Текст книги "Магнолии были свежи"

– На какую тему будешь писать? – вытянула шею Эффи, стараясь заглянуть в лист.

– Еще не знаю.

– Советую определиться побыстрее, до начала семестра не так много времени осталось.

– Считай, что я даю тебе фору.

Эффи недовольно фыркнула и спрятала остальные листы обратно в сумку.

– Это тебе миссис Ройтон дала?

– Нет, – загадочно проговорила Эффи, и Мадаленне захотелось треснуть ее чем-то увесистым, но она снова глубоко вздохнула и промолчала. – Это мне дал мистер Диллуэй, он снова будет у нас вести латынь, а ему как раз дал новый профессор.

– И у нового профессора нет имени? – усмехнулась Мадаленна.

– Не собираюсь я больше тебе ничего рассказывать, – ревностно заявила Эффи. – Ты же сама сказала, что все узнаешь в сентябре. Будет забавно посмотреть на то, как ты попадешь в неловкую ситуацию, когда не сможешь вспомнить ни его имени, ни фамилии. – Эффи громко рассмеялась, и Аньеза на нее строго шикнула.

– Не бойся, не попаду. На этом точно все?

– Да.

– Тогда до свидания, Эффи. И нет, – предвосхитила ее вопрос Мадаленна. – К Бабушке заходить не надо. Фарбер тебя проводит.

Она позвонила в дверь черного хода, и оттуда выплыла фигура дворецкого, который будто бы только и ждал, когда его позовут.

– Да, мисс Мадаленна.

– Фарбер, будьте любезны, проводите мисс Доусен обратно до машины.

– Разумеется, мисс. Прошу за мной.

И только тогда, когда фигура бывшей подруги исчезла за поворотом, и раздался рев «Форда», Мадаленна выдохнула. Она не любила встречаться с Эффи, с недавнего времени она навевала на нее тоску и гнев одновременно, к тому же сегодня университет привычно не манил, и все, что было связано с искусством, было перечеркнуто красным крестом и большими буквами: «Свадьба», Мадаленна никогда бы не могла подумать, что свадебные торты и кольца смогут навевать на нее такое уныние.

– Не хочешь посмотреть, что за новый профессор? – поинтересовалась Аньеза, но ее дочь резко мотнула головой.

– Только не сейчас.

– Ну хотя бы имя его узнай!

– Мама, пожалуйста! – воскликнула Мадаленна. – Сегодня я не хочу думать об учебе, сегодня я хочу обо всем забыть. Не бойся, визитку я сохраню, а потом все узнаю. – она положила карточку в сумку и демонстративно защелкнула замок.

Аньеза только укоризненно покачала головой и улыбнулась. Временами Мадаленна ее слишком сильно удивляла.

– Хорошо, тогда садись в машину, если не хочешь совсем опоздать.

* * *

На удивление Аньеза справилась с машиной так хорошо, что Хильда даже не услышала мягкого хода колес, и они выехали за ворота еще тогда, когда туман не успел окончательно спать с травы. Необычно это было, сидеть вместе с Аньезой на переднем сиденье и мчаться так быстро, что голубой шарф, развеваясь, чуть не задевал ветки деревьев. Для человека, который не водил больше десяти лет Аньеза держалась за рулем очень уверенно, даже слишком – она не боялась поворотов, не сбавляла скорости, и, несмотря на то, что дорога была пустынной, Мадаленну не оставляло чувство беспокойства, и недавняя Эффи была позабыта.

Что-то мучило ее маму, и она отчаянно старалась это спрятать в себе и не говорила даже своей дочери, а ведь последняя могла ее выслушать и поддержать. В глазах Аньезы все так же горел это странный огонь, который то становился ярче, то затухал, но не исчезал, и Мадаленна впервые почувствовала страх, что ее мама может когда-нибудь сойти с ума. В ее роду все были здоровы, но никому из родственников Аньезы не приходилось жить со свекровью, которая портила нервы и изводила каждый день – от такого мог сойти с ума и вполне здоровый человек; Мадаленна и сама иногда чувствовала, как нечто черное заволакивало ее сознание, и пробудиться от этой пелены ей помогал только мистер Смитон.

