Текст книги "Предать – значит любить"

Виталий Эдуардович сделал шаг к сыну и за лацканы пиджака поднял со стула. Отец и сын стояли друг против друга и были готовы к самой решительной схватке. Катя в ужасе переводила взгляд с одного на другого и думала, что Костя во всем прав. Она никогда не посмотрела бы в сторону Виталия, если бы он не был почти что Германом, только еще лучше, сильнее, опытнее. А Костя... Что-то в нем отталкивало Катю. Может быть, то, что они не ладили с Герой. Да и потом, когда она узнала про дедовы картины, уважения к нему это не прибавило.

– Прекратите, – сказала она и оттолкнула сына от отца. Это удалось ей довольно легко, потому что мужчины подошли к краю пропасти и не знали, что делать дальше. Константин опять опустился на стул в состоянии крайней задумчивости, его отец – на диван, в не менее тяжких раздумьях.

– Я куда-нибудь уеду, – сказала Катя.

– Не выдумывай! – чуть ли не в унисон выкрикнули оба Кривицких, потом Константин щелкнул себя по коленкам:

– Слушайте, а мне ведь даже негде остановиться!

– Я могу вернуться к родителям... – начала Катя.

– Во-первых, ехать в такую тесноту с ребенком... преступление... – возразил на это Виталий Эдуардович. – Во-вторых, мы с Костей – мужчины и обязательно найдем выход из создавшейся ситуации. Я сейчас должен быть на дежурстве... в любом случае... А тебе, сын, я пока предложу комнату при больнице. Ты знаешь, я в ней сам жил... В общем, пойдем... По дороге поговорим...

Константин поднялся со стула без лишних слов, и отец с сыном ушли без завтрака.

Глава 9

– Этого не может быть, – сказала сильно побледневшая Юля.

– Бомжам незачем врать, – возразил Андрей. – Тем более мне, организовавшему им царский ужин с выпивкой. У них языки развязались... В общем, они мне таких страстей нарассказывали... В этом недострое кто только не выясняет отношений. Но остальное не касается братьев Кривицких, а потому повторять тебе эти мерзости я не стану. Но два бомжа били себя в грудь и божились, что собственными глазами видели, как один мужик вешал на балку второго, точь-в-точь такого же, на оранжевый шнур. Они, правда, называли шнур рыжей блестящей веревкой, но это дела не меняет. Ведь так?

– Они могли видеть уже... повешенный труп... и то, как Родион... уходил... А это не значит, что он... вешал...

– Во-первых, они употребили именно это слово – «вешал». Вряд ли оно пришло бы им в голову, если бы они не видели самого процесса. Во-вторых, ты сама говорила, что Родион обещал купить вместе с хлебом оранжевый шнур для абажура. Значит, только он мог его купить... другим он просто не нужен... и на него, прости уж... повесить собственного брата.

– Нет! – отмахнулась Юля. – Что же получается: он... вешал брата, а тот прямо так ему и отдался: вешай, мол, меня, а то я сам не могу...

– А это мысль, между прочим! – оживился Андрей. – Может быть, у Эдуарда произошла какая-то трагедия и он решил покончить жизнь самоубийством, но... не смог... У кого просить помощи, как не у любимого брата?

– И ты думаешь, любимый брат на это пошел бы?! Да он попытался бы отговорить Эдика от безумной затеи, постарался бы выручить из ситуации, в которую тот попал! Они действительно любили друг друга и ощущали себя единым целым. Получается, что Родион чуть ли не себя повесил на очень кстати купленном шнуре! Это невозможно, понимаешь ты?!

– И тем не менее Эдуард оказался повешенным! Этого же ты отрицать не можешь?

– Не могу.

– Ну вот!

– Что «вот»? – зло спросила Юля, как будто Андрей был в чем-то виноват.

– Мы ведь не знаем, в какую ситуацию попал Эдуард, а может, и Родион тоже... Может быть, они вместе куда-то влипли, и один пожертвовал собой ради другого!

– Я не могу в это поверить. Слишком напоминает приключенческий роман для подростков.

