Текст книги "Сегодня я рисую треугольник"

3

Мы с Н. прилетели в Тель-Авив поздним вечером и опоздали на последний поезд до города. Пришлось снять в банкомате побольше шекелей и взять такси до центра. Было начала марта, в городе было прохладно, но в разы теплее, чем в том месте, откуда мы прилетели. Мне необходим был отдых перед Фестивалем, потому что я уже совершенно перестала соображать и не могла уследить даже за собственным расписанием приема пищи. Как-то вечером мы с Н. встретились в нашем любимом еврейском местечке, и она, смерив меня взглядом, сказала, что нам нужно было срочно развеяться! Поскольку ужином оказался фалафель в пите, было решено ехать в Израиль. Кроме того, меня давно туда тянуло, а интуиция подсказывала, что сейчас был самый подходящий момент неверующему человеку отправиться в святые земли в поиске покоя и гармонии.

Сейчас мы сидели в тесном такси, а за окнами мелькал тель-авивский баухауз. Был вечер четверга, и вся молодежь высыпала на улицы. Нас привезли на указанный угол. Выйдя в теплую ночь, мы открыли карту, чтобы найти свои апартаменты.

Квартира оказалась небольшой, но очень уютной. Сами того не зная, мы сняли жилье в фешенебельном районе в двух шагах от пляжа. Это была первая ночь, кода я заснула, едва успев закрыть глаза. Спала крепко всю ночь, без снов. Наутро солнечный свет разбудил меня, ласково согрев мои ступни. Впервые за долгое время мне не нужно было никуда спешить и можно было понежиться подольше. Было раннее утро, я полежала еще час, прежде чем проснулась Н. Освежившись и одевшись, мы спустились в город поискать место для завтрака.

Целый день мы бродили по пляжу, в планах было посещение галерей и музеев, но у меня не было никакого желания забивать голову искусством. Сейчас хотелось просто отдаться морскому бризу и полежать на теплом песке. Когда солнце стало клониться к закату и поднялся ветер, нам пришлось уйти с берега, чтобы не простыть. Н. рассказывала мне про свое последнее путешествие во Вьетнам, мы смеялись и сравнивали впечатления. Неожиданно, когда мы не спеша переходили дорогу, нас обогнали двое мужчин. Один был высоким, спортивного вида, другой чуть ниже с приятной улыбкой и мягкими плечами. Высокий что-то спросил у меня. На нём были солнечные очки, так что я не могла разобрать выражения его лица. Я отрицательно помахала рукой, чтобы они оставили нас в покое – только мужчин нам сейчас не хватало! Но высокий настаивал, и через какое-то время я поняла, что он говорил на моем языке.

– Какая высокая девушка, баскетболистка? – повторил он, широко улыбаясь. У него был крупный, точеный нос с горбинкой, небольшие губы, лицо треугольной формы и короткая стрижка.

– Нет, – снова отрицательно покачала я головой.

– Волейболистка? – сделал он второе предположение.

– Увы, – я пожала плечами. Обычно меня спрашивают, не модель ли я. Вопросы из спортивного сектора встречались мне редко.

Они так и не ушли. Через некоторое время я смягчилась, Н. тоже не подавала признаков агрессии. Мы познакомились и приняли их предложение присоединиться к ним на кофе.

Л. оказался старшим менеджером по работе с клиентами в крупной строительной фирме, ему было к сорока, он не был женат, и детей у него не было. Он жил на два города – Тель-Авив и Мюнхен. Его родители жили в Германии, хотя родом он был из моей страны. Весь оставшийся день мы провели, гуляя в компании этих двух веселых парней. Они были людьми из другого мира: не только страны, но и диаметрально других областей жизни. Я подумала, почему бы и нет? Может быть, мне было нужно именно это, как контраст с моей тонкой невротичной натурой – сильный спокойный мужчина. Зачем ему было знать что-то об искусстве, я всё ему расскажу.