Когда мама в очередной раз круто завернула, Мадаленна не выдержала и попросила остановить машину. Аньеза глубоко вдохнула и выдохнула и только после этого повернулась к дочери. Она была спокойна, и как бы Мадаленна не старалась заглянуть ей в глаза, ничего не выходило – там была только плотная завеса любви и заботы. Мама оказалась куда хитрее, чем можно было предполагать.

– Мама, ты не могла бы вести машину немного медленнее, меня укачивает.

– Конечно.

Мама улыбнулась и заново вставила ключ, машина зафыркала, и на этот раз они поехали куда медленнее, чем сначала. Теперь мысли Мадаленны были только о том, как бы начать разговор и попросить маму рассказать, о чем она думала. Это должно было оказаться намного труднее, ибо с таким же успехом Мадаленна могла бы задать вопрос и себе – как она могла бы рассказать о своих сокровенных мыслях, и ответ был – никак. В чем-то они с мамой различались, но в скрытничестве – едины. Но ты же смогла рассказать о том, что тебя волнует незнакомому человеку, прозвучал в голове ехидный голос, и Мадаленна рассерженно толкнула ручку двери. Мысль была неприятная, раздражающая, и ей совсем не хотелось сейчас об этом думать, а потому она отвернулась от Аньезы, чтобы та не заметила ее выражение лица и принялась считать, сколько елок она встретит на своем пути.

– И все же насчет учебы, – начала Аньеза. – Что там с эссе?

– Эффи отбила все желание что-либо делать. – проворчала Мадаленна. – Да и темы какие-то странные, необычные.

– Так это же хорошо, есть где разойтись воображению.

– На этот раз оно что-то совсем не хочет расходиться.

– Мадаленна, – твердо произнесла Аньеза. – Ты знаешь, сколько в твоей жизни будет еще подобных Эффи? Наверняка догадываешься. И если так переживать из-за каждой, то это добром не кончится. Необходимо научиться обращать внимание только на себя. Но, – спохватилась Аньеза. – Этот совет пригоден только для работы и учебы.

– Я понимаю, – рассеянно ответила Мадаленна, пытаясь поудобнее устроиться на сиденье; спать времени не оставалось – за поворотом уже были видны верхушки оранжерей.

– Я понимаю, что встреча с прошлыми друзьями мало чем хороша, но не надо на нее обращать внимание, хорошо?

– Я постараюсь.

– Вот и отлично, – улыбнулась Аньеза и посигналила клаксоном. – Отстегивай ремень, мы почти приехали.

Мадаленна сразу прошла к сторожке; на двери было прикреплено письмо, где говорилось, что мистер Смитон в десятой теплице, и что «стенд его дорогой Мадаленны никто пальцем не трогал, и мистер Гилберт оставил все оберточную бумагу ровно там, где она лежала в прошлый раз.» Мадаленна сама не заметила, как улыбнулась, и даже лукавое замечание Аньезы «I tuoi occhi sono come due diamanti» (прим. автора – «Твои глаза как два бриллианта») не согнало счастливого выражения. Здесь она чувствовала себя по-настоящему дома, и от такого счастья ей даже не хватало сил подумать об Аньезе – каково ей было видеть свою дочь такой счастливой не дома, а в чужом месте. Только вот для Мадаленны это место было не чужим, здесь она чувствовала себя живой и нужной; подобное она ощущала только в университете. В полседьмого здесь уже кипела жизнь – палатки с мороженым, карусели, деревянные домики – все строилось, жило и горело жизнью, откуда-то пахло сладкой ватой, а на столах уже высились башни из персиков, арбузов и дынь. Флажки были натянуты над головами и деревьями, а из каждого дупла свисали блестящие конфетти; оркестр наигрывал что-то из бессмертного Штрауса, и Мадаленна поймала себя на том, что раскачивается в такт музыки. Но работа не ждала, и она вовремя остановилась.

