Текст книги "Год лягушки"

Она снова завертела головой по сторонам, не делая, впрочем, ни малейшей попытки даже привстать со стула. Медленно, но неуклонно я начала закипать. Сказать ей, что ли, зачем я здесь, чтобы отвязалась? Заодно настроение ей испортить немного. Она же снобка, всегда хвасталась какими-то невероятными – разумеется, вымышленными – знакомствами со знаменитостями.

– Ты сейчас умрешь, ей-богу – что я тебе расскажу! – чирикала Самострелова.

Нет, дорогая, это ты умрешь, как только я найду подходящий способ! Причем наяву, а не в одном из моих романов!

Самострелова, не подозревавшая, что часы отсчитывают последние минуты ее короткой и бессмысленно прожитой жизни, продолжала:

– Я теперь… Ой, нет, самого главного я тебе сейчас не могу рассказать, потому что ты еще растреплешь кому-нибудь, кому не надо, Шурик мне тогда голову оторвет. Нет, ну, конечно, ты все равно все узнаешь, но только на следующей неделе, не раньше, так что живи пока! – Самострелова захихикала. – Меня тут где-то должна ждать редакторша журнала… журнала… Фиг с ним, забыла дурацкое название, ну, короче, она хочет взять у меня интервью, прикинь! А почему она хочет взять у меня интервью, я тебе сейчас сказать не могу, а сама ты в жизни не догадаешься! Ты даже представить себе не можешь!

Не веря собственной догадке, я медленно, как во сне, ответила:

– Могу… Ты – певица D-версия.

Самострелова подскочила на месте и взвизгнула:

– Откуда ты знаешь?

Я ткнула пальцем в лежащий на столе диктофон и обреченно сказала:

– Это я беру у тебя интервью.

Самострелова полезла в розовую сумочку, отделанную перышками и стеклышками, покопалась там, достала золотой пенальчик, с виду похожий на футляр для сигары, только чуть потолще, и поспешно вытащила оттуда тоненькие очки, напоминающие какое-то крупное тропическое насекомое с прозрачными крылышками и длинными усиками. Усадив насекомое на нос, она уставилась мне в лицо, словно в газетный лист, напечатанный мелким шрифтом.

– Ты что, главный редактор журнала? – почитав меня с минуту, наконец спросила она.

Вообще-то, что бы вы там обо мне не думали, я обычно стараюсь не врать. И совсем не оттого, что я такой херувим с белоснежными крыльями. Просто, во-первых, не очень умею. Когда я пытаюсь соврать, то лицо мое выражает неподдельную чистоту помыслов, почти святость, и чрезмерность эта выдает меня с головой. Во-вторых, мешает проклятая рассеянность. Всегда забываю, что врала, кому врала и, главное, зачем врала, и мгновенно запутываюсь в деталях и мелочах, отчего всякое мое вранье с невероятной скоростью выплывает наружу. Но не соврать сейчас – значило не воспользоваться шансом наступить на хвост Самостреловой. Хотя бы слегка.

– Нет, не главный. Первый заместитель, – скромно, но с достоинством ответила я. Ну, в общем, это не была ложь в чистом виде. Я ведь в данном конкретном случае замещала Гангрену, верно? Значит в данный конкретный момент я была ее заместителем. Даже, я бы сказала, полномочным представителем.

Настоящую ложь я произнесла после небольшой, но многозначительной паузы:

– Главный редактор ездит только на действительно важные встречи.

Самострелову перекосило – не сильно, но заметно. Однако она быстро покрутила какую-то невидимую глазу ручку, и изображение наладилось.

Бабушка, а зачем тебе такие стальные нервы? Чтобы работать в шоу-бизнесе, дитя мое!

– Могла бы с таким же успехом и уборщицу послать, раз эта встреча такая неважная! Кстати, по тебе не скажешь, что ты такой уж ценный сотрудник – что, маловато платят в вашем «Вестнике оленевода»?

– Достаточно, – холодно ответила я. И, прежде чем успела сообразить, что порю, сообщила: – Просто я недавно купила прижизненное собрание сочинений Пушкина в ста томах. А теперь коплю деньги на Евангелие, изданное в 202 веке до нашей эры.

И, внутренне хохоча, уставилась на Самострелову немигающим взглядом.

