Текст книги "Магнолии были свежи"

– Нет, что ты, не надо, посиди. – вскочил с дивана Джон и чуть ли не взял ее за руку.

– Это нисколько меня не затруднит, я просто попрошу Фарбера.

– Конечно, это нисколько не затруднит Мадаленну, – поддакнула Хильда и усадила Джона обратно на диван. – Какое кофе ты предпочитаешь, Джон?

– Обычное, черное.

– Сахар, сливки? – ровно спросила Мадаленна, просматривая очередной рекламный проспект. – Советую добавить сливки, они совсем свежие.

– Да, да, конечно, по твоему усмотрению. – торопливо ответил Джон и внезапно взял руку Мадаленны в свою. – Мадаленна, у меня небольшая новость.

– О, да, – улыбнулась Аньеза, незаметно делая Мадаленне знак, чтобы и та слегка улыбнулась. – Очень интересная новость. Ты знала, что Джон состоит в одном из конных клубов Лондона?

– Нет, не знала. – Мадаленна старалась казаться невозмутимой; на момент ей показалось, что Джон встанет на колено и предложит ей стать его женой, и от этого ей захотелось убежать вслед за маленьким Джорджи. – И как успехи, Джон?

– Если ты его не будешь перебивать, то он все тебе расскажет. – проворчала Бабушка и улыбнулась Джону. – Не обращай внимания на ее бесцеремонность, она сегодня встала не с той ноги.

– Мадаленна, – Джон словно и не слышал слов Хильды. – Я состою в конном клубе от университета, и в субботу устраиваются скачки. Я подумал, может быть ты сможешь пойти со мной? Там будет лучшая публика – певцы, актеры, говорят, даже Майкл Редгрейв будет, да и потом, я думаю, что из твоего Гринвичского университета тоже кто-то обязательно приедет! Так что, – он нерешительно посмотрел на нее и слегка сжал ее руку. – Ты согласна?

– Джон, спасибо большое за приглашение, я очень благодарна тебе, но боюсь, что я не смогу.

– Чепуха, – фыркнула Бабушка. – Не слушай ее, Джон, конечно, она сможет!

– Мадаленна, почему нет? – он снова прослушал слова Хильды и только смотрел на нее очень внимательно. – Ты же ни разу не была на скачках, ты же не знаешь, как там весело!

– Зато ты знаешь, Джон, как я отношусь к лошадям. – твердо сказала Мадаленна и легко пожала его руку. – Я знаю, как их мучают, как их загоняют и как их убивают, если они повредят себе ногу. Это ужасно, и я не могу на это смотреть. Прости, Джон.

– О, Небеса! – воскликнула Хильда. – Перестань нести чушь, Мэдди, ты пойдешь!

– Хорошо, – внезапно Мадаленна выпрямилась, и она почувствовала, как ее взгляд стал холодным; она приближалась все ближе и ближе к грани. – Если вам, Бабушка, надо, я пойду на скачки.

– Нет, Бабушка, – вступилась за дочь Аньеза. – Так нельзя. Ведь если с лошадьми и правда так обращаются, это ужасно! И если Мадаленне не хочется идти, то она вовсе не обязана.

– Подождите! – воскликнул вдруг Джон, и все недоуменно посмотрели на него. – Я не хочу, чтобы Мадаленна принуждала себя, если ты не хочешь, не ходи, но, пожалуйста, поверь мне. – он умоляюще взглянул на нее и сильнее сжал ее руку. – Я знаю того человека, который устраивает скачки, его зовут Майкл. Он отличный парень, он никогда не позволит кому-то издеваться над животными. Уверяю тебя, все будет хорошо. Мне очень хочется, чтобы ты пошла, я бы познакомил тебя со своими друзьями, это было бы очень интересно.

