Текст книги "Предать – значит любить"

– А где он их взял? – удивилась Катя.

– Мы, конечно, тоже задали такой вопрос. Он ответил, что купил, во что мы не очень-то поверили, поскольку... какие у ночного сторожа деньги?.. Но он больше ничего объяснять не захотел. Сказал, что планировал сам картины продать, но, видно, не судьба. И действительно, через несколько дней умер от обширнейшего инфаркта.

– И вы с Костей стали единственными обладателями его тайны?

– Вот именно. Мы, конечно, к моменту его смерти уже побывали в подвале. Картины действительно нашли. Я не разбираюсь в живописи, но фамилии двух художников говорят сами за себя: Коровин, Серов... Ну а остальных я никогда не слышал... Да и Костик тоже. Но дед знал точно, что картины ценные. После похорон я предложил Косте рассказать о картинах отцу и передать их в музей... ну... где дед работал сторожем... будто он так завещал... Костя наотрез отказался. Заявил, что четыре картины точно его, и он сам собирается ими распорядиться. А потом ему надо было ехать на учебу. Перед отъездом он попросил меня, чтобы я пока ничего отцу не говорил, потому что он, дескать, еще подумает, как быть с картинами, и о своем решении объявит в следующий свой приезд. Я согласился подождать.

– Ну и...

– Ну и вот... Он уехал, а я решил спуститься в подвал, переписать фамилии художников... чтобы узнать о них побольше... – Герман замолчал, посмотрел Кате в глаза, а потом закончил: – В общем, картин там уже не было.

– Неужели Костя?

– Больше некому.

– Но... ты его конечно же спрашивал о картинах?

– Разумеется.

– И что?

– Сказал, что продал их все сразу после того, как узнал о них от деда, потому что очень нужны были деньги.

– На что?

– Не знаю. Может, в столице долгов наделал. Со мной он объясняться не захотел.

– Но ведь четыре картины дед завещал тебе!

– Я ему об этом напомнил. А он сказал, что я все равно свою долю безвозмездно отдал бы музею, а так деньги на хорошее дело пошли. На какое хорошее, говорить наотрез отказался.

– И с тех пор вы враги?

– Не то чтобы враги, но... прежней близости нет. Кроме того, я перестал доверять ему. А его, похоже, это ничуть не волнует, поэтому сейчас между нами нет практически никаких отношений.

Герман замолчал, погрузился в воспоминания, но Катю волновали события более поздние, а потому она спросила:

– Гер, а какое все это имеет отношение к Славочке? Ты же от нее пришел и что-то про картины говорил.

– Ах да... – вспомнил Герман и помрачнел еще больше. – Ты оказалась права. У меня просто волосы дыбом встали от ее слов... Короче говоря, она предложила мне свою любовь за дедовы картины...

– Как? – не поняла Катя.

– Так! Я сплю с ней, а она за это говорит мне, где спрятаны картины.

Катю картины интересовали мало, она спросила о том, что ее беспокоило гораздо больше:

– Герочка, а как же можно с ней... Она же инвалид...

– Господи, откуда я знаю?! – вскипел Герман. – Я не собираюсь этого делать! Я просто в ужасе от ее предложений! Кроме того, я не понимаю, откуда взялись картины. Костя же утверждал, что продал их. Неужели не продал? Но почему? И где они?

– А что говорит Славочка?

– Ничего! Расскажет только в том случае, если я... ну... ты понимаешь...

– Понимаю... Но ты же можешь у Кости спросить. Напиши ему письмо!

– Ты представь только, сколько это письмо будет идти, а потом еще и Костино – ко мне! Славочка тут такого успеет наворотить!

– Может, позвонить можно? Заказать телефонный разговор с Москвой.

– У родственников, где живет Костик, нет телефона.

– Ну... можно заказать переговоры на телеграфе. Там такие кабинки...

– Да знаю я... Похоже, придется... Не уверен, можно ли заказать переговор с нашего телефона... Отцу поставили... В общем, выясню.

