Текст книги "Операция «Минотавр»"

Глава 17

Женщина из гаража позвонила в десять утра и сообщила, что машина готова.

Он должен 119 долларов 26 центов. Камачо сказал ей, что заедет после работы.

Она повесила трубку прежде, чем он успел спросить, в чем же было дело.

Дрейфус подвез его и высадил перед приемной.

Новые машины бесстыдно сверкали и переливались лаком, всем своим видом выказывая презрение к проходившему мимо них Камачо. Всюду свет, приятная музыка. Два продавца спросили, не нужна ли ему помощь.

Он уплатил за ремонт в окошке, где замотанная молодая женщина умудрялась разговаривать сразу по двум телефонам, одновременно вводя данные в компьютер.

Он протянул ей права, не успела она их потребовать. Даже не проверив, соответствует ли фотография на удостоверении личности владельца, она пробила его номер на чеке и вернула Камачо документ.

Его шестилетней давности машина вместе с двумя десятками других того же возраста стояла на усыпанной гравием площадке позади здания. Пропыленная, забрызганная грязью, она не видела лака с тех пор, как… ну да, в позапрошлом году он дал сыну двадцатку, и тот размазал по машине мастику и она засохла, как краска, прежде чем тот догадался растереть ее.

Камачо отпер дверь, опустил стекла и швырнул на пол желтую карточку, подвешенную к зеркалу заднего вида.

Машина легко завелась и плавно тронулась с места. Он проверил счет.

Диагностический осмотр. Замена свечи зажигания. Замена провода от аккумулятора?

Вот как – они его вставили! Зарплата механика. С каких это пор механик гаража получает 55 долларов в час?

В трех километрах от гаража находился торговый центр с большой стоянкой, почти пустой, если не считать фонарных столбов и пары машин, выглядевших так, словно они всю зиму простояли на этом месте. У одной из них две шины были спущены.

Он остановил машину и достал из багажника домкрат. Сначала заднюю часть. В багажнике было старое армейское одеяло, и он расстелил его под машиной, чтобы не испачкаться.

Оставив пиджак и галстук на заднем сиденье, Луис Камачо заполз с фонариком под днище. Он точно знал, что ищет, но найти это будет не просто.

Пять минут спустя он стоял возле автомобиля, почесывая голову. Если Олбрайт подложил бомбу, то куда?

Тщательно осмотрев моторное отделение и внутренность багажника, он принялся за дверные панели и кулисы, вооружившись отверткой. Где это вообще возможно? На заднем сиденье? Снять его и посмотреть на полу? Вероятность того, что бомба там, невелика, но все может быть. Какова все-таки вероятность? Петр Александрович Чистяков не из тех людей, что рискуют понапрасну. Этот вчерашний разговор об агенте-двойнике серьезно напугал Камачо, потому что говорил он с человеком, имевшим пистолет с глушителем и достаточное количество хитрых устройств на чердаке, чтобы взорвать всю вашингтонскую полицию.

Чтобы оценить, насколько вероятно то, что старина Харлан Олбрайт решил устранить возможную угрозу, необходимо знать, что именно подвергается угрозе.

Сколько еще агентов у него на связи? Какую информацию они поставляют?

Конечно, Олбрайт мог подсунуть ему бомбу под машину в любую ночь, пока Камачо храпел у себя в постели. Рискованно, но допустимо. А может быть, он вставил радиоуправляемую бомбу, чтобы подстраховаться, надеясь, что не придется к ней прибегать, но если все-таки придется, она уже будет на месте.

Предусмотрительный человек скорее всего поступит именно так, правда?

Олбрайт явно был предусмотрительным человеком. Бомба находилась в дверце со стороны водителя, под панелью, ниже окна. Она была тщательно прикреплена изолентой, чтобы не было стука.

На вид там было около килограмма пластиковой взрывчатки. Из продолговатой вязкой массы торчал кончик взрывателя. От него тянулся проводок к пусковому механизму, питавшемуся от шестивольтной батарейки. К пусковому механизму был приделан крохотный радиоприемник с четырьмя батарейками. Проводок от приемника тянулся к краю панели дверцы. Простая радиоуправляемая бомба. Эффективная и простая.