– Мама, мистер Смитон в десятой теплице.

– Отлично, это прямо?

– Это прямо и налево. Я тебя провожу.

Десятая теплица была как раз по дороге к стенду и к ее росткам, и Мадаленна постаралась отогнать мысли о вчерашнем разговоре и думать только о том, какую работу она проделала. Мама, к счастью, выглядела очень довольной и все оборачивалась и смотрела по сторонам, а когда увидела кропотливую работу своей дочери, приобняла и сказала: «Bene» (прим. автора – «Очень хорошо») – Мадаленна просияла в ответ, и ощущение счастья еще больше в ней укрепилось.

– Вот и твой стенд, милая, нетронутый рукой человека. – рассмеялась Аньеза, и Мадаленна невольно улыбнулась в ответ. – Тогда я пойду найду мистера Смитона, хорошо?

Мадаленна кивнула в ответ и быстро раскатила рулон бумаги. Она управится за полчаса, за двадцать минут, если не будет отвлекаться на разные мелочи. И Мадаленна почти уже затянула какую-то простую песню, когда старая мысль снова проскочила у нее в голове, и от осознания у Мадаленны все похолодело внутри. Она рассказала свои самые сокровенные мысли совершенно незнакомому человеку. Рулон с бумагой чуть не выпал из ее рук; она судорожно сглотнула. Все было верно; совершенно незнакомый ей человек знал ее мысли, причем, те, которые она не рассказывала даже Аньезе. Разумеется, мистер Гилберт был джентльменом, но чтобы сама Мадаленна смогла так неосмотрительно поступить. Внутри что-то жалобно заныло, и она почувствовала себя в ловушке.

Конечно, мистер Гилберт и сам рассказывал ей свои мысли, но кто мог доказать, что он не врал? Да даже если и не врал, то от этого становилось не легче. Мадаленна Стоунбрук, самая прагматичная, доверилась незнакомцу и наговорила такого… И самое удивительное было то, что в те моменты это не казалось ей чем-то предосудительным; нет, все было так логично, так понятно, будто бы и не было другого выхода, как говорить с мистером Гилбертом и слушать его ответ. Мадаленна тихо выругалась; это было ужасно, ужасно глупо так поступить, и Мадаленна могла поклясться, что не ожидала от себя такого поведения, но сделанного было не вернуть, и Мадаленна принялась думать о том, как все повернуть в другую сторону. Врать она ненавидела, но другого выхода просто не было. Она сама не понимала зачем, но ей необходимо было убедить его в том, что это были вовсе не ее мысли, а просто абстрактные размышления на тему искусства и жизненных принципов.

Мадаленна не привыкла раскрывать кому-то душу, она не умела говорить открыто и искренне, но мистер Гилберт не оставлял ей другого выхода, и от этого щеки Мадаленны покрылись краской. Она была сердита на себя за такую слабость, однако она отставила сантименты и задумалась над тем, как убедить этого человека в желаемом. Проснувшаяся совесть негромко закричала о достойном поведении, но Мадаленна махнула на нее рукой. Она была знакома с мистером Гилбертом всего ничего, а вскоре он вообще должен был уехать, и поэтому Мадаленна с новой силой засвистела песню и принялась раздумывать над планом; ее еще ждали китайские фонарики.