– Зачем тебе такое старье? – надменно спросила Самострелова. – Ты что, умеешь читать по-древнееврейски?

Я закашлялась и с трудом произнесла:

– Нет, но мой э-э… молодой человек умеет. Хочу сделать ему подарок… На Новый Год.

– Понятно, – с нескрываемым презрением процедила Самострелова. – Я бы на твоем месте больше бы думала не о книгах, а о своем внешнем виде. Дубленку твою что, тоже в 202 веке до нашей эры сделали? А беретку еще Ахматова носила?

Я открыла рот, чтобы в ответ усомниться в Самокатовских умственных способностях и отдать должное ее женским чарам, и тут же закрыла его. Я не могу с ней препираться. Перегну палку, а она возьмет и отчалит в дальнюю даль. Пусть болтает, что ей нравится. Лучше еще раз – но только один! – наслушаться гадостей от Самостреловой, чем потом несколько месяцев получать нагоняи от Гангрены.

К счастью, Самокатовой надоело вытирать ноги об мою одежду:

– Хотя, конечно, у каждого свои тараканы. Если твоему молодому человеку нравится… Уж не знаю… Лучше бы вы живопись собирали что ли. И красиво, и пыли меньше… А вообще, у меня дел по горло и о всякой ерунде болтать мне некогда. Давай, сыпь свои вопросы, только побыстрее…

Она снова полезла в сумочку. Стразы пускали радужные зайчики, перышки трепетали… Самострелова выложила на стол пудреницу, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении телефоном, и еще кучу всякого разного барахла. По моему ощущению, каждый предмет из ее сумочки выдавал себя не за то, чем являлся на самом деле. И если мои предчувствия меня не обманывали, вещи целиком и полностью отражали сущность своей хозяйки.

Наконец, она достала крохотный диск на 210 мегабайт и толкнула его по столу в мою сторону, а перед собой положила замусоленный листочек бумаги, сложенный вчетверо. Развернула – передо мной мелькнула какая-то, весьма подробная схема, написанная мелким, словно мушиный помет, почерком.

– Что это? – спросила я, протягивая руку за диском.

– Материалы к интервью. Фотографии, песни, клипы… Я точно не знаю, его Леха, помощник Ника, записывал.

«А Ник, это кто?» – чуть не спросила я, но вовремя сообразила. Конечно, Николай Фурманов, композитор и продюсер, легенда отечественного шоу-бизнеса. Про него говорят, что он способен сделать звезду хоть из драной кошки, хоть из текущего крана. Воодушевленная собственной проницательностью, я расхрабрилась и кивнула в сторону исписанной бумажки:

– А это что?

Самострелова посмотрела на меня довольно зло:

– План беседы. Темы, которые… – она заглянула в бумажку. – …которых я касаться не стану. Ну, давай, включай свою машинку.

Я не сразу поняла, что она имеет в виду диктофон.

Одна радость – управились мы за сорок минут. Ник хорошо поднатаскал свою подопечную. Наверное, Гангрена отправила им список вопросов по почте, потому что Самострелова ни разу не сбилась с темпа сто слов в минуту, ни разу не задумалась, и даже ни разу не запнулась. Темы, которых нельзя касаться, были, очевидно, выписаны на листочек на тот случай, если интервьюер проявит ненужную инициативу. Только не я!

Я еще раз пробежала глазами список вопросов, убедилась, что ничего не пропустила и не забыла, и, с трудом сдерживая охватившее меня ликование, сказала:

– Вот, вроде бы и все.

Самострелова подняла выщипанные почти до нуля и заново нарисованные брови:

– Что, и ради этого надо было меня выдергивать из дому в такой мороз? С вашей теткой-главредшей не соскучишься, честное слово.

Она осуждающе покачала головой, потом улыбнулась:

– Ну ничего, все-таки не зря съездила. Тебя вот повидала. Будет что вспомнить… Кстати, хочешь, могу тебя до метро подкинуть? Подвезла бы и до дома, но ты ведь все в наших кобылиных выселках живешь, туда добираться – бензина не напасешься. Мне-то Саша квартиру на Арбате купил…

– Спасибо, не надо, – ответила я. – Был бы красный «Мерседес», я бы поехала. А так – нет. Не могу поступиться принципами.