Луис Камачо вытащил из бомбы взрыватель и ножиком обрезал провод.

Пластиковый заряд и все прочее он не стал трогать.

Он весь вспотел, хотя на улице было всего тринадцать градусов и дул сильный ветер. Убрав домкрат обратно в багажник, он положил панель дверцы на заднее сиденье.

Правильно ли он рассчитал? Может, это просто подстраховка? Или Олбрайт-Чистяков уже принял решение нажать кнопку?

Стоя рядом с машиной, он не спеша осмотрелся. Это никак не повредит, Луис.

Выругавшись, он сел за руль и завел двигатель.

В торговом центре, между кафе для гурманов и фирменным магазином тканей, приютился небольшой отдел хозтоваров. Камачо купил там маленький фонарик, катушку изолированного провода и моток черной изоленты.

На стоянке с помощью ножа и отвертки он разобрал фонарик. Изолентой закрепил лампочку в отверстии, которое проделал в дверной панели. Через пятнадцать минут он закрутил последний винт и вернул наместо рукоятку подъема стекла.

Ну вот! Теперь, если Олбрайт нажмет кнопку, вместо взрыва загорится лампочка и будет гореть до тех пор, пока не разрядится шестивольтная батарейка.

Если он увидит это свечение – при условии, что незапаянный проводок не отойдет от тряски, – то святой герой Луис Камачо, лучший ловец шпионов во всем ФБР, может перегнуться и поцеловать самого себя в задницу. До тех пор, пока пуля из «Люгера» 22-го калибра с глушителем не отправит его в лучший, более милосердный мир. А что еще может желать человек? Он сидел за рулем, глядя на витрины торгового центра. Посидев немного, он вышел и направился через стоянку в магазин изысканных продуктов «Бон виван». Там пахло травами и цветочными отдушками. Продавщица, женщина лет сорока пяти, с длинными, словно разглаженными утюгом волосами, была слишком поглощена чтением, чтобы обратить на него внимание. Он побродил среди прилавков, рассматривая банки и горшочки с продуктами, импортированными со всего света. Из Айовы тут не было ничего. Если товар в зеленой или пурпурной упаковке, сделанный в Европе или на Востоке, и к нему прилеплен ярлык с немыслимой ценой, значит, он должен быть высокого качества.

Он купил банку французского варенья из синеватых ягод – на ярлыке было написано «черника» – за 4 доллара 32 цента плюс налог в пользу беженцев из Беркли и зашагал по серому асфальту пустой стоянки обратно к машине.

* * *

Врач из медпункта в Чайна-Лейк разрешил Рите полет в пятницу днем.

Субботу Джейк Графтон провел в ангаре с Самюэлем Доджерсом и Гельмутом Фриче, доводя компьютерную программу и внося необходимые изменения в конструкцию «Афины».

В ходе работы Джейк все больше восхищался техническим достижением Доджерса, хотя, как человек, тот вызывал в нем все большее отвращение. Как всякий фанатик, Доджерс мыслил абсолютными категориями, не проявляя ни малейшей терпимости и не допуская несогласия. В технических вопросах его разум был открыт, исполнен любопытства, настойчив, порхал от одного озарения к другому, не заботясь о том, к чему приведет очередной скачок воображения, и нисколько не обращая внимания на ушибы от неудачных падений. Однако во всех остальных аспектах человеческого существования Доджерс был нетерпим, утомительно болтлив и, как правило, не прав. Видимо, Создатель развил его научный талант за счет всего прочего, породив злобного маленького гения, который смотрел на мир, как на сплошное злоумышление, состоящее исключительно из козней коварных, богомерзких агентов Сатаны. Обо всех своих менее одаренных коллегах он был самого низкого мнения. И на самом деле верил в дьявола. Каждую секунду, когда он не был занят непосредственно работой, Доджерс громко и пространно проклинал Сатану и его злодеяния.

Джейк искренне не понимал, как Фриче выносит эти обличения. Сам он только раздражался и спасался от них в туалете или на свежем воздухе.

– Как вы можете слушать этого вонючего болвана и не останавливаете его? – спросил Джейк во время краткого перерыва, когда зов природы властно потребовал Доджерса в сортир.

