Текст книги "Дорогой незнакомец"

Глава 22

Ну почему женщины не могут быть такими же, как мужчины? Последовательными и разумными? Оливер краем глаза видел, что Лили, натянув на себя золотисто-красное покрывало, укрылась им с головой и приготовилась к отдыху! Она лежала абсолютно неподвижно и не издавала ни звука. А всего лишь пару минут назад утверждала, что намерена ему помогать.

Он продолжал осматривать одну за другой все вещи в комнате. Высокая конторка отняла у него много времени. Когда он открыл дверцу, перед ним оказались по крайней мере полсотни крошечных ящичков с красными шелковыми шнурами на всех золоченых ручках. И он вытаскивал их один за другим, чтобы проверить их дно и отделения, в которые они были помещены. Утомительно, но необходимо, если действовать методом исключения.

– Ты невероятен, Оливер Ворс.

Он вздрогнул от звука голоса Лили.

– Прости, что ты сказала?

– Я сказала, что ты невероятен. – Она села, стянув покрывало вокруг шеи. Она выглядела очень мило с растрепавшимися темными волосами, красиво оттенявшими ее лицо.

– А можно узнать, почему ты сделала такое заключение?

– А ты и не догадываешься? Это еще более поразительно.

– Ну тогда просвети меня, дорогая. Нам важно понимать друг друга. Я думал, ты хочешь помочь мне.

– Я понятия не имела, что ты собираешься делать.

Оливер нахмурился. Разве он не объяснил?

– Вот как? – задумчиво произнес он. – Нет, я в самом деле тебе об этом не сказал? Это моя вина. Я действительно имею обыкновение мчаться вперед, считая, что другие уже знают, что я задумал. Прости меня.

– И не подумаю. По крайней мере не сразу. – Что-то было такое в ее глазах… Боль? Нет, не может быть.

– Ты согласна, что Витмор, вероятно, приходил сюда что-то искать?

– Я согласна, что такое могло быть. Это может быть объяснением.

– Я в этом уверен. – Но он не сказал ей, что именно, с его точки зрения, Витмор мог искать. Да он и сам догадывался об этом только в самых общих чертах. – Я пришел к мнению, что он ищет то, что может угрожать его положению.

На этот раз нахмурилась Лили.

– Что ты имеешь в виду?

Еще рано. Он проглотил слюну. Накануне он решил улучить момент, когда они будут одни, чтобы рассказать ей о себе всю правду. Оливер стремился устранить все недопонимание между ними. Но было еще слишком рано. Если он скажет ей сейчас, он может потерять ее.

– Оливер, что ты имеешь в виду? – повторила она.

– Только то, что упорство, с которым Витмор ищет здесь что-то уже столько лет, и то, что он даже пытался заполучить тебя в жены, свидетельствует о том, что им движет не просто жадность.

– Не понимаю.

Конечно, она не могла понять. А возможно, ей и не нужно этого понимать. В конце концов его собственный отец порвал все связи со здешней жизнью и утверждал, что совершенно не хочет их возобновлять. Отец начал новую жизнь, и весьма успешно. Идея вернуться в Англию, чтобы попытаться исправить давнюю несправедливость, принадлежала Оливеру. Встреча с Лили не входила в его планы, но это было чудесно, и он не может потерять ее сейчас. Что плохого в том, что он хочет оставить прошлое позади, особенно если оно может нанести ущерб их союзу – или даже разрушить его? Он потер щеку.

– Оливер?

– Я просто имею в виду… мне кажется, Витмор считает, что в этом крыле дома что-то есть – и очень возможно, что в этой комнате, поскольку он проводит здесь так много времени, – что-то, что он должен заполучить. Он так упорствует в этом, что я могу только догадываться, что это нечто может оказаться губительным для него, если оно откроется.

– Ты его не любишь. Я тоже. Но мне все же кажется, что ты делаешь слишком далеко идущие выводы.

Она, как всегда, разумна и рассудительна.

– Возможно. – И возможно, она была права, но ему ничего не оставалось, как полагаться на собственное чутье. – Но ты же не будешь отрицать, что он ищет здесь что-то, не так ли?

