Текст книги "Сегодня я рисую треугольник"

6

Журнал «Human» был самым хипстерским изданием в стране. Хотя, пожалуй, найти его можно было только в паре-тройке крупных городов. Это упущение редакция с лихвой компенсировала подпиской на цифровую версию. Он отличался красивыми обложками с невероятно живо смазанными снимками: балерины в танце или кадр из горного путешествия, портрет бородатого юноши в коричневом свитере на фоне осеннего леса и тому подобные зарисовки «из жизни». За последние пару лет я разжилась там целой полосой. Сперва я писала короткие заметки на последней странице – обзор выставок среди прочих городских анонсов. Со временем редакция расположилась ко мне с таким доверием, что порой предлагала написать очерк на целый разворот о какой-нибудь новой инсталляции Антонио Оле с венецианской биеннале.

Мне нравилась эта работа. Кроме давно известных мне художников я узнавала море новых имен, а вместе с тем углублялась в изучение искусства. Я часто задавалась вопросом, почему мне так интересно исследование работ коллег по мастерству – ведь я по большому счету сама творец, а не историк искусства. Каждый раз решала, что, должно быть, я искала свой собственный мотив, смысл заниматься созиданием – для этого мне нужно было разузнать обо всем богатстве уже существующих вариантов.

Передо мной на стойке бара лежал последний выпуск: как раз вышла статья о параллелях в современных перформансах. Сейчас я листала планшет и делала заметки в блокноте о новой статье – о скульптуре и портрете Луиз Буржуа на фоне её трогательных фаллических «грибов» и размножившихся по всему миру пауков. Редакция снова хотела первый план плюс обзор и сравнения. Я вспомнила предложение Н., читать моим студентам лекции по темам своих статей – и она меня ужаснула. Идеи редакции, казавшиеся мне такой прозой, осели бы фундаментом восприятия искусства в юных, не окрепших умах. Я вздрогнула и приказала себе забыть эту мысль, перелистнув очередной обзор с последней ретроспективы работ Буржуа.

Меня хлопнули по плечу, я обернулась. На стул рядом со мной опустилась К. – моя подруга со студенческих лет, мы три года делили одну комнату и каждый вечер, пропустив по бокалу вина, пускались в нестройные рассуждения об искусстве, литературе и кинематографе. Сейчас она строила карьеру арт-агента. После Университета она некоторое время успешно читала лекции по искусству и блистательно защитила докторскую. Она была тоща, как жердь, во всем её виде было что-то извиняющееся, хотя речи её были очень эмоциональны и ярки. Насколько я помнила, одно время она участвовала в политических пикетах, была арестована, продержана неделю в отделении, допрошена и отпущена. Конечно, никакой угрозы она не представляла, К. была всего лишь еще одним романтиком-идеалистом.

– Привет! Ты уже заказала что-нибудь? – спросила она, стягивая малиновый берет и встряхивая короткими светлыми волосами.

– Нет, жду тебя! – улыбнулась я. – Пересядем за столик?

– Давай!

Мы встретились в еврейской закусочной на углу пяти пересекавшихся улиц: здесь отлично кормили и цены были ровно по карману угасающей богеме. Поэтому и публика собиралась здесь соответствующая – сплошь евреи и интеллектуалы.

– О, как раз вчера читала твою статью! – сказала К., кивнув взгляд на журнал, который я скручивала, чтобы переместиться за стол.

– И как ты её находишь? – спросила я. Как ни странно, мнение давней подруги имело для меня значение. Хотя, по большому счету, мне были глубоко безразличны мысли окружающих обо мне или моей нехитрой деятельности.

– Ну, не смотря на банальность очередного упоминания Абрамович, вполне любопытные соображения. Особенно мне понравилось, как ты сочувствуешь Бердену, который и не знает, насколько похож на Бердмена Иньярриту. Терпеть не могу каламбуры, но этот очень трагичен.

– Ты всегда умела найти верные слова!

– А еще, конечно, смешно, что ты вспомнила про «Sex and the City»! Сколько этому сериалу уже, лет сто?

– Но согласись, он по-прежнему актуален.