– В чем дело? – поинтересовался Фриче, удивленно подняв брови.

– Эти бесконечные идиотские проповеди, – терпеливо пояснил Джейк. – В течение последнего часа он облаял все расовые и этнические группы на планете, а каждого члена правительства заклеймил как вора, лжеца и так далее. Как вы можете это слушать?

– Ах, это. Да я просто не слушаю. Я слишком занят «Афиной». Все прочее я отсеиваю.

– Жаль, что я так не умею.

– Гм, – только и сказал Фриче, явно обращая на Джейка не больше внимания, чем на Доджерса.

– Если он не сбавит тон, до обеда я его, наверное, придушу. Лучше вытяните из него все, что вам нужно, сейчас же.

– Угу, – пробормотал Фриче, наклонившись к блоку охлаждения, поддерживавшему должную температуру компьютера. Конечно, это было чудо микроминиатюризации, шедевр инженерной мысли. – Никак не могу взять в толк, как ему удалось сделать эту штуку на коленке. Смотрите, как ловко заварено, как он отполировал вот эту поковку кислотой, чтобы свести к минимуму потери тепла. А здесь! Как он выполнил эту штуку, обеспечив максимальное охлаждение почти без проводов. И ведь всю схему он проектировал без компьютера!

– Инстинкт. Этот тролль – гений, – неохотно признал Джейк.

* * *

Новая неприятность постигла Джейка в субботу утром, когда раздался звонок из Вашингтона. Говорил Джордж Ладлоу.

– Сегодня днем к вам вылетает Ройс Каплинджер. С ним сенатор Хайрам Дюкен. Оба с помощниками. Всем выделить по комнате в общежитии.

– Боже мой, господин министр! Это же сверхсекретнейший проект. Нам не нужен никакой чер… сенатор…

– Дюкену нужно все рассказать, капитан. Он председатель сенатского комитета по вооруженным силам. Я не спрашиваю вашего мнения. Я лишь довожу до вашего сведения. Понятно?

– Так точно, сэр. Адмирал Данедин в курсе дела?

– Да. – И тут же раздались длинные гудки.

Вскоре выяснилось, что в общежитии только две свободные комнаты, так что ему пришлось отправить двух младших членов своей группы в мотель за оградой базы. Эти двое были Бабун и Рита, которые не выказали ни малейшего неудовольствия, забросив свои вещи во флотский фургон и уехав на нем.

В своем единственном чистом белом мундире он стоял у аэродромного здания, когда подкатил Т-39 и из него вышел Ройс Каплинджер. Рядом с Джейком находился начальник базы. Оба офицера четко отдали честь. Они отсалютовали и сенатору Дюкену, на котором были спортивные брюки и пуловер – он выглядел так, будто только что проснулся. Пока Дюкен жмурился на ярком солнце, с короткого трапа вслед за ним спустилась женщина.

Джейк узнал ее прежде, чем Каплинджер назвал ее имя. Мисс Де Крешентис.

– Мисс Де Крешентис. Она гость сенатора Дюкена.

– «Консолидейтед текнолоджиз». Она ведь оттуда, вице-президент?

– Точно, – подтвердил Дюкен. – Рад вас видеть, капитан, – сказал он тоном, выдававшим прямо противоположное чувство.

– Вас подобрали на дороге, мисс Де Крешентис?

– Она совершает поездку вместе с нами, – заявил Каплинджер.

– Можно вас на минутку? – обратился Джейк к министру и отошел в сторону.

Шагов через двадцать Джейк обернулся. Каплинджер шел следом.

– Ладлоу сказал, что вы приезжаете с сенатором, хотя проект засекречен по самую макушку. Но я не могу позволить вице-президенту фирмы, которая участвует в конкурсе на заказ по УТИ, видеть «Афину» или слышать разговоры на эту тему. Нельзя на этой стадии давать ей какие-то преимущества. У нее нет допуска. Нет, нет и еще раз нет, сэр.

– На мою ответственность. – Каплинджер поджал губы.