– Вообще-то... я с тобой согласен, – смешался Андрей, помолчал и добавил: – Но один из бомжей уверял, что забрал пакет с хлебом, который мужик оставил на полу. Чего, говорит, добру пропадать... В общем, хлеб и шнур покупал Родион, а потому все происшедшее очень нехорошо пахнет. Я еще раз тебя прошу: не встречайся без меня со своим бывшим мужем. Совершенно неизвестно, что у него на уме.

– Ну... не убьет же он меня, в самом деле?!

– Кто знает...

– Он меня любил... Впрочем, – тут же поправилась Юля, – это теперь тоже под большим сомнением.

– Вот именно!

Она хотела сказать, что уж он-то, Андрей, этого знать никак не может, но почему-то спросила о другом:

– Это тебе сказал тот самый бомж, который меня тогда...

Юля не закончила предложения, потому что от одних воспоминаний ее брезгливо передернуло.

– Нет, того я не видел, – покачал головой Андрей.

– Может, не узнал? Эти бомжи все на одно лицо!

– Не скажи... Твой обидчик еще достаточно молод, а те, с кем я разговаривал, старики. Волосы седые...

Юля внимательно всмотрелась в лицо Андрея и опять подумала, что где-то все же видела его до мрачной истории с напавшим на нее бомжом.

– Послушай, я допустила тебя до семейных тайн, – осторожно начала она, – но совсем не знаю, что ты за человек, чем занимаешься, кроме выгуливаний своего Джека. Может быть, что-нибудь расскажешь о себе?

Андрей, сдерживая улыбку, согласился:

– Конечно расскажу. У меня тайн нет. Обидно, честное слово! Я москвич, Юля.

– Москвич? А что ты в нашей провинции делаешь? В отпуске, что ли?

– Ну... можно и так сказать.

– Что значит «можно»?

– Вообще-то я приехал сюда продать отцовскую квартиру. Отец уже два года как умер, квартира стоит бесхозная. Сдавать чужим людям не хотелось.

– То есть ты все-таки родился в Анисимове?

– Ну да... только не помню себя здесь. Мои родители разошлись, когда я был совсем маленьким. Мама второй раз вышла замуж за приезжего москвича... вот так все и получилось. Квартира отца перешла мне по наследству.

– А Джек? – удивилась Юля.

– А что Джек? – не понял Андрей.

– Он что, тебе тоже по наследству достался?

– Ах, это... – Андрей рассмеялся. – Нет, Джек – мой пес! Он из Москвы со мной приехал.

– Вы такие с ним неразлучники?

– А ты, похоже, ревнуешь? – спросил Андрей и сам испугался того, что сказал, а потому тут же добавил: – Только не сердись... мне очень хотелось бы, чтобы ты ревновала... Потому что я сам...

– Что ты сам?

– Невыносимо ревную тебя к твоему бывшему мужу и ко всей этой истории. Мне кажется, ты так связана по рукам и ногам с братьями Кривицкими, что я могу не вписаться в эту тесную компанию.

– И поэтому тебе непременно хочется, чтобы один брат убил другого? – спросила Юля.

– Возможно... – Андрей смутился, но тут же взял себя в руки и добавил, прямо глядя ей в глаза: – Да, я совершенно неприлично обрадовался, когда бомжи рассказали мне то, что видели. Я сразу подумал, что...

– Что?

– Ну... что Родику Кривицкому кранты: ты же не сможешь любить убийцу...

Юля покачала головой и ответила:

– Родион не может убить. Вообще никого. А уж чтобы родного брата... это совсем ни в какие ворота не лезет... И потому бомжам я не верю, хотя, когда услышала, была потрясена до самых глубин души. Но по здравом рассуждении... За твою водку с закуской бомжи могли бы еще и не такой детектив завернуть! Может, один из них в прошлом книги любил читать. Агату Кристи, например.

– Мужики Кристи не читают. Ну... почти...

– Не важно. Пусть не Кристи... Может, бывший бомж сам писателем был или хотел стать.

– Нет, Юль, это я писатель.

– Ты?! С такой мускулатурой? На компе натренировал?

Андрей рассмеялся и сказал:

– Потому и натренировал, что за компом можно одеревенеть. Конечно, я в тренажерный зал хожу.

