в своей. Он слегка изменился за ту неделю, которую она его не видела. Улыбка была все той же – немного ироничной и теплой, но вот в глазах появилось что-то похожее на беспокойство, и Мадаленне вдруг захотелось узнать, что случилось. Разумеется, они были не так хорошо знакомы, но в этот день ей по-детски хотелось, чтобы все остальные были счастливы вместе с ней, в особенности, с удивлением заметила она, мистер Гилберт.

– Вы отлично бегаете, надо бы записать вас в группу на соревнования.

– Бегаю я отлично только тогда, когда надо мной висит какая-нибудь опасность. – улыбнулась Мадаленна. – Вроде выговора от преподавателя искусствоведения за опоздание.

– Неужели он настолько жесток, что сбавит балл бедному студенту? Может быть мне с ним поговорить?

– Попробуйте, сэр, но, думаю, что разговоры с отражением – первый шаг к сумасшествию.

Эйдин рассмеялся, и Мадаленна с облегчением заметила, что тень волнения пропала. Зато на нее набежало смущение, и она попятилась к двери в кабинет.

– Не хочу испытывать вашу доброту, сэр.

– Конечно, идите в аудиторию, я сейчас подойду.

Мадаленна проследила, как черное пальто скрылось за дверью деканата, распахнула дверь в аудиторию и чуть не сбила Эффи Доусен, которая стояла около косяка, старательно прислушиваясь к разговорам снаружи. Дверь распахнулась в опасной близости от ее лба, и Эффи взвизгнула.

– Что ты делаешь?!

– Вхожу в аудиторию.

Мадаленна невозмутимо прошла на свое место рядом с Дафни и разложила тетради. Она думала, что Доусен успокоится и усядется, но ее однокурсница не собиралась отставать.

– Разве тебя не учили стучать?

– А тебе не говорили, что подслушивать плохо?

Эффи скривилась от Мадаленны, как от горькой полыни, хотела бросить в ответ что-то едкое, но в этот момент дверь снова распахнулась, и вошел мистер Гилберт. Комната сразу наполнилась прохладным воздухом и еловым запахом. Он оглядел аудиторию, приветливо улыбнулся всем и вытащил толстую папку. Все зашебуршились, принялись спрашивать, кто сколько страниц написал в последнем докладе, и Мадаленна почувствовала привычное успокоение.

– Мистер Гилберт, здравствуйте. – улыбнулась Эффи, и Мадаленна услышала, как Дафни фыркнула.

– Здравствуйте, мисс Доусен. – улыбнулся Эйдин.

– Мистер Гилберт, – Эффи подошла поближе к кафедре. – Должна сказать, что мисс Стоунбрук плохо выполняет обязанности старосты.

– Вот как? И в чем же дело?

– Сэр, она опоздала сегодня и не предупредила об этом вас.

– Это неправда! – воскликнула Дафни, и Мадаленна похлопала по плечу подруги. – Это неправда, Мадаленна, что же ты молчишь! – сердито зашептала ее приятельница.

– Спокойно, Дафни.

Приятельница недоуменно посмотрела на нее, но Мадаленна невозмутимо рассматривала заголовок новой темы.

– Благодарю вас за бдительность, мисс Доусен, но уверяю вас, мисс Стоунбрук не опоздала. Мы столкнулись с ней в коридоре, и часы показывали ровно пять минут до начала занятий.

Эффи непонимающе смотрела то на преподавателя, то на свою бывшую подругу, но Эйдин уже вытащил большую стопку бумаг и принялся их разбирать.

– Я проверил ваши доклады. – тихий гул начал нарастать. – В общем, неплохо. Но меня расстраивает то, что вы не стараетесь прыгнуть выше головы. Вы пишите ровно на «хорошо», а мне хотелось бы, чтобы вы писали на «отлично», или даже выше. Я понимаю, что наш предмет всего раз в неделю, но в новом семестре он будет идти каждый день, и для вас он станет чуть ли не главным. Так вот, – он подошел поближе к скамейкам. – Я очень хочу, чтобы к этому времени вы поразили не только меня, но и самих себя. Хорошо?

Все виновато закивали и принялись судорожно обсуждать, кто какие ошибки совершил. Мадаленне вдруг снова стало страшно, и она посильнее сжала руки в кулаки, но все равно страх отступил перед ближайшей радостью, и она почувствовала, как улыбка расползлась на губах.

– Отлично. Тогда я попрошу старосту помочь мне раздать ваши доклады. Мисс Стоунбрук…

– Да, конечно.

Мадаленна быстро подошла к кафедре и принялась ждать, когда огласят первую знакомую фамилию.

– Так, сначала первый ряд. Мистер Найджел, мистер Грэтем, мисс Кале, – громко проговорил Эйдин, а потом вдруг тихо спросил. – Вы сегодня особенно улыбающаяся, случилось что-то хорошее?

Мадаленна машинально подошла к первому ряду, а когда возвращалась обратно коснулась своих губ – уголки действительно были непозволительно высоко подняты вверх. Кто мог подумать, что это заметят?

– Простите, сэр. – пробормотала она. – Я не хотела, чтобы, – но ее тут же прервали.

– Что вы, я ни в коем случае не ругаю вас. Мистер Кипер, мисс Штольфманн, мисс Доусен! – он снова открыл папку и перемешал бумаги; когда Мадаленна посмотрела на него, она заметила, что он снова улыбался. – Я очень рад, если угадал, и у вас действительно произошло что-то хорошее.

– Вы правы, сэр. – прошептала Мадаленна, когда снова вернулась к кафедре. – Мой отец приезжает. Его не было два года, и вот, он снова будет здесь, со мной.

– Я рад. Очень, очень рад за вас. – он пожал ей руку, и в этом уверенном пожатии ей передалась поддерживающая сила. Вот бы он никогда не убирал своей руки. – Отличный доклад, мисс Стоунбрук. Несколько орфографических ошибок, но mais qui na pas tort dans ce monde[3]3
  Но кто не ошибается в этом мире.


[Закрыть]?

Лукавые огоньки показались в его глазах, и Мадаленна едва удержалась от смеха. Она нахмуренно кивнула и села обратно на свое место. Если бы Джон обладал хоть сотой долей такой чуткости и такого обаяния, разве она не смогла бы полюбить его? Непрошеная мысль мелькнула, и Мадаленна не успела ее прогнать. Она знала ответ заранее. Джон не мог быть таким, потому что подобная теплота и обаяние приходили с годами, и вряд ли он когда-нибудь смог бы стать похожим на мистера Гилберта. На сияющего рыцаря. Но ведь ей этого и не надо, встревоженно выпрямилась Мадаленна. Это были только расшалившиеся нервы, только и всего. Она всегда строила сумасшедшие прожекты, когда уставала. Никто, ей не был нужен никто.

«Кого ты любишь, Мадаленна?» – в воображении всплыло рассерженное лицо Джона, и она громко захлопнула папку.

Никого.