– А на чем же твой молодой человек ездит? На коньках? – ехидно поинтересовалась Самострелова.

Я вздохнула:

– Ей-богу, ты удивляешь меня своей недогадливостью. На красном «Мерседесе», разумеется.

Самострелова расхохоталась и встала из-за стола:

– Ты все-таки совсем не изменилась! Такая же выдумщица и врунья, как раньше!

Не поверила! Как раз тогда, когда я сказала ей чистую правду.

Другой вопрос, могу ли я считать Богдана своим молодым человеком.

– Кстати, – Самострелова опять полезла в сумочку. – Тут Ник для вашей начальницы передал приглашения на Рождественский благотворительный бал – я там буду, и еще куча звезд, даже из-за границы кого-то наприглашали. Но раз эта твоя выдра не захотела со мной увидеться, я их тебе дарю. Все-таки, как-никак, мы с тобой школьные подруги!.. Ладно! Еще увидимся, надеюсь!

И, помахав мне рукой, Самострелова направилась к выходу. Я повертела приглашения в руках, и, не утруждая себя разглядыванием, запихнула поглубже во внутренний карман сумки.

Не успела я, выбежав из кафе, затянуться долгожданной сигаретой, как из сумки зазвучала ария Кармен. Катькин голос мрачно произнес:

– Знаешь, все-таки ты была права. Дурацкий фэн-шуй оказался полной фигней. Прости, но я хочу пригласить тебя в гости как почетную жилетку для слез.

– Да ты подожди расстраиваться, может все еще не так страшно… Что случилось-то?

– Я рассталась с Маратом.

– О, Господи… Конечно, я приеду, как только смогу! Но… – тут я замялась, кляня себя за эгоизм и слабоволие, – только я вот…

– Что у тебя, свидание с Пеклом что ли?

Не устаю удивляться прозорливости моей подруги.

– Нет, – промямлила я. – То есть не знаю… Он может позвонить, предложить встретиться. Он хотел, он мне уже эсэмэсок понаприсылал гору целую… А сейчас что-то тихо, и я не знаю…

– Ой, подумаешь, беда какая! Зная Пекло, можно быть уверенной, что пока он появится, я три раза успею выплакаться. Ну, даже если не успею, конечно, я тебя к нему отпущу…

Прозорливая и великодушная! И суровая, и прямодушная:

– …Или ты собираешься, как дура, сидеть, не дыша, на месте и ждать его звонка, и за этим занятием провести лучшее время своей жизни!

– Ни за что! – вскричала я. – Я приеду!

– Молодец! Жду! Я смоюсь с работы пораньше, без пятнадцати пять буду дома, а ты, как освободишься, подгребай потихонечку.

– Вообще-то я уже свободна.

– Тогда езжай домой, а я позвоню, как приеду, и ты сразу ко мне – шасть!

Только я отключилась от линии, как мобильник вздрогнул в моих руках и издал пронзительный писк.

Новое сообщение! Ну, наконец-то!

Дрожащим пальцем я нажала на кнопку и прочитала:

«Ostatok Vashix sredstv 1,02 u. e. xvatit <, chem na 2 dnya»

9

Войдя в Катькину прихожую, я первым делом споткнулась о громадный белый пакет с логотипом химчистки, доверху набитый чем-то тяжелым.

– Пережитки прошлого, – пояснила Катя и, заперев за мной дверь, отправилась на кухню – контролировать плиту, на которой злобно шипела сковородка с мясом. Испытывая легкие угрызения совести и сильные уколы любопытства, я заглянула в пакет. Угрызения совести, надо уточнить, относились никак не к заглядыванию в пакет, а к кулинарному героизму моей подруги. Все-таки мясо – это вам не покупные пельмени. Его, как минимум, отбить надо.

В пакете лежали книги. Я посмотрела на заглавия и радостно закудахтала.

«Полная энциклопедия фэн-шуй».

«Золотая книга фэн-шуй».

«Фен-шуй и мистика чисел».

«Фэн-шуй и ваш знак зодиака».

«Фэн-шуй для деловых людей».

«Фэн-шуй для любви. 168 практических советов».

«Физическое и эмоциональное очищение с помощью фэн-шуй».

«Фэн-шуй – все грани гармонии».