Вечером Л. на своем «порше» последней модели отвез нас к нашей квартире. Мы договорились встретиться на следующий день, чтобы съездить в Иерусалим. Был шаббат, так что мы в любом случае не знали бы, чем себя занять полдня.

Дорога виляла между холмами, испещренными степными кустами. Все было сухим и песчаным. Ещё с путешествия по Каппадокии я поняла, что бесконечно влюблена в степи и пустыни. Меня не занимал океан, я была равнодушна к лесам и полям. Лишь город мог сравниться с моей любовью к этой сдержанной местности. Л. улыбался и рассказывал что-то о своей военной службе. Он уже двадцать лет жил в Израиле, хотя мы были земляками. В мой северный город он ездил по работе – фирмы вели общее строительство последние три года.

Главная улица Иерусалима оказалась широкой и совершенно пустой. Казалось, пустыня отвоевала себе и её. Мы оставили машину в одном из узких переулков и спускались к старому городу. Л. объяснил мне, что в шаббат здесь всегда пустынно – люди сидят по домам до захода солнца. Это идеальное время, чтобы посмотреть на город без его жителей. Позади нас Н. весело беседовала с его другом – тот оказался доктором физики – и они обсуждали квантовую теорию, которая так занимала мою подругу уже несколько лет.

Я не могла бы представить себе, что, оказавшись на рынке старого Иерусалима, я почувствую себя как дома. Моя ужасная усталость словно растворилась. Я забыла обо всем на свете и шла по узким мощеным улочкам за руку с высоким привлекательным мужчиной. Он рассказывал мне об истории города, мы останавливались у главных точек крестного пути, потом дорога завела нас к низкой арке, за которой возвышался Храм Гроба Господнего. Я никогда не причисляла себя ни к одной конфессии, но отчего-то, зайдя внутрь я испытала облегчение. Я выпустила руку Л. из своей и стала бродить по храму в одиночестве, прикасаясь к его древним камням, вдыхая аромат свечей и благовоний. Я потеряла из вида своих спутников, точно вовсе забыла об их существовании. Стены и лестницы водили меня к разным гробницам и святым мощам, слышалась приглушенная речь: шли экскурсии, читал библию, обсуждали увиденное, делились откровениями. Иногда я прислушивалась к говорящим гидам, узнавая какие-то подробности из жизни неизвестных мне святых, но, перемещаясь дальше, тут же о них забывала. Когда я присела возле камня, отмечавшего место, где якобы лежало тело Христа после снятия с креста, мне вдруг стало все ясно. Я коснулась его холодной поверхности, и сомнения ушли сами собой. Наверное, благодаря тому, что я несколько дней вовсе не думала о своих проблемах, мое подсознание нашло возможность обработать всю информацию и сейчас решило выдать мне наиболее верное из всех решений. Теперь я точно знала ответ на вопрос женщины с холста. Ответом было «не зачем». Ничего не стоило моей жизни, прожитой в служении чужим идеалам. Я губила себя на собственных глазах, я предавала свою веру в свободу. Только сейчас мне стало очевидно, что я стала заложницей собственного проекта. Я открыла студию, чтобы ни от кого не зависеть и делать что угодно в любое время. Я начала вести колонку, чтобы разобраться в том, какой из путей в искусстве мне ближе. Сейчас я стала рабой Галереи и Фестиваля. Эта мысль всегда прозрачно присутствовала в моем сознании, но я отмахивалась от неё, прикрываясь миссией. Только сейчас, сидя возле места гибели человека, за свою миссию погибшего, мне стало ясно, что никакой миссии нет. Не имело значения, насколько достоверна была история Иисуса, и было ли все на самом деле. Я осознала, что я совершенно свободна от какого-либо великого деяния. Мне была безразлична история моего имени после моей смерти. Мне всегда был важен момент настоящего. В погоне за всеобщей тягой к цели и модой на амбиции я потеряла себя. Потеряла свою суть. Суть желания свободно жить и творить, не оглядываясь на чужие мнения и последствия, не тратя время и силы, пытаясь что-то кому-то объяснить или доказать, и не сомневаясь в своих решениях.