* * *

Праздник был в самом разгаре, даже солнце, казалось, радовалось вместе со всеми и мягко освещало своими лучами и клумбы, и нежные цветы. Мадаленна впервые за долгое время чувствовала себя и веселой, и счастливой – обычно эти два состояния никогда не пересекались, и она тоскливо размышляла о том, как сбежать с вечеринки. Но сегодня; сегодня все было по-другому. Людей было много, но никто не толкался, а плавно перемещались из стороны в сторону, и в воздухе раздавался заливистый смех вперемешку с вальсами и некоторыми песнями Билла Хейли. Розовая вата летала над деревьями, в воздухе пахло жженым сахаром, и все ходили обвешенные конфетти и лентами. Мадаленна сначала не хотела оставаться на сам праздник и планировала уехать как только появились первые гости. Но стоило ей залезть в машину, как Аньеза вместе с мистером Смитоном вытащили ее оттуда, пригладили платье и приказали хоть несколько часов не думать ни о проблемах, ни о делах, а просто отдохнуть. Мадаленна пыталась сопротивляться и пробовала возразить, что она устала от толпы, но мама не приняла никаких возражений, и мистер Смитон взял ее под руку и отправился вместе с ней на прогулку по красным и желтым дорожкам.

– Вроде бы вполне неплохо. – жмурясь от удовольствия заявил садовник, смотря на все великолепие. – Даже очень неплохо. Согласна, Мадаленна?

– Вы набиваетесь на комплименты, мистер Смитон? – она рассмеялась и поправила съехавший галстук. – Все замечательно!

– Тогда поверю тебе на слово.

Верить на слово не пришлось, ибо как только он обернулся поправить гирлянду, то несколько молодых людей очень громко выразили свои восторги по поводу всего происходящего, а в особенности «прекрасного витражного купола и симметрии клумб», и садовник порозовел от удовольствия. Молодые люди, видимо, были знакомыми Джона, которого Мадаленна видела несколько раз в толпе. Тот махнул ей рукой, но в следующую минуту его под руку взяла какая-то девушка, и он исчез за поворотом карусели; Мадаленна не расстроилась. Молодые люди топтались на месте и о чем-то беседовали с мистером Смитоном и все время поглядывали в ее сторону, однако она только усмехнулась и отвернулась в сторону. Ей не хотелось ни с кем знакомиться, не хотелось узнавать что-то новое о незнакомцах, и завтра Мадаленна бы сама себя назвала редкостной занудой, но сегодня и об этом она тоже думать не хотела.

– Хорошие ребята, – махнул им мистер Смитон и повернулся к ней. – Это друзья Джона?

– Наверное, – пожала плечами Мадаленна и налила лимонад в высокий стакан. – Он меня с ними еще не знакомил.

– А собирался?

– Собирается. – уточнила Мадаленна. – Мы идем вместе на скачки.

– Ого, – многозначительно кивнул мистер Смитон. – А ты знаешь, что большинство предложений руки и сердца происходят именно на скачках?

– Мистер Смитон!

– Что? Лично я попросил Грейс стать моей женой как раз тогда, когда Малышка Фанни выиграла свой третий забег. Это было… – мистер Смитон задумался и отпил пунша. – Да! Ровно тридцать восемь лет назад.

– Мистер Смитон, – проворчала Мадаленна. – Вы же сами сказали мне, чтобы я отдыхала, так?

– Да, сказал. И?

– Тогда никаких разговоров о браке!

– Отлично, тогда я приглашаю тебя на танец.

Мадаленна еще ничего не успела сказать, как садовник закружил ее в чем-то одновременно похожем и на вальс, и на фокстрот, но Мадаленне было все равно. Ее партнер оказался поразительно способным человеком, и ей оставалось только следовать за его шагами и наслаждаться музыкой.

– Вы очень хорошо танцуете, мистер Смитон. – улыбнулась Мадаленна.

– Я слышу в твоем голосе удивление, дорогая. – притворно нахмурился мистер Смитон, и она покрепче его обняла.

– Только восхищение.

– Так и быть, поверю. – рассмеялся садовник и пригладил ее растрепанные волосы.

Мимо проплывали деревья, люди, фонарики; где-то Мадаленна видела смеющуюся Аньезу, и отстраненно заметила про себя, что давно не видела свою маму такой довольной и сияющей. Аньеза с кем-то разговаривала, и улыбка не сходила с ее лица. Мадаленне вдруг стало очень спокойно при мысли, что мама здесь приятно проводит время. Значит, оранжереи приняли и ее; значит, и она сможет обрести здесь счастье и умиротворение.