«Фэн-шуй и изобилие».

«Фэн-шуй – как гармонизировать свою личность».

«Внутренний фэн-шуй».

«Практический фэн-шуй для профессионалов».

«Фэн-шуй за 10 минут».

«Фэн-шуй с умом для вашего дома».

«Фэн-шуй шика».

И, наконец, «Просто фэн-шуй».

Катя всегда отличалась основательным подходом к изучению предмета – будь то обществоведение в школе, способы наложения бинтов или фэн-шуй.

– Что за библиотека у тебя в коридоре валяется? – крикнула я в сторону кухни.

– Это не библиотека! Это полное собрание вредоносных сочинений, от которого я собираюсь избавиться как можно скорей!

– Ты собираешься все это выкинуть? – спросила я. – Или отдать кому-нибудь?

Катька появилась в коридоре с лопаткой для переворачивания мяса в руке. Вид у нее был такой воинственный, что я даже испугалась, не собирается ли она огреть меня этой лопаткой, дабы пресечь на корню возникновение других глупых вопросов.

– Отдать? – сурово осведомилась она. – За каким чертом?

– Ну, – не очень уверенно, но бодро сказала я, – чтобы, так сказать… э-э… помочь… приобщить…

– Хватит и того, что я тебя приобщила! – буркнула Катька, свирепо облизав лопатку. – Дай бог, чтобы без тяжелых последствий. А эту дрянь, – она сделала выпад лопаткой, словно рапирой, в сторону пакета, – я никому не отдам, и даже выкидывать не стану, чтобы кто-нибудь, не дай бог, не подобрал. Я поеду завтра за город к родителям, и буду растапливать этими книжками печку, и уверяю тебя, что только для этого они и годятся! Кстати, поехали со мной, а? Сварим глинтвейн, закутаемся в три одеяла и будем играть в подкидного дурака… Жрачки я купила – на целый взвод…

Я замотала головой:

– Не могу. Очень хочу, но правда не могу. У меня тут… Нет, давай-ка сначала ты рассказывай, что у тебя случилось… Отчего вдруг ты бросила Марата и разочаровалась в чудодейственной китайской науке.

Катя вздохнула:

– Извини, но сначала я должна выпить. Не подумай чего плохого, но я мечтаю об этом весь день! Такой стресс…

Она разлила по бокалам «Либфраумильх» и, с жадностью отпив несколько глотков, начала свою печальную повесть…

– Представляешь, звоню ему сегодня с работы, как дела, то да се, обручальные кольца, ля-ля-ля, жу-жу-жу, а потом я спрашиваю: слушай, а где мы с тобой венчаться будем? И тут в трубке наступает тишина-а-а-а… И он мне говорит: «Я для тебя готов на что угодно, но я позитивист, в Бога не верю, обряды считаю театром для дураков, так что давай обойдемся без венчания!».

Катька, мечтавшая о венчании с десяти лет, от такого заявления на минуту потеряла дар речи, а потом собралась с мыслями и принялась обрабатывать Марата. Но как она не старалась, как ни заходила то с одного бока, то с другого, как ни применяла то наждак, то бархат – Марат был тверд и неприступен как несгораемый шкаф. С отчаянья Катька брякнула, что он своим упрямством испортит карму и ей, и себе. Тут Марат взорвался и заорал, что она современная женщина, медик, без пяти минут специалист с высшим образованием, а верит в какую-то несусветную чушь: карточные гадания, приметы, кофейную гущу и знаки Зодиака, и что он просто удивляется на нее, и что с виду она вроде бы на дуру не похожа, но ведет себя как умалишенная!

– И тогда, – Катька всхлипнула и, разлив остатки вина по бокалам, спрятала бутылку под стол, – я сказала ему, что между нами все кончено и повесила трубку.

Потеребив зачем-то нос, она залпом выпила вино и, едва наши опустевшие бокалы коснулись стола, полезла в холодильник за следующей бутылкой. Я сочувственно помалкивала.

Катька мрачно вонзила штопор в пробку.

– Послушай, тут есть очень простой выход, – подумав, сказала я. – Закажи все, что хочешь – венчание, певчих там, я не знаю, что нужно – все по высшему разряду – и оплати заранее. И скажи ему. Куда он денется?