– Как и Абрамович! Кстати, странно, что она самолично не снялась в эпизоде со своим перформансом. Канал нашел бы адептов и среди интеллектуалов!

– Прекрати, каждый занюханный интеллектуал ночью под одеялом просматривает избранные серии. Наверное, в редакции правы, именуя сериалы новым жанром искусства.

– Будешь фалафель или шакшуку? – поинтересовалась К., заглядывая в меню.

– Сегодня яичница максимально соответствует моему разбитому состоянию. Прости за эти ненавистные тебе каламбуры, но ты помнишь, я всегда любила аллюзии и длинные тире.

Бар был частичкой Израиля. Оказавшись там первый раз, я словно перенеслась в Тель-Авив с его граффити, модной молодежью, обшарпанным баухаузом и полуразрушенными коробками домов, сооруженными наспех на пару лет, да так и прожившими до нового столетия. Даже антураж открытой кухни напоминал о барах и закусочных в изобилии томившихся на местных рынках. Я была там лишь однажды, но сухой воздух святой земли впитался в моё существо навсегда.

– Как идет работа над новой серией? – спросила К., когда мы сделали заказ.

– Идет потихоньку, почти закончила. Хотя, сама знаешь, в финале все кажется ужасно неинтересным.

– Да, у вас, художников, невероятно изменчивая химия «мыслеобразования».

– И что самое смешное, с этим ничего не поделаешь. Что еще вчера казалось гениальным, сегодня оказывается клочком банальщины.

– Ну, просто нужно скорее продавать эти клочки и двигаться дальше!

– Наверное, ты права…

– Ты уже договорилась о датах выставки?

– Да, уже подписали договор и назначили дату.

– К какому же дню мне готовить свое сердце?

– Еще не скоро. На этот раз открытие планирую на день рождения. Пожалуй, заведу такую традицию.

– А что, отличный план – не нужно выбирать, кого позвать и с кем говорить! Зовешь всех, а сама преспокойно греешься в лучах славы. Так на открытиях можно услышать море гадостей о работах, а в День Рождения люди все же как-то учтивей.

– Я об этом не задумывалась, – честно призналась я.

– Ни секунды не сомневалась. Ты вообще о людях редко задумываешься.

– Эти слова прозвучали бы обидно, если бы данная черта не была у нас общей, – мы хитро переглянулись и засмеялись, вспоминая университетские будни, прогулы, неадекватные выходки и отсутствие последствий.

Мы просидели за обедом еще около часа, рассуждая об искусстве и политике. К. говорила, что как только она станет агентом с мировым именем, непременно сделает на мне деньги – а пока… пока оставалось довольствоваться положением нищенствующей интеллектуальной богемы. Весь вечер я намеренно говорила обо всем кроме работы и увлечений на личном фронте, хотя эти темы ужасно сложно избежать в разговоре со старой подругой. Я посетовала на последний роман, получила резкий смешок в ответ на это:

– Сколько уже можно поражаться своему разочарованию? Тебе ведь не разбили сердце, забудь этого неудавшегося принца-материалиста. Пора уже найти кого-то нового, – заявила К., оглядывая бар. – Вон, к примеру, симпатичные ребята!

– Перестань, мне сейчас совсем не до этого. Расскажи лучше, как вы съездили в Будапешт! Так ли он «оцыганен», как нам всегда мечталось?

7

Конец декабря радовал ледяными тротуарами и абсолютным отсутствием снега. Пейзаж за окном не изменился – лишь по утрам увядшую траву изредка украшали заморозки. Мороз был переменчивым: то город заливало дождем, то на утро сковывало льдом. Мы с М. виделись еще несколько раз за последние две недели. Однако все вопросы были максимально приближены к рабочим.

Каждую встречу я наслаждалась нашей негласной договорённостью: пока проект открытия не будет реализован, ничего не произойдёт. «Только представить – это было бы ужасно непрофессионально!» – думала я, улыбаясь. М. тоже постоянно улыбался. На последнем брифинге всем своим видом и поведением ликовал «осталось совсем чуть-чуть!». Мужчина с бледно-голубыми глазами, порывистыми, но замедленными движениями постоянно ловил мой взгляд, а поймав его, щурил веки улыбкой, сохраняя при этом полную серьезность и рабочий настрой.