– Нет, сэр. Ладлоу не упоминал никаких фирм, и даже если бы он это сделал, я должен получить распоряжение от адмирала Данедина. Я подчиняюсь ему. Он, видимо, согласует вопрос с начальником штаба ВМС. Ее присутствие нарушает, по крайней мере, тридцать правил безопас…

– Позвоните ему.

– Сейчас?

– Да, черт побери, сейчас, растак вашу мать. Мы подождем в холле. – Каплинджер направился по синей ковровой дорожке в зал, Джейк Графтон следовал позади. Начальник базы повел остальных прибывших внутрь.

Джейк позвонил из кабинета оперативного дежурного на втором этаже.

Он сразу застал Данедина на месте, в Кристал-Сити, и обрисовал ситуацию.

– Ну и дерьмо! – воскликнул адмирал.

– Так точно, сэр.

– Позвоню Ладлоу. Если не выйдет, доложу начальнику штаба.

– Есть. – Джейк дал ему номер телефона, с которого звонил.

– Вы подставляете шею, Джейк. Это серьезно.

– Тогда увольте меня.

– Я перезвоню.

Прошло тридцать минут. Джейк смотрел в окно на легкий пассажирский самолет и аэродромную команду, заправлявшую его. От бетона веяло жаром. На горизонте синели горы. В это воскресное утро ни один самолет не летал. Потом Джейк принялся рассматривать фотографии и сувениры, которыми оперативный дежурный увешал стены своего кабинета. Кое-кого на групповых снимках он узнал.

Он сидел, задрав ноги на стол, и что-то писал в блокноте, когда раздался звонок.

– Капитан Графтон слушает.

– Джордж Ладлоу. Адмирал Данедин докладывает, что у вас возникла проблема.

– Так точно, сэр. Каплинджер и Дюкен прибыли сюда с вице-президентом «Консолидейтед текнолоджиз». Они хотят показать ей «Афину». Здесь же высшая степень секретности, и она получит несправедливое преимущество перед конкурентами. Я сказал «нет».

– А Каплинджер что?

– Явно недоволен.

– Вы понимаете, что Хайрам Дюкен – председатель сенатского комитета по делам вооруженных сил? Мы должны заручиться его поддержкой, если хотим получить замену А-6. Без него мы можем сами себе писать в карман.

– Это мне понятно. Понятно и то, что вы поставили меня на это место, потому что я могу явиться в Конгресс, нацепив Медаль почета, и потому что мной можно пожертвовать. Вы хотите, чтобы я рекомендовал, какой самолет купить, на основании нескольких испытательных полетов, и если вы согласитесь, я должен буду идти в Конгресс и отстаивать ваш выбор. В любое время вы можете дезавуировать меня. Все это я понимаю. И тем не менее взялся за это дело. А теперь я вам говорю, что не смогу пойти в Конгресс, чтобы сенаторы отрезали мне яйца индейским ножом за то, что я дал преимущество «Консолидейтед» в обход законов и инструкций Министерства обороны. Я не смогу там спрятаться за спину Ройса Каплинджера. Этот подлец слишком мал ростом, чтобы за него прятаться.

В ответ раздался смешок – сухой звук продолжался три-четыре секунды.

– Пригласите Каплинджера. Я поговорю с ним.

Джек положил трубку на стол и спустился в зал для особо важных персон.

– Господин министр, вас к телефону наверху.

Лицо у Дюкена было в красных пятнах. У Де Крешентис был такой вид, словно она готова сжевать всех и выплюнуть. Начальника базы нигде не было видно. Он, видимо, отправился организовывать гольф для гостей.

Джейк последовал за министром обороны по лестнице. Как только Каплинджер узнал голос своего зятя, он сделал Джейку знак убираться вон. Стоя за дверью, Джейк слышал раскаты его голоса. Речь шла не только об Усовершенствованном тактическом истребителе – об оборонном бюджете в целом. Министр орал на Ладлоу:

– …мы с тобой оба понимаем, что Графтон, по всей видимости, рекомендует самолет ТRX. С «Афиной» выбор очевиден. Но тогда у Дюкена будут неприятности в своем штате, а нам необходима его поддержка. Господи, Джордж, тебе же нужно финансирование на один авианосец, три крейсера ПВО «Иджио», две ракетные подводные лодки, ВВС хотят получить партию F-117 и несколько В-2, армии нужны новые танки. СОИ сидит на финансовом нуле. А Конгресс пытается сократить дефицит бюджета! Не говори мне, чтобы я послал Дюкена подальше!