Она задумалась.

– Я думаю, что такое возможно. Когда он здесь, никому не позволяется беспокоить его, и он всегда уходит отсюда в раздраженном состоянии и выглядит каким-то растрепанным.

– Вот именно! – торжествующе воскликнул Оливер. – Зол он оттого, что ничего не может найти. А растрепан, потому что пытается это сделать. – Желание добраться до истины, которое привело Оливера в Англию и свело его с прекрасной девушкой, которую он обожал, снова пробудилось в нем.

Лили уткнулась лбом в согнутые колени.

– Ох, я ужасно беспечный, – сказал он. – Ты устала, бедная девочка. Отдохни, любимая. Поспи.

– Я не хочу спать.

Он не знал, что еще сказать.

– Ну хорошо. Мне нужно продолжить поиски. Помоги мне, если хочешь. Я уверен, что мы отыщем следы усилий Витмора. Такие, как этот. – Он показал ей заднюю поверхность обтянутого кожей стула. – Видишь, тут оторвано. Несомненно, он пытался заглянуть внутрь.

– Ты прав, – согласилась она, но как-то вяло, без энтузиазма.

– Ну конечно, я прав, – сказал он, вновь обретая уверенность. – Он прощупал все поверхности мебели. – А теперь он сам этим занимается. – Он делает это так часто, что здесь совсем нет пыли. Он ощупывает и осматривает все.

– Да, я понимаю.

– Каждую картину и раму. – Его внимание привлек витиеватый золоченый багет на картине с изображением китайского воина в доспехах. Он изучил полотно поближе, потом приподнял картину и заглянул за нее. – Везде остались его следы. Он ищет непрерывно.

– Так же, как и ты.

Оливер застыл с картиной в руках.

– Так же, как и я?

Ее тонкие черты окаменели, а в серых глазах засверкал недобрый огонек.

– Да, Оливер, так же, как и ты. С тех пор как ты приехал в Блэкмор-Холл, ты все время занимаешься осмотром нашего имущества.

Он сглотнул.

– Скорее, это ты что-то ищешь.

Он медленно повесил картину на место, выигрывая время, чтобы обдумать ответ. Сейчас был неподходящий момент, чтобы обо всем рассказать; он был абсолютно уверен, что любое его признание разрушит ее доверие к нему прежде, чем он успеет укрепить их связь.

– Сожалею, если проявил более чем чисто академический интерес к этому дому. Боюсь, что я слишком легко поддаюсь очарованию подобной экзотики. – Он ощутил кисловатый привкус на языке. Он так же, как Лили, ненавидел ложь, но он сам загнал себя в ловушку.

– Я считала, что ты знаток философии. Но потом философия обернулась астрономией.

– У тебя ядовитый язычок, Лили. Я уже объяснял тебе, каким пустомелей иногда бывает Ник. Он отчасти забывает, что ему говорили, отчасти из озорства нарочно говорит не то. Только поэтому произошел тот досадный инцидент в экипаже.

– Это ты так говоришь. А где он сейчас?

Составляет депешу Габриэлю в Бостон. Ник не скрывал того, что считает планы Оливера бессмысленными, а возможно, даже опасными и губительными. События этого вечера могли только усилить тревогу Ника и прибавить ему решимости настаивать, чтобы Оливер оставил Блэкмор-Холл, Ком-Пиддл, Хэмпшир и Англию. Навсегда. И Лили вместе с ними.

– Я спрашиваю, где Ник, – сказала Лили.

Оливер потер рукой шею и подошел к ней.

– Он в своей комнате. Пишет. – Чем ближе подходил он к правде, тем больше запутывался. – Ник – тихий человек. Он предпочитает уединение.

– Архитектор.

Будь проклят Ник с его идиотскими выдумками.

– Хм-м.

– Юстас собирается пригласить его для беседы.

Боже!

– Я уверен, что Ник будет этим очень воодушевлен.

– Я рада, что хоть кто-то воодушевится.

Он озадаченно смотрел на нее, но она была занята каким-то делом у себя под покрывалом.

– Что ты там делаешь? – спросил он.