Мадаленна медлила с ответом. Ей вовсе не хотелось выглядеть ломающейся особой, но она не знала, что сказать Джону. Отказаться означало бы оскорбить его без причины, и в конце концов, если они были даже не друзьями, так приятелями точно, и Джон мог бы давно обидеться на нее за то, что она так флегматично относилась к их общим прогулкам. Но, с другой стороны, согласиться значило принять тот факт, что позже он мог видеть в ней не только друга, но и кого-то больше, а этого Мадаленна боялась как огня. И все же, она вышла бы из дома, познакомилась с новыми людьми, и смогла бы помочь мистеру Смитону, мелькнула внезапная мысль, и Мадаленна нахмурилась – как раньше она не смогла до этого додуматься. Разумеется, ей будут нужны новые платья и шляпы, и она сможет выходить из дома каждый день под предлогом, что едет в город за покупками. Она не станет обманывать Джона, она с удовольствием составит ему компанию на скачках, просто у этой ситуации появилась еще одна положительная сторона. И так как вопросы совести по отношению к Бабушке ее уже давно не волновали, Мадаленна утвердительно кивнула.

– Если все так, как ты говоришь, то я согласна.

– О, Мадаленна, – Джон так резко вскочил с дивана, что чуть не опрокинул чашку себе на колени. – Спасибо! Ты не пожалеешь, обещаю.

– Надеюсь, бабушка меня отпустит.

– Ну конечно, – благосклонно ответила Бабушка. – Ты можешь пойти, я же уже сказала.

Мадаленна улыбнулась; тактическое отступление сработало, и когда она пожала руку Джону, она была совершенна искренна – сам не понимая, он помогал ей, и за это она была ему благодарна.

– Боюсь, мне уже надо идти, – он подошел к двери и старомодно поклонился. – Отец хотел, чтобы я ему помог.

– Конечно, Джон, – сладко улыбнулась Хильда. – Передавай привет мистеру Гэлбрейту.

– Передам обязательно, мэм. Не провожай меня, Мадаленна, – он победно ей улыбнулся, и она улыбнулась ему в ответ. – Только вот что, совсем забыл, – он резко повернулся. – мне же нужна будет бутоньерка!

– Не переживай, Джон, – рассмеялась Аньеза и подмигнула Мадаленне. – Думаю, дочка сможет тебе что-то подобрать у мистера Смитона, верно?

– Да, конечно. – и на этот раз Мадаленна улыбнулась так широко, что у нее заболели щеки.

* * *

– Не забудь, что на платье ты можешь потратить из своих денег не больше двадцати фунтов, Мэдди; и прошу тебя, подбери наконец что-то цветное, а не очередное серое и бесформенное! Это скачки, светское мероприятие, а не собрание садоводов у твоего мистера Смитона. Боги, – миссис Стоунбрук глубоко вздохнула и открыла флакон с иланг-илангом. – Не будь ты дикой, вышла бы в свет гораздо раньше, но твои манеры… Видят Небеса, я не могла позволить тебе появиться в Лондоне…

Бабушка проявила необычайную настойчивость, и если Мадаленна предполагала, что та отпустит ее в город ближе к пятнице, а то и в саму субботу, то миссис Стоунбрук освободила ее от всех обязанностей во вторник, и строго наказала этим же днем ехать в Портсмут за нужным платьем и соломенной шляпой.

Мадаленне пришлось встать в пять утра, чтобы вовремя полить газон, забрать очередные счета и провести наставительную беседу с прислугой, прежде чем миссис Стоунбрук благосклонно сказала, что та свободна до субботы и попросила еще по пути зайти в галантерейный магазин и отказаться от бумазейных салфеток в пользу шелковых, сообщить мистеру Рендольсу из книжного, что в их доме закончились чернила и бумага, а еще сделать большой заказ шампанского на конец августа – Бабушка готовилась к своему ежегодному приему, куда Мадаленна допускалась в качестве внучки и весь вечер стояла в углу комнаты, выслушивая неуклюжие комплименты в свой адрес и наблюдая за стрелками часов. Эти приемы могли бы быть куда интереснее, если все люди, собравшиеся в большой столовой, тайно бы ненавидели друг друга и мечтали занять чужое место, но вес они были уверены в своей собственной доброте и прятали неприязнь куда поглубже за милыми словами и улыбками.

– Бабушка, я могу потратить на платье побольше, я сама могу его купить.

– Я тебя умоляю, Мадаленна! Твои попытки вести бюджет очень милы, но абсолютно нелепы! Ты потратишь на платье все деньги, которые заработала с одного мальчишки, поэтому не дури и возьми.