Ошеломленная собственным открытием, которое всегда было на поверхности, я встала и вышла из храма. Сев на ступеньки и сняв с головы легкий платок, я улыбнулась. Мои плечи сами собой расправились. В голове сложился план действий. Теперь можно было снова погрузиться в наслаждение путешествием. Через пару минут подошел Л. и протянул мне горячую булочку и стакан кофе – он вышел раньше меня. Мы сидели рядом на лестнице, спускавшейся к рыночным улочкам и смотрели на людей разных религий, ходивших мимо нас. В них не было злости, не было агрессии – все они были просто людьми. Они торговались, жестикулировали, весело обменивались новостями, обнимались. Я не могла представить лучшего места для обретения себя.

В конце дня мы дошли до Стены Плача. Она невероятно впечатляла, я подошла и к ней, поблагодарив нечто свыше за помощь в решении моей головной боли. Улыбнувшись сухим камням Западной Стены, я, как полагается, спиной вперед, вернулась к друзьям.

Остальные дни мы встречались с Л. и его другом по вечерам, у них был нормированный рабочий день. Всё остальное время тратили на прогулки по городу. Ребята свозили нас к Мёртвому Морю. Я, стоя по колено в вязкой воде, любовалась розовым в свете заката западным берегом Иордании. После захода солнца нас отвезли в апартаменты, где мы приняли душ, забрали свои вещи и были готовы ехать в аэропорт.

Приятное знакомство закончилось лёгким поцелуем и обещанием встречи, хотя все мы понимали, что едва ли когда-нибудь снова увидимся.

4

Д. сосредоточенно посмотрел на меня, зажав ручку смуглыми пальцами.

– Ты уверена? – спросил он серьезно.

– Более чем, – ответила я. Моя подпись уже стояла внизу кипы бумаг, над которыми Д. занес ручку.

– Что ж, очень жаль. Я все равно не понимаю, почему ты это делаешь.

– Не страшно, главное, что это понимаю я, – я расслабленно сидела за столом в офисе за прозрачной стеклянной стеной Галереи. Снаружи ходили наши работники и немногочисленные посетители, любовавшиеся новыми поступлениями из Вены.

– В любом случае, если ты передумаешь, я всегда буду рад взять тебя на любую должность, какую ты пожелаешь, – мужчина напротив меня улыбнулся, но внешние уголки его глаз остались опущенными.

– Я это запомню, – кивнула я ему, хотя знала наверняка, что вернуться, да еще и в качестве наемного работника я не захочу.

Д. опустил взгляд на документы и быстро подставил подписи на всех необходимых листах.

Мы подписали договор, по которому я передавала ему весь свой бизнес. За мной не оставалось ни доли в предприятии, никаких доходов или обязанностей. Я отказывалась от Галереи и Фестиваля в его пользу. Он с радостью выкупил мои проекты за копейки, которых мне должно было хватить примерно на год спокойной жизни.

Вернувшись из Израиля первым моим желанием было закрыть все проекты и разорвать контакт на книгу. Затем я успокоилась, все взвесила и решила не рубить с плеча. Книгу я оставила в покое – она была выпущена и неплохо написана, кроме того, мне шли отчисления с продаж. По-просту глупо было бы рвать отношения с таким замечательным издательством. Эта деятельность вполне могла сгодиться в качестве отходного пути. Закрывать Галерею и отменять Фестиваль я тоже не стала – я просто пошла к единственному человеку, который наверняка мог оценить плоды моих трудов и не загубить их на корню. Поэтому через пару дней после возвращения я пришла к Д., который был в городе по случаю моего фестиваля, и сделала ему заманчивое предложение. Единственное, что я просила сделать – это убрать отовсюду моё имя: с таблички Галереи, из описания Фестиваля. Мы договорились, что я в последний раз проводила своё мероприятие, так как все уже было готово, и сразу после этого складывала полномочия. Конечно, мне нужно было еще несколько месяцев, чтобы уладить все дела с налоговой, закрыть индивидуальное предприятие и заплатить все социальные взносы – но все это теперь казалось полной ерундой.