Юля посмотрела на него недоверчиво, потому что живых писателей никогда раньше не видела, и решила все-таки уточнить:

– Нет... ты что, в самом деле писатель? То есть пишешь книги?

– Ну... сейчас я пишу сценарии...

– К фильмам?

– К сериалам.

– Да ну? И к каким же?

– Ко многим, но самый популярный – «Ненависть со вкусом корицы».

– Точно! – обрадовалась Юля. – Вот почему твое лицо мне казалось знакомым! Я же смотрела по телевизору церемонию вручения премии «Народное кино»! «Ненависть...» взяла Гран-при чуть ли не по всем номинациям! Ты тоже был на сцене!

– Да, я получил приз за сценарий! – Андрей улыбнулся.

– Так я и на обложке телевизионной программки тебя видела! – опять вспомнила Юля. – Слуша-ай! Тебя, наверное, одолевают поклонницы?

– Не одолевают. Я же не артист. К тому же мама с папой наградили меня совершенно невыразительным лицом. Иногда людям, как тебе, кажется, что они меня где-то видели, и не более. Но чаще всего никто внимания на меня не обращает. Вот и бомжи...

– Что – бомжи? – помрачнела Юля, вернувшись к «собственным баранам».

– Бомжи, которые телевизор и вовсе не смотрят, посчитали меня обыкновенным обывателем, а я, честно говоря, в ваш недострой зачастил потому, что в новом сериале будет несколько сцен с бомжами... Я хотел с ними познакомиться поближе. Собственно говоря, благодаря им встретил тебя... Ты мне очень нравишься, Юля...

Андрей поднялся с кресла и подсел к Юле на диван, обнял ее, склонившись к самому уху, тихо проговорил:

– Выходи за меня замуж.

– Вот так прямо сразу и замуж... – смутилась Юля.

– А чего тянуть? Я за своей бывшей женой года три ухаживал – и что? Пяти лет вместе не прожили...

– Но я совершенно не знаю, как отношусь к собакам...

– Это ничего... Джека невозможно не полюбить... Это такой веселый пес! С ним не соскучишься!

– Но у меня... муж...

– У тебя нет мужа! Официально ты – вдова.

– А неофициально...

– А то, что неофициально, не имеет значения, тем более что он... возможно, все-таки убийца!

– Нет! Это твои писательские фантазии! В этот момент раздался звонок в дверь.

– Это он... – Юля так испугалась, что кровь отлила от лица.

– Возьми себя в руки, – попросил Андрей. – Он же... не убийца... в самом-то деле... Это просто... моя писательская фантазия разыгралась...

– Знаешь... мне кажется, я начинаю верить твоим фантазиям...

Звонок повторился, Андрей пошел в коридор.

– Не открывай! – Юля бросилась за ним вслед.

– Ну что ты так боишься? Я же с тобой! – Андрей опять обнял ее за плечи, поцеловал в висок и протянул руки к замку.

* * *

– Да-а-а... Было бы странно, если бы его здесь не было, – заявил Родион, переступив порог и окинув Андрея презрительным взглядом.

– Естественно, – односложно отозвался тот.

– А если я не желаю разговаривать с тобой при нем? – Родион решил обращаться исключительно к Юле.

– У тебя нет выбора, – отрезала она. – В противном случае я не стану тебя слушать.

– Ерунда, Юлька! Он же не будет всюду ходить с тобой за ручку! Я вполне могу встретить тебя в другом месте. Одну.

– Если ты не поговоришь с нами обоими сейчас, я пойду в милицию и заявлю, что ты... убил Эдика... – не без труда произнесла Юля, поскольку, глядя в глаза бывшего мужа, еще раз убедилась: он не убивал. Произошло что-то другое, не менее ужасное, и он должен об этом рассказать. Да и не за этим ли он пришел?

Родион нервно сглотнул и сказал:

– Я не мог убить своего брата, и ты... не сомневаешься в этом...

– Тебе придется доказать.

– Зачем? Существует же так называемая презумпция невиновности! Это вы, если вам, конечно, хочется, должны доказывать, что я убийца. Я-то про себя все знаю.

– Есть свидетели, – вставил Андрей. – Я с ними разговаривал.

– Какие свидетели? Там никого не было!

– Там – это где?