– Кстати, насчет восхищения, – опомнился мистер Смитон, когда оркестр пошел на второй круг «Walking my baby back home». – Я не устану удивляться, как ты быстро смогла обернуть этот стенд. И, главное, как красиво! А эти фонарики – просто прелесть!

– Скромно с вами соглашусь, – убаюканная музыкой, тихо проговорила Мадаленна. – Рада, что вам все понравилось.

– И не только мне! – энергично махнул рукой мистер Гилберт, и Мадаленна моментально проснулась. – Все в восторге! Да и Эйдин удивился, как ты смогла так быстро все обмотать, и ведь ничего не отклеивается!

– Мистер Гилберт здесь? – былое спокойствие было потеряно, и Мадаленна обернулась в поисках уже знакомой фигуры. – Разве он любит такие мероприятия?

– Эй, Мадаленна, – мягко подтолкнул ее мистер Смитон. – Не обижай моего друга, он ведь не сноб.

– Я вовсе не хотела его обидеть, мистер Смитон, просто я видела мало профессоров, которые приходят на сельский праздник.

И несмотря на растущее волнение, Мадаленна не смогла не представить мистера Лойтона в мантии и с папкой в руках здесь, в окружении цветов, деревьев и карамели. Зрелище было и нелепым, и милым одновременно, и она с удовольствием рассмеялась, да так заразительно, что мистер Смитон не удержался и подхватил ее смех.

– Он – замечательный парень, мистер Гилберт. – улыбнулся садовник. – Только уж сильно скучает по своему дому. Совершенно не городской житель.

– Зачем же он тогда живет в Портсмуте? – спросила Мадаленна, искоса стараясь разглядеть мистера Гилберта в толпе.

– А он не из Портсмута; хуже, он из Лондона, а вот почему он живет там, я тебе сказать не могу.

– Вы называете его парнем, но полагаю, ему около сорока, разве нет?

– Ну, по сравнению со мной, он выглядит совсем мальчиком, моя дорогая.

– Мистер Смитон, вы снова набиваетесь на комплимент. – укоризненно покачала головой Мадаленна, и садовник, усмехнувшись, склонил голову набок – на этот раз она сказала чистую правду.

Танец закончился, и Мадаленна, стараясь скрыть свою одышку, подбежала к Аньезе. Она знала, что у нее горят глаза, и щеки раскраснелись, и она знала, что мама будет этим довольна – обычно она привыкла видеть бледный призрак своей прошлой Мадаленны. Ее догадки оказались правильными, и мама с радостью поправила оборку на платье и поцеловала в румяную щеку.

– Тебе весело? – радостно воскликнула Аньеза, и Мадаленна в тон ей кивнула головой.

День был в самом разгаре, и Мадаленна с удовольствием вдохнула пряный воздух – возможно, лето и уходило, но уходило ярко, весело, призывая не тосковать по нему, а жить дальше и становиться еще лучше и чище к следующей встрече. Да, Мадаленна обожала лето, и раньше этот праздник наводил на нее тоску, однако сегодня она думала о том, что у нее есть еще целый год до новой встречи, и что она не потратит его зря. Она улыбнулась деревьям, небу и цветам, когда вдруг увидела около живописных веток акаций мистера Гилберта. Он ее не видел, и Мадаленна присмотрелась к нему повнимательнее; ей почему-то хотелось еще раз запомнить его прежде чем она познакомит его с Аньезой. Желание было откровенно глупым, и она мотнула головой – ей было ровно никакого дела до того, как мистер Гилберт выглядел. Он улыбался и о чем-то разговаривал с небольшой компанией, достаточно разношерстной – Мадаленна заприметила и взрослого мужчину в вязаной жилетке, и красивую черноволосую женщину, чья красота буквально выбивалась из толпы и кричала о себе, и девушку-студентку, возрастом близкую к самой Мадаленне. Аньеза поймала ее взгляд и хитро улыбнулась; она сразу поняла, где был недавний таинственный мистер Гилберт.