Молодые супруги немного помолчали, потом Катя опять спросила:

– Гер, а Славочка сказала тебе, что Виталий Эдуардович...

– Сказала, – буркнул Герман.

– Ты не знал?

– Конечно не знал...

Они опять помолчали. Потом Герман резко поднялся и сказал:

– Попробую заказать переговоры с Москвой с нашего телефона. Если не удастся – пойду на телеграф.

– А я? – растерялась Катя.

– А что ты?

– Я боюсь, Гера!

Герман обнял жену, нежно поцеловал в щеку и сказал:

– Ничего не бойся! Я с тобой! Славочка же не набросится на тебя с ножницами!

– Кто знает, что у нее на уме!

– Не бойся, Катя. Я видел, глаза у нее чуть ли не безумные, а потому обещал подумать над ее предложением.

Катя громко охнула. Герман прижал ее к себе еще крепче и прошептал в ухо:

– Я люблю тебя, Катя, а потому у меня не может быть никаких других женщин... Но Славочку надо было как-то... обезвредить, что ли... на время.

* * *

Объясниться с братом Герману не удалось. Как только речь заходила о картинах, тот бросал трубку.

– Гера! Нам надо уехать из вашей квартиры! – полным отчаяния голосом проговорила Катя. – Я не могу сидеть за столом вместе со Славочкой! Я ее боюсь! До мурашек по всему телу! Думаю, это очень вредно нашему ребенку!

– Да, согласен. Придется съезжать. Я это тоже понимаю. Но боюсь, скоро не получится. Надо же, чтобы место в общежитии освободилось. И потом... мне могут отказать. Все знают, в каких условиях живет сын хирурга Кривицкого, а есть люди действительно нуждающиеся...

– Ты все-таки узнай!

– Узнаю... – задумчиво произнес Герман, – но тут вот еще что: родителям придется давать какие-то объяснения...

– Мы что-нибудь придумаем! Обязательно! Сейчас главное – найти куда съехать! – захлебываясь словами, заголосила Катя.

Герман закрыл ей рот поцелуем, а потом сказал:

– Все будет хорошо, Катенька, ты, главное, верь мне.

* * *

Дни шли своим чередом. В отсутствие мужа Катя почти не выходила из своей комнаты. Дусе она объяснила это тем, что доктор Пинкензон велел ей побольше лежать, поскольку существует угроза выкидыша. Никакой такой угрозы не было, но ничего другого она выдумать не смогла. Больше Катей никто не интересовался. Славочка никак себя не проявляла. Герману в общежитии отказали, зато посоветовали то, что ему самому почему-то в голову не пришло, – снять жилье. Такое жилье нашлось, и очень неплохое: большая светлая комната в двухкомнатной квартире недалеко от завода. Через две недели ее хозяева уезжали в Казахстан, на целину, и Герман с Катей могли остаться в их комнате на довольно продолжительное время. Кате было не привыкать жить в коммуналке, а потому она восприняла известие с большой радостью и даже принялась потихоньку складывать пожитки. Этим же вечером молодые супруги решили поговорить о переезде с родителями, благо Виталий Эдуардович был дома.

– Странная затея, – пожав плечами, сказала Елена Матвеевна. – Вы здесь на всем готовом, а там, Катерина, тебе придется самой и готовить, и убирать, и стирать, а у тебя уже живот, как говорится, на нос лезет.

– Это ничего! – принялась уверять ее Катя. – Я в коммуналке прожила всю свою жизнь... ну... до Геры, конечно... И все умею: и варить, и печь! Мама научила. Мне у вас, уж простите, даже скучно без дела сидеть...

– Но ты беременна, Катя! – резко оборвала ее свекровь.

– Это ничего... Полгорода... если не больше... живет в коммунальных квартирах... как-то рожают... и по дому все делают...