Бабушка протянула ей стофунтовую банкноту, однако Мадаленна вежливо положила деньги обратно в тисовую шкатулку и аккуратно захлопнула крышку. Однажды она поклялась, что не возьмет от Бабушки ни одного цента, если сможет себе позволить, и ради этого она бегала целыми днями по занятиям и не обращала внимания на головную боль – независимость всегда приобреталась тяжело, и Мадаленна знала, на что шла.

– Спасибо, Бабушка, но я сама в состоянии купить себе платье.

– Значит, все-таки гордость взыграла, да? – Хильда тяжело села в грубое кресло и прищурилась. – Знаешь, Мадаленна, мне казалось, что ты куда умнее своей бестолковой матери, которая только и делала, что носилась со своим чувством достоинства и понятиями о чести, но… – Бабушка не успела закончить, как фарфоровая ваза вдруг сдвинулась с края скатерти и повалилась на пол; осколки прекрасно блестели на натертом паркете. – Боги, Мадаленна, что это такое?!

– Я попрошу вас больше никогда так не говорить о моей матери, бабушка. – спокойно сказала Мадаленна и быстро собрала остатки вазы в небольшую кучку. – Я ее люблю, и папа ее любит, и вы не можете себе позволить таких слов.

– Знаешь, милая, – после долгой паузы проговорила Бабушка. – Не будь Джона, и не пригласи он тебя на эти дурацкие скачки, ты бы провела еще месяц взаперти. Тебе бы пошло на пользу, твоему характеру так точно. Так что, подумай, – раздался звон колокольчика, и Мадаленна услышала быстрые шаги Фарбера за дверью. – Может не стоит отвергать предложение этого молодого человека. Можешь идти.

Щеки Мадаленны пылали, когда она вышла в пустынный холл, и она пожалела, что столкнула со стола одну вазу – надо было бить весь сервиз. Бабушка выводила ее из себя, заставляла думать об ужасных вещах, делала ее такой ядовитой, а когда замечала выражение ярости на лице своей внучки, вздыхала с каким-то облегчением. Когда Мадаленна была маленькой, мама часто говорила, что Бабушка говорила об их схожести и внешней, и внутренней, но если раньше Мадаленна надеялась, что это когда-нибудь их примирит, то сейчас она в ужасе бросилась к зеркалу, ожидая увидеть в отражении отвратительную усмешку.

Говорили, что дочери всегда наследуют характеры отцов, а те, в свою очередь, характер матерей, и если папа не стал копией Хильды, значит, пришла очередь Мадаленны. Она испуганно отпрянула от тяжелого зеркала, на секунду ей почудилось знакомый взгляд серых глаз; теперь она знала, что постоянно преследовало ее в кошмарах. Нет, Мадаленна отерла мокрый лоб, она не станет такой, как Хильда, она не может быть такой – злой, гадкой, уничтожающей все на своем пути; она выберется отсюда, сбежит куда-нибудь, откажется от свадьбы с милым Джоном, но она не станет такой же ведьмой во плоти.

Входная дверь хлопнула, и легкий аромат шиповника повис в гулком холле. Из гостиной вышел Фарбер и вытащил письмо из-под вазы с камелиями, Старая миссис будет очень сердита, если узнает, что ее внучка снова сбежала к мистеру Смитону, а ему вовсе не хотелось, чтобы мисс Мадаленна снова бледнела и напоминала вышитую скатерть, а потому дворецкий аккуратно сложил письмо и спрятал в нагрудный карман. Он его отдаст самой Мадаленне.

* * *

Портсмут Мадаленна любила; любила его ленивую неторопливость и при этом удивительную, кипучую жизнь. Город дышал, город жил своими собственными мыслями, и Мадаленна могла слышать его мысли. Август был золотой жилой для Портсмута, и когда она вышла из автобуса, она сразу попала в бурлящую толпу. Разные языки, смешки и восклики мешались друг с другом, и на минуту она шагнула обратно к остановке. Мадаленна уже думала о том, чтобы сначала навестить мистера Смитона, однако ей совсем не хотелось печалить своими историями из дома, и Мадаленна решилась сначала поехать в магазины. Туристы сновали из стороны в сторону, и она отошла под узкий козырек, ожидая, когда сигнал светофора наконец погаснет, и толпа слегка поутихнет – от этого гвалта у нее начала закладывать в ушах, и появилось неприятное чувство, словно она сейчас задохнется. Мадаленна глубоко вдохнула и закрыла глаза, а когда открыла, то на улице осталось всего несколько человек. Удивительный город; люди здесь могли появиться из ниоткуда и исчезнуть в никуда. Мадаленна вдруг улыбнулась, и приятное ощущение спокойствия и счастья поселилось у нее внутри; что-то ей говорило – сегодня все будет хорошо, и, поверив своему внутреннему голосу, она слегка подпрыгнула на месте и решительным шагом перешла на другую сторону улицы.