– Я так полагаю, друг мистера Смитона тот, который в жилетке?

Мадаленна недовольно посмотрела на маму; она тоже знала, что Аньеза сразу поняла, кто есть кто и вовсе не хотела с жаром отстаивать, что мистер Гилберт тот, кто в сером костюме и помоложе.

– Нет, другой.

– Ах, вот тот, – невинно протянула Аньеза и выпустила непослушные завитки дочери на лоб. – Да, вполне похож на тех, кем мистер Смитон любил окружать себя раньше.

– И кем же он любил себя окружать? – рассеянно пробормотала Мадаленна, наблюдая за тем, как Эйдин ловко жонглировал большими персиками.

– О, очень интересными людьми. Лучше посмотри на меня, дорогая, – вдруг шепнула Аньеза ей на ухо, и Мадаленна от неожиданности подскочила. – Сейчас он может посмотреть на тебя, а это не совсем прилично так пристально разглядывать человека, он может смутиться.

– Мама! – возмущенно воскликнула Мадаленна, не обращая внимания на то, что к ней подошел робкий молодой человек с просьбой о танце. – Нет, я не танцую, благодарю. Мама! – повторила она во второй раз, но Аньеза уже смотрела куда-то поверх ее головы и улыбалась.

– Добрый день, мисс Стоунбрук. – раздался около нее знакомый низкий голос, и Мадаленна едва успела подавить в себе непонятно откуда взявшееся смущение.

– Здравствуйте, мистер Гилберт. – небо окрасилось розовым, и Мадаленна посмотрела на мягкие облака. – Мама, познакомься это мистер Эйдин Гилберт, друг мистера Смитона.

– Очень рад. – он радушно пожал руку Аньезе.

– Взаимно. – Аньеза улыбнулась и мельком взглянула на дочь. – Теперь я знаю, о ком Мадаленна мне рассказывала.

– Вот как? – Эйдин казался искренне удивленным, но вовсе не рассерженным. – Надеюсь, только хорошее?

– Я рассказывала о том, как вы смогли меня переспорить, мистер Гилберт, – с трудом выдавила из себя Мадаленна, мысленно напоминая себе прочесть маме лекцию об ужасном поведении. – Я была несколько экзальтированна, поэтому…

Она наконец-то взглянула на него, однако вместо разочарования или сожаления, она увидела только улыбку. Этому человеку очень шла улыбка, мысленно повторила Мадаленна, и, смутившись окончательно, сердито дернула ветку дуба.

– Это еще вопрос, кто кого переспорил, – весело заявил мистер Гилберт. – Я бы солгал, если сказал, что ваши доводы меня окончательно убедили, однако еще несколько минут нашего с вами общения, и я наверняка с вами бы согласился. Впрочем, – он галантно поклонился Аньезе. – Теперь я понимаю, откуда у мисс Стоунбрук такие способности к искусству.

– О, прошу, не смотрите на меня, мистер Гилберт, – простодушно заявила Аньеза. – Это полностью заслуга Мадаленны, мы с отцом к искусству имеем только праздное отношение, а потому такому течению мыслей дочка обязана сама себе.

– Полагаю, это абсолютная правда. – и в его взгляде не было ни тени насмешки. – Мы с мисс Стоунбрук часто разговаривали на разные темы, – но Мадаленна его перебила.

– На отвлеченные темы.