В этом году Фестиваль превзошел все ожидания. У нас были международные партнеры, несколько площадок проведения и поддержка правительства города. Билеты были выкуплены заранее. Е. еще в декабре предложила расширить фестиваль до недели, но я отказалась, зная, что в этом случае нам придется работать в десятки раз усердней, а перед Новым Годом все итак были довольно измотаны. На этот раз на основной площадке проходила лишь небольшая экспозиция на восемьдесят работ и два дня лекций, диалогов и мастер-классов. Остальную выставочную деятельность мы выстроили на сторонних площадках в течение недели после Фестиваля. Наша почта ломилась от предложений сотрудничества и писем художников, желавших принять участие в событии. П. рвала волосы на голове, еле успевая за всем следить. Моя давняя подруга К., не успевая передыхать, общалась с потенциальными лекторами и отсекала шарлатанов. Концепция и идея остались прежними. Не смотря на увеличившийся масштаб, с точки зрения финансов мы справились более, чем отлично. Благодаря новым партнерами и отсутствию арендной платы расходы уменьшились втрое. Так что мы даже смогли заработать, и все старатели удостоились премий.

По площадке ходило огромное количество представителей СМИ, которые периодически терзали меня вопросами. Многие спрашивали о планах, о том, как и почему я решила заняться Фестивалем, всем нужны были четкие ответы или рецепты успеха. Я широко улыбалась и очень коротко отвечала на вопросы. Однако я воздерживалась от рассказа о своем уходе – еще не пришло время. Это было моей сокровенной тайной, которой пока еще хотелось насладиться в одиночестве. В конце второго дня, под занавес, я планировала произнести небольшую речь о расставании с проектом. До этого же все, кто знал о моем уходе, а этих людей было всего четверо: я, Д., П. и Е. должны были помалкивать.

После обеда ко мне подошла наша пиарщица с озадаченным видом.

– Что-то не так? – спросила я. Весь день, не смотря на наслаждение от предстоящего заявления, внутренне я ужасно маялась. Я никак не могла дождаться завершения этих выходных. Время текло для меня невыносимо медленно. Каждый раз, глядя на часы и обнаруживая, что прошло лишь пять минут, я мысленно успокаивала себя, твердя без остановки «Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть».

– Наоборот, – ответила Е. – приехало телевидение.

– Что? – я округлила глаза. Такого внимания я точно не ожидала.

– Я взяла на себя смелость отправить заявку на первый канал в раздел новостей. И оказалось, им интересен такой репортаж.

– Замечательная новость, – в прошлом году я, должно быть, прыгала бы от счастья. Сейчас мне хотелось лечь на пол и начать бить руками и ногами, точно капризному ребенку, желающему поскорее уйти домой.

– Они хотят услышать от тебя пару слов. Как ты на это смотришь? – уточнила Е.

– Это новости?

– Да, выйдут завтра как подведение итогов выходных дней.

– Я не против. Один раз покажут и забудут. Веди их.

Через десять минут на меня прикрепляли микрофон и выставляли свет. Я кивала режиссеру и старалась придать своему лицу непринужденный вид. Хотелось верить, что окружающие не путали его со снисходительным высокомерием.

– Итак, вы основатель Фестиваля Актуального Искусства! Расскажите, как вам пришла в голову такая идея? Неужели в нашем городе такой скудный набор событий, связанных с современным искусством? – задала мне вопрос ведущая.

– Вот, вы и ответили на свой вопрос. Действительно, адекватных событий в этой сфере очень немного, – у меня щипало глаза от направленного на меня прожектора.

– А как же Недели Искусств и Европейская Биеннале, прошедшая в прошлом году?

– Несомненно, Биеннале была проведена на хорошем уровне, за что организаторам можно поклониться в пол.