– Там – это в недостроенном магазине, в этой черной дыре, в клоаке, которую я столько раз призывал властей города убрать!! Снести!! Сровнять с землей!!!

Родион из коридора прошел в комнату и плюхнулся в кресло. Андрей с Юлей вынуждены были пойти вслед за ним и сесть напротив – на диван, плечом к плечу.

– Хорошо, я расскажу... Меня это так томит, хоть вой... Впрочем, вам не понять, чем для меня был Эдька... Такое страшное горе...

– И тем не менее ты почему-то пытаешься жить под его именем. Как-то не стыкуется с горестными переживаниями, – сказал Андрей.

– А ты... – Под скулами Родиона заходили желваки. – Ты вообще заткнись... Хватит того, что я согласился говорить с Юлькой в твоем присутствии... Я не знаю, каких таких свидетелей вы отрыли, но мне на них плевать... Да, кто-то... наверное, какой-нибудь бомжара из тех темных личностей, которые ошиваются в недострое... в общем, мог, конечно, видеть, как я снимаю с трупа... да... именно с трупа брата его куртку и джемпер, переодеваю в свою одежду... Юлька... она знает, Эдик всегда любил одеваться ярко... На нем и в тот день был джемпер с бордовыми вставками и с такой... эмблемой... какого-то спортклуба. Но он был уже убит, понимаете?

– И кто же другой мог... п-повесить его на тот ш-шнур, который должен был быть у тебя в кармане... или в магазинном пакете? – спросила Юля, запинаясь и нервно ежась, потому что вдруг очень живо представила Родиона, склонившегося над трупом брата.

При этих ее словах лицо бывшего мужа побледнело до зеленоватого оттенка.

– Да... мне пришлось... его повесить... Шнур к абажуру я действительно купил, как обещал... Но Эдька уже был мертв! Вы можете мне поверить?!

Андрей хотел что-то сказать, но Юля его перебила:

– Мне очень хочется поверить... очень... Но зачем... зачем ты сделал то... что сделал?

Родион нервно передернул плечами, стукнул ладонями по подлокотникам кресла и сказал:

– Неужели не ясно: я хотел выдать... труп брата за свой... Ни у кого, кроме меня, не могло быть такого же дико-оранжевого шнура... Я хотел, чтобы думали, будто это я покончил жизнь самоубийством... Эдика явно душили... На шее были отчетливо видны следы удавки... Я подумал: асфиксия так асфиксия... удушение... все равно... Подумал, что следы шнура, возможно, скроют этот... Он ведь, Эдик, еще совсем теплый был...

Родион закрыл лицо ладонями, плечи его дрогнули. Справившись с собой, он отнял руки от лица, но руки никак не могли успокоиться: теребили то ворот рубашки, то пуговицы, то безвольно падали на колени.

– Понимаешь, Юлька... проигрался я здорово... Казино чертово засосало... Ты, конечно, не знала... Я думал, отыграюсь... не может же без конца так фатально не везти... Но не везло... никак... Чем больше играл, тем больше не везло. Верите, я уже перестал испытывать удовольствие от игры. Мне надо было только отыграться, деньги вернуть, но ничего не получалось...

– Какие деньги? – прошептала помертвевшая Юля. – У нас с тобой не было денег... чтобы играть... То есть вообще не было... мы же на ремонт все, что было, угрохали...

– Вот именно... у нас с тобой не было... В общем, я проиграл деньги фирмы... Большие деньги, Юлька! Вернуть не мог... А фирма... это же не мафия какая-нибудь, которая будет вытряхивать деньги, например, с... вдовы... У нас порядочные люди работают... Они обязательно поймут, что я взял деньги, а потом не выдержал позора и... п-повесился...

– Слушай, а чего ты в самом деле не повесился рядом с трупом брата? – спросил Андрей.

Юля вздрогнула.

– Х-храбрый, д-да? – не глядя на Андрея, с трудом проговорил Родион. – Н-н-е так-то это п-просто... Я сначала так и хотел сделать... Эдьку убили, чего мне без него оставаться... Но не смог... Не смог я!!! Да!!! Трус!!! Подлец!!! Негодяй!!! Сволочь!!! Но не убийца!!! – Выкрикнув это, Родион опять сник, замолчал на несколько минут, потом заставил себя продолжить: – Когда я понял, что убить себя не смогу, в мозгу как-то сразу сложилась эта кошмарная комбинация... Честно говоря, тот ужас, в котором я сейчас живу, похуже смерти будет.