– Неприлично задавать такие интимные вопросы. – С этими словами она накрылась с головой. Он различал лишь движение ее локтей.

Оливер шагнул к ней и сорвал покрывало.

Она вскинула на него глаза, застигнутая за явными попытками завязать тесемки рубашки. Попытка не увенчалась успехом, и она в испуге прижала тонкую ткань к груди.

– Любимая, что… – О черт побери, какой он дурак. – Лили, дорогая! Моя самая дорогая, самая замечательная девочка.

– Прекрати! – Стягивая на груди вырез рубашки под расшнурованным корсетом, она отползла от него и сбежала со ступенек, ведущих к кровати. – Ты не смеешь обращаться со мной свысока, Оливер Ворс. Ты не смеешь меня жалеть.

– Я и не жалею.

– Ох! – Она стояла с противоположной стороны кровати, дрожа всем телом, но – и Оливер понимал это – вовсе не от холода. – О, ты… ужасен! Ты унижаешь меня. Пренебрегаешь мной. И после этого заявляешь, что тебе это безразлично.

– Я не говорил… Дай я тебя обниму.

Она гордо выпрямилась.

– Спасибо за предложение, но тебе еще нужно обыскать комнату.

Он обогнул кровать, направляясь к ней.

– Для меня нет ничего важнее тебя.

Лили переминалась с ноги на ногу, влезая в туфли.

– Как великодушно с твоей стороны сказать мне об этом! Желаю успехов в ваших трудах.

– Лили, пожалуйста. Я не представлял себе, что ты… Черт побери. Я не заметил, что ты разделась.

– Отличный комплимент.

Он повернулся на каблуках и взъерошил рукой волосы.

– Это невозможно! Что бы я ни сказал, ты все передергиваешь.

– Я считаю, что мне лучше уйти, Оливер. Пожалуйста, извини меня.

– Ты, – сказал он, оборачиваясь к ней, – никуда без меня не пойдешь. Поняла?

– Я вам не дитя, сэр. Спокойной ночи.

Вот они и поссорились. Они ругаются, когда могли бы предаваться страсти.

– Ну пожалуйста, останься со мной, – попросил он, приближаясь к ней и протянув к ней руку.

– Неужели ты ждешь, что я останусь, после того как оказалась в таком неловком положении? Я думала, что ты хочешь… ну, что ты хочешь.

– Но я действительно хочу.

Она отпрянула.

– Ты так сильно хочешь, что даже не заметил, что я раздеваюсь.

– Бога ради, я просто отвлекся.

Она быстро заморгала, и губы у нее задрожали.

– Ну конечно, этим все и объясняется. Как это ужасно унизительно.

– Лили, не надо…

– О, я не буду. – С этими словами она резко повернулась и выбежала из комнаты.

Схватив свой галстук и сюртук, Оливер поспешил за ней.

– К черту все, – бормотал он, одеваясь на ходу. – Чертов сюртук. Наденешь – снимешь. Наденешь – снимешь. Чертова женщина.

Лили подбежала к лестнице, дрожащими руками отперла дверь и ринулась вверх по ступенькам.

Он мог, если б захотел, догнать ее одним или двумя прыжками. Но было бы ошибкой делать это в состоянии гнева и когда она была так расстроена. Поэтому он держался на шаг позади нее на всем пути до верхнего этажа.

Там она наконец-то обернулась к нему.

– И еще одно, – сказала она, – ни одному мужчине не пристало богохульствовать.

Он только открыл рот для ответа, но она уже снова спешила от него прочь в направлении музыкальной комнаты.

Оливер снова последовал за ней, но уже не так быстро. Лили направилась прямиком к клавикордам и зажгла несколько свечей.

– Я давно заметила, что игра действует на меня успокаивающе, – сказала она, не оборачиваясь и поправляя свечи. – Мне нужно побыть одной. Когда закончу, я сама найду дорогу обратно.

– Я не могу оставить тебя.

– Ты можешь и сделаешь это, – холодно возразила она. – Я здесь живу много лет и чувствую себя здесь очень спокойно. И я никогда не нуждалась в том, чтобы кто-то меня сопровождал.

