Текст книги "Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий"

Европейская часть России, по которой прокатилась война с фашистами, тоже топырится поруганными некрополями. В старинной Вязьме на костях сорока тысяч советских военнопленных, погибших в немецком концлагере, вольготно раскинулся мясокомбинат и строятся самодовольные коттеджи. Останки одного солдата городские власти перенесли в братскую могилу, а остальных затоптали, забыли и спят спокойно, и мальчиков кровавых не видят не то что наяву, даже во сне. Не дотягивают нравственностью нынешние губернаторы и мэры до Бориски Годунова, обманом севшего на царство. С кем же их сравнить? С приживалами отечества.

Старушка Европа недалеко от нас ушла. Великий Верди похоронил первую, обожаемую жену в Милане на кладбище, которое уже не существует. В этом смысле намного гуманнее буддисты и индуисты, сжигая трупы, пуская прах по ветру или по воде, оставляя себе лишь память. Но что нам, с нашими просторами, пример иноверцев! Собственных проблем выше крыши.

* * *

У городов, стоящих на порушенных крестах, на могилах, цинично лишённых родовых имён, плохая энергетика. Они гибнут в пожарах, подвергаются разрухе и дурным метаморфозам. В 90-е годы Москва превратилась в большой базар. Магазины опустели, а «челноки» оккупировали стадионы, включая безразмерные Лужники, павильоны ВДНХ, подвалы, подвальчики и подворотни. Все словно сошли с ума. Одна часть населения пыталась подороже продать, другая подешевле купить. Снедь была несъедобной, а одежда с браком, приобретённая на вес в Турции и Китае. И за всем стояли очереди. Такого шабаша я больше не помню.

Но так же тягостно лицезреть нынешнюю Москву, бьющую по глазам пренебрежением к историческому прошлому, засиженную, как жирными мухами, скульптурами неутомимого Церетели, совсем уже не Москву, а другой город для других людей, создающих себе причудливое пространство: дома-трубы, дома-карандаши, дома-стекляшки, кубы, эллипсы и иные гигантские геометрические фигуры, возле которых чувствуешь себя униженным и оскорблённым. Не лучше и ульи безликих, однообразных типовых построек, населённых монотонно жужжащими роботами. Живая столица превратилась в чёрствый город-офис, в котором за ненадобностью исчезают книжные магазины и библиотеки. Пешеходные улицы и зелёные квадраты вновь зачатых сквериков, похожих на бильярдные столы, ничего не меняют по существу и выглядят как дань моде. Красиво, удобно, спасибо. Но это не Москва, Москву убили.

Гигантизм столицы удручает. Она пухнет, жиреет и ухорашивается. Хвастать тут нечем – это типично имперское явление. Как ни называй – Русь ли, Великая, Белая и Малая России, СССР, Российская Федерация – мы всегда были империей. Огромная, прирастающая метастазами Москва – государство в государстве, с которого провинция, отличающаяся кардинально, стремится брать пример, но выдаёт лишь искажение пропорций. Это разные планеты, их суть нельзя экстраполировать. На самом же деле провинция и есть Россия, она лучше, чище, возможно потому, что беднее, менее развращена и хуже информирована.

Я всегда плохо чувствовала себя в Москве и только в изумрудной Хосте обрела равновесие. Квартира просторная – три комнаты и большая лоджия, где я уже много лет встречаю весну и провожаю осень. Стёкла – от пола до потолка – мягко скользят в алюминиевых пазах, и моя кровать повисает над внутренним двором, заросшим буйной флорой Кавказа.

Запахи юга дарят блаженство. Мясистые лепестки магнолий источают сладкие волны забвения, тонко струится аромат обильно цветущего два раза в год белого бересклета, зонтик тёмно-зелёной мушмулы даёт любительницам дворовых посиделок защиту от летнего дождя и солнца, дикая алыча роняет рано созревшие, никому не нужные плоды. Понизу теснят друг друга кусты вечнозелёных растений, на которые местные жители не обращают внимания, только курортники иногда виновато сорвут веточку розмарина или лавра для зимнего супа в далёкой стороне.