– Чего уж тут ужасного? – горько усмехнулась Юля. – Похоже, ты, как и раньше, намеревался жить на два дома... чтобы и мне, и Татьяне от твоих щедрот перепадало...

– Я знаю, что ты в курсе... – Родион кивнул. – У меня был разговор с Татьяной. Но у нее мои дочки... Я их очень люблю... и они меня... Но саму Таню... нет... Я тебя, Юлька, люблю... Как только встретил, так и...

– Вот только не надо давить на жалость!! – В голосе Юли зазвенели злые слезы. – Какого черта ты устраивал комедию?! Это жестоко!!

– Какую комедию? Разве в моем рассказе есть что-нибудь смешное?

– Зачем ты прикидывался каким-то фантомом? Я не могла понять, во сне ты приходил ко мне или наяву? Даже постель была не смята! Как так вышло?

Родион опустил голову и сказал в пол:

– Ты была сильно пьяна, вот и не помнишь. Я просто опустил тебя на ковер... Не знал, как быть дальше... Не придумал еще, а к тебе тянуло... И потом... ты могла меня узнать... Ты одна могла меня узнать...

– Ведь я и узнала!

– Да я уже был не против... Думал, объясню тебе все, улещу... Ты же любила меня. Я знал это.

– Я тебя любила, а ты намеренно гноил меня в клиниках! – выкрикнула Юля, и кулаки ее непроизвольно сжались. – Сколько я всяких капельниц выдержала! Процедур дурацких! Интересно, что за дрянь в меня вливали? И главное, зачем!!! Почему ты не мог позволить мне родить ребенка?! Было бы у тебя не две дочки, а три! Или сын появился бы! Чем плохо?!

– Эдику было бы плохо...

– Эдику?!! – От удивления Юля даже привстала с дивана, но сильные руки Андрея усадили ее обратно. – То есть ты из-за Эдика надо мной издевался?!

– Я не издевался. Тебе вливали не дрянь, а общеукрепляющие препараты. Только на пользу... И все остальные процедуры тоже... полезные были... А про Эдика... Я же говорил, что вам, у которых нет близнецов, нас не понять! Мы – это почти одно целое... Мы были очень близки! И Эдик просил... он говорил, что дочки у меня и так есть, а ему непереносимо... что он ничего не может, а так – хоть какая-то иллюзия...

– Мерзавцы! Вы оба мерзавцы! – выкрикнула Юля и заплакала.

Андрей прижал ее к себе, выдавил:

– Да уж... Нам, простым людям, и впрямь не понять...

– Чего уж теперь... Эдика нет...

– Кстати, а кто убил твоего брата? – поинтересовался Андрей. – За что? Ты в курсе?

– Думаю, что это из-за картин, – отозвался Родион.

Юля замерла на полувсхлипе, повернула к нему лицо и спросила:

– Каких еще картин?

– Бабулиных... то есть не бабулиных... Мы привыкли ее так называть...

– Кого? Как называть? – выдохнула Юля и, испугавшись, что ответы на эти вопросы будут еще более отвратительны, чем предыдущий рассказ, спрятала лицо у Андрея на груди.

– Понимаешь, у Эдика на даче хранились картины, – начал Родион. – Дорогие очень. И я первым делом, естественно, бросился к нему... ну... чтобы продать какие-нибудь из них... или все... и расплатиться с долгами. А Эдик сказал, что им самим трудно приходится, поскольку Татьяну сократили, у него на службе какие-то трудности, а потому он договорился о продаже картин. Сказал, что деньги поделим... Картины он уже показывал одному антиквару, и тот вывел его на серьезных покупателей. Разумеется, одну картину пришлось антиквару отдать... за полцены... за комиссию. Оно и понятно: куда можно сунуться с картинами Серова, Кустодиева, Коровина...

– Как это куда? – удивился Андрей. – В музей, например, или... может, на какой-нибудь аукцион... Конечно... если они ваши.