Марат, при всех его выдающихся личных качествах, имел, как всякий нормальный человек и свои слабости. В число слабостей Марата входила некоторая… прижимистость. Он мог потратить много денег, но терпеть не мог выбрасывать уже потраченные деньги на ветер. Я искренне надеялась, что эта небольшая слабость поможет ему, в конечном счете, разбогатеть. А заодно с ним и моей лучшей подруге. Но сначала, как оказалось, им нужно было дойти до алтаря.

– Да ты пойми, – горестно взвыла Катька, – я не могу выйти замуж за человека, который с таким пренебрежением относится ко всему, что для меня важно!

– Но послушай… Не нужно так драматизировать. Ты вот, например, не любишь бокс и компьютерные игры. Он же из-за этого не рвет на себе волосы.

– И это моя лучшая подруга! Пришла поддержать меня, называется!

Я вздохнула:

– Ты же знаешь, я всегда на твоей стороне. Просто я пытаюсь направить твои мысли в конструктивное русло. И потом, ты же его любишь, разве я не права?

– Люблю, – грустно сказала Катька. – Люблю… Мало ли, что я люблю… Вон, я апельсины люблю. И не ем. Потому что у меня на них – аллергия…

Сраженная наповал таким логическим пируэтом, я снова задумалась.

Катька, как всегда, оказалась благоразумнее меня и сама решила переменить тему:

– Кстати, что это у тебя какая-то коробка в пакете? Купила что-нибудь? Давай, хвастайся.

– А, это я решила, пока ты не пришла с работы, не домой идти, а поехать в магазин за одной необходимой, как выяснилось, в хозяйстве вещью.

И я достала коробку из пакета. Надпись на коробке – полностью соответствующая содержанию – гласила, что в ней находится эпилятор.

Катька взвизгнула:

– Ну, наконец-то! Богдану следует вынести благодарность хотя бы за это! Наша Варька решила взяться за себя. Так, ну, распаковывай свою покупку!

– Зачем? – удивилась я.

– Как зачем? Будем ковать железо, не отходя от кассы! Применим инструмент по назначению!

– Как, прямо сейчас? – жалобно спросила я.

– А когда, завтра?

– Но я вчера побрила ноги!

(Даже порезалась от усердия. Меньше надо было мечтать за важным делом.)

– Вот задрыга! – Катька посмотрела на меня пристально. – Ну, ничего, ничего! Я к тебе на следующей неделе приду! Я тебя в покое не оставлю! А то я тебя знаю, будет как с тем лаком – от Шанель! – который я подарила тебе на день рождения. Один раз силком ногти тебе накрасила – и все! Обещала мне, обещала им пользоваться, а в конце концов он засох! Сгноить целый пузырек лака от Шанель – это же уму нерастяжимо! А кстати…

Катькин взгляд приобрел хищное выражение.

– Вот ты и попалась, – ласково сказала она. – Снимай колготки. Будем делать педикюр. А потом и маникюр! А то можно подумать, будто ты не редактором в добропорядочном журнале работаешь, а подкопы роешь, причем голыми руками…

– А ты уверена, что у тебя получится? – жалобно спросила я. – Все-таки бутылка вина…

Катя посмотрела на меня сурово:

– Ты что, мне не доверяешь?

Я покраснела и пробормотала, что доверяю.

– Мастерство не пропьешь, – припечатала Катька и, сорвавшись с места, умчалась в ванную.

Через пять минут она вернулась, неся перед собой на вытянутых руках розовый тазик, в котором бултыхалась благоухающая, покрытая пеной вода.

– Как я могу быть совершенством с ног до головы, – печально сказала я, – если в голове у меня какой-то винегрет?

– Подумаешь, – спокойно ответила Катька. – У некоторых вообще в голове вакуум, и они превосходно себя чувствуют. Даже гордятся собой иногда. Ну, ладно, рассказывай про своего Богдана ненаглядного. Как он там поживает?

Я опустила ноги в таз и, пока мыльная водица размягчала кожу, рассказала – про Гангренин юбилей, про нечаянную встречу и про сегодняшние эсэмэски. Про Самострелову пока промолчала, этот рассказ я приберегла напоследок – для пущего драматического эффекта.