– Так у них другого выхода нет, а у тебя есть реальная возможность спокойно выносить ребенка, родить и даже получить реальную помощь со стороны Дуси, когда понадобится возиться с малышом. Ты просто не представляешь, как тяжело с новорожденными! Ну объясни хоть ты ей, Виталий! – Елена Матвеевна выразительно посмотрела на мужа.

Виталий Эдуардович потер подбородок (Катя очередной раз отметила, что этот жест у них одинаков с сыном) и сказал:

– Я думаю, ничего плохого в том, что молодая семья хочет пожить самостоятельно, нет. Это очень полезно для человека – надеяться только на свои собственные силы.

– Вот так я и знала! – недовольным голосом проговорила Елена Матвеевна. – Тебе лишь бы мне наперекор!

– Ты не права, Леночка. Я просто очень хорошо понимаю Германа. Мне всегда хотелось жить отдельно от родителей, но по разным причинам так и не удалось. А у них есть такая возможность. Вот если у них ничего не получится, они просто вернутся под наше крыло, да и все дела. Я правильно говорю, Славочка?

Катя вздрогнула и повернула голову к дверям. Через порог перекатывалась коляска Славочки.

– А о чем вы, папа? – спросила та, когда коляска доехала до дивана, на котором сидели две пары супругов Кривицких.

– Да вот, понимаешь, Герман с Катей нашли другое жилье. Хотят пожить отдельно. Мама недовольна, а я одобряю. Надо же когда-то обрести самостоятельность. Как ты считаешь?

У Кати свело скулы, когда она вынуждена была взглянуть в лицо Славочке. Зрачки Гериной сестры так расширились, что глаза казались черными туннелями, ведущими в запредельный, вымороченный мир сумасшедших. Катя осторожно оглядела всех присутствующих. Похоже, больше никому Славочка сумасшедшей не казалась. Даже Герман смотрел на сестру совершенно спокойно.

– И когда же вы уезжаете? – вместо ответа, спросила Славочка, уставившись на Катю.

Катя с трудом сглотнула неприятный вязкий ком, который вдруг образовался в горле, но сказать ничего не успела, потому что сестре ответил Герман:

– Еще не скоро.

Виталий Матвеевич улыбнулся, сказал:

– Славочка, не увиливай от ответа. Как ты считаешь, должна молодая семья жить отдельно или нет?

– Виталий, ну ты хоть соображал бы, что спрашиваешь? – возмутилась Елена Матвеевна. – Девочка останется здесь совсем одна. Конечно, она не может радоваться тому, что молодежь уезжает из дома. С кем ей общаться? С Дусей?

– С Дусей, между прочим, иногда очень интересно пообщаться, – все так же улыбаясь, ответил ей муж. – И потом, скоро вернется Костя. Да и Герман с Катей уезжают не в другой город. Они конечно же будут приходить к нам в гости. Верно, Катя?

– Конечно... – отозвалась Катя.

Славочка продолжала все так же пристально смотреть на нее. Герман перехватил ее взгляд и поднялся с места, потянув за собой жену.

– В общем, мы все решили, – сказал он. – О дне отъезда сообщим дополнительно. А сейчас, извините, у нас моцион. Беременным женщинам надо чаще дышать свежим воздухом.

Уже надевая теплый свитер для прогулки, Катя спросила мужа:

– А почему ты сказал Славочке, что мы уезжаем не скоро?

– Не понимаешь? – изумился Герман.

– Нет...

– Чтобы она была уверена, что у нее еще много времени...

– Ты думаешь, что она... – начала Катя и осеклась.

– Да, судя по всему, она готова на все. Если узнает, что времени у нее мало, может начать действовать чуть ли не сегодня, а так...

– Ты думаешь, она все-таки начнет как-то действовать?

– Да, она сказала, что я очень пожалею, если откажусь от нее.

Катя побледнела и затравленно произнесла:

– И что ее принесло в столовую...

– Она все равно узнала бы, Катя. По разговорам, по нашим сборам. Может, и лучше, что раньше. Мы теперь будем начеку.