Ходить по магазинам Мадаленна любила. Ей нравилась красивая одежда, тонкие ткани, от которых всегда пахло немного гвоздикой; ей нравилось прикладывать к себе перед зеркалом платья и представлять, как она сидит, например, в черном бархатном в Лондонской опере. Обязательно должен звучать Григ, а свечи колыхаться от легкого дыхания. В темно-розовом в пол она представляла себя героиней романа Диккенса – вон она объясняется с поклонником, который любит ее с детства и хладнокровно отказывает ему; пасмурный вечер тихо клонится к концу, и газовые фонари напускают туман. А вот в темно-зеленом… Для темно-зеленого Мадаленна пока ничего придумать не могла. Мама говорила, что этот цвет шел к ее рыжим волосам, и что в нем она становилась еще более красивой, а от того Мадаленне хотелось придумать что-нибудь этакое, такой воздушный замок, от которого у нее даже бы закружилась голова. Но то ли воображение у нее было уже не такое богатое, то ли обычные дни не способствовали изощренным мечтам, но пока что эта мечта оставалась нетронутой.

Мадаленна сама не заметила, как подошла к магазину готовых платьев миссис Бэсфорд, и она неторопливо позвонила в колокольчик. С этой милой женщиной Аньеза была в лучших отношениях, именно она шила ей «шапочку Джульетты» на свадьбу, а потому и Мадаленна была здесь самым частым и желанным гостем. Она немного отошла в сторону, и за дверью показалась фигура миссис Бэсфорд – она сразу же улыбнулась и помахала ей рукой.

– Здравствуй, дорогая! Давно тебя не видела!

– Было много дел.

– Понимаю, – нахмурилась Джоанна и пропустила ее вперед. – Как мама?

– Спасибо, неплохо, передавала вам привет. – Мадаленна улыбнулась; в магазине миссис Бэсфорд всегда пахло лимонной вербеной, как от Аньезы. – А у вас все хорошо?

– Да, к счастью, да, – просияла Джоанна и поманила за собой вглубь магазина. – Ты ко мне просто так или нужно новое платье? Хотя даже если просто так, то я все равно не дам тебе уйти без одной новой ткани! – она рассмеялась, но смех потих в толстых мотках бархата и шелка. – Ты бы видела ее! На ощупь просто облако, говорят, итальянский шифон…

– Спасибо, миссис Бэсфорд, но не думаю, что это удобно.

– Пустяки! – отмахнулась хозяйка и вышла к Мадаленне с огромным отрезом восхитительного шифона. – Кому же еще мне дарить новые ткани, как не моим клиентам? Вот, держи, это на юбку или на жакет.

– Жакет из шифона?

– А что? Разве ты не видела Клодетт Кольбер в «Клеопатре»? Конечно, это было почти тридцать лет назад, но, поверь, мода куда более циклична, чем все думают. Да и потом, – усмехнулась Джоанна. – Разве тридцать лет это так много?

– Мало. – улыбнулась в ответ Мадаленна. – Даже слишком мало. Для Розы Бертен так точно.

– Ну вот! – ликующе воскликнула Джоанна. – Так что, бери и не думай. Так что, что нового?

– Миссис Бэсфорд, – Мадаленна осторожно отложила шифон и присела на диван. – Мне нужно новое платье.

– О, это замечательно! Какое?

– А какое нужно для скачек?

– Для скачек? – призадумалась Джоанна и оценивающе взглянула на Мадаленну, но этот взгляд был отличен от Бабушкиного – та оценивала ее недостатки, а миссис Бэсфорд – достоинства. – Это зависит от того, кто тебя пригласил.

– Молодой человек.