И спросила, прищурившись:

– А вот скажи мне, подруга моя лучшая, змея моя подколодная, про Танюху ты знала?

– Про Богдановскую-то? – невозмутимо переспросила Катька.

И ушла в глубину квартиры. Через минуту возвратилась с пригоршней разноцветных пузырьков, ватными пластинками и маникюрным набором.

– Ну, – она налила на ватку спиртовой лосьон и принялась дезинфицировать пыточные инструменты: – знала, конечно. Я с ней знакома даже – ну так, поверхностно, разумеется.

– А что ж не рассказала?

– Да я понятия не имела, что они еще видятся!

– Ну, тогда рассказывай сейчас!

– А что рассказывать-то? Она-то как раз к Пеклу в метро и пристала. Но это было очень давно, он тогда еще на втором курсе учился. Он видит, девчонка хорошая, сама на шею вешается, а у него как раз брат жену в дом привел, так что они в родительской двушке друг у друга на головах сидели, а у нее хоть в коммуналке, но комната отдельная, ну и стал у нее жить. Вел себя с ней, конечно, безобразно, но она сама виновата. Если ему было рано вставать на учебу, а ей позже, она все равно вскакивала, готовила ему завтрак, а потом, когда он уходил, ложилась досыпать.

Я пожала плечами:

– А кто ее заставлял?

Катька посмотрела на меня с укоризной – будто это я жила у Танюхи и жрала по утрам ее завтраки – и снова ушла. Вернувшись, бросила мне на колени полотенце.

– Кое-кто мог бы ее заставить не делать глупостей. Но он не возражал. Ему было очень удобно.

Возле моего локтя победно грянул марш Тореадора. Едва не перевернув таз, я вцепилась в мобильный…

– Ну, наконец-то! – победно сказал голос Богдана. – Здорóво! Ты мои сообщения получала?

– Привет… – застенчиво проблеяла я. Катька с живым интересом изучала мое лицо. Незабываемое, должно быть, зрелище. – Получала, все прочитала.

– Ну, и что ты по этому поводу думаешь?

Лучше бы он спросил меня, способна ли я вообще думать. Если бы спросил, я бы ему честно ответила, что абсолютно не способна. Но он не спросил, и я ответила вопросом на вопрос:

– По какому поводу?

– Хотелось бы встретиться, – терпеливо произнес Богдан.

– Ну, назови время и место.

При этих словах Катя вытаращила глаза и стала со свирепым видом сверлить себе пальцем висок.

– Обязательно назову. Через час. Позвоню и назову. Будь готова… Не слышу правильного ответа.

– Всегда готова, – как последняя дура сказала я.

– Маладэц! Ну, пока. Жди! – и он положил трубку.

А я долго не могла разжать пальцы и выпустить из них мобильник. Так и сидела, глядя на него с каким-то молитвенным трепетом, пока Катя вытирала пол и промывала мне мозги:

– Что за гюльчатайство такое! Я уж боялась услышать «да, мой господин», «как прикажешь, мой господин»! Любви все должности покорны, но из всех чувств для нас важнейшим является чувство собственного достоинства!

– Я не влюблена в него, – сказала я неуверенно. – Но он такой… такой!

Катька захихикала.

– Да уж, по тебе сразу видно! Ну что, ты уже едешь?

– Нет, он сказал, что позвонит через час.

– Значит, мы успеем завершить нашу процедуру.

Слушать про Танюху и узнавать трагическую (наверняка) историю ее расставания с Богданом мне что-то расхотелось, так что я сказала:

– А помнишь, ты мне вчера нагадала внезапную встречу со злодейкой в казенном доме!

Катька кивнула и склонилась над моими распаренными ступнями:

– Я так поняла, что карты говорили про Гангрену, какая еще у тебя там есть злодейка в казенном доме?

Я покачала головой:

– Это была не Гангрена. Это была Самострелова.

Катька подняла на меня изумленные глаза:

– Самострелова? Откуда она взялась?

– Гангрена поручила мне взять интервью у певицы D-версии.

– Ну?

– А Самострелова – и есть певица D-версия!

Катька решительно отложила маникюрные ножницы:

– Придется Пеклу сегодня любить тебя в натуральном, не обезображенном цивилизацией виде. Мне надо немедленно выпить. А ты давай рассказывай. И показывай ее фотографии. У тебя же ноутбук с собой?