Ей вдруг стало очень неловко переубеждать мистера Гилберта; он вдруг ей показался совсем другим, и прошлая неприязнь испарилась, но довольно сантиментов, холодно напомнила себе Мадаленна; перед ней все так же стоял чужой человек, который мог думать, что знает все ее мысли. И если она даже с Аньезой о многом не говорила, то чем он был лучше ее? У нее вдруг что-то закололо в груди, и когда она посмотрела на мистера Гилберта, внезапно заметила странную тень, упавшую ему на глаза – не то недоумения, не то сожаления; Мадаленне почему-то захотелось сказать, что она сморозила глупость, и они с мистером Гилбертом обсуждали действительно важные вещи, однако странный холод сковал ее изнутри, стоило ей подумать, что чужой человек станет читать ее как открытую книгу. Ошибки надо было исправлять, и отступать было некуда.

– Мы с мистером Гилбертом несколько раз общались на абстрактные темы. – она набрала в себя побольше воздуха. – Об искусстве в целом…

– Или о слабости и силе людей. – внезапно подхватил ее вранье Эйдин и улыбнулся Аньезе. – Очень интересные беседы о целом и малом.

– Именно. – кивнула Мадаленна.

– Полагаю, очень занимательные? – улыбнулась Аньеза.

– Очень. – усмехнулся мистер Гилберт и внезапно обратился к Мадаленне, протягивая персик. – Это вам, мисс Стоунбрук. Скромная награда за ваш великолепный стенд.

– Благодарю. – скупо улыбнулась Мадаленна и приняла теплый фрукт, который так и пах чем-то летним и счастливым. Вот, вот оно – первый запах этого лета, теперь она точно это знала.

– Можете быть уверены, он вкусный, во всяком случае, Джейн его оценила.

– Джейн? – повис в воздухе вопрос, прежде чем Мадаленна мысленно стукнула себя по лбу; это могла быть и его дочь, и его жена – кто угодно.

– Да, – хотела сказать что-то еще мистер Гилберт, но в следующую секунду его позвала та красивая черноволосая женщина, и он поспешно поклонился. – Извините, мне пора.

– До свидания, мистер Гилберт. – быстро проговорила Мадаленна, и прежде чем Аньеза улыбнулась, она стремительно прошла к висячим качелям; ей почему-то было нужно уйти раньше, чем ее собеседник.

Мама села рядом с ней, и Мадаленна была благодарна тому, что она ее ни о чем не спрашивала, предоставляя успокоиться и начать беседу самой. Мадаленна перекатывала персик из рук в руки, когда в конце концов молчание стало невозможным.

– Джейн – это его дочь?

– Не знаю, – пожала плечами Аньеза. – Может. А может жена.

Они посмотрели туда, где стоял мистер Гилберт и о чем-то увлеченно рассказывал двум своим собеседницам, причем девушка помладше так спокойно устроилась в его объятиях, что Мадаленне показалось неловко смотреть на эту семейную сцену. Семья; конечно, это была его семья; отчего-то она совсем не могла предположить, что у него есть жена и дочь. Мадаленне вдруг захотелось рассмотреть тех, кто видел этого человека каждый день; кто не робел в его присутствии и мог заливисто смеяться над его шутками. У него, должно быть, просто замечательная семья, и во рту у нее стало горько, словно она выпила отвар полыни. Интересно, как это было чувствовать себя дома, куда ты ты не пошел и знать, что сзади тебя всегда есть те, кто поддержат и не дадут упасть в яму, который сам себе начал рыть? Ей захотелось поближе прижаться к Аньезе – на этот раз она не была одинока, у нее была ее мама и ей вовсе не хотелось плакать. Может быть, отца, который бы закрыл ее своей широкой спиной у нее и не было сейчас, но была мать, которая могла отобрать лопату.

– Может съедим по леденцу? – поцеловала ее Аньеза.

– Было бы замечательно. – ответила Мадаленна.

И только когда она осталась одна, Мадаленна вдруг поняла, что и на этот раз мистер Гилберт прочел ее мысли и поддержал ее вранье. Она так и не смогла его обмануть, пораженно подумала Мадаленна, и это ее так удивило, что персик чуть не выпал из ее руки, но она мотнула головой, и мысль принудительно исчезла. Ей было все равно, во всяком случае, она на это надеялась.