Катя не очень хорошо представляла, как они будут начеку, но промолчала. Очень уж пугали разговоры о Славочке.

* * *

Вечером того же дня, когда Катя выходила из ванной комнаты, ей перегородила дорогу Славочкина коляска. До Катиных ушей долетел зловещий шепот:

– Он все равно тебе не достанется...

Катя влетела в комнату с расширившимися от ужаса глазами. Когда она рассказала Герману о встрече со Славочкой, тот сказал:

– В общем, так: мне она ничего сделать не сможет, а тебе надо немедленно уехать.

– Но куда?

– Скажем, что тебя попросили родители погостить у них. Ну... соскучились. Когда ребенок родится, тебе уже будет не до них, а пока еще можно. Надеюсь, твои родные не будут против?

– Я ведь им могу сказать то же самое: что соскучилась... ну и все остальное...

– Вот и хорошо! Я тебя завтра же отвезу к родителям!

– А как же сборы?

– Не волнуйся. Дуся мне поможет.

* * *

– Катерина, ты что, поссорилась с Германом? – строго спросила Катю мать, когда она явилась с заявлением, что поживет немного у них.

– Да ты что, мамулечка! – Катя прижалась щекой к плечу матери. – Я его знаешь как люблю... И он меня... Просто подумала, что с ребенком мне будет некогда, а пока...

Катя говорила заранее заготовленные слова, но они неожиданно оказались правдивыми. Конечно, она заходила к родителям, и они бывали в доме Кривицких, но обе стороны чувствовали себя друг у друга в гостях. Только сегодня Катя поняла, что действительно очень соскучилась по родным, по дому, по сестренке Людмилке и даже по своей раскладушке, которую тихо ненавидела, пока жила с родителями.

Катя с Людмилкой полночи проболтали обо всем, о чем только могут говорить сестры, которым давно не приходилось оставаться наедине. Родители шикали на них и пытались обратить внимание на позднее время, но Катя и Людмилка бросали им:

– Ну мы же так давно не виделись!..

И разговоры продолжались дальше.

Вскоре послышалось легкое похрапывание отца, после – посапывание матери, а потом и саму Катю сморил сон. Она заснула почти счастливая: дома ее по-прежнему любят, от Славочки она скоро избавится, начнется новая жизнь с Германом. Самостоятельная, а потому самая настоящая – взрослая.

Глава 7

Юля была уверена, что на пороге квартиры покажется именно Родион, который жив-здоров, но при виде его почему-то вся покрылась отвратительными мурашками, будто он в самом деле только что восстал из могилы. По спине пробежал холодок, о котором так часто пишут в романах. Неужели она все еще любит его после всего того, что узнала? Нет, любовь ушла. Она, Юля, правду сказала Андрею в кафе. Ее продирал мороз не от любви, не от страха – от омерзения. Родион и впрямь казался ей мертвецом, покрытым слизью разложения, которая почему-то видна только ей одной.

Оценивающе оглядев Андрея, Родион спросил Юлю:

– Замки, что ли, поменяла?

Юля не успела открыть рот, Андрей уже сказал:

– Да, я сменил замки.

– А ты, собственно, кто? – опять задал вопрос Родион.

– Я люблю ее, – ни минуты не раздумывая, ответил Андрей.

Юля сделала над собой усилие, чтобы не вскрикнуть. Она поняла: ей очень хочется, чтобы эти слова были правдивы. Конечно, лучше бы их услышать совсем в другой обстановке, но выбирать не приходилось. К тому же Андрей мог приврать, поскольку обстоятельства требовали от него решительных слов и действий. Он тут же начал действовать: по-свойски обнял Юлю за плечи. Она охотно прижалась к его боку.

– Так, значит, да? – проронил Родион тоном, который означал у него крайнюю степень раздражения.

– А ты, судя по всему, бывший муж? – решил перехватить инициативу Андрей.

– Вообще-то я с ней не разводился...