– Держу пари, что до сих пор тебе не приходилось сталкиваться со свидетельствами присутствия в этом доме вора. И ты не подвергалась такой опасности, когда какой-то неизвестный разбил лампу и угрожал тебе в темноте. Ты забыла об этом?

– Ты раздуваешь из мухи слона. Ты же сказал, что ничего, в сущности, не пропало. В любом случае это, наверное, Витлэс. Он уже больше не потревожит нас. Он попал в слишком щекотливое положение, чтобы снова показаться нам на глаза.

Хотелось бы Оливеру быть в этом столь уверенным.

– Может быть, ты и права.

– Конечно, я права. Это очевидно.

Он задумался.

– Да, думаю, что так.

Лили, придя в себя, успела тем временем зашнуровать корсет. Теперь она начала играть, мягко и прочувствованно. Через пару минут она, казалось, позабыла о нем. Покорные музыке, ее пальцы порхали по клавишам.

Оливер впервые слышал эту пьесу. Он стоял позади нее, зачарованный быстрой чередой звуков, лившихся как чистая серебристая река по отполированным течением камням. Музыка навевала на Оливера светлую радость и одновременно щемящую тоску. Лили играла как одержимая, казалось, упиваясь своей одержимостью.

Отзвучал последний аккорд, и она, замерев, сняла руки с клавиш.

Он взглянул вниз на ее распущенные волосы, небрежно откинутые на спину, на неправильно застегнутый корсаж платья – и улыбнулся. Какая свобода духа! Какое безразличие к вещам, являющимся главнейшей в жизни заботой для большинства молодых женщин.

– Как называется эта пьеса? – спросил он.

– Ты вряд ли о ней слышал. «Грация». Считается, что это сочинение какого-то молодого композитора, русского или немца, не могу вспомнить его имени. Но говорят, что на самом деле шотландский дворянин, маркиз Столенхэвен, написал ее несколько лет назад и посвятил своей жене. Музыка любви. Такой она виделась ему в музыке. Это необыкновенно, когда тебя так любят.

Оливер склонил голову и подумал о другом человеке, том, о котором она говорила. И подумал о Лили, играющей на инструменте, который – он был в этом почти уверен – когда-то принадлежал его отцу.

Ему понравилась бы Лили.

– Когда я играю «Грацию», я вижу женщину, кружащуюся на залитой солнцем траве, – сказала Лили. – Она смеется и жестами зовет мужчину присоединиться к ней. Это, конечно, маркиз.

Она прижала руки к груди и отвернулась.

У него сжалось горло. Он погладил ее волосы, пропуская их пряди между пальцами.

Лили не двигалась.

Здесь, сейчас он как никогда ощущал связь времен. С его прошлым, и через его прошлое с настоящим, и – через эту женщину – с его будущим. Осторожно ступая, он подошел к противоположной стороне клавикордов. Опершись локтями на корпус, он мог наблюдать за ней из-за откинутой крышки. Свет от свечи мягко ложился на ее задумчивое лицо.

– Мне бы хотелось побыть одной, Оливер.

Он вел себя отвратительно.

– Позволь мне остаться.

Она пожала плечами.

Оливер опять приблизился к ней, встав рядом с клавиатурой и глядя на нее сверху вниз.

Корсет ее платья приподнялся от вздоха. Эта маленькая хрупкая девушка очаровывала его больше, чем любая другая когда-либо в его жизни.

– Подскажи мне, что я должен сделать, Лили?

– Я боюсь.

Он почувствовал боль, словно от удара.

– Это я причина твоего страха?

Она покачала головой, и он увидел, что на ресницах ее поблескивают слезы. Проклятие! Это он виноват. Терзаясь раскаянием, он проговорил:

– Как легко и как глупо увлечься незначительными вещами и не заметить, что можешь потерять то, что действительно ценно.

– Не ты причина моего страха… Я чувствую его постоянно с тех пор, как встретила тебя.

– Но тогда как ты можешь утверждать, что это не моя вина?