– А что насчет традиционных Недель Искусства, проходящих во всех городах нашей большой страны?

– Не могу говорить за каждый город, но в нашем случае это сборник пересказов пересказчиков. Мне не приходилось видеть изобилия хотя бы маломальски достойных работ, не говоря уже об уровне организации самого мероприятия.

– Мы знаем, что у вас в партнерах очень много галерей по всему городу, скажите, вы не можете сами набрать художников для экспозиции?

– Отчего же? Напротив, – улыбнулась я. – Сторонние площадки и параллельная программа нужны нам, чтобы разместить большое количество присланных работ и перформансов. В нашей галерее. Всё не помещается.

– Возможно стоит подумать о расширении? Снять, к примеру, целый завод!

– Может быть и стоит, – ответила я коротко, хотя мне хотелось продолжить словами о том, что отныне это больше не было моей заботой.

Вопросы продолжали литься из ведущей новостей, а я старалась максимально экологично на них отвечать. Единственным, чего мне хотелось больше всего, было бегство от назойливых интервьюеров и от всего этого скопища псевдо интеллектуалов.

Когда интервью было окончено, с меня сняли все провода, оказалось, что прошло всего десять минут. Мне же эта пытка показалась вечностью.

На следующий день, продержавшись десять часов на кофе, я готовилась к своей прощальной речи.

Поднявшись на сцену, я осмотрела публику. Среди толпы едва различались лица отдельных людей. Некоторые из них были мне знакомы. В первом ряду я видела своих коллег, с правого края сидел Д. Он выжидающе закинул ногу на ногу, скрестил руки на груди и исподлобья смотрел на меня. Я с облегчением вздохнула, казалось, на лице появилась улыбка. Я взяла микрофон и начала:

– Друзья! В первую очередь, хочу поблагодарить всех, кто посвятил нашему Фестивалю эти выходные. Всех, включая мою дорогую команду проекта, наших партнеров, художников, лекторов и, конечно, многочисленных гостей. Все вы и каждый из вас в отдельности – это огромный комплимент нашей работе, – я говорила от сердца, я действительно чувствовала благодарность. Не к кому-то конкретно, а ко всей этой массе людей с множеством лиц и рук. Я в двух словах сказала, как рада видеть Фестиваль таким, каким он стал сейчас. Упомянула наших международных партнеров и отдельно поклонилась Д. за сотрудничество и приятное соседство. Подойдя к этой части я раскрыла карты. Рассказав, насколько высоки были идеалы этого человека, проводящего Конференцию и давшего голос такому огромному количеству идей, я мягко подошла к самому главному. Я коротко сказала, что отныне Галерея и Фестиваль переходили в его ведение, а я складывала весла и выбирала другой путь. От объяснения причин я воздержалась, оставив публике право думать что угодно: ссылаться на финансовый кризис, на недостаток идей, на слабую волю, на женскую натуру, в конце концов. Все это больше не имело для меня значения. Я уходила, потому что там, за порогом Галереи меня ждала настоящая жизнь. Я поклонилась, ожидая традиционных аплодисментов, которые всегда следовали после окончания моей речи. Но их не было. Публика молча замерла. Я выпрямилась и с улыбкой сказала: – Вы думаете, это решение далось мне легко? Вовсе нет, поэтому уж, пожалуйста, поддержите мою отвагу!

Д. захлопал первым, потом присоединились П. и Е., потом, услышав громкие хлопки, я увидела издателя своей книги и К., поднявшую руки над головой – я точно знала, эти люди меня поддерживали. К ним постепенно присоединилась вся аудитория. Я сложила ладони, еще раз поклонилась и, закрепив микрофон на стойке, спустилась со сцены.

Моя битва была окончена.