Вот, настал день Икс, материалы были перевезены на площадку, выставка смонтирована, приглашения разосланы. Необходимо было довести кое-какие мелочи. Мы с Ж. бегали из стороны в сторону, наводя лоск. Она с тряпкой и спреем для стекла в сотый раз протирала черный багет, заключавший за сияющим блеском виниловые пластинки, первые афиши культовых групп и принты известных художников поп-арта. Я с замиранием сердца в миллионный раз перечитывала буклеты – всегда есть риск найти опечатку в последний момент. Нужно было проверить видео ряд и оформление помещения. Каждый раз под оригинальное мероприятие мы выпускали аутентичные таблички-указатели, чтобы облегчить гостям навигацию по площадке. Многие потом оставляли наши таблички на постоянной основе. Наш посыл был в том, что во время мероприятия с четким расписанием, которое могло длиться всего пару часов, гостям точно может не хватить силы воли искать нужную комнату или угол, даже если при других обстоятельствах они бы непременно туда забрели. А поскольку любое открытие такого рода обычно включает фуршет, сцену и целый ряд стоек партнеров, событие рисковало превратиться в плохую версию «Алисы в стране чудес» с десятками «Алис», слоняющихся в поисках сами-не-знают-чего.

– Привет! – сказал М., когда я случайно столкнулась с ним в коридоре по дороге к сцене. Мы уже виделись сегодня, но он часто говорил «привет», когда хотел акцентировать мое внимание и что-то обсудить.

– Привет, – улыбнулась я, расслабив сведенные от рабочего напряжения брови.

– Ну, как всё идёт? – пожал он плечами, оглянувшись по сторонам.

– Пока вроде порядок. Но на самом деле Вам и куратору открытия видней, – пожалуй, слишком сухо ответила я. – Мы готовы, я просто лишний раз проверяю, всё ли на местах.

– Я заметил, Вы уже в третий раз идете проверять оформление сцены.

– В четвертый, – опустила я глаза и смущенно улыбнулась. – Так, чтобы уж наверняка.

– Вам не кажется, что вся эта история – один, даже не слишком большой, фарс?

– Что Вы имеете ввиду? – удивилась я. Мне казалось, его желание открыть лейбл было довольно искренним.

– Не знаю, слишком много лоска и пафоса. Всё это кажется мне шелухой и перебором.

– Мы обсуждали визуальную концепцию несколько раз, и Вы были довольны, – я даже недоуменно опустила руки с телефоном и блокнотом.

– Нет-нет, я ни в коем случае не имею ввиду вашу часть! – мягко и быстро заговорил он, подавшись вперед и чуть приподняв кисти рук, точно хотел взять меня за плечи. Я отступила на полшага.

– Тогда в чём заключаются ваши сомнения? – наклонив голову на бок, спросила я.

– В концепции лейбла. Он выглядит слишком модным и напыщенным, как какой-то мыльный пузырь. Поэтому кажется обманом. Я хочу говорить честно. Хочу, чтобы люди, которые придут, не просто выпили и повеселились, а прониклись идеей!

– Это похвальное желание. Я тоже так думаю, когда беру новый заказ или пишу в журнал. И хочу верить, что это что-то меняет.

– Думаете, этот ничтожно крошечный лейбл может что-то изменить?

– Я хочу верить, – посмотрела я прямо ему в глаза. Он не отвел взгляда. Во мне была какая-то странная уверенность в том, что мы оба понимали предмет разговора. Это была не только беседа о наших проектах, а нечто большее. Словно мы могли читать мысли друг друга. Этот взгляд длился чуть дольше, чем должен длиться взгляд двух профессионалов в рабочей обстановке.

– И я хочу верить, – ответил он, улыбнувшись глазами.

– Что ж, мне еще нужно…

– … в четвертый раз проверить сцену, я помню, – медленно кивнул он. – Увидимся.

– Конечно, – я сжала телефон в руках так, точно пожимала его руку, и, оттолкнувшись носком от скользкого пола, пошла к сцене.