– Вот как? – лукаво рассмеялась Джоанна. – Ну тогда, это… Встань-ка, дорогая. – она призадумалась на несколько секунд, а потом просияла. – Да, определенно, да – тебе нужна пышная юбка и закрытый лиф.

– Мне пойдет?

– Тебе все пойдет, дорогая.

– Бабушка сказала по-другому. – хмуро усмехнулась Мадаленна. – Она сказала, что у меня почти нет ключиц, и что шея у меня как у гуся.

– Нашла кого слушать. – фыркнула Джоанна и развернула ее к зеркалу. – Шея у тебя лебединая, а ключицы и не должны выпирать. И вообще, ты очень красивая, Мадаленна. – миссис Бэсфорд неожиданно ее обняла, и Мадаленна почувствовала что-то отдаленно напоминающее мамины объятия, от миссис Бэсфорд всегда пахло домом. – Когда-нибудь ты обязательно это поймешь.

– Я нравлюсь себе. – спокойно произнесла Мадаленна. – Но Бабушка… – она не договорила, как Джоанна яростно махнула рукой, и красивый подсвечник упал со стола. – Я подберу.

– Перестань, пусть так валяется, мне сейчас не до него. Кто тебя пригласил, Мадаленна? – вдруг спросила миссис Бэфсфод. – Я его знаю?

– Знаете. Это Джон Гэлбрейт.

– О, тот парень, я его видела пару раз у мистера Смитона. Вроде бы милый, но немного сноб.

– Разве? Я не замечала.

– У меня наметанный глаз. Так, значит, это он пригласил тебя? – Мадаленна кивнула, и в руках Джоанны в момент оказалось что-то глубокое синее и тяжелое. – Тогда вот это. Бархат, конечно, ткань сложная, но по твоей фигуре сядет. Примерь, и я посмотрю.

Мадаленна еще не видела платье полностью, но уже зарделась от удовольствия – платья у миссис Бэсфорд всегда были прекрасными, и она бы покупала их гораздо чаще, просто не всегда на это были свободные пятьдесят фунтов. Сама Джоанна не раз пыталась просто их подарить Мадаленне, и, зная, что у девушки слишком уязвленная гордость, прикрывала подарки всяческими уловками и поводами, однако Мадаленна каждый раз вежливо, но твердо возвращала подарок обратно.

В примерочной был немного тусклый свет, и бархат мягко переливался под желтой лампочкой. Платье было длинным – почти до щиколоток, но юбка была такой пышной, что подол поднимался немного выше. Бабушка наверняка хотела бы, чтобы она надела что-нибудь бирюзовое или цвета морской волны, но это были деньги Мадаленны, и на свои деньги она могла купить, что сама считала нужным. Воротник закрывался на пуговицы, и, следуя моде, последнюю нужно было расстегнуть, однако Мадаленна наглухо закрыла лиф и еще раз посмотрелась в зеркало – к счастью, это платье не требовало сложной прически, она просто уберет волосы в узел. Она возьмет это платье, даже если оно будет стоить сто фунтов.

– Ну как? – прокричала миссис Бэсфорд. – Нравится или нет?

– Вы же уже знаете мой ответ, миссис Бэсфорд, – рассмеялась Мадаленна. – Тысячу раз «да»!

– Тогда выходи, я посмотрю.

Мадаленна вышла на свет и медленно повернулась в сторону так, чтобы юбка слегка зашуршала. Джоанна одобрительно крякнула и оправила подол, чтобы тот не топорщился.

– Очень хорошо! Очень! Тебе идет, и к твоим волосам так подходит, словом, замечательно! Я так полагаю, это идея Хильды со скачками?

Миссис Бэсфорд повернулась к сверткам тканей, и Мадаленна, как не старалась, не могла разглядеть ее выражение лица, а голос был на удивление спокоен. Мама всегда говорила, что не будь у Джоанны прирожденного таланта к шитью, та спокойно могла бы выступать на сцене театра – ее лицо всегда было в меру непроницаемым.

– Да.

– А после скачек, полагаю, последует фамильный обед?

– Да.

– Дорогая, она хочет тебя выдать замуж? – резко спросила Джоанна, но Мадаленна невозмутимо кивнула и улыбнулась.

– Я и сама хочу выйти замуж, миссис Бэсфорд. Я хочу семью и детей.