– Ага, ты просто помер. Так сказать, дал дуба.

В глазах Родиона вспыхнул такой огонь, что Юля поспешила спросить:

– Зачем ты пришел, Родион?

– Уж точно не с ним разговаривать! Быстро же ты утешилась, вдова моя любимая! Как говорится, не прошло и года! Все-таки правильная была традиция у древних: закапывать с откинувшим коньки мужем и жену! Чтобы она не...

Родион подавился матерщиной, потому что Андрей сделал резкий выпад и куда-то так ловко ударил его, что он с чудовищным, как показалось Юле, грохотом рухнул на раскиданные по коридору вещи. Родион силился подняться, но ноги скользили по целлофановым пакетам и разъезжавшимся под ногами стопкам книг. Юля смотрела на его попытки подняться и думала о том, что совершенно не знала своего мужа. Раньше он никогда не позволил бы себе выругаться, когда она рядом, а сейчас ругательство было адресовано именно ей.

В конце концов Родион поднялся и, с ненавистью глядя на Андрея, сказал:

– Если тебе хочется подраться, я вообще-то не против. Но лучше в другом месте и без нее. А сейчас ты не мог бы... – Родион выразительно покрутил в воздухе рукой, – покинуть это помещение?! Мне поговорить надо...

– Нет, я непременно останусь. Ты ведь вообще никто! Фантом! «Летучий голландец»! Привидение! Я не могу оставить любимую женщину наедине с паранормальным явлением! Тем более что...

– Подожди, Андрей, – прервала его Юля и обратилась к Родиону: – Я готова тебя выслушать, потому что очень хочется узнать, что случилось с Эдиком. Заметь, меня гораздо меньше интересует, по какому праву вы с ним менялись женами и почему ты платил врачам, чтобы они диагностировали у меня бесплодие. Я больше всего хочу знать, почему погиб Эдик, почему он похоронен под твоим именем и какое ты ко всему этому имеешь отношение!

– И какое тебе дело до этого, когда ты давно утешилась с другим?! – злобно выкрикнул Родион.

– Такое! Я имею на руках свидетельство о твоей смерти! Все считают меня вдовой, а ты и не думал помирать! Может быть, это ты убил Эдика?

– Я?! Как я мог убить собственного брата?! Да он был... моей второй половиной! Вам этого не понять...

– Так ты объясни! А то мне в голову всякие мысли лезут!

– Я не буду объясняться с тобой при... этом! – Родион кивнул на Андрея.

Юля тоже посмотрела на Андрея, рука которого опять покоилась на ее плече, и вдруг поняла, что готова вообще никогда больше не задаваться вопросами о смерти Эдика, поскольку его уже все равно не вернешь. А Родион – тот самый отрезанный ломоть.

– Тогда уходи! Я никогда не буду разговаривать с тобой... без него! – решительно сказала Юля и почувствовала, как дрогнула рука Андрея на ее плече.

– Ну-ну... – процедил Родион и, резко развернувшись, пошел к дверям.

Когда за ним захлопнулась дверь, Юля с Андреем так и остались стоять – бок о бок. Потом Андрей развернул к себе Юлю и, глядя ей в глаза, попросил:

– Дай слово, что ты действительно не станешь разговаривать с ним без меня.

– Я только что дала его.

– Ты сказала для него... сейчас... Это вовсе не означает, что именно так и будет. Он твой... черт... даже не знаю, как сказать... бывший – не бывший... в общем, ты любила этого человека, а он тебя. И при всей странности случившегося, похоже, он продолжает тебя любить. Возможно, обстоятельства сложились так, что у него не оставалось выбора, кроме как жить жизнью брата. Жить своей жизнью ему почему-то нельзя. Я боюсь, что он придет еще раз, когда меня не будет рядом, или встретится с тобой в любом другом месте, и ты не сможешь устоять... потому что любила... Или и сейчас еще любишь? Скажи правду... пожалуйста...