Мы включили и ноутбук, и диктофон. Хохотать начали после первых же звуков Самостреловского голоса.

К середине записи мы уже не могли разглядывать фотографии, только тихо корчились и постанывали.

– Мой идеал – Мерилин Монро, – вещала Самострелова: – Женщина, которая воспользовалась своей красотой, чтобы обладать властью над мужчинами, которая помогла ей покорить мир…

Новый взрыв хохота. Катька пыталась что-то сказать, но издавала только мычание. Я стучала ладонями по столу и взвизгивала, мотая головой.

– …Ее красота – настоящее искусство. Между прочим, я, как и она, пользуюсь только духами «Шанель № 5» и только гигиенической косметикой «Нивея». И советую поступать так же всем женщинам, которым не безразлично, как на них смотрят мужчины. Только у нас сейчас не купишь настоящую, немецкую «Нивею», а польскую я и в руки не возьму – такая гадость!

Некоторое время мы безутешно плакали над горькой судьбой простых русских женщин, лишенных по вине гнусной польской «Нивеи» возможности властвовать над мужчинами. Катька вся пошла красными пятнами, а у меня началась икота.

Как следует рассмотреть фотографии мы смогли только после того, как прослушали целиком все интервью и запили его минералкой.

На фотографиях Самострелова выглядела сказочно прекрасно, так что в ней совершенно невозможно было узнать не только одноклассницу, но даже и ту девицу, с которой я общалась несколько часов назад. После публикации этих фотографий можно было совершенно спокойно ходить по улице и спускаться в метро, не опасаясь, что на тебя набросятся толпы народа, желающего взять у тебя автограф и клочок одежды на память. Другое дело – телевидение. Покажут нашу Самострелову разок-другой – и привет, придется нанимать телохранителей. К своему огромному удивлению я обнаружила, что сочувствую Самостреловой. Катька же оказалась кровожадней меня.

– Эх, – мечтательно сказала она. – Взять бы и напечатать нашу школьную фотку второго, что ли, класса, где у Самостреловой на башке три пера торчат в разные стороны, рот как в трещина в пироге и фартук набекрень. Жаль, мое все досье у мамы где-то, а у нее в квартире, ты сама знаешь, нужно проводить настоящие археологические раскопки.

– У меня эта фотография тоже сохранилась, и я даже помню, где она лежит, только все бесполезно. Гангрена все равно ее не напечатает.

– Но это же сенсация! Рожа D-версии в детстве – кошмар на улице вязов!

– Во-первых, цель нашей публикации – расхвалить D-версию, то есть Самострелову, городу и миру, и самим погреться в лучах ее славы. Хаять ее мы не должны, тем более, что Гангрена в дружеских ли, в деловых ли, но только в хороших отношениях с Самострелихиным продюсером. А во-вторых, пойми, даже если бы мы отбросили все человеческие чувства ради любви к сенсациям, сейчас эта фотография все равно выстрелит вхолостую. Подлинное лицо Самостреловой еще недостаточно известно, поэтому ее жуткая физиономия в детстве никого не заинтересует. Вот когда она станет знаменитостью с хорошо узнаваемой внешностью, тогда еще можно будет о чем-то подумать.

Катька схватила меня за руку:

– Обещай мне! Поклянись, что ты пропечатаешь чертову Самострелову! Она так доставала нас в школе, она так презирает нас сейчас, она наговорила тебе таких гадостей! Имеем мы, в конце концов, право на маленький реванш?!

– Я постараюсь, – уклончиво ответила я, твердо зная про себя, что мы так и останемся неотмщенными. Пускай Самострелова наслаждается славой – заслуженно или нет. Школьные годы чудесные были, прошли, быльем поросли. Я все-таки не граф Монте-Кристо.

– Учти, если ты не сделаешь, я сама этим займусь! – пригрозила Катька.

Притворившись, что поверила, я сделала испуганные глаза, закрыла ноутбук, и мы дружно направились обратно на кухню, где нас ждала еда и питье в неограниченных количествах.

Не успели мы разлить вино по бокалам, как мой мобильник снова разразился маршем Тореадора.