– Не наши... То есть почти наши... Не сбивайте... – Родион сморщился и дотронулся пальцами до висков. – Черт... аж в голове шумит... Я хочу все рассказать по порядку... Так вот... Деньги Эдик должен был получить большие. Там... не только расплатиться, а... В общем, я совершенно успокоился. И вдруг в тот самый момент, когда я пошел за хлебом и этим чертовым шнуром... Эдик звонит мне на мобильник и рассказывает ужасные вещи... Будто он приехал с деньгами домой, а там ни Таньки, ни девчонок... А на столе записка, что все деньги нужно срочно принести в этот... недострой... иначе Татьяне и девочкам... А если в милицию заявит, менты получат три трупа... Эдик сказал, что встреча назначена на четвертом этаже, подниматься надо по лестнице влево... и там – по коридору последнее помещение... И чтобы я поторопился, потому что он уже подходит к недострою, а одному опасно... Я уже был у кассы... Меня как раз рассчитывали... А там ветеран какой-то вклинился, чтобы его без очереди... Я чуть задержался, идиот, сдачу ждал с большой купюры... А потом забежал на другой этаж, фонарик купить. Темнело уже... В общем, опоздал... А дальше вы знаете...

– А Татьяна... – начала ошеломленная Юля. – Она ничего такого не рассказывала...

– Еще бы! Откуда ей знать? Ни ее, ни девчонок никто не трогал! Они были на гимнастике... Ну... водит Таня туда дочек... Ты ведь знаешь, Юлька... А он... Эдька... он даже не вспомнил, не уточнил... Испугался, в общем... Провели, бандюки... Расписание Татьяны, видать, изучили, пока шли переговоры о картинах и деньгах...

– А записка? Как они в квартиру попали?

– Ну ты даешь, Юль... Да что стоит этим людям дверь открыть... Я, кстати, Эдьке давно говорил, что замки у них хреновые... Он обещал сменить, но... теперь уж я сам сменил... А записку я нашел в кармане его куртки. Татьяна не в курсе... Разумеется, я ей ничего не рассказывал.

– И конечно, ментам ты эту записку не понес, – опять встрял Андрей.

– Ты удивительно догадлив! – кривя губы в саркастической улыбке, ответил Родион. – Не понес, само собой! Мне не надо, чтобы они вокруг меня рыли!

– Надо же... – Юля сокрушенно покачала головой. – Я даже не могла предположить, что у тебя от меня столько тайн... И эти картины... Откуда?

– От бабули... То есть не от бабули... В общем, ты сейчас еще раз удивишься, Юлька... В общем, наша бабушка, Екатерина Георгиевна Кривицкая, на самом деле нам с Эдькой никакая не бабушка...

– А кто?! Вы ведь даже похожи на нее...

– Вот именно! Потому и похожи, что она на самом деле наша мать...

– Как?! Не может быть... Она же... Сколько ей лет?

– Столько, сколько и должно быть бабушке – семьдесят четыре. Оказалось, что она родила нас, когда ей шел сороковой год. Она тогда руководила кафедрой в нашем пединституте, была членом партии. В общем, в то время да в таких летах беременность была явно нежелательной. Не избавилась потому, что у мамы... ну... у Маргариты Васильевны не было детей. Вот они на пару куда-то уехали... а вернулись с близнецами. Будто нас родила Маргарита. Отец, думаю, до сих пор ничего не знает. Не настоящий, а наш... ну, Григорий... Все равно я его отцом считаю. Он нас вырастил.

– А настоящий кто?