– Потому что она моя. – То, что он прочитал в ее глазах, когда она подняла их, проникло ему в самое сердце. Там был страх, о котором она говорила. – Это моя вина, Оливер. Я прятала свои чувства к тебе за резкими словами и притворной самоуверенностью. Но все это время… меня интересовал только ты.

Он склонился над ней, чтобы заглянуть ей прямо в глаза:

– Интересовал?

– Интересовал, – повторила она, по обыкновению упрямо вздернув свой острый подбородок. Он заставил себя сдержать улыбку. – Я не думала, что ты можешь заинтересоваться мной. Но потом, когда ты, как казалось, проявил интерес, во мне родилась надежда.

– А потом ты убедилась, что я… хм-м… интересуюсь тобой, ну а теперь ты знаешь, что так будет всегда.

– Это правда?

– Ты усомнилась, потому что настроилась… любить меня, а я не откликнулся. Я глупец, любимая. Единственное извинение для меня – это то, что слишком многое случилось за короткое время, и совершенно неожиданно. – Это совсем не извинение. – Если хочешь, я уйду. Я понимаю, что тебе, возможно, необходимо побыть одной, чтобы осмыслить все, что случилось сегодня вечером.

Она не отвечала, и он собрался уходить, но она поймала его за руку, удерживая возле себя.

Она по-прежнему сидела, положив одну руку на колени, а пальцы другой сплетя с пальцами его руки. Если бы он мог осмелиться подхватить ее на руки, он бы сделал это. Его преследовало странное ощущение, что она может в любой момент испариться, и он затаил дыхание.

Шли минуты.

Они оба не двигались. Оливеру казалось, что они уже не дышат и даже кровь не пульсирует в их жилах. Они застыли во времени и пространстве.

Ему было невыносимо находиться так близко от нее, но не касаться ее; он чувствовал, что это причинит ей боль, потому что теперь он носил ее боль в себе. Склонившись, он погрузил лицо в волну ее чудесных волос и поцеловал ее в шею.

Она испустила трепетный вздох.

Оливер снова поцеловал ее долгим, медленным и нежным поцелуем. Он легонько зажал зубами мочку ее уха.

Лили вздохнула, и ее глаза прикрылись.

– Прости меня, – прошептал он.

– Прости меня, – эхом отозвалась она. – Я такая глупая. Я не подумав, да и не выслушав, кидаюсь вперед. А потом, попав впросак, сама же обижаюсь.

– Тебе нечего стыдиться. Я хочу тебя обнять, Лили.

– Потому что тебе меня жаль.

Он поднял голову.

– Жаль? О нет, моя дорогая, вовсе не поэтому. Потому, что я хочу тебя так, как мужчина хочет женщину. – Ему не следует продолжать. Для этого будет подходящее время, но не сегодня – не прежде, чем она станет его женой.

– Я в растерянности, – призналась она, внезапно поднимаясь со скамейки и закрывая крышку инструмента. – В растерянности. То ты не хочешь меня, то хочешь. Я…

Он стиснул ее руку и повернул к себе лицом.

– Я хочу. Я всегда хочу тебя. Ты понимаешь?

Ее губы приоткрылись, и он увидел, что испугал ее.

– Ты так бойко рассуждала о том, что знаешь мужчин, их сокровенные тайны и все такое прочее. Но ты не знаешь хода мыслей мужчины, который всем своим существом жаждет женщину. Так, как жажду тебя я. В таких случаях мужчина хочет женщину постоянно. Каждую минуту. Он засыпает в поту, томимый беспокойством и готовый для нее, Лили. И просыпается с мыслью о ней. Он поворачивается в постели, чтобы заключить ее в объятия, и ощущает опустошенность, не найдя ее рядом.

В ее лице не осталось ни кровинки. Она сказала:

– Понимаю.

Но он знал, что она совсем ничего не понимает.

– Каждый раз, когда он смотрит на нее, он не может просто смотреть на ее лицо, он хочет охватить взглядом ее всю. – Так он и сделал, начав с макушки, слегка задержался взглядом на груди и перевел его к узкой талии и далее. – Ему важно все, на что бы он ни смотрел. Ее гладкие нежные плечи. Ее груди, высокие, маленькие и такие приятные на ощупь, если обхватить их руками, и на вкус, если потрогать губами их соски.