Юля, будто пропустив его слова мимо ушей, спросила:

– А ты, Андрей, несколько минут назад сказал Родиону правду?

– О чем?

– Ну... о том, что ты меня... – Она не смогла выговорить слово «любишь», повисла неловкая пауза. Чем длиннее она становилась, тем больше работала против Юли. Конечно же Андрей не мог вот так просто взять и полюбить ее. Они и виделись-то всего несколько раз.

– Не буду обманывать... Не могу еще точно определить степень моего чувства к тебе... Но ты понравилась мне сразу, еще тогда, когда пересекала пустырь перед недостроенным гадючником. Помню, еще подумал про себя: «Какая славная женщина!» Я рассчитывал, что ты подойдешь к какой-нибудь знакомой собачнице, и, возможно, на этой почве нам удастся познакомиться, но ты пошла прямо в здание. Мне это не понравилось. Тебе, такой милой и чистой, там нечего было делать. А если уж пошла, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. Признаться, я решил, что ты ищешь заблудившегося ребенка, и решил тебе помочь. Я знал, что это нехорошее место. И подоспел вовремя. Когда мы вышли из здания на воздух, ты была в состоянии такого шока, что нечего было и надеяться на то, что ты вообще обратила на меня какое-то внимание. Скорее всего, на другой день не узнала бы, даже если бы мы столкнулись нос к носу.

– Да, правда... все именно так и было. Я не могла вспомнить даже твоего имени, хотя точно знала, что ты мне называл его, – согласилась Юля.

– Ну вот... Поэтому я очень удивился, что ты захотела увидеться со мной. Явно меня поджидала возле дома. Потом, правда, сообразил, что ты могла ориентироваться по Джеку. Он – единственная овчарка из всех собак, которых выгуливают перед недостроем. А это такая порода, которую знают абсолютно все. Я прав?

– Прав, – опять вынуждена была согласиться Юля.

– Когда ты пригласила меня в кафе, я уже твердо знал, что с тобой случилось что-то очень нехорошее, что ты в панике и не знаешь, к кому обратиться за помощью. Впрочем, я сказал тебе об этом уже в кафе. То есть я был готов к тому, что ты поведаешь мне какую-то жуткую историю, но рассказ превзошел мои ожидания. Ты мне нравилась, но я чувствовал, что ты меня почти не видишь. То, что случилось, заслонило все. Ты так и не видела во мне романтический объект до тех пор, пока... Собственно, это я как-то пропустил... Даже наш поцелуй ничего еще не означал. И только сейчас, когда ты отправила вон не меня, а... Родиона, я понял, что в твоем сознании что-то все же как-то перещелкнуло...

– Смешное слово – перещелкнуло...

– Возможно. Но если ты, которую не могла не томить тайна братьев, выгнала одного из них... В общем, мы же не в бесконечном «мыле», где десять серий подряд герой может подступаться к героине со словами «Мне надо сказать тебе что-то очень важное», а она каждый раз откладывать разговор на потом... Скорее всего, ты что-то ко мне почувствовала...

Андрей все еще держал Юлю за плечи и все так же пытливо смотрел ей в глаза. Она с удивлением заметила:

– А ты, оказывается, много думал обо мне...

– Да... много...

– А я о тебе мало, но... В общем, во мне действительно... что-то перещелкнуло, когда я увидела тебя сидящим на ограде возле нашего офиса. Не могу понять, почему именно тогда... Может быть, следуя твоей логике, неожиданное «воскрешение» мужа заслонило от меня все остальное. Я тебя будто впервые увидела в тот вечер. И ты... ты тоже понравился мне, Андрей...

– И ты не будешь с ним встречаться без меня?

Юля обняла его за шею и, почти касаясь губами щеки, прошептала:

– Сейчас, кажется, мне нет до Родиона никакого дела... Но я не могу поручиться за завтрашний день...

– А что надо сделать, чтобы ты поручилась?.. – так же тихо отозвался он, опять осторожно прижав ее к себе.