Он замолчал, а когда заговорил снова, голос его был едва слышен, и Джейк не мог разобрать ни слова. Он, однако, хорошо знал Ладлоу и представлял, что сейчас происходит.

Свали все на Графтона, советовал, видимо, министр военно-морских сил. Пусть Графтон будет крайним.

Так и вышло. Выскочив из кабинета, Каплинджер схватил Джейка за пуговицу.

– Вы сейчас спуститесь вниз и объясните сенатору, что вы лично должны усадить Де Крешентис обратно в самолет. Днем вы расскажете нам с сенатором об «Афине», а завтра мы посмотрим ее в действии. Но вы должны потребовать, чтобы эта женщина убралась немедленно, и вы должны убедить в этом Дюкена. Ясно?

– Так точно, сэр.

Сенатору, разумеется, это не понравилось, а Де Крешентис еще меньше, но Графтон ясно дал понять, что закон должен соблюдаться независимо ни от чего, и в конце концов они вынуждены были с ним согласиться. Дюкен перенес это легче, чем вице-президент корпорации, потому что знал, что даже Цезарю иногда приходилось отступать.

* * *

Проведя один час с Сэмюэлем Доджерсом в ангаре, Хайрам Дюкен потребовал, чтобы его отправили тем же самолетом, что и Де Крешентис.

Доджерс почти ничего не говорил об «Афине», зато с пылом обличал Конгресс, крупные корпорации и коммуно-жидо-негритянские козни. Наконец Джейк велел ему заткнуться. Доджерс не унимался. Джейк повторил приказание таким тоном, от которого мгновенно окаменела бы вконец разошедшаяся рок-группа. Доджерс, продолжая бушевать, вышел, оставив Каплинджера и Дюкена взирать друг на друга с идиотским видом.

Джейк Графтон глубоко вздохнул, извинился перед двумя политиками и оставил их на попечение ошеломленного Гельмута Фриче.

На стоянке он догнал Доджерса, трясущегося от ярости.

– Вы должны извиниться передо мной, – прошипел ученый, выпрямившись и сжав кулаки.

– Нет, сэр, – холодно ответил Графтон. – Это вы должны передо мной извиниться. И перед всеми присутствующими.

Доджерс раскрыл рот от изумления.

– Вы с первого дня восстановили против себя всех, кто с вами имел дело. Больше этого не будет, пока я здесь. Усвоили?

– Как вы смеете говорить со мной в таком тоне? – То, что выходило из уст Доджерса, выходило очень громко. Джейк ответил еще тише:

– Я руководитель этой работы. Вы мне подчиняетесь. Занимайтесь своим делом и держите свое личное мнение при себе – тогда мы с вами уживемся.

Ученый завопил:

– Я не хочу уживаться с вами, вами… – Он не мог подобрать нужного слова.

– Вам лучше примириться с этим, если вы хотите, чтобы из проекта что-то вышло.

– … грешником. Агентом Сатаны.

– Вам нужны деньги для вашей церкви, не так ли? Так вот, они у меня. – И с этими словами Джейк повернулся спиной к Сэмюэлю Доджерсу.

* * *

Маленький бар был хорошо освещен и небогато обставлен – дешевая мебель, столы покрыты клеенкой. По телевизору, подвешенному чуть ли не под потолком, показывали полуфинальный матч по футболу. Чад Джуди забрался в отгороженный бокс и заказал коктейль. Принесшая его официантка немного пофлиртовала и ушла.

Чад пригубил из стакана и принялся рассматривать тех, кто стоял у стойки или сидел на стульях. Одни были поглощены футболом, другие беседовали с приятелями. В основном они занимались и тем, и другим понемногу.

Это был любимый бар Чада Джуди, всего в двух километрах от дома. Он был шапочно знаком с хозяином и здоровался с ним на улице. Есть масса более неприятных способов зарабатывать на жизнь, размышлял Чад, нежели держать бар, в который жители этого района забегают после работы или в выходные, когда им надоест косить газоны или возиться в гараже. Публика приличная и работа приятная, хотя и не особо денежная.