Она вздрогнула и негромко вскрикнула.

– Ее талия стройна и тонка, в своих мечтах он может обхватить ее руками, ощутить под пальцами ее гибкость. И ее живот, плоский и крепкий. Ее бедра и то местечко между ними, в котором заключено ее женское начало с его влажными изгибами, и жаром, и выпуклостями, – и жажда, трепетное наслаждение, заставляющее ее кричать…

– Не надо! – Она осела, присев на крышку клавиатуры и уронив голову на грудь. – Пожалуйста, не надо. Это неприлично.

– Это слово странно слышать из твоих уст, дорогая. Ты по тысяче раз на дню раздвигаешь рамки приличий.

– Ты делаешь меня слабой.

Он улыбнулся.

– Надеюсь, что так. Слабой, а потом сильной. Сильной, когда ты со мной. У тебя красивые ноги, длинные и хорошей формы. Я трогал их. И я хотел бы снова до них дотронуться.

– Теперь тебя уже ничто не отвлекает? – Она подняла лицо, и в глазах ее сверкнул гневный огонек. – Теперь ты уже не занят осмотром моего приданого?

Прелестная упрямица! Она все еще упорствовала в своих заблуждениях.

– Мне нужно найти способ укротить тебя, мисс. Укротить твой язычок, пока он не поранил меня.

– Ты никогда не укротишь меня, Оливер Ворс. Я стыжусь того, что ты заставил меня забыться. Но сейчас я уже овладела собой, и больше этого не повторится.

– Чтобы ты не владела собой? – Он засмеялся. На него вновь нахлынуло жгучее желание обладать ею. – Надеюсь, это все же произойдет, дорогая Лили. Смею думать, что я смогу заставить тебя отдать мне право владеть тобой.

– Вы слишком высоко о себе думаете.

– Вовсе нет. Мне кажется, ты хочешь раздразнить меня. Что ж, у тебя это получилось. Я решил, что наступило время скрепить наш союз. – Не отводя взгляда от ее лица, он придвинулся к ней вплотную и раздвинул ногами ее колени. – Да, время пришло.

Она попыталась высвободиться, но только вжалась в клавикорды.

– Ты не принудишь меня.

– Нет, – сказал он. – Я не стану тебя принуждать. Разденься, пожалуйста.

Оливер снял сюртук и отбросил его, потом этот чертов галстук, потом рубашку.

Лили по-прежнему не шевелилась, даже не начала расстегивать свое платье. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, губы ее увлажнились.

Он развязал банты на вороте ее уродливого платья, мимоходом подумав, что нужно повезти ее в Лондон и купить ей там новое платье – много платьев. Все они должны быть красивыми, чтобы, увидев себя в них, она наконец почувствовала себя красавицей.

Затем последовали нижние пуговицы на корсаже и вопиющая полоса оранжевого атласа, обвязанная вокруг талии.

От каждого движения, которое он делал, она вздрагивала, но не пыталась его остановить.

Платье было слишком велико ей. Лиф без особого труда соскользнул с ее плеч. Он окинул взглядом ее тонкую фигуру, облаченную в нелепый, но провоцирующий корсет. Он высоко подпирал ее дерзкие груди, которые, впрочем, не нуждались в этой поддержке. Ее соски проступали сквозь тонкую ткань рубашки. А ниже, там, где платье ниспадало с ее бедер, красовались невообразимейшие банты и бесконечно длинные тесемки, которые поддерживали каскад нижних юбок.

Оливер ослабил бесчисленные завязки, спустил юбки и скользнул руками под ее крепкий круглый зад.

Она оперлась на его плечи, и он приподнял ее, позволив платью упасть к ее ногам.

– Но мы же не можем, да? – пробормотала она. – Здесь?

– Что мы не можем здесь? – спросил он, не давая ей опомниться.

Лили откинула назад свои волосы, и Оливер залюбовался тем, как приподнялась ее грудь в своем жестком облачении.

– Ну не можем же вот так вот сделать то, что ты хочешь? Мы ведь должны лечь?