Через три часа светлый лофт со стенами, выкрашенными графитово-серой краской, открыл свои двери для первых посетителей. Обычай требовал, чтобы хозяин приветствовал гостей, говоря каждому пару-тройку приятных слов. Но М. мрачно сидел возле стойки администрации и бросал уничтожающие взгляды на каждого вновь вошедшего. Он был по традиции облачен в чёрное, но сегодня этот чёрный выглядел не элегантным, а пугающим. Я наблюдала за ним со стороны, изредка ища его взглядом в растущей толпе светских завсегдатаев. Пиар-агентство потрудилось для него на славу – здесь были все золотые рты города. Они уплетали мини-сэндвичи, давились перчеными шотами, пережевывали оливки в своих «Маргаритах» и со знанием дела брызгали слюной на только что отполированные афиши легендарных банд.

– Дорогая, кого я вижу! – услышала я мягкий, струящийся голос со слабиной в «р» и обернулась – это был он, герой моего последнего романа. В смокинге с атласными лацканами, при бабочке, с его вечной белозубой улыбкой и двумя бокалами шампанского: один он предложил мне. Он состриг свои кудри, зато отпустил бороду. Возможно, если бы не голос, я едва узнала бы его.

– Как ты здесь оказался? – без притворства изумилась я. – Мне казалось, тебе не пристало бывать на мероприятиях такого рода. Да и кроме прочего, у тебя ведь нет ничего общего с музыкой! – уколола его я в тему наших вечных дискуссий.

– Ты удивишься, но я тоже увлекся музыкантами! Теперь мне ясно, что такого ты вечно в них находила! Они божественно падки на банальности! Моя новая пассия как раз из их числа – очаровательная джазовая вокалистка! Ты должна её услышать!

– Нет уж, увольте, – сухо отказала я. Со временем мое очарование этим типом перешло через разочарование и безразличие к полному отвращению. Меня раздражало всё: от его манеры излагать мысли, казавшейся мне раньше ужасно притягательной, до привычки отгибать мизинец при любом «хватательном» движении. Я почувствовала дрожь и решила, что меня трясёт от омерзения.

– Как знаешь, любовь моя! А вот и моя «фиансе», я непременно должен вас представить! – сказал он, направившись в толпу.

– Давай позже, у меня сейчас голова занята другим, – бросила я ему в ответ и отошла на безопасное расстояние. Я посмотрела вслед своему бывшему. Он, взяв под руку новую даму, проследовал к высокой темной худощавой фигуре, вокруг которой столпилось несколько человек. Он беспардонно подошел прямо к М., пожал руку и начал что-то воодушевленно ему говорить, указывая руками в разные стороны помещения. Должно быть, хватил интерьеры, решила я и повернулась к столу с канапе.

С утра я ждала часа открытия, чтобы, наконец, выпить чего-нибудь алкогольного, потому что во мне было столько кофе и чая, что мои руки начали нервно подергиваться. Но алкоголь не лез в горло, как и закуски, в изобилии представленные на фуршете. Я даже с трудом глотала, будто мое горло сжали в тисках. Едва ли переживания были связаны с мероприятием – у нас все было идеально отлажено, можно было спокойно откланяться и идти домой. Но меня било мелкой дрожью. Я начала отслеживать движение неприятного беспокойства и поняла, чем оно вызвано. Вернее, кем. К тому моменту я уже потеряла М. из виду. Мне вдруг отчаянно захотелось похлопать его по плечу и сказать, что всё идет просто замечательно. Его нигде не было. Разве что в гримерке – только там сейчас можно было скрыться от людей. Я отставила пригубленный бокал шампанского и направилась в сторону комнаты за сценой.

Внезапно погас основной свет и яркие круги прожекторов выхватили из темноты сцену. Там стоял ведущий мероприятия и, подняв руки над головой, агитировал публику аплодировать. Вяло начавшиеся, но набравшие силу хлопки, внезапно оборвались, точно по четкому движению палочки дирижера – по знаку руки ведущего. Он широко улыбнулся, как-то интеллигентно пошутил и сказал пару слов о начале программы открытия.