Господи, как замечательно Твоё творенье! Свободно разгуливающий по лоджии тёплый воздух нежно ощупывает лицо, возбуждая желания. Пыль, прибитая каплями короткого дождя, пахнет сладко и томно. В полнолуние восходит крепенький, яркий, как ручной фонарик, кругляшок луны, быстро забираясь по веткам высоко в чернеющее небо. Веерные пальмы, повинуясь даже самому лёгкому движению воздуха, перебирают длинными пальцами листьев, словно виртуозный пианист бегло порхает над клавишами. Мне чудятся отдельные звуки и даже мелодии, и я вспоминаю мир, который уже не существует.

Готова побожиться – он был лучше.

* * *

Не могу утверждать, что было больше совести, но порядка и уверенности в завтрашнем дне – однозначно. К тому же понимание общего для всех отечества, тоже существовало, и не как пустой звук. Патриот не обязательно должен каждый день грудью бросаться на дзот, чтобы спасти родину и товарищей, важно чувствовать, что они есть.

До безобразия не хватает свежей идеи. Плохой или хорошей – другой вопрос. В своё время даже лучшие умы поддались наивным соблазнам коммунизма – сектантской веры, не выдержавшей проверки делом. Сегодня некоторые молодые люди, отнюдь не отщепенцы, метнулись в ряды радикальных исламистов, их порывы и устремления ломают привычные рамки. Растущему обществу нужны новые стимулы. Одним словом – идеология.

Когда-то привлекательно выглядело убеждение в главенстве капитализма. В девяностые мы вляпались в капитализм с восторженным визгом неофитов. Став обыденностью, он обнажил язвы. Сделалась очевидна порочность системы, в которой прибыль используется в ущерб общественным интересам. Сегодня мировая экономика переживает глубочайший кризис. Постоянный рост производительности, увеличение внутреннего валового продукта и прочее ведут к всеобщему перепроизводству, и тогда писец всем. Если не будет выстроена новая экономическая модель, сберегающая биологическую основу жизни, довольно скоро, по историческим меркам, наступит катастрофа. Властной элите это понятно, она-то по опыту знает, что жизнь конечна, но на её век и век родственников доходов хватит, а потом – хоть трава не расти. Их стараниями она расти и не будет.

К счастью, элита, это ещё не весь народ. Начался поиск альтернатив. Так происходит смена общественных формаций. Она сегодня ближе, чем кажется, хотя старые силы ещё крепки. Однако ручьи всегда собираются в реки, а реки текут в моря. Век расшатался, но ещё не родился принц датский, чтобы добить его шпагой.

С сожалением надо признать, что современная жизнь утратила нравственные основы. Недавно от безделья смотрела передачу о ЧВС – такую аббревиатуру присвоила пресса косноязыкому экс-премьеру Виктору Степановичу Черномырдину, который войдёт в русскую историю знаменитым афоризмом: «Хотели, как лучше, а вышло, как всегда». Дикторы очень трогательно величали его «одним из создателей Новой России». Новая Россия – это когда жулики, спекулянты и мошенники стали предпринимателями, а казнокрады – олигархами, то, что вчера презрительно считалось спекуляцией, объявлено уважаемой деятельностью с коротким, бьющим прямо в лоб чужим названием – бизнес. А ведь не олухи же сидят на телевидении! Значит олухи.

Что народы забывают уроки истории и не учатся на ошибках, стало избитым местом. От повторения ошибок нет вакцины. Наступают на старые грабли, ссылаясь на забывчивость, хотя по жизни плохая память доставляет меньше хлопот, чем хорошая. В человеке нет механизма, который тормозит использование отрицательного опыта, поэтому исторические заблуждения и просчёты ходят по кругу. Не одна Россия претерпевает жестокую и скорую метаморфозу. Ещё Ницше предвещал не только приход тоталитаризма и воцарение «грядущего хама», но и распад европейской духовности: семьи, морали, любви к ближнему, сострадания, равенства перед Богом. И вот глобальная переориентация ценностей свершилась. В широком понимании их нет, взамен – хрустящие купюры, их так же любят, как и презирают, нарекая баблом. Блевать хочется.

Деньги всегда были нужны, а раньше даже уважаемы. Мне почему-то особенно жаль большого медного пятака, на котором много лет держалось московское метро. С нелёгкой руки американцев человечество помешалось на потреблении и удовольствии, которое обеспечивают деньги. Большинство советских граждан не понимало, что это такое – много денег, и, когда деньги вдруг вынырнули из тумана и представилась возможность их пощупать, понюхать, взвесить в руке, деньги стали идолом. Какие инженеры человеческих душ, какие книги и идеи, равенство и братство, тем более сострадание?! Банкноты, «зелень», став главным мерилом всего и вся, смели мораль, как шелуху от подсолнечника после деревенских посиделок. Деньги съели всё видимое пространство, перестали быть средством исключительно товарообмена и зажили самостоятельной жизнью, образовав многочисленные финансовые институции. Теперь, чтобы иметь возможность наслаждаться жизнью, нужно предугадывать, как деньги себя поведут.

Да, люди стали жить комфортнее, разнообразнее, дольше, мыться по утрам в душе и утирать афедрон нежной трехслойной «Зевой», но в том заслуга технического прогресса, а не более рационального общественного устройства. Бидё и ракеты – завоевание не капитализма или демократии, а результат поступательного исторического движения и развития техники с неуспевающей за нею гуманитарной составляющей. Растёт собака, и хвост у неё делается длиннее безо всяких на то её усилий, надо только следить, чтобы не оторвали. У понятия «технический прогресс» нет исключительно положительного смысла, прогресс не всегда приносит пользу, а часто и прямой урон. Сопротивляйся или нет – чем дальше, тем быстрее он наращивает обороты, вызывая мутации, поглощая суть. Малевич писал: железо уничтожает дух.

В общем, как в том анекдоте: жить стало хорошо, но противно.

С некоторых пор прогресс очень ловко и незаметно вывернулся наизнанку, ему честнее бы называться регрессом, как мировому порядку правильнее считаться мировым беспорядком. Апокалипсис не выдумка досужих теософов, не библейская страшилка, он приближается семимильными шагами, которые слышны невооружённым ухом. В отечественной истории такого дружного пессимизма в головах мыслящих людей ещё не наблюдалось. Мамардашвили считал, что у нашей молодёжи почти нулевые шансы сохранить душу.

Все наивно ждали какого-то непоротого поколения, представляя его похожим на себя, но свободным от ужастиков советского прошлого. И вот оно явилось. С проводками в ушах, безостановочно перебирающее скорым пальчиком экраны смартфонов. Непричёсанное, с другим менталитетом, слухом и зрением, с новым осязанием. Уважающее только сильных и богатых. Ему не нужна эта дешёвка – наши неустойчивые духовные ценности, лирические стихи и бабушкины вазочки. В массе своей они кажутся прекрасными монстрами, равнодушными к будущему. Молодые смотрят в него прагматично – как в настоящее.

Мне они не нравятся. Особенно отвращает, что все опять думают одинаково, а большинство никогда не может быть правым, право меньшинство. Но при чём тут я? Я принадлежу прошлому. Им жить, а значит и определять, что верно, а что нет. Возможно, это правильно. Не знаю, не понимаю, но вырастили их мы. Ну, немножко подсобило убежавшее вперёд время. Чем оно быстрее движется, тем дальше человек уходит от изначальной своей сути.

Почти век мы жили при советском социализме, который есть не что иное, как уродливое воплощение христианства. Теперь застят ум лимузины, лангусты, длинноногие дивы, цена барреля нефти. Всего хочется отведать, помять в руках, вонзиться до края, чтоб звёзды из глаз. Вот оно удовольствие не только тела, но и души тоже. Душа – она ведь не камень, пусть бы и драгоценный, а сгусток живого, и там всякого понамешано. Удивительно: как Золотая Рыбка, способная творить чудеса, вдруг попалась в простые рыбацкие сети? Тот, Кому под силу изобразить сколь угодно прекрасное, создал подверженное дурным метаморфозам несовершенство. Выходит, Бог тоже не семи пядей во лбу.

Кризис нравственности даже не обсуждается. Где милость к падшим, искренняя радость чужому успеху, честность, благородство, честь и достоинство, нежность к женщине? Диктат нормы, стремление быть удобным и понятным обществу стирают индивидуальность и в итоге ведут к вырождению. Нынешняя цивилизация, поправ справедливость и слабость, усердно хоронит себя сама. Способность к самоуничтожению, изначально заложенная во всё живое как механизм эволюционного обновления, перешла в дурную одержимость. И не надо ждать спасения от цифровых технологий, которым скоро будет доступно всё. Человек превратится в тонконогого головастика с киберпамятью, ушами-локаторами и слабыми зубами. На это потребуется много лет, но реальное время ускоряется в геометрической прогрессии, и мир может обрушиться раньше, чем роботы научаться гонять на Марс за песочком для детских куличиков.

Допустим, лихому человечеству удастся вильнуть задом в очередной раз, как это уже случалось на исторической памяти, и катастрофа отвлечётся на перекур. Впрочем, в любом случае, меня она не застанет, мне предстоит без пользы, без надежды самой убивать день за днём, пока не остановятся часы. Выбора нет – дверь открывается только в одну сторону.

Сдаётся, небытие милосерднее.

* * *

Как ни обманывай себя, ни развлекай, годы бегут резво, обрастая болячками. Бастионы сопротивления сдаются один за другим. Тоска цепко взяла меня за грудки и для порядку даже немного потрусила. Не знаю, чего она хотела, но в голове прояснилась.

Человек в здравом рассудке, как бы ни было ему тошно, всегда стремится жить. Глумиться над этим не надо – он так замыслен. Даже Христос, зная наверняка, что завтра будет в раю, сегодня молил Отца пронести чашу мимо. Чего желать мне, рядовой грешнице? Чтобы продлилась пустая жизнь? Глупо. А может, и не очень. Сколько ни живи, всё мало. Клянут эту жизнь, а расстаться с нею не хотят. Как с женщиной, которая раздражает, но и без неё невозможно.

Известный телеведущий Познер, спрашивает своих собеседников якобы от имени Марселя Пруста: что вы скажете, представ перед Богом? Когда известных людей пытают публично, ответы корректные, почти всегда ожиданные. Все одинаково счастливы и несчастны и, если мифы нас не обманывают, перед Высшим Судом окажемся без камуфляжа из открытий, премий и докторских дипломов, а что ляжет на чаши весов – неведомо. Жить с тем, что именно тебе досталось по случаю, для разнообразия, для равновесия в природе или по распорядку Создателя – таков путь человека, который пытается и не может познать сам себя. Откройся с самого начала, какая жизнь мне предстоит, согласилась бы или нет? Без вопросов. Это странное существование и есть мой выбор, возможно, не самый лучший, но мой. И если бы представился случай свидеться с Богом – брякнулась бы, обдирая колени, и взмолилась, прося не вечной молодости, не красоты, не таланта, а только одну обычную жизнь сызнова: «Господи, дай ещё разок…». Парадокс. И ведь уверена – занесёт в ту же колею.

Главное – не предавать, не лгать, не испытывать ненависти и зависти, тогда есть Бог или нет – умирать не страшно. Даже атеистам хочется, чтобы тот свет существовал, но это было бы слишком хорошо, а слишком хорошо никогда не бывает. Наивно ждать продления земного срока, тем более при отечественной медицине, способной на уникальную трансплантацию и одновременно на убийство по халатности. Когда жизнь кажется бездарной или доставляет невыносимые страдания, естественно желание приблизить конец по собственной воле, но приблизить легко и цивилизованно, а эвтаназия в нашем псевдо гуманном государстве, присвоившим себе роль Всевышнего, запрещена. В отказе умертвить неизлечимо больного с помощью химического препарата ясно проступает абсурдная суть всякой власти. На протяжении жизни человек, никого не спрашивая, сознательно или бессознательно подвергает себя разным опасностям, распоряжается личной судьбой. И всем – до лампочки. Но тогда логично, что он единственный хозяин и конца этого пути.

Правильная мысль, а оставила привкус кощунства. Всегда полезно помнить, что ты мог бы и не родиться.

Юридически эвтаназия не является разновидностью самоубийства, но Бог не юрист и у него свои законы, по которым самоубийство есть один из страшнейших грехов. Господь подарил нам входной билет в театр по имени жизнь, и уйти, не дождавшись конца спектакля, значит проявить неуважение к режиссёру. Дети должны быть послушными. За непослушание Адам был изгнан из рая. Всё очень просто.

* * *

Сложившаяся ситуация подталкивает к поиску ответа на вопрос: в чём смысл дальнейшей жизни? Я же не червяк. Смертельно хочется сохранить остатки достоинства, а это очень трудно. На достоинство имеет право человек, способный хотя бы самостоятельно сходить в сортир. Есть оперетка «Табачный капитан», там один комический персонаж, любитель экзотических птиц, каждое утро спрашивает слугу: «У попугая желудок был?». Так вот, у меня часто нет желудка. Катастрофа.

– Ужинать!

Нина, домработница и сиделка в одном лице, вторгается в мои мысли сырниками с изюмом. Я заказывала обезжиренный творог, политый нулевым кефиром, как велит врач, пугая меня сильно повышенным холестерином, источником инфарктов и инсультов, хотя последние исследования установили: для пожилых холестерин не опасен. Холестериновые бляшки организм образует для того, чтобы старые сосуды не слипались, и кровь между ними проходит вполне успешно. Восточной медицине это известно давно, но нас лечат отечественные аллопаты. Я своему эскулапу ещё приплачиваю, и он искренне заботится, чтобы я дольше прожила, поэтому выискивает отсутствующие признаки опасных болезней. Терапевт он сносный, а психолог плохой: в моём возрасте пугать грядущей смертью бессмысленно, да и Нину, крепкую молодую гагаузку, которая, как пушинку, Пересаживает меня из кровати в кресло, не переупрямишь, она привыкла делать, что ей по нраву. Знает – мне нельзя жареного, жирного, мучного, острого, кофе по-турецки вызывает тахикардию, а от галушек с картошкой и луком, плавающих в разогретом свином шпике, я умру, не успев переварить, но не сдаётся, жарит-парит, потом с удовольствием ест сама – не пропадать же добру. Да ещё спрашивает с хитрецой:

– Фигуру бережёте? Кто вас видит? Вы же лежаче-сидячая.

Она смотрит телевизор, где для обнищавшего народа по всем каналам показывают, как готовить кулинарные изыски, и одновременно – как похудеть. Звука телевизора я не выношу, хотя он стоит в другой комнате. Дала Нине денег, чтобы купила себе наушники. Надулась. Мне уже 25 лет верно служит большой и тяжёлый Sharp японской, а не китайской сборки. Нина, любительница нового, говорит:

– Отчего бы вам не купить плазму? Смотрите допотопный ящик.

– У кого-то и такого нет. Никогда не гляди вверх, гляди вниз, и будешь спать спокойно.

Нина поджимает губы и уходит на кухню. Не поняла? Ещё у неё гнусная привычка время от времени спрашивать: «Я вам не нравлюсь? Вы, наверное, скоро меня уволите». Промолчать нельзя – стоит, сложив руки на животе, и ждёт. Если я задерживаюсь с ответом, говорит обидчиво:

– Конечно, я не такая умная и не знаю, что вы там думаете, но хорошо понимаю, что чувствуете. Поэтому меня не проведёшь.

Нина много себе позволяет, и в то же время знает, что я могу дать ей пенделя в любую минуту, поэтому уважает границы своеволия. Она скрывает, но я вижу, что при всём небрежении «к барству» её восхищают моё образование, способность разъяснять непонятное, удивляет любовь к книгам, которые я читаю. Шевеля губами, силится запомнить хотя бы названия. Она практична и берёт от жизни всё, что нужно и не нужно, а вдруг пригодится.

Сырники оказались очень вкусными и лёгкими. Запиваю их чаем с вишнёвым вареньем, вишня старикам полезна, в ней много аскорбиновой кислоты, разжижающей кровь. Ужином я довольна.

До сна ещё пара-тройка часов, и меня терзают обрывки дневных впечатлений. Чтобы выкинуть их из головы, нажимаю кнопку телевизора. Нравится смотреть картинки, выключив звук, смешно и ненавязчиво. Показывают толпу – то ли протестную, то ни праздничную, и я ощущаю себя мошкой с самомнением. Нас мириады, мы рождаемся и гибнем, не оставляя следа, хотя думаем наоборот. В чём смысл существовании живого на планете Земля – зачем? кем? начало и конец? Иногда думаю, что отсутствие ответа на основополагающий вопрос и есть причина того, что человечество всё глубже заходит в тупик. Самой совершенной электронной программе будущего не решить эту задачу.

Про смысл других жизней пусть думают другие, возможно, у них всё сходится, всё в порядке, а мне разобраться бы с собственной, но на это надежда слабая – всё перемешано, запутано, зависимо. Как разъять, разложить по полочкам, узреть, если не частный, то хотя бы общий замысел? Страшно покидать непонятый мир.

Бесконечно прокручиваю одни и те же темы, убеждаясь, что разгадка спрятана в прошлом. Картинки безостановочно мелькают, раскрашивая мысли. Верчусь с боку на бок, хотя это стоит усилий. Раздражают жесткие, стоящие колом от крахмала простыни, которыми Нина застилает постель, тогда как мне нравится бельё ласковое, хорошо понимающее человеческое тело.

Бессонница потирает руки. Надо отвлечься от плохого, сосредоточиться и срочно отыскать временный смысл существования. Словосочетание забавляет: временный смысл – иначе говоря, часть от целого – наверняка есть, а вот непреходящий, или целое, неведом. Я улыбаюсь от бессилия и засыпаю.

* * *

Утром, которое считается мудренее вечера, ситуация не упростилась. Взбитые сливки облаков то тут, то там разрываются, и в синие небесные окна устремляется солнце. Нина держит зеркало, я причёсываюсь. Голыми плечами чувствую, как осыпаются мои лёгкие волосы, словно желтые листья с уходящих в сон осенних деревьев.

Старость – это другая жизнь. Совсем другая. И не только потому, что движения скованы и с болью приходится мириться, а не лечить её, как в молодости. В конце концов, не так уж много осталось, можно и потерпеть, но как раз это и значит, что изменилась ментальность.

У Пушкина кузина говорит мамаше Лариной:

 
Мне тяжела теперь и радость,
Не только грусть… душа моя,
Уж никуда не годна я…
Под старость жизнь такая гадость…
 

И откуда знал о старости в тридцать-то лет?

А ведь и правда: гадость жизни лезет изо всех щелей, как прежде везде сияла красота. Это так безжалостно – дать только одну жизнь, которую не с чем сравнить! Неминуемость смерти, уже осознанная, отравляет существование. Никакого удовольствия. Сплошные недостатки и только единственное утешение – воспоминания. Преимущества опыта мнимые – он полезен, когда надо принимать решения, а старость теряет даже эту потребность. Самое неприятное в старости – осознание предела жизни, его близости. Конец назначен, но точная дата не известна. Как будто объявили: у вас онкология четвёртой степени, неоперабельна, неизлечима. Ждите. Ждём-с.

Когда я сегодня называю вслух дату своего рождения, хочется не просто смеяться, хочется ржать, потому что внутри я давно ощущаю себя сорокалетней. И вдруг в зеркале отражается эдакая харя! Глаза имеют мерзкое свойство скукоживаться до изюминки, верхнюю губу бороздят вертикальные морщинки, и эти ужасные собачьи брылы! Никакие, самые дорогие кремы не помогают. Правда волос пока хватает, и лежат они хорошо. Современные причёски, вернее их отсутствие, когда длинные пряди висят неряшливыми соплями, уродуют лицо и убивают индивидуальность. Такое может позволить себе лишь известная актриса, потому что знает, что под софитами станет прекрасной.

С интересом рассматриваю свои руки: суставы припухли, нарушая строгую линию пальцев, а кожа, потеряв влагу, стала похожа на мятый шелк с залежалыми коричневыми пятнышками. Хочется послюнить палец и стереть их, но не получается, пятнышки даны навечно и в народе зовутся «смертяшки». Такие появились у моего отца, после чего он прожил ещё пятьдесят лет, но он выдающаяся личность, а я простая смертная, мне такие цифры недоступны.

Моё тело долго выглядело хорошо, вызывая зависть у приятельниц. До восьмидесяти – ни единой складочки на шее! Чистая физиология. Недавно гинеколог, просматривая анализы, заметила: «У вас повышенный гормональный фон». Не возражаю. «Вам хорошо бы замуж». Спасибо, перебьюсь. Теперь уже и тело потеряло упругость и не источает флюидов, привлекающих мужчин. Обвисшую на предплечьях и животе шкурку, комковатость на бёдрах я так же люто ненавижу, как раньше нежно любила эти прелестные места. Был дефект, был – сытые чёрные волоски на голенях. И хотя росли они не густо, я стыдилась их и втихомолку сбривала. Успокоилась, лишь прочитав «Четвёртый позвонок», откуда узнала, что американки занимаются этим регулярно и в обязательном порядке.

Трудно смириться, что не вернуть изящных рук с гладкими ногтями, бархатистой, зовущей потрогать кожи, летящей походки. Прошла жизнь, прошла безвозвратно. Тела, с его божественным даром испытывать восторг от соприкосновения с другим телом, искренне жаль. Мозги ещё шевелятся, не стареет нетленная душа, а бренному телу заказано. Нехорошо. Несправедливо. Слова, музыка звучат в голове, а тело уже утратило гармонию. Форма более уязвима и погибает раньше содержания.

Мне нравится теория академика Скулачёва. Он утверждает, что на самом деле старение природой не предусмотрено и является продуктом эволюции, заинтересованной в естественном отборе: нужно освободить место для идущих вослед. Об этом писал ещё в XIX веке оплёванный большевиками Вейсман. Старость – не закономерное явление, а болезнь. Человек вынужденно пьёт отраву, которую сам же и вырабатывает. Процесс окисления клеток организма ядовитыми формами кислорода запрограммирован, но, спросите любого программиста, программу можно сломать. Тогда, по мнению американского геронтолога Алекса Комфорта, прославившегося фразой: «Никогда не поверю, что лошадь и телега стареют одинаково», жизнь продлится до 700 лет – прямо, как у ветхозаветной Сарры, а главное, всё это время человек будет молодым. На лице пожилого Скулачёва подозрительно отсутствуют морщины, возможно, разрабатывая «таблетки от старости», он ставит опыты на себе, но пока лекарство, кстати, по его словам, баснословно дешёвое, станет доступно пациентам, пройдёт много лет. А я живу сейчас.

Хорошо, что Дон не дождался, пока я состарюсь, Кирюша тоже неплохо устроился, ушёл, чтобы не видеть моих предательских морщин, не заниматься женскими болячками, не бодрствовать по ночам у моего изголовья. Однако место в раю полагается ему по всем параметрам. Там тепло и не душно, как бывает в Хосте в середине лета, когда, по местному выражению, «упадёт» жара и город превращается в парную баню. Там всегда царит прохлада, скользящая, как шёлковая рубашка. Впрочем, тела у обитателей рая нет, только душа, а ей внешние условия безразличны, главное – общение. Интересно, с кем коротает вечность Кирилл, живёт «душа в душу»? Ревность во мне от природы: доберусь – голову откушу. Впрочем, в рай меня могут и не пустить.

А жаль. Там нет подлости, ревности, стяжательства, скуки и жгучей боли одиночества. Там собрались замечательные люди, с которыми интересно. Такая компания меня бы устроила, надеюсь, и я пришлась бы ко двору, всё-таки кое-что соображаю. Но это всё мирские представления, далёкие от нереальности. Ад, рай, чистилище, гиена огненная, раскалённые сковородки, котлы с кипящим маслом, все эти страшилки Возрождения – плоды художественной мысли. Тело не может испытывать муки, оно истлело в могиле или обращено в прах печью крематория. Если что и может «жить» дальше – это душа. Её не поджаришь, но страдать бедняжка умеет! Ещё как!

Настрадаться я всегда успею. Пока есть возможность надо приспособиться к старости, найти какое-нибудь увлекательное, посильное дело, чтобы занять освободившееся, никем невостребованное время. «Вот уж проблема!» – воскликнет здоровое большинство, которому времени позарез не хватает.

Враньё всё это. Хватает. Хватает и ещё много тратится впустую, вот о чём стоит печалиться. Узнаёшь, как надо ценить время, когда поезд ушёл, и сколько ни оглядывайся в прошлое, исправить ошибки нельзя. Вот бы сразу родиться с пониманием и опытом! Если энергию молодости снабдить пониманием зрелости, стала бы жизнь более наполненной? Не очевидно. Скорее, безмерно скучной.

* * *

Однако, что бы ни думало большинство, а меньшинству тоже надо как-то обустраивать объедки бытия.

Физическое ощущение времени наступило, когда я стала регулярно возвращаться мыслями назад. Как много потрясающего спрятано в ушедшем! Но с обозначением прошлого, будущее приобретает хрупкость. С осторожностью смотришь вперёд: не подведёт ли завтра? Каждый человек ежедневно проходит между прошлым и будущим, между Сциллой и Харибдой, и никто не знает, которая из них злее.

Время обладает странной, ничем не оправданной подвижностью, я бы сказала – увёртливостью. В житейской суете на свойства времени обращаешь мало внимания, так, чертыхнёшься между делом, что опаздываешь, или наоборот, не можешь дождаться. Когда настроение творческое и что-нибудь хорошее приходит в голову, времени не замечаешь, оно тут, вровень с тобой, а случится несчастье – время упрётся, как бык, тянешь его, тянешь, а оно ни с места. Впрочем, чувство времени – качество сугубо личное, у всех разное.

В молодости время ассоциировалось у меня с негативом: вовремя явиться на работу, к сроку закончить редактирование, переделать домашние дела, почитать книжку ребёнку, наконец, отдохнуть хорошенько. Только устроишься на курорте, расслабишься, почувствуешь удовольствие, а уже надо возвращаться, и так обидно – почему приятное время пролетает быстрее плохого? Любовь тоже требует времени, к тому же ничем не обременённого, кроме как самой любовью.

О времени, как о явлении, управляющем жизнью, начинаешь думать, когда его одновременно становится и мало, и в избытке. Это значит, что среднестатистический человек – не шибко творческий, без какого-нибудь дурацкого хобби и толпы нуждающихся в помощи родственников, ещё вполне здоровый хотя бы на голову, дожил до обозначенного в трудовом кодексе возраста и вышел на пенсию по старости или за выслугой лет, или его просто «ушли», что бывает чаще, когда власть помолодела и, поступаясь не всегда полезным опытом, хочет видеть вокруг себя молодых, энергичных, способных обеспечить более высокую производительность ума. И новые садятся гости // За уготованный им пир. Нормально.

И вот, старый человек, узрев, сколько образовалось свободного времени, сучит рукава, чтобы схватить его, если не за горло, то за шиворот, подчинить и направить вперёд по своему желанию. Дудки. Если время придумали люди, это не значит, что с ним можно обращаться по-свойски. Пройдёт совсем небольшой срок, и время понесётся на перекладных, не обращая внимания на беспомощного седока. Хорошо, если до конечной остановки успеешь осознать, что жизнь так же прекрасна, как коротка.