5

За мной оставались мои колонки, некоторые дела по закрытию бизнеса и подготовка новой книги. После новости о моем уходе С., конечно, предложил мне написать о другой стороне искусства, скажем так, об изнанке живописного холста. Я обещала подумать над этим. У меня начинали вырисовываться кое-какие идеи. Теперь, без головной боли мириад мероприятий, я могла найти время для новой книги – так я продолжала бы говорить об искусстве, успевая параллельно им заниматься.

Утром на третий день мне позвонил Д.

– Ну что, ты еще не отдохнула? – иронично спросил он, когда я взяла трубку, не смотря желание игнорировать все входящие.

– Увы, – ответила я.

– Я хотел сказать, что сегодня мы снимаем название галереи. Возможно, ты захочешь при этом присутствовать.

– Да, конечно! – я села в постели. – Во сколько?

– Думаю, начнем демонтаж около полудня. Приходи до часа, не опоздаешь.

– Здорово!

Я стояла на прохладном весеннем ветру перед зданием Галереи. Рабочие уже сняли пять букв, оставалось еще четыре. Слово «Gallery» Д. решил оставить, снимали лишь мою фамилию. При чём монтажники очень символично начали снимать литеры с конца. Когда рабочие снимали последнюю букву, которая была первой буквой моего имени, вышел Д. с двумя стаканчиками крепкого чая.

– Счастлива? – спросил он, передавая мне чай.

– Ты даже себе не представляешь! – мне казалось, что вместе с буквами уходит целая эпоха моей жизни. Хорошая, насыщенная и счастливая. Я не жалела ни об одном дне, проведенном в проекте, но и возвращаться не хотела. – Пожалуй, заберу мою букву, – сказала я, кивая на неоновый каркас, опускающийся на асфальт. Он точно совпадал с логотипом, разработанным для всех моих начинаний. Поскольку я была жива, он вполне мог мне пригодиться. Сама эта буква теперь приобрела для меня статус произведения искусства.

– Конечно. Я могу завезти её тебе на днях.

– Здорово! Буду благодарна! – я присела на корточки и провела рукой по пыльной белой букве. Она была холодной и шершавой.

Отделавшись от всех забот, связанных с галереей, я взялась за нереализованные планы. Последние несколько лет идеи копились в моей голове, но не могли найти выхода в проектах. Это были идеи для живописи и перформанса. Теперь, оставшись наедине со своими мыслями и мастерской, заполненной холстами, кистями и красками, я, наконец, могла делать всё, что взбредет в голову.

Сложно было остановиться хотя бы на одной из множества задумок, проносившихся в моей голове. Поэтому я решила дать себе время. Весь апрель я гуляла по городу, вдыхая его ароматы и рассматривая дома и прохожих. Я могла просто идти, куда глаза глядят, без всякого осмысленного направления. Когда-то давно я уже делала так. Когда-то давно мы так гуляли с М. Наткнувшись в своих размышлениях на его образ, я снова взглянула на руки. Все мои чувства, все мысли всегда завязаны на них – на кистях рук. Встречая нового человека, я всегда в первую очередь рассматривала именно его руки: пальцы, сухожилия, сплетения вен и лучи костей. Руки как каналы – ведь именно дотрагиваясь до чего-то, мы можем по-настоящему это ощутить. Тактильно и зачастую даже эмоционально. Тут на меня хлынул поток ассоциаций, воспоминаний и переживаний, связанных с руками.

Придя домой, я развернула к себе четыре больших холста и четкими лаконичными движениями написала четыре портрета. Портрета рук. Они и стали фундаментом всех моих последующих действий. В тот же вечер я позвонила П., она еще работала в галерее, и попросила её забронировать пару дней на мой день рождения. Я собиралась выставить лишь четыре полотна и провести перформанс. Она радостно подтвердила дату и сообщила, что украдкой держала для меня эти числа, зная о моей традиции проводить открытия экспозиций на День своего Рождения. Я поблагодарила её и вернулась к процессу. Теперь нужно было подготовить все необходимое для перформанса.