– Ну... придумай что-нибудь...

Но Андрей не стал ничего придумывать. Он обратился к давно испытанным мужчинами средствам – поцелуям и объятиям. И очень скоро Юля забыла не только про «воскрешение» мужа. Она потеряла всякую ориентацию в пространстве и времени. Ей казалось, что никого другого, кроме Андрея, у нее и не было никогда. А про тайну братьев Кривицких она наверняка читала в каком-то дурацком детективе. У нее, Юли, все хорошо. Ее никогда больше не заморочат странные сны и думы. У нее есть Андрей, с теплыми губами и ласковыми руками. Он никогда не даст ее в обиду и ни за что ни на кого не променяет.

* * *

По трели будильника Юля резко подняла голову с подушки и ударилась лбом о лоб мужчины, который тоже собирался утихомирить надрывно звучащий предмет. Это был явно не Родион...

– Фу-ты... Юля... – сказал не Родион. – А я-то думаю, чего меня Джек не будит... Джек!!! Он же там с ума сходит! Я же его с вечера не выгуливал!

И Юле, мгновенно вспомнившей, что не Родион является Андреем, пришлось с нарастающим удивлением следить за тем, как он быстро одевается, приглаживает волосы пятерней, с сожалением проводит рукой по заросшему подбородку, целует ее в щеку и, бросив: «Увидимся!» – исчезает из квартиры. Только тогда, когда лязгнули оба поставленных им замка, Юля очнулась. Вот так номер! Вот так «ни на кого не променяет»! Так, кажется, вчера ей думалось? Наивная! Эти мужчины только и делают, что меняют своих женщин. Кто-то на других, тоже женщин, а некоторые – на собак. А какая, в сущности, разница?

Она взглянула на часы. Было еще рано. Электронный будильник разбудил ее в тот час, который она запрограммировала вчера, когда намеревалась встретиться с Андреем на пустыре. Она плюхнулась обратно на подушку. Можно поспать еще целый час, учитывая, что и плащ уже приведен в порядок.

Но сон не шел. Юля вспоминала вчерашний вечер и сравнивала Родиона с Андреем. Родион, конечно, эффектней. Он выше ростом и... аристократичнее... Но эта эффектная внешность теперь вызывала у нее одну неприязнь, отторжение. Правда, вчера Андрей сказал какие-то слова, которые задели ее... Какие же? А-а-а... вот... Он сказал что-то вроде «...обстоятельства сложились так, что у Родиона не было иного выбора, кроме как жить жизнью брата. Своей почему-то нельзя». Быть может, с Родиком случилось нечто такое, что непременно вызовет ее сочувствие, и она ему все простит? Что, и Таньку? И клиники, которые лечили ее от бесплодия? Нет! В этом все дело! Раз он так ловко провел ее, с не меньшей ловкостью мог обвести вокруг пальца и собственного брата, и вообще кого угодно. Она совсем не знала бывшего мужа. Да, именно бывшего. Настоящим он больше не станет, даже если Танька откажется от него, даже если Андрей... А что Андрей? О нем она тоже ничего не знает. То есть во-об-ще ни-че-го, кроме того, что разведен и имеет овчарку по кличке Джек!!! Она не знает, где он живет, чем занимается, кем работает. Не знает его номера телефона: ни служебного, ни домашнего, ни мобильного! Он мужчина-фантом, «Летучий голландец», привидение... А что, если он больше никогда не придет? Все, что нужно, он уже сделал: замки поставил, в зубы Родику дал, даже переспал с ней, Юлей. Зачем ему к ней возвращаться? Зачем ввязываться в эту историю? Он, правда, вчера просил ее не встречаться с Родионом без него, но чего не скажешь, чтобы женщина пустила в свою постель...

Но Андрей пришел на следующий же день и рассказал нечто, во что Юле было очень трудно поверить, хотя она готова была обвинить Родиона во всех смертных грехах. Во всех, кроме этого!