Он запрокинул голову и весело рассмеялся.

Его смех внезапно прервался в тот момент, когда она провела пальцами по волосам на его груди и сказала:

– Почему ты смеешься надо мной? Я что, все время такая смешная?

– Нет, – ответил он искренне, – не все время. Ты всегда соблазнительная, но не всегда смешная. Это моя задача – научить тебя всему, Лили. Ты не хочешь проверить, насколько хорошо тебе удастся выполнить последующие инструкции? Если я объясню тебе, как и что делать, тебе доставит удовольствие слушаться меня, дорогая?

Ее пальцы до боли вцепились в волосы на его груди.

– Да, это доставит мне удовольствие, – церемонно ответила она.

– Нам совсем не обязательно ложиться. Когда мы останемся одни в нашей спальне, мы несомненно… Но сейчас это не имеет значения. Есть множество способов заниматься любовью, много способов соединить наши тела. Мы сами можем выбирать, когда, где и как. Лишь бы это приносило нам удовольствие.

– Да, Оливер.

– Ты мне кажешься неотразимой в таком наряде. Он возбуждает меня. Дай мне руку. – Когда она протянула ему руку, он прижал ее между своих ног, с удовлетворением заметив, как расширились ее глаза. – Такое происходит, только когда я смотрю на тебя, и только на тебя. Сожми его, Лили.

– Хорошо, Оливер. – С увлеченной сосредоточенностью она сжала пальцы и охнула, почувствовав ответный импульс его плоти, и снова сжала. – Мне хочется поцеловать тебя туда.

У него чуть не подогнулись колени. Он с трудом выдавил:

– Ты так и сделаешь. В свое время. А сейчас я хочу поцеловать твою грудь.

Она возилась с рубашкой, пока та не была наконец расстегнута и не упала с плеч, обнажив ее набухшие груди.

– Каковы они на ощупь? – спросил он.

Она нахмурилась.

– Потрогай их. И скажи мне, каковы они на ощупь.

Не сводя глаз с его лица, она быстро скользнула пальцами по своим соскам.

– Нет, – сказал он. – Нет, дорогая. Подольше. Потрогай себя и слегка ущипни. Закрой глаза и отдайся своим ощущениям. Я хочу на тебя посмотреть.

Она сделала то, что он просил. Ее голова медленно откинулась назад, она приподняла свою грудь, зажала соски между пальцами и застонала.

Кончиком языка Оливер провел по бугоркам, которые она держала в руках, и сжал ноги, когда ее бедра устремились навстречу ему.

– Это так, как должно быть? – спросила она. – Оливер… Ох, Оливер.

Он припал губами к ее груди, одновременно обхватив руками ее руки снизу и приподнимая ее нежную плоть.

– Оливер…

– Тебе приятны эти ощущения?

– Да. Да.

– Тогда все идет как надо. – Или вскоре пойдет.

– Я вся мокрая, Оливер. Почему?

Неистово вздыбившаяся плоть чуть не лишила Оливера самообладания.

– Так и должно быть, – выдохнул он. – Это облегчит нам путь.

– Тогда иди ко мне и воспользуйся этим.

– Тише, – умоляюще произнес он. Он не должен был этого делать, но теперь уже не мог. Его защита рушилась. – Лили, ох, Лили.

Его штаны уже давно едва сдерживали напор, сводя его с ума. Он рывком сдернул их с себя и, не в силах больше сдерживаться, погрузился в ее гладкую плоть.

Ее крик отозвался у него в голове далеким эхом, и темнота и тепло обрушились на него. Его тело следовало своему собственному ритму. Он воспринимал ее как что-то мягкое, нежное, податливое, предназначенное для хранения всего мужского в нем. Оливер наслаждался полнотой своего обладания этой женщиной.

– Оливер! – простонала она.

Он открыл глаза, но был бессилен остановить ритмические движения своего тела внутри нее. Пот жег ему глаза. Он жадно хватал воздух.

Рот Лили скривился в гримасе. Она стиснула своими сильными тонкими пальцами его плечи, и он почувствовал ее ответное движение, напором на напор. Сдавленный крик клокотал в ее горле.