– Тот, кто ей эти картины подарил. Собственно, от него мы о них и узнали. Ну... не именно от него... Просто слышали разговор. Мы как раз гостили на даче у бабули... я уж буду ее так называть, как привык... да мы с ней и договорились так. Мать... до сих пор не знает, что тайна рождения нам с Эдькой давно известна. В общем, мы с братом обещали бабуле, что почистим кроликам клетки... А работенка такая незавидная, что мы решили ее отложить и для начала искупаться. А к бабуле какой-то мужик приехал, видный, красивый. Она представила его как Константина... отчество не помню... Сказала, что какой-то дальний родственник. В его лице и впрямь что-то такое... наше было... Все поверили. И... бабулин нынешний муж... не муж... не знаю, честно говоря, зарегистрированы они или нет. Так вот, мы с Эдькой были убеждены, что они дома будут чаи распивать, потому на речку и дернули. Смотрим, бабуля с Константином в нашу сторону идут, а мы, значит, на берегу, вместо того чтобы у кроликов... Ничего лучше не придумали, как залезть на огромный старый тополь. В листве спрятались. Честно говоря, думали, они нас сразу засекут. Больше для смеха залезли, но им было не до нас. Они остановились прямо возле нашего тополя, Константин как раз рассказывал о картинах. Закончил тем, что они по праву бабулины, потому что у него семьи нет, передать некому, а сам он уезжает на жительство куда-то в Германию. Там ему вроде бы какую-то работу предложили. Понимаете, мы сначала не очень вникали в их разговор.

– А потом? – спросила вконец встревоженная Юля.

– А потом бабушка стала говорить, что ей не нужны эти картины. А Константин начал по-всякому уговаривать. В конце концов она согласилась их взять и хранить до тех пор, пока он из Германии не вернется. Тот сказал, что может и не вернуться, а она ему, что... мол, все равно. Константин тогда стал говорить, что и вовсе никуда не ехал бы, если бы она бросила своего мужа... вместе с его кроликами... и поехала бы с ним. А она вдруг возьми и скажи, что близнецы, которые сейчас клетки пошли чистить, на самом деле не внуки ее, а дети. Этот Константин, видно, челюсть отвалил, потому что надолго замолк, а потом начал что-то вроде «Так, значит, они...» А бабуля сказала, что он все правильно понял, и сразу пошла к дому. А он за ней, а мы чуть с дерева не свалились.

– То есть вы решили, что он ваш отец?

– Мы потом, когда Константин уехал, потребовали объяснений. Ничего себе заявочка – она наша мать... Но она все подтвердила: и что она – мать, и что Константин – отец. Ну... мы все нормально восприняли, уже взрослые были... Это все, Юлька, случилось незадолго до нашего с тобой знакомства. Договорились, что никому из родителей... да, мы так и продолжали называть их родителями, а ее бабушкой... Не перестроиться... Да и зачем все ворошить? Кому от этого будет лучше? Тем более что она, бабуля... черт, не знаю, как ее вам теперь называть... в общем, Екатерина Георгиевна показала нам картины и сказала, что напишет завещание, чтобы после ее смерти они достались нам. Эдик еще спросил, чего, мол, тянуть. Пусть живет долго и счастливо, а картины можно и сейчас нам отдать.

– А она?

– А она сказала такую странную фразу, которую отказалась пояснять. Мол, надо, чтобы все было по закону. Иначе пойдет во вред. И ни за что больше не соглашалась этот вопрос обсуждать.

– А как же картины оказались у вас? – заинтересовался Андрей.

– Как-как... экспроприировать пришлось, в нужде...

– А Екатерина Георгиевна знает?

– Я не в курсе... Она не спрашивает ни о чем. Чего мне самому лезть? Спросит – скажу. В конце концов, мы с ней квиты. Тайна на тайну... Сколько она свою берегла!

– А где она картины-то хранила? – уточнил Андрей. – Они ведь особых условий требуют.

– Без всяких условий хорошо сохранились на антресолях. Бабулин кроликовод их своими кроличьими журналами завалил.

– Что значит – кроличьими? – удивилась Юля.

– «Кролиководство» называются, – ответил Родион. – Очень полезные в дачных условиях.

– А этот... кроликовод... он о картинах знал?

– Без понятия. Может, и знал. Не зря же журналами прикрыл. Но он такой молчун. От него двух слов не добьешься, а уж если еще и бабуля приказала молчать... вообще могила.

Все замолчали. Пауза затягивалась. Наконец Андрей откашлялся и спросил Родиона:

– Ну... ты все сказал?

Тот передернул плечами и ответил:

– Вроде все. Если что не ясно, спрашивайте. Все равно уж...

– Мне больше нечего спрашивать, – поспешила сказать Юля.

– То есть тебе, выходит, все равно... – начал Родион.