– И ты любишь его? Этого Джона?

– Я не против нашего союза.

– О, дорогая, – шумно вдохнула Джоанна. – Замуж надо выходить по любви и только.

– Нет. – отрывисто проговорила Мадаленна, и Джоанна увидела, как у той потемнело лицо. – Нет, ни за что. Замуж надо выходить из-за уважения. Любовь – это привязанность, а я не хочу привязаться, а потом страдать из-за потери.

– Мы все что-то теряем, да?

– Да. Но мне это уже надоело. Я потеряла бабушку и дедушку, теперь мне хочется только спокойствие, и никакие страсти и буйство чувств мне даром не нужны.

– Я понимаю, Мадаленна. – Джоанна примирительно обняла девушку и почувствовала, как та все сжалась. – Это твой выбор, и я уверена, что он сделает тебя счастливой.

– Спасибо, миссис Бэфсфорд. Сколько с меня?

– Минуту, – Джоанна повернулась к небольшому столу и достала кожаную тетрадь. – Значит, оно стоит семьдесят пять, – и прежде чем Джоанна что-то еще сказала, Мадаленна вытащила из бумажника ровно семьдесят пять фунтов и положила в кассу.

– Мадаленна! – возмутилась миссис Бэсфорд. – Я не посчитала сезонную скидку! Немедленно возьми деньги обратно.

– Сезонные скидки для туристов, а местным так вообще нужно с наценкой в десять фунтов продавать!

– Мадаленна, как я посмотрю в лицо Аньезе?! Нет, подожди…

– Спокойно и с улыбкой, – Мадаленна быстро поцеловала миссис Бэсфорд в щеку и сложила платье. – Можно оно полежит у вас до пятницы, а я его потом захвачу?

– Не переживай, я пришлю тебе его прямо в субботу рано утром.

– Спасибо, миссис Бэсфорд!

– Не за что, и передавай привет Аньезе; скажи, чтобы она зашла ко мне на днях.

Мадаленна кивнула, и, еще раз поцеловав Джоанну, вышла на улицу. День клонился к концу, и на пирсе послышались заводные аккорды очередной песни Ванды Джексон; ей было так хорошо, что она сама не заметила, как начала тихо напевать что-то про забавного Купидона. Определенно, пока в ее жизни были такие люди, как миссис Бэсфорд и мистер Смитон, нельзя было сказать, что ее жизнь была так уж и плоха.

Она доехала до теплиц на автобусе – было уже около пяти часов, и ровно в восемь у Бабушки собирались очередные гости, и как бы Хильда не заверяла ее, что ее внучка будет сегодня ей не нужна, Мадаленна знала, что именно Бабушка станет говорить за ее спиной, не окажись она ровно в восемь двадцать в большом зале с большой вазой в руках и половником для пунша.

Дорога была новой, и автобус мягко катился по залитому асфальту; солнце медленно садилось за горы, и зеленая трава становилась такой прозрачной, оранжевой, как лимонад, который готовил папа каждое лето до своего отъезда; на небе плыло только одно облако в виде не то жирафа, не то бегемота, и Мадаленна решила, что сегодня звезды будут ярче обычного. Когда ей не спалось, и ночи были теплыми, она выходила на балкон и смотрела на эти мерцающие огоньки до самого утра, и потом весь день она не чувствовала усталости. Хорошо было жить в шестнадцатом веке, подумала Мадаленна, хорошо было вставать каждый день и знать, что на небе еще столько всего неисследованного, строить телескопы и изучать карты. Автобус нечаянно тряхнуло, и Мадаленна дернула головой – она слишком сильно задумалась.

Автобус высадил ее около теплиц, и Мадаленна сразу увидела красивый плакат, возвещающий о том, что Фестиваль рад всех приветствовать. Она невольно улыбнулась и поглубже натянула кепку на уши – поднимался ветер. Первый раз на Фестиваль Конца Лета ее привела именно Аньеза. Она видела, что ее дочка скучает по отцу, но сама мало что могла сделать, а потому решила развлечь ее как могла. Мистер Смитон тогда сразу обнял Мадаленну и решил, что быть частью этого праздника, а не только праздным участником для девочки будет гораздо интереснее и позвал ее оборачивать гофрированной бумагой деревянный помост.