– Разумеется, первым делом мы хотим услышать основателя проекта, человека, без которого ничего этого не было бы и в помине! – он широким жестом пригласил М. на сцену. Тот, расправив плечи, но сведя брови на переносице, взял у ведущего микрофон и безразличным, холодным, абсолютно невыразительным тоном сказал:

– Очень рад всех вас видеть, спасибо, что пришли. Надеюсь, наш проект может изменить что-то в лучшую сторону на музыкальной арене хотя бы у нас в городе. Спасибо за внимание, – после этих коротких слов он чётким движением вернул микрофон, коротко кивнул и ушел со сцены.

– Что ж, основатель проекта, М., выразил ёмко и очень ясно ценность сегодняшнего мероприятия! Мы движемся к общему идеалу – к лучшему для молодых исполнителей и, конечно, для их слушателей – нас с вами!

М. пропал из виду. Его темный силуэт растворился в толпе, обращенной к сцене. Ведущий продолжал рассуждать о музыке, как о самом ярком акте рефлексии общества, подводя тем самым свою речь к выступлению «молодой, но очень значительной для нашей страны группы». Я точно в панике бросилась через толпу к гримерке.

Забежав внутрь, я наткнулась на пустоту. Там стоял полумрак, свет исходил только от ламп над зеркалами. Вокруг был полный кавардак из инструментов, техники, одежды и какой-то мишуры. Не было ни души. Неужели я ошиблась, и его не было здесь? Я оглядела комнату еще раз, но, убедившись в её полной пустоте, развернулась к двери. В этот момент она открылась, чуть не ударив меня по носу.

– Ой, пардон, – это был М. – я уже второй раз за последнее время пытаюсь вас травмировать! – в его лице не было и намека на ту мрачную персону, что уничтожала гостей ледяным взглядом. Он снова улыбался, а из-за отражения в глазах ярких ламп, казалось, что в них горит озорной огонь.

– Ничего, это не самое страшное увечье, – отступила я назад, позволяя ему зайти внутрь. Он вышел на свет и закрыл за собой дверь.

Мне казалось, что за все это время моё сердце не ударилось ни разу, и легкие не совершили ни одного вдоха. Пожалуй, я надеялась на обморок. Он прошёл дальше и сел на стол, свесив свои длинные ноги и достав носками туфель пол.

– Решили сбежать от толпы? – спросил он. М. сидел против света, так что я не могла различить выражения его лица, могла лишь догадываться по интонации.

– О, нет, я просто искала свой блокнот, – бесстыдно соврала я. – Я уже думаю выдвигаться в сторону дома, сегодняшний день меня немного утомил. За вещами я заеду завтра, тут всего пара пакетов, остальное остается вам.

– Так вы уже уходите? – встал он со стола, и лампы снова выхватили из тени его лицо: с острыми скулами и глубокими тенями под линией бровей.

– Да, пожалуй, пойду – мне здесь больше нечего делать.

– Давайте, я провожу вас?

– Что вы, не стоит, я возьму такси.

– Тогда я вызову вам такси, – он полез в задний карман брюк за телефоном.

– Правда не стоит! – лениво сопротивлялась я.

– Даже не обсуждается, – ответил он и продиктовал оператору адрес лейбла. Потом вопросительно поднял брови, прося сказать направление, куда меня отвезти. Я назвала пересечение улиц, почему-то не стала называть номера дома, хотя это было довольно глупо.

На следующий день я зашла за теми пакетами, которые должна была забрать. Там была какая-то ерунда: несколько пачек бумаги, пара флешек с видео-инсталляциями и еще что-то вроде двустороннего скотча и ножниц. Я решила отнести все домой, потому что на студию в этот день я идти не собиралась. В нашей маленькой компании было правило недели: после успешно сданного проекта мы неделю избегали друг друга и офиса. Это обеспечивало здоровое продолжение работы над новым заказом. А у нас в очереди уже была пара клиентов.

Накануне ночью М. спросил, во сколько я планирую быть на лейбле – чтобы помочь мне собрать все нужное. Его присутствия, конечно, не требовалось. Но я не могла отказать себе в переживании того самого момента, когда из заказчика-исполнителя мы превращались в обычных людей: мужчину и женщину.