– Прекрати, – оборвала его она. – Я вообще с трудом пришла в себя после твоей... якобы... смерти. Можешь не верить, но я почему-то никак не могла принять ее. Хоть и... хоронила... и на могилу ездила... Я, конечно, даже подумать не могла, что там... Эдик... но какую-то ложь во всем чувствовала. Не могу этого объяснить... Когда поняла на даче, что вижу тебя, а не Эдика, не испугалась. Мне хотелось всех созвать и крикнуть: «Я всегда знала, что он жив!»

– И что теперь? Вот он я... перед тобой... Все рассказал...

– А куда тебе деваться-то? Все равно надо было объясняться со мной, с Татьяной. Что тебе сказала Таня?

– Сказала, что решать... нам с тобой.

– А что нам, Родик, решать, если ты нынче вовсе уже и не Родик. Все решено. Ты Эдуард Кривицкий, муж Татьяны, отец Ладочки с Лерочкой. Не знаю, как ты на службе Эдика устраиваешься, а все остальное у тебя – на отлично. Или ты хочешь пойти в милицию и обо всем рассказать?

– Поверь, что я... – Родион посмотрел на Юлю подчеркнуто теплым взглядом, – сделаю так, как ты захочешь...

– Что, готов даже сесть за растрату?

– Сказал же, как ты захочешь!

Родион продолжал в упор смотреть на Юлю. У нее внутри зашевелилось непонятное чувство, смесь жалости с чем-то еще, что она не хотела бы называть любовью... Она смотрела на него всего лишь как на родственника, который попал в ужасное положение. Более того, она понимала, что ничем не может ему помочь, что это состояние беспомощности мучительно, но не имеет ничего общего ни с любовью, ни с ревностью к Татьяне. Она, Юля, абсолютно свободна от своего бывшего мужа. Да, именно так – бывшего.

– Между нами, Родик, ничего больше невозможно, – сказала она, стараясь, чтобы слова прозвучали как можно мягче.

– Это из-за него, да? – Родион кивнул на Андрея, напряженно замершего на диване рядом с Юлей.

– Нет, не из-за него. Он появился позже...

– Позже чего?

– Я же говорила, что в смерть твою почему-то сразу не поверила. И одно это сразу воздвигло между нами стену. Она иногда исчезала, когда я приходила на могилу и уверяла себя в том, что тебя, моего мужа, нет на свете. Потом все опять возвращалось: неверие, непонимание, неприятие. И только потом в моей жизни появился Андрей. То есть вовсе не он причина происшедшего, а ты сам. Когда я удостоверилась, что ты жив, мое неприятие твоей смерти переросло в неприязнь к тебе самому. А потому твой рассказ ничего не добавил. Он не позволяет тебя оправдать и принять, а потому, думаю, лучше всего все оставить как есть. У тебя дочки, они тебя любят. Может быть, как раз в них для тебя все самое главное и сосредоточено. Татьяна готова тебя принять... любым... А потому все не так уж плохо. А я, извини, не готова делить тебя с той семьей.

– То есть мне уйти? – спросил Родион, и у него побелели крылья носа.

– Думаю, это будет самым лучшим вариантом для нас всех, – отрезала Юля, не отводя глаз. – А поскольку эта квартира Екатерины Георгиевны, я готова ее освободить.

– И куда же ты денешься?

– Уеду в... Москву...

– В Москву? – удивился Родион. – И кто же тебя там ждет?

– Я... выхожу замуж... – ответила Юля, продолжая смотреть прямо в глаза бывшего мужа.

Он свой взгляд отвел. Потом резко поднялся и вышел из комнаты.

После лязга замков входной двери в комнате повисла тишина. Через несколько минут ее нарушил Андрей:

– Ты... это сказала только для того, чтобы он ушел?

Юля промолчала. Говорить ей не хотелось. Она почему-то чувствовала во всем теле такую усталость, будто несколько часов работала физически. Она повернулась к Андрею, спрятала лицо на его груди и вдохнула запах мужчины, неожиданно ставшего родным. Андрей погладил ее по волосам и сказал:

– Я люблю тебя, Юля.

Она не стала ничего говорить в ответ, просто обняла его за шею и подставила губы для поцелуя.