На этот праздник съезжались гости со всей Великобритании – не обходились даже без шотландцев и ирландцев – праздновали конец лета, ее последнее торжество над осенью в этом году, и ни в коем случае не смешивали праздник окончания лета с началом осени – на то был отдельный день. Повсюду были цветы, арки, беседки; всюду стояли карусели и ларьки с мороженым; на сцене играла музыка и выступали гимнасты, а на красочных прилавках лежали фрукты и овощи – таких огромных арбузов Мадаленна не видела нигде. И нигде и никогда она не была так счастлива, как в эти дни. Всю ее охватывало страшное и приятное предвкушение чего-то особенного, так же интересно ей было только в ее День Рождения, и хоть оно и приходилось на тусклый ноябрь, ей всегда было очень весело.

Сегодня оранжерея выглядела еще чудеснее, чем обычно. Купол совсем недавно отдекорировали витражными стеклами, и от того он блестел и переливался всеми красками. Арки были обвитыми цветочными гирляндами, и ни одна магнолия не была поломана – кто-то очень аккуратно обвил ее стебли вокруг железных палок, и цветы выглядели так, словно всю жизнь цвели именно здесь. Все дышало радостью и вместе с этим умиротворенностью – всеобщее веселье должно было начаться только завтра, и во всей подготовке к празднику было что-то такое тайное, от чего внутри все немного подпрыгивало; даже цветы, казалось, смотрели на людей более торжественно. Мадаленна остановилась около небольшой беседки и поправила куст шиповника – тот наклонился вперед и мог закрыть собой прелестные букетики фиалок, которыми был украшен весь проволочный фасад. Несмотря на то, что она приехала только в последний день, работы еще оставалось прилично – вся волокита с редкими цветами чаще всего оставалась только ей, к тому же за отделку и декор отвечала тоже она и руководила целой группой студентов-агрономов, которые боязненно смотрели на мистера Смитона и мечтали только о том, чтобы побыстрее отправиться домой, ибо их практика проходила как раз в теплицах у мистера Смитона, а сломай они хоть один цветок, и милый садовник превратился бы в страшного монстра, которого боялись абсолютно все. К цветам мистер Смитон относился как к своим детям – бережно и строго – и за это его любили и уважали одновременно.

– Мистер Смитон, я тут! – крикнула Мадаленна и тут же присела около куста с гиацинтами – пластиковая ограда едва держалась, и Мадаленна подперла ее красивой палочкой, обернутой в гофрированную бумагу. – Мистер Смитон, вы где?!

– Мадаленна! – послышался голос садовника; судя по всему он был где-то в теплицах. – Мадаленна, иди сюда, во вторую теплицу!

– Хорошо!

Она пробиралась мимо уже стоящих ларьков и постаментов; все выглядело так, словно было уже готово к приему гостей, и на мгновение что-то настороженное толкнулось внутри нее – кто-то еще смог помочь мистеру Смитону; кто-то еще смог встать на ее место. Мысль была удивительно глупой, и Мадаленна сразу же ее отогнала – какая разница, кто взял ее часть работы, и, слава Небесам, что так случилось, ведь они так и до ночи могли бы не закончить. А ведь мистеру Смитону и правда должен был кто-то помочь, и знакомое имя шевельнулось в ней. Да, что-то было в том письме; Мадаленна остановилась и прищурилась – солнце лезло прямо в глаза. «У меня, конечно, есть Эйдин…» – пронеслось у нее в голове, и Мадаленна выпрямилась – конечно, ему должен был помочь мистер Гилберт. Ей даже показалось, что она слышит его голос. Захотелось почему-то развернуться и пойти обратно, однако там ее ждала Бабушка, и, подумав, Мадаленна решила, что она лучше вытерпит мистера Гилберта. Решение было здравым, и она невозмутимо зашагала по дороге.

– А вот и Мадаленна! – мистер Смитон вышел встречать ее, и она не удержалась от улыбки. – Моя верная помощница все-таки пришла и не бросила своего старого мистера Смитона?

– Полагаю, вам уже помогли. – Мадаленна старалась, чтобы в ее голосе не было обиды, но по тому, как рассмеялся садовник, она поняла, что попытка провалилась.