Может, он и сам заведет нечто подобное, когда в следующем году выйдет в отставку. Он намекнул на это владельцу бара, пытаясь выяснить, не намерен ли тот продать свое заведение, но бармен не понял или сделал вид, что не понял.

Он собирался в отставку в следующем году, после двадцати двух лет службы.

По закону, в звании капитана 3-го ранга он должен был служить двадцать шесть лет, но ему осточертело переходить с одной штабной должности на другую без малейших шансов на повышение.

Его карьера дала сбой, когда он командовал учебной эскадрильей в Техасе.

Четверо чертовых мальчишек разбились, из них трое насмерть. Трудно даже поверить. Он вкалывал, как проклятый, и сам летал до упаду, и все делал строго по уставу, и тем не менее проклятые сопляки регулярно врезались в землю, словно лемминги, влекомые инстинктом самоубийства. Следственные комиссии никогда не обвиняли его даже намеком. Но с каждой очередной катастрофой он ощущал, как Господь колотит его кувалдой по голове, вгоняя ее еще на два позвонка в туловище. Под конец он уже совсем испугался и даже отказывался выдавать курсантам аттестаты. Это он перепоручил подчиненным.

Адмирал, конечно, сочувствовал ему, но что он мог сделать? Так и сказал.

Он вынужден был дать Джуди самую низкую оценку из всех командиров эскадрилий.

Действительно, четыре аварии! Три жизни и четыре самолета по девять миллионов долларов каждый! Это был самый сокрушительный удар со стороны Бога. Джуди никогда не получит повышения и ничем не будет командовать. Оставалось только решить, когда лучше уйти в отставку.

Он увидел приближение конца, словно в греческой трагедии, когда второй мальчишка ночью сыграл в ящик. За ним третий. Тот на замечательной машине вышел в первый самостоятельный полет, попал в единственное облачко на сто километров кругом, десять секунд не мог разобраться, куда лететь, закрутил штопор на высокой скорости и ударился в панику. Но ведь сам же потом стоял на ковре у командира крыла и брал всю вину на себя! А четвертый, подлец, – Джуди еще до того тыкал его носом в дерьмо – в ясный, безоблачный день этот редкостный кретин не смог выровнять нос на выходе с бреющего полета и врезался в пастбище так, что остатки его и самолета размазало на километр. Командир отвечает за все. Так и случилось, словно на Страшном суде.

В следующем году двадцать два года выслуги. Это 55 процентов нынешнего оклада; если удастся провернуть пару маленьких сделок с голодными подрядчиками, он будет в более или менее приличном состоянии. Не богат, но обеспечен.

Он заплатил за коктейль, оставив два четвертака чаевых.

Машина его стояла в каких-то пятнадцати метрах от бара, но пока Джуди шел к ней, припаркованная перед ней машина сдала назад и врезалась прямо в радиатор автомобиля капитана.

– О черт!

Водитель выскочил и подошел осмотреть повреждения.

– У-у, дерьмо! – воскликнул Чад Джуди, увидев, что радиатор помят, фара разбита и бампер полуоторван. – Ты что, вчера только получил права?

– Господи, мистер, извините, ради Бога! У меня нога соскользнула с тормоза. Сам не понимаю, как это произошло.

– У-у, мать вашу. Уже второй раз в этом году мне бьют машину на стоянке. Вы только гляньте на этот бампер. Японцы не иначе как делают их из реставрированных консервных банок. Видите, как эта штука погнулась? А фара?

Виновник происшествия, коренастый мужчина, отвернулся от собственного помятого бампера и разбитой хвостовой фары и посмотрел, что случилось с машиной Джуди.

– Не беспокойтесь. У меня страховка. Починят – будет как новая. Но я действительно виноват.

– Надо полагать. – Чад Джуди покачал головой.

– Давайте обменяемся данными.

– Угу. – Джуди открыл дверцу и достал из ящика для перчаток регистрационное удостоверение и страховой полис, пока второй водитель делал то же в своей машине.