Когда его семя выплеснулось, когда произошла разрядка, которая, казалось, расколола его тело, разорвала его, породив в нем желание, чтобы это состояние длилось вечно, он обхватил и прижал ее к груди, а она обвила руками его шею и стала быстрыми, жалящими поцелуями покрывать его лицо.

Он почувствовал ее судороги. А он был так слаб, что ему хотелось упасть на нее и умолять остановиться, и в то же время умолять не останавливаться.

Буря улеглась.

Они стояли в обнимку, прерывисто выдыхая слова, которые не требовали понимания. Обретя способность двигаться, Оливер поднял Лили. Все еще оставаясь внутри нее, он закинул ее ноги себе на бедра и пошел вместе с ней к зачехленному дивану.

Он повалился, повернувшись так, чтобы она была сверху него.

– Я и не знала, – прерывисто произнесла Лили. – Я даже предположить не могла, каково это. Я… Быть с тобой, быть частью тебя – это истинное блаженство.

Оливер прижал ее лицо к своей груди и откинул спутанные волосы с ее лба.

– Ты – мое дыхание, моя кровь, моя плоть, Лили. Ты – ветер в моих волосах, песня в ушах, поэма в моем сердце. Ты – солнце на моей коже. Ты – звезда на небе моей мечты. Ты – моя жизнь и моя единственная любовь.

Не один час прошел, прежде чем они наконец оделись. Лили снова и снова смотрела на лицо Оливера в поисках разгадки того таинства, которое он открыл ей, тайны, которую она обрела с ним.

Она найдет удобный случай, чтобы спросить его об этом, но не сейчас.

– Позволь мне, – сказал он, глядя, как она возится с застежками на своем платье. И он своими ловкими, прекрасными пальцами быстро завязал все тесемки, застегнул пуговицы, завязал банты. Его брови сосредоточенно сошлись на переносице, и, лишь почувствовав на своем лице ее взгляд, он поднял на нее глаза.

– Спасибо, – сказала она. – Я очень безнравственная женщина?

Он приподнял бровь.

– Безнравственная?

– Оливер, ты переполняешь меня. Не существует ничего, что я не смогла бы сделать вместе с тобой. И мне доставляет удовольствие делать это! – Она захихикала, прикрыв рот рукой, ощущая себя юной и изумительно глупой. – По-твоему, я безнравственная особа, да?

– Ты, моя девочка, восхитительная особа. Я не буду спать до тех пор, пока ты не станешь моей женой.

– Как же так?! Если ты не будешь спать, мы не сможем пожениться, потому что ты заснешь прямо на алтаре.

– Ты все воспринимаешь слишком буквально, – сказал он, вздохнув. – Пойдем, мне лучше отвести тебя обратно в твою комнату, хотя я не представляю, как смогу с тобой расстаться.

Ей хотелось предложить ему остаться с ней, но она знала, что не должна этого делать.

Держась за руки, они побрели по переходу, ведущему на мост, осознавая, что этой прогулкой они пытаются оттянуть минуту расставания.

– Я люблю тебя, – застенчиво произнесла Лили.

Оливер приподнял ее лицо и нежно поцеловал, прежде чем продолжить путь.

– Я знаю, что ты меня любишь, – сказал он. – Почти так же, как я люблю тебя.

Она не возражала, но про себя улыбнулась, уверенная в том, что он не может любить ее даже приблизительно так, как она любит его.

Они продвигались по сумрачному коридору с явной неохотой расставаться на ночь.

Оливер вглядывался в портреты, проходя мимо, Лили тоже скользила взглядом по строгим лицам в рамках.

– Думаешь, они нас сильно осуждают? – спросила она.

– Думаю, они завидуют, – ответил он. – Мы взбудоражили их рисованные сердца. – Он внезапно остановился.

Лили нахмурилась и проследила направление его взгляда.

– Ох, Оливер. Бог мой! Как такое могло случиться?

– Этого следовало ожидать, – сказал он тихо. – Еще один знак, черт его побери.

Лили не могла понять, что он имеет в виду. Утром ей придется сказать папе, что портрет изгнанного маркиза пропал.