– Не волнуйся, на твои цветы и палки никто не претендует. Эйдин, ты же не трогал цветы в шестой теплице? – он крикнул куда-то вглубь померанцовых деревьев, и Мадаленна потерла виски; удивительно, но ее утренняя мигрень прошла.

– Ни в коем случае! – раздался ответ откуда-то сверху, и в следующую секунду мистер Гилберт спрыгнул с ветки. – Ты же сказал, что к ним никто кроме мисс Стоунбрук не прикасается… О, мисс Стоунбрук!

Мадаленна неуклюже поклонилась в ответ и поправила упавшие фонарики обратно на крючковатые ветки. Это было глупо и очень по-детски – ревновать мистера Смитона к его старому другу, и Мадаленна строго прикрикнула на разбушевавшуюся внутри ревность – как бы трудно это не было признавать, но мистер Смитон – не ее дедушка, и она не имела никакого права на подобного рода капризы.

– Филип, я повесил фонарики, что еще?

– Полагаю, теперь нужно разобраться с этими дурацкими гирляндами.

– И что с ними делать?

– Понятия не имею.

Мадаленна чувствовала себя третьей лишней, и желание сбежать обратно домой снова усилилось. Сейчас там как раз стояла благословенная тишина, и ее никто бы не спрашивал, а если вообще сообщить Хильде, что она ушла на прогулку с Джоном, а на деле забраться на чердак, то ее бы никто не хватился до следующего утра! О, это было бы замечательно – всю ночь читать старые журналы, рыться в книгах и вырезать репродукции – она потом их вклеивала в свой блокнот – так может, просто сослаться на головную боль и убежать? Она как раз успеет к автобусу.

Мадаленна уже было рванула с места, как слово «трусиха» прозвучало у нее в голове. Она всегда так делала – сбегала от проблем в надежде, что те растают. Они и правда таяли, но вместе с проблемами таяли и надежды, и возможности. И Мадаленна снова прикрикнула на себя – она не поддастся.

– Может их вообще выкинуть, эти гирлянды?

– Нет! – воскликнула Мадаленна, и оба джентльмена удивленно посмотрели на нее; она даже не знала, кому она это крикнула. – Не надо их выкидывать, просто для них нужно подобрать подходящее место. Где гирлянды, мистер Смитон?

– Около тебя.

Мадаленна взяла длинные цветочные гирлянды из подснежников и гелиотропов и с минуту постояла в раздумьях; да, она точно знала, куда их повесить, и, развернувшись, она пошла к сторожке. Мистер Смитон довольно подтолкнул Эйдина локтем, вот, мол, какой профессионал, и она оба последовали за ней. Сторожка мистера Смитона была украшена, однако около нее всегда стояли два столба; кто и для чего их поставил было неизвестно, но переставить их в другое место было невозможно.

– Вот сюда нужно повесить эти гирлянды, а если не хватит этих цветов, можно сплести из репейника.

– Замечательно, Мадаленна, – приобнял ее мистер Смитон, и та довольно улыбнулась в ответ. – Видишь, все равно бы я без тебя не справился.

– Не стану спорить. А где же наши испуганные студенты? – она огляделась, но привычной группы из Лондонского университета нигде не было.

– А их до конца напугал мистер Гилберт. Да, да, верь не верь, но как только они узнали, что их помощник – профессор, их как ветром сдуло.

– Хотя я ничего не успел спросить, – усмехнулся Эйдин. – Просто представился по полной форме, и все. Филип, дай мне эти доски, я их отнесу обратно.

Когда мистер Гилберт отошел так, что Мадаленна с трудом видела его силуэт, она пригляделась к мистеру Смитону. Тот выглядел уставшим и постоянно потирал свою спину; а когда он пошатнулся, Мадаленна сразу вскочила и усадила его в кресло.

– Просто потянул спину, дорогая, ничего страшного. – Он успокаивающе погладил ее по руке. – Не волнуйся, завтра все будет хорошо.

– Будет, если вы не станете скакать с места на место, – строго сказала Мадаленна. – Сядьте, я принесу вам шарф и мазь.

– О, и ты туда же, – проворчал мистер Смитон. – Эйдин тоже все говорит, мол, посиди, да посиди. А как же праздник? – крикнул садовник в открытую дверь сторожки. – Мы не управимся вовремя.