– Может, зайдем обмоем это дело, – предложил коренастый. – Я вам ставлю пиво.

– Почему бы и нет? – Чад направился обратно к бару, из которого только что вышел. – Моя фамилия Джуди. Чад Джуди.

– Жаль, что мы познакомились по такому печальному поводу. Я Харлан Олбрайт.

* * *

За обедом в воскресенье Доджерс держал свое личное мнение при себе, отчасти потому, что был слишком занят едой, чтобы тратить свое драгоценное время на пустые разговоры, отчасти же потому, что никак не смог бы вклиниться в поток речи Каплинджера. Они были вчетвером в пустой столовой – по воскресеньям офицерский клуб был закрыт, а министр Каплинджер отказался ехать обедать куда-то за пределы базы. За столом сидели Доджерс, Каплинджер, сенатор Дюкен и Джейк Графтон. Каплинджер рассуждал о бюджетном дефиците, задолженности стран третьего мира, загрязнении окружающей среды и поставленной на промышленную основу торговле наркотиками с такими знанием дела и убежденностью, что поразил и Джейка и даже сенатора – единственного из присутствующих, кто пытался вставить хоть слово. Вне всякого сомнения, Ройс Каплинджер не только много читал, но и немало размышлял над всеми этими проблемами. Не столь явно, но столь же впечатляюще он сплетал обрывки этих гигантских проблем в единый узел.

После того, как стюард поставил в середине стола большой кофейник и ушел, прикрыв за собой дверь, Каплинджер задумчиво взглянул на Джейка.

– Капитан, по-моему, настало время выслушать вас.

– Я лишь десятая спица в колесе, господин министр. Мне видны только ноги слона.

Каплинджер налил кофе себе в чашку и принялся ложечкой помешивать сливки.

Он посмотрел на Сэмюэля Доджерса так, словно увидел его впервые.

– Очень мило с вашей стороны, что вы проводите священную субботу с нами, доктор. Надеемся завтра увидеть плоды вашего труда.

Доджерс отер губы и бросил мятую салфетку на стол рядом с тарелкой.

– До завтра. – Он кивнул всем, кроме Графтона, и вышел.

Когда дверь за изобретателем плотно закрылась, Каплинджер заметил:

– Сенатор, что будет твориться в Капитолии, если все дознаются, что создатель «Афины» – вонючий фашист?

– Будут большие неприятности. Этот тип из тех, кто и в праздник не сумеет продать ни капли воды в пустыне.

– И я того же мнения. Придется сделать так, чтобы его никто не видел и не слышал. В Америке это довольно трудно, но возможно. – Он усмехнулся. При этом лицо его перекосилось. Вряд ли он часто проделывал такое. – Так как выглядят ноги слона, капитан?

Джейк Графтон потянулся к кофейнику.

– Должен признаться, сэр, я в растерянности. Мне кажется, что все эти вновь разрабатываемые системы вооружений, за исключением «Афины», стране будут не под силу.

С лица Каплинджера исчезли всякие следы улыбки.

– Продолжайте.

– Чем выше цена, тем меньше количество. А любой технический прорыв удваивает или утраивает цену. «Афина» будет тем исключением, что лишь подтверждает правило. Это будет, в конечном счете, довольно дешевая система, но она единственная такая.

– И… – подсказал министр обороны.

– Если наша цель – содержать такие силы, которые не дадут Советам надеяться на благоприятный исход ядерной войны в любом варианте, то мы дошли до ручки. Мы не можем поддерживать такую мощь, на которую нет средств.

– Это довольно смелое допущение.

– Тогда какова наша цель?

– Широкая публика уверена, что в ядерной войне не может быть победителя. Но как все, что считается общепринятой истиной, это заблуждение. Советы вбухали кучу денег в укрепленные убежища для высшей номенклатуры. Для нее построены целые подземные города. Кто-то там считает, что они смогут победить! Опять-таки, их понимание победы резко отличается от нашего, но пока они считают, что способны победить, опасность ядерной войны возрастает. Ядерная война становится более вероятной.

Каплинджер молча посмотрел на сенатора, затем перевел взгляд на Джейка.