Я сидела посреди большого светлого зала Галереи на высоком стуле. На мне была длинная белая роба. Роба была самого простого кроя, из грубой ткани. Она была надета на обнаженное тело – я всей кожей чувствовала прикосновение шероховатого льна. Мои глаза были завязаны белой лентой. В ушах были беруши. Волосы были забраны в длинную косу. Ноги были босыми и не доставали до пола. Руки лежали ладонями вверх на острых коленях, укрытых робой. Позади меня висело четыре больших холста – те самые портреты рук, застывшие в надломленных жестах. На этом экспозиция заканчивалась.

В течение трех часов я сидела молча, не двигаясь и не открывая глаз. Куратор выставки объясняла гостям, что нужно делать. Кроме того, рядом со мной была табличка с описанием перформанса.

Перформанс назывался «Исповедь» и заключался в том, что посетители могли подходить ко мне и касаться моих ладоней. Это был единственный канал общения. Я не знала, кем были эти люди, какими были их мотивы. Так же не было обозначено, чьей была исповедь – их или моей. По задумке это был обоюдный процесс. Касание двух душ.

Сидя безмолвно и протягивая руки незнакомцам, я была пустым сосудом. Теперь это была не та звенящая пустота, что преследовала меня несколько лет назад. Не та дыра посреди груди, которую я пыталась закрыть работой и непосильным трудом. Это была полная гармония. Мои ладони были ледяными и, ощущая тепло чужих рук, я словно прикасалась к их сердцам. Было чувство настолько интимной близости с каждым, кто осмеливался меня коснуться, что в какой-то момент из глаз рекой потекли слезы. Я не могла объяснить этой реакции – это было актом подсознания.

Спустя три часа П. мягко коснулась моего плеча, давая знак, что время перформанса подошло к концу.

Я медленно подняла руки, заведя их за голову, и сняла повязку. Затем вынула беруши. Несколько секунд я продолжала сидеть неподвижно, наводя фокус на публику. В глазах было мутно, точно после сна. Поморгав несколько раз, я замерла. В конце зала, рядом со входом, позади плотной уставившейся на меня толпы, стояла высокая худощавая фигура М.

Через пятнадцать минут я вернулась из гримерной, приведя себя в порядок. Не смотря на физически более тяжелую основу, этот перформанс дался мне в сотни раз легче, чем предыдущий. Возможно, потому что на этот раз мне не нужно было зависеть от правильности движений других участников или от согласованности наших действий. Я вышла к публике свежей и улыбающейся. Разговаривая с друзьями, знакомыми и простыми посетителями перформанса, принимая поздравления и цветы, я постоянно искала взглядом М. Он, заложив руки за спину, сосредоточено ходил от одного полотна к другому, то приближаясь к ним, то отдаляясь. Создавалось впечатление, что он пытался рассмотреть, что находилось под слоем грунтовки, или читал зашифрованное в мазках послание. Отделавшись от потока желающих побеседовать, я подошла к нему:

– Ну, привет, концептуалист, – я улыбнулась.

– Привет, – он обнял меня и поцеловал в щеку. – Кстати, с Днём Рождения!

– Спасибо, – кивнула я. – Что скажешь? – я посмотрела на работы.

– Я всегда заранее знаю, что любая твоя работа будет мне по-душе. И мне нравится такая предвзятость.

– И перформанс? – улыбнулась я.

– Я зашел в тот момент, когда ты снимала повязку.

– Ну вот, – я мысленно понадеялась, что могла касаться его рук, не узнав их. Хотя, пожалуй, это было слишком маловероятным. Я бы узнала его руки из тысячи.

– Кстати, я тут читал одну из твоих колонок, – перевел он тему после небольшой паузы. – Там, где ты комментировала манифест Абрамович, ссылаясь на часть о том, что художник не должен влюбляться в другого художника. Там еще была у тебя такая крутая фраза, что-то типа того, что можно быть и музой и кровоточащей раной одновременно…

– Да, кажется, что-то такое я писала, – расквитавшись с Галереей, Фестивалем и Книгой, я действительно хотела поверить в то, что два творца не должны быть вместе. Я внимательно слушала трагические истории влюбленных музыкантов, актеров и художников, и думала, нет, это не для меня, мысленно проводя параллель со своими отношениями в архитектором. Сейчас я уже не была так уверена в том, что было написано той колонке. У меня был невероятно подвижный этап, когда всё стремилось занять верное место в моей жизни и голове.