Пакеты были собраны, мы как-то скомкано поговорили – едва ли он выспался после открытия и еще не мог толком привести мысли в порядок. Я поблагодарила его за то, что он выехал сразу, чтобы помочь мне с такой мелочью – я вполне могла забрать все это и неделей позже. Однако мы оба понимали, что причина нашей встречи отнюдь не пакеты. Я стояла у входной двери, возле моих ног покоилась пара увесистых сумок – я могла доехать до дома на такси. Он стоял напротив, уперев одну руку в бок и подняв вторую к голове, нажимая на затылок, отчего его острые локти описывали идеальные равнобедренные треугольники. Он как будто ничего не собирался предпринимать, и я была немного разочарована. Вздохнув, я подхватила пакеты и уже открыла рот в прощании, когда он произнес:

– Давайте, я провожу вас? Ведь до вашего дома не так далеко, чтобы постоянно ездить на такси.

– Здесь минут двадцать, не больше, но я не хочу вас обременять! – в очередной раз соврала я. Я ужасно хотела, чтобы он донес эти сумки до моего дома.

– Минуту, только возьму пальто!

Я поставила сумки на пол и с торжествующим видом выпрямилась. Кажется, настал тот момент.

Мы прогулялись по замороженным тротуарам, отморозив себе носы и руки. Через полчаса он поднимался следом за мной в мою мастерскую. Я открыла дверь и впустила его: указав на место возле стеллажа, куда можно было бросить сумки.

– Благодарю, – улыбаясь, сказала я.

– Да не за что, это вам спасибо! – ответил он, тряся руками, точно пытался стряхнуть с них тяжесть моих пакетов.

– Может быть, чашку чая? – нужно было как-то спасать ситуацию, – а то, я вижу, вы совсем окоченели!

– Да, с удовольствием, – ответил он и махом снял пальто и скинул туфли, как будто мое приглашение на чай было командой «марш».

После третьей чашки мне пришлось снова поставить чайник и заварить свежего чая. М. учтиво проследовал за мной на кухню и всем видом показывал, что готов помочь в любую минуту. Хоть заваривание чая дело и нехитрое, мне был приятен этот жест. Мы просидели в моей мастерской, говоря на все возможные и невозможные темы до глубокого вечера. Он рассматривал мои холсты, эскизы и коллажи – но казалось, будто вглядывается в моё лицо. Листы моих набросков так гармонично ложились в его узкие ладони, будто они были созданы друг от друга. Я забыла обо всем: о напряжении последних недель, о неловкой ситуации в гримерной, о правилах приличия и поведения. Я просто была собой, а он, казалось, – собой. Когда стрелки намекнули на полночь, он резко поднялся из кресла, чуть не опрокинув очередную чашку чая, и сказал:

– Похоже, мне пора домой!

Что я должна была ответить? Попросить его остаться? Я решила, что это будет чересчур. Поэтому проводила его в коридор, где он невыносимо медленно стал зашнуровывать туфли и натягивать пальто.

– Ну, очень рад был провести вечер в вашей компании! – сказал он, опустив руки, когда застегнул последнюю пуговицу.

– И это взаимно, – я стояла, скрестив ноги и опираясь на косяк двери, ведущей в мастерскую. Я улыбалась, и мне не было дела до того, что будет дальше. Мне не хотелось притворяться, не смотря ни на что, между нами не осталось капли напряжения. Мы были как старые друзья.

– Наверное, теперь можно и на «ты»? – поднял он брови.

– Наверное, уже пора, – я спрятала лицо в руки от внезапной волны смеха и смущения.

– Ну, пока, – сказал М., подняв правую руку в прощальном жесте.

– Пока, – ответила я, стараясь удержать себя на месте.

Но по какому-то внутреннему порыву мы шагнули друг другу навстречу и обнялись. Крепко и по-настоящему. Словно в этом объятии было больше откровений, чем во всех предыдущих месяцах наших встреч и бесед.

– Пока, – повторил он мне на ухо.

– Счастливо, – улыбаясь в его плечо, ответила я.

Он сжал мои локти в своих ладонях и отстранился. Посмотрел мне в глаза, потом отвел взгляд и улыбнулся. И вышел за дверь.