– Наша цель, – наконец произнес он, взвешивая каждое слово, – предотвратить ядерную войну. Для этого необходимо заставить их считать, что они не смогут победить.

– Значит, вы полагаете, что любой способ подорвать веру русских в благоприятный исход – какой бы исход они ни считали благоприятным для себя – допустим?

Каплинджер прикусил нижнюю губу. Глаза его блуждали. Джейку показалось, что министр снова и снова прокручивает в мозгу услышанное, выискивает слабые места, высматривает…

– Нам нужны… – Он вперил взгляд в потолок, казалось, исследуя его. – Нам нужны… нам нужны силы, которые были бы способны пережить первый удар и гибко ответить на него, силы управляемые, программируемые, взаимозаменяемые. Все или ничего – это невозможно, капитан. Дело не ограничивается одним обменом ударами. Если мы будем способны только на один удар – мы проиграли.

– Поясните, – вмешался сенатор Дюкен.

– Мы никогда не нанесем массированного первого удара. Это из тех секретов, которые им известны, и нам известно, что они это знают, но мы никогда в этом не сознаемся. Ни один президент Соединенных Штатов, избранный в ядерный век, никогда не отдаст приказ запустить наземную ракету, или «Трайдент», или сбросить ядерную бомбу на Советы. Даже если те нанесут по нам массированный первый удар. Потому что массированный ответный удар будет означать конец жизни на планете под названием Земля. Ни один разумный человек на это не пойдет. – Каплинджер пожал плечами. – В этом кроется коренной порок доктрины взаимного гарантированного уничтожения. Никто в здравом уме не осмелится нажать кнопку.

Ройс Каплинджер отпил уже остывший кофе и скривился.

– Наш долг – не допустить, чтобы коммунисты смогли когда-нибудь вылезть из своих бункеров. Нам нужна способность наносить хирургически точные удары по произвольно выбранным целям. Для этого существуют F-117 и В-2. Если удастся этого добиться, первого массированного удара никогда не будет. Не будет ядерной войны.

Каплинджер отодвинулся от стола.

– Жизнь на этой планете будет продолжаться, пока промышленные выбросы вконец не отравят атмосферу, а сточные воды не превратят океан в вымершую водную пустыню. Вот тогда настанет конец жизни на этом крохотном шарике, вращающемся вокруг паршивой звездочки, что, по всей видимости, и замышлял Создатель, когда лепил человека. Мы умрем с голоду, смотря японские телевизоры, слушая лазерные компакт-диски, в костюмах от лучших модельеров.

Он резко поднялся и направился к двери. Джейк Графтон тоже встал. Когда за Каплинджером закрылась дверь, Джейк пожал руку сенатору и пожелал ему спокойной ночи.

– Он великий человек, – сказал сенатор, пытаясь прочесть мысли Джейка.

– Да.

– Но его не назовешь оптимистом. Политические игры, вынужденные уступки – все это здорово угнетает.

– Да, – согласился Джейк Графтон и кивнул на прощание. Вдруг ему тоже захотелось побыть одному.

* * *

В понедельник утром министр Каплинджер и сенатор Дюкен с помощниками, Гельмут Фриче и Гарольд Доджерс вылетели в Фаллон. Сам Джейк решил остаться в Чайна-Лейк присматривать за гениальным изобретателем.

Сэм Доджерс был в отвратительном настроении, он что-то бурчал про деньги и заговоры. Джейку удалось заставить его замолчать. Когда «Афина» была собрана и установлена на А-6, он помог Рите Моравиа и Бабуну Таркингтону забраться в кабину. Бабун насвистывал какую-то мелодию, которую Джейк не смог разобрать.

– Сегодня чтобы без птичек. Ладно?

– Как прикажете, шеф, – весело отозвался Бабун. Веселее, чем обычно. Небось трахнул Моравиа, решил Джейк, пытаясь уловить хоть какой-то намек на это. Но лицо пилота, всецело поглощенной делом, было непроницаемым.

– Сегодня отработаем большие дальности. Начните со скорости пятьсот пятьдесят километров, и пусть Фриче подпустит вас ближе, когда получит нужную информацию. Только следите, чтобы его радиолокатор был от вас слева.