– В общем, я подумал, наверное, ты права, – услышав его слова, оторвавшие меня от воспоминаний о статье, мне ужасно захотелось ошибаться. Я не могла понять причины этой мысли, но отчего-то я возненавидела свой текст для «Art’s». Я вспомнила, что перед тем, как сесть за него, я просматривала фильм «В присутствии художника». На легендарной сцене, где напротив неё спустя двадцать лет молчания садился Улай, её бывший любовник, с которым они долгое время были соавторами, у меня потекли слезы. Точь-в-точь как на сегодняшнем перформансе. Я никогда не была сентиментальной и не плакала над «Королем Львом». Но тот отрывок тронул меня: я отчетливо видела перед собой нас с М. Но не могла себе этого объяснить – на момент просмотра фильма я вовсе забыла о нём. Высокой худощавой фигуры в чёрном не было на горизонте. Я была поглощена заново обретенной свободой.

Мы еще поболтали некоторое время, потом он извлек откуда-то сверток крафтовой бумаги и протянул мне:

– Вот, с Днём Рождения, – повторил он своё поздравление.

– Ухты, спасибо! – я удивленно приняла прямоугольный предмет и, улыбнувшись, обняла М. и поцеловала в щеку.

Потом налетели друзья с бутылкой белого вина, запасенного с одного из мероприятий, и в толпе я потеряла его из виду. Только когда я уже накидывала плащ, чтобы, взяв все подарки, завезти их домой и продолжить вечер, он подошел и, обняв и поцеловав меня, попрощался.

Я стояла среди моих бывших коллег и друзей, заваленная цветами и пакетами с подарками, они весело болтали и шутили. Я смеялась вместе с ними, кивала, но смотрела сквозь толпу на медленно удаляющуюся фигуру мужчины, который зачем-то снова решил появиться в моей жизни. Так вовремя и одновременно так бессмысленно.

Вернувшись домой к полуночи, я стала разворачивать подарки. Здесь была чайная пара, там записная книжка, в тубусе оказалась карта мира, а в коробке – набор китайских кистей. Отдельно лежал сверток от М. Крафтовая бумага была замята на краях, видно, что упаковывался подарок быстро. На стыках блестели скобы от степлера. Этот сверток был похож на самого дарителя – словно он вручал мне нечто, обернутое в собственный автопортрет. Я аккуратно отогнула скобы и развернула подарок. Это оказалась книга Евгения Замятина «Мы». Я пролистала её: тут и там был загнуты уголки. Сказать, что я была удивлена, было бы равносильно молчанию. Меня как будто отбросило на несколько лет назад. Вот я снова в сетях этой головоломки. Я села в кресло, укрывшись пледом и начала листать книгу. Со времени моего последнего прочтения этого романа слова в нём не изменились. Я быстро пробегала главу за главой, погрузившись в чтение. В какой-то неуловимый момент, я вдруг почувствовала, насколько интимным было это действие: читать книгу, которую кто-то читал до тебя. Касаться взглядом строк, которые недавно пробегал глазами кто-то другой. Воспринимать слова на вкус и цвет и осознавать, что кто-то другой раньше впитывал. Здесь кругом были закладки – можно было проследить, какие из страниц показались М. наиболее важными или любопытными. Дойдя до двадцать восьмой записи, я наткнулась на подчеркнутый текст. Героиня говорила: «Человек – как роман: до самой последней главы не знаешь, чем кончится». Быстро просмотрев оставшиеся страницы я не нашла других выделений. Эта фраза была единственной, подчеркнутой в книге. Я ровным счетом не имела представления, что она могла означать.