– Ты ждешь? – осведомился в трубке веселый голос Богдана. Слишком веселый, сказала бы я. И какой-то не очень верный. Не очень трезвый, вот что!

– Ну да, – ответила я, не очень жизнерадостно.

– Подожди еще. Я скоро освобожусь. Хорошо?

– Скоро – это как?

– Через час, самое большее – полтора.

Мне ничего не оставалось, как разочарованно согласиться.

От возмущения Катька расплескала полбокала «Либфраумильха».

– Да он в своем уме?! И ты тоже хороша! В следующий раз позвонит – скажешь, что у тебя дела, и что встреча переносится на другой раз! У тебя что, гордости совсем нет?! Ни разу толком не встречались, а он об тебя уже начинает ноги вытирать! Хватит! Довольно! Надо учиться на собственных ошибках, а не прогуливаться по граблям! Поняла меня?.. За нас – красавиц, умниц, ценных работниц, и… Женщин с большой Жэ!

– Вот именно! – рявкнула я, решив не уточнять, какую такую Жэ она имела в виду.

К тому моменту, когда марш Тореадора заиграл в третий раз, мы с Катькой благополучно успели позабыть о Самостреловой. Но и времени прошло с момента последнего звонка не час, не полтора, а все два, даже с хвостиком. За это время мы еще раз обсудили недостойное поведение Марата, вспомнили и предали анафеме одного моего бывшего больше-чем-просто-друга (нынешнего просто-постороннего-человека), и всерьез обсудили возможность написания детективного романа о женщине-маньяке, убивающей своих неверных возлюбленных, а также неверных женихов своих подруг, а также неверных мужей своих сотрудниц, а также мужиков, ездящих в метро с немытыми подмышками…

Услышав пиликанье моего мобильника, Катька, скалясь, сложила руки крест-накрест, словно две косточки под черепом на пиратском флаге.

– Не вздумай! Вежливый, но твердый отказ, что бы он не предлагал! Не будь мокрой курицей!

Я набрала в грудь воздуха и, твердо намереваясь не быть мокрой курицей, нажала на кнопку приема.

Если в прошлый раз нетвердость голоса Богдана я еще могла как-то списать на помехи в эфире или на прилив эмоций от общения с такой обворожительной собеседницей, как я, то теперь очевидный факт не подлежал отрицанию. Богдан был не просто пьян, он лыка не вязал, не говоря уж о фразах.

– Й-а… через п-фолчаса буд-ду д-до… ма… П-п-приезжай ф-ф-ф кхости!

– В гости? – переспросила я и вопросительно посмотрела на Катю, потыкала указательным пальцем в сторону трубки и постучала себя им же по нижней челюсти. Катя замотала головой и замахала руками так, что чуть не съехала с дивана.

– Прости, но обстоятельства изменились, – вежливо, но твердо ответила я. – Придется нам встретиться в другой раз.

Катька затрясла поднятыми вверх большими пальцами и одобрительно закивала.

– Н-ну… В-варенька… Н-ну… пож-жалуйста! – умоляюще простонал Богдан. – Я т-так хоч-чу тхебя уффидеть!

Мое бедное сердце превратилось в подушку для булавок. Я посмотрела на Катю жалобно. Та, поняв, куда ветер дует, погрозила мне кулаком, а потом, для пущей верности, этим же кулаком постучала себя по макушке, тараща глаза и кривя рот. Пантомима красноречиво призывала меня не быть дурой. Я вняла призыву.

– Нет, извини, никак не получается. Давай созвонимся в другой раз.

В трубке повисло разочарованное молчание. Я произнесла какую-то нейтральную прощальную формулу. В ответ раздалось унылое нечленораздельное бульканье и трубка онемела.

Я бросила мобильник на стол, метко попав прямо в тарелку – хорошо хоть, в пустую, и истошно взвыла, запустив пальцы в волосы (рвать их, правда, не стала):

– Как я могла! Я отказала самому красивому мужчине на свете! Он больше никогда мне не позвонит!

– Подождите, гражданка! Кто всю жизнь орал, что самый красивый мужчина на свете – Зигфрид Энгельс?!

– О, господи! Что говорить про Зигфрида Энгельса! Недостижимый идеал, который никогда не позвонит по моему телефону и не скажет, что хотел